Глава 12. Аспирант Максим Браткевич
Мысли Пирошникова были заняты одним: откуда, как получили соседи "основания" для этого дурацкого обвинения? Выходило, что это работа Деметры. Она первая объявила его антенной и связала поведение дома с Пирошниковым.
Вопрос следовало разрешить немедля, и Пирошников вновь постучался к соседке.
– Дина, скажите мне, только честно, это вы распускаете слухи о моем отношении к этим чертовым подвижкам? – выговорил он, впадая в раздражение к концу тирады.
Дина Рубеновна смотрела на него с сожалением, но не отвечала.
– Как хотите, но это всего лишь ваши домыслы! Спасибо, что поделились, но это еще не делает их истинными! И вот, пожалуйста! Соседи требуют, чтобы я выселился отсюда! – продолжал он в гневе.
– А вы не выселяйтесь, – улыбнулась она. – Но вы ошибаетесь насчет домыслов. Есть люди, которые своими глазами видели, как вам это удавалось.
– Что удавалось?! Кто видел?! – вскричал он.
– А вы подумайте. Это ведь так просто.
И тут только до Пирошникова дошло.
– Лариса Павловна… – прошептал он.
– Вот именно. Вы сделали ее необычайно популярной. Она третий день рассказывает, во что вы превратили ее комнату, посетив ее явно с донжуанскими намерениями, как вы сломали форточку спьяну… И как вы совершенно не умеете танцевать.
– Боже мой… – только и сумел выговорить Пирошников.
– Но аттракцион был эффектен, если ей верить. Как вам удалось сделать пол в ее комнате таким кривым? Оказывается, в молодости вы умели демонстрировать уникальные номера, – говорила она с легкой насмешкой.
Пирошников был разбит. Перед его глазами встал тот нелепый давний визит к Ларисе Павловне, и их танец, и падение на тахту… Боже, как стыдно…
– И… этому верят? – спросил он.
– Ну это хоть какое-то объяснение.
Итак, Пирошников был поставлен перед нелегким выбором. Либо последовать настойчивому желанию соседей и вновь заняться поисками жилья, либо продолжать гнуть свою линию и прививать "к советскому дичку" классическую розу Поэзии.
Решение должно найтись само! – постановил он. Между прочим, в жизни Пирошникова так чаще всего и бывало. Он просто останавливался перед затруднительным выбором и ждал – что ему пошлет Господь Бог.
И тот никогда не подводил его.
…Тихий стук в дверь раздался за полночь. Пирошников не спал, читал лежа новый номер журнала "Арион", который выписывал, чтобы вдоволь поиздеваться над публикуемыми там стихами. Слушателем его критики был котенок Николаич, всегда разделявший взгляды Пирошникова.
Внезапно накатило. Это случалось всегда неожиданно и все чаще последнее время. Внезапно поражала мысль о близком конце, даже не мысль, а само дыхание смерти овевало лоб, так что на нем выступали холодные капли пота, а все тело коченело.
Пирошников и в молодости часто думал о смерти – отсюда, кстати, один шаг до размышлений о Предназначении, – но тогда эти раздумья были умозрительными, теоретическими. Сейчас же накатывало вполне конкретно, а в этом подвале и подавно. Он так и видел эту картину, как какие-то чужие люди взламывают дверь в его бокс и находят его на тахте, бездыханного, а рядом – голодного мяукающего Николаича.
Обычно в этих внезапных случаях Пирошников начинал громко петь первое попавшееся, бравурное. Например, "Марш юных нахимовцев", который помнил наизусть с детства.
Солнышко светит ясное.
Здравстуй, страна прекрасная!
Юные нахимовцы тебе шлют привет,
В мире нет другой
Родины такой!
Путь нам озаряет, словно утренний свет,
Знамя твоих побед!
Такой текст в сочетании с громким пением и внезапно охватывающим все тело смертным ужасом, или "смертною истомой", по выражению Ахматовой, способен был встряхнуть любого – при наличии чувства юмора, конечно.
Обычно Пирошников осиливал лишь первый куплет, после чего нервически хохотал и вытирал пот со лба.
Но сегодня, едва он проорал в потолок про ясное солнышко и набрал воздуха в легкие, чтобы выкрикнуть приветствие родной стране, как услышал робкий стук.
Не переставая петь, с лицом, искривленным ужасом, он промаршировал к двери и распахнул ее.
За дверью стоял долговязый молодой человек с усиками, к которым был приложен указательный палец.
– Тсс!.. Я вас умоляю, – прошептал он.
Пирошников прекратил пение и осмотрел пришельца.
– Слушаю вас.
– Я Максим Браткевич, не припоминаете? Был у вас на новоселье, – продолжал он шепотом.
– Да, вспомнил, чем обязан? – Пирошников был насторожен, а потому строг. Соседи по этажу вызывали подозрение.
– Можно пройти? – умоляюще попросил Максим, оглядываясь.
Пирошников пропустил его в комнату и усадил на стул. Максим сел и сложил руки на коленях. У него был такой вид, будто он собирается катапультироваться.
– Простите, что я так поздно. Я не хотел, чтобы нас видели вместе… – проговорил он отрывисто.
Он явно нервничал.
– Ладно, пустое. Что привело вас ко мне?
– Я ваш фанат, – объявил он.
"Только этого не хватало!" – подумал Пирошников, вслух же сказал:
– В чем это выражается?
– Я не только фанат, я исследователь. Три года назад, как только бизнес-центр объявил об аренде, я снял здесь квартиру. А до этого исследовал вне дома…
– Что же вы исследовали?
– Пространственно-временные аномалии объекта. Впервые я прочел о феномене дома в одной популярной книжке, ее причисляли к фантастике. Но я понял, что там рассказана подлинная история. Тогда же я пытался разыскать вас, но вы уже отсюда уехали. А дом я нашел с помощью своего прибора. Вот он…
С этими словами Максим сунул руку в карман брюк и вытащил блестящий металлический шарик – точь-в-точь какие применяют в подшипниках. Диаметром сантиметров пять.
Он положил его на пол, и шарик принялся медленно кататься по гладкому полу, будто вычерчивая какую-то кривую.
– Видите? Он движется по эвольвенте. Это значит, что поле времени не нарушено, но есть напряженность пространства. Иначе бы он был в покое.
Пирошников тупо смотрел на шарик. Так вот кем он был, оказывается! Он был таким же шариком, так же двигался по эвольвенте, отмечая аномалии этого старого дома, а потом связал с ним жизнь, жил и любил здесь… по эвольвенте. Черт побери! Да что же означает это слово?!
Он встрепенулся и бросился к ноутбуку. Через минуту Яндекс выдал ему ответ.
"Эвольвента – кривая, описываемая концом гибкой нерастяжимой нити (закрепленной в некоторой точке), сматываемой с другой кривой, называемой эволютой…"
Теперь загадок было три ровным счетом. Эволюта, эвольвента и гибкая нерастяжимая нить, черт ее дери!
Пирошников спросил, кто есть кто в данной ситуации.
– Вы – прибор. Эволюта – кривая, по которой движется плывун, а эвольвента – это ваше движение. Вы связаны с ним нитью, условно говоря. Но она не материальная, а информационная.
"Так и есть. Прибор. Шарик", – отметил про себя Пирошников и устало спросил:
– И чего же вы хотите?
– Я хочу попросить вас принять участие в исследованиях. Чтобы мы работали не с моделью, каковой является шарик, а непосредственно с субъектом…
– Со мной, что ли? – догадался Пирошников.
– Да! Да! – радостно закивал аспирант.
– Что же я должен делать?
– Ничего! Решительно ничего! Вы просто будете всегда носить на себе маленький датчик. Чип, микросхему, которая будет передавать сигналы на мою аппаратуру. Я его оформил так, чтобы он не бросался в глаза, был естественен…
Он полез в другой карман и вынул маленькую коробочку, вроде как для хранения драгоценностей.
– Вот, посмотрите… – он протянул коробочку Пирошникову.
Тот раскрыл ее и увидел лежащий на голубой атласной подушечке маленький золотой крестик на тонкой цепочке.
Часть 2. Демиург
Глава 13. Легендарный Пирошников
Скажем прямо, обстановка для проведения вечера поэзии на минус третьем была не самая благоприятная. Но Пирошников как классический Козерог не привык уклоняться от цели. Уже через пару дней были готовы афиши, предназначенные для развешивания на этажах здания и в многочисленных офисах. Мероприятие было локальным, город решили не оповещать, "Приют домочадца" был слишком тесен для города. Но тем не менее сотню красочных листовок формата писчего листа Пирошников от "Стихиии" получил.
На следующее утро он отправился с этой рекламной пачкой на верхние этажи, чтобы лично убедить "офисный планктон" в необходимости Поэзии в тонущем доме. С собою он прихватил моточек липкой ленты для развешивания листовок.
Для начала он поднялся на первый этаж, где рядом с будкой вахтера находился указатель учреждений, работающих в бизнес-центре. Пирошников хотел узнать, где же располагается банк "Прогресс", возглавивший кампанию против него.
Как назло, дежурила в то утро Лариса Павловна, которая восседала в будке, одетая в униформу синего цвета с какими-то знаками отличия на рукавах. То ли метрополитена, то ли Аэрофлота.
Рядом с нею, прямо за турникетом, стояла молодая женщина в позе, выдающей почтительное внимание. Короткая стрижка делала ее похожей на подростка, да и слегка угловатая хрупкая фигурка тоже. Лариса Павловна, по всей видимости, о чем-то рассказывала женщине, но с появлением из лифта Пирошникова тут же замолкла.
Обе женщины уставились на Пирошникова с видом застигнутых врасплох. Нетрудно было догадаться, что говорили о нем. Поэтому Пирошников сразу перешел в наступление.
– Лариса Павловна, я попросил бы вас поменьше заниматься сплетнями, – заявил он, на что Лариса Павловна всплеснула ладонями и изобразила на лице самое натуральное изумление.
– Да кто вам… – начала она.
– Мне рассказывали, – прервал ее Пирошников.
– А что, разве я неправду говорю?! – перешла в контратаку вахтерша.
– Мне все равно, что вы говорите обо мне, но плести всякие… антинаучные бредни… Это слишком. Вы восстанавливаете против меня общественное мнение.
– Ах, это я, оказывается, виновата! – Лариса Павловна попыталась привлечь взглядом собеседницу на свою сторону. – Паркет у меня дыбом встал! На ногах устоять было невозможно! Можете себе представить?!
Молодая женщина с восхищением посмотрела на Пирошникова, не в силах вместить в себя эту картину.
Пирошников подошел к доске объявлений и принялся демонстративно приклеивать листовку на свободное место.
Там было написано:
...
"ЖИВИТЕ В ДОМЕ И НЕ РУХНЕТ ДОМ!"
Поэтические чтения
в кафе "Приют домочадца" (этаж "-3").
В программе:
молодая поэзия,
классика,
силлабо-тонические практики!
Украшал текст рисунок, выловленный в Интернете и изображавший шеренгу каменных истуканов, напоминавших Пушкина. По замыслу Пирошникова, этот рисунок в сочетании с загадочными силлабо-тоническими практиками должен был придать мероприятию необходимую привлекательность. Он заранее договорился с Диной, что она в конце вечера проведет сеанс коллективной медитации под чтение пушкинских стихов.
Дина, будучи женщиной практичной, от бесплатной рекламы не отказалась.
Конечно, в душе Пирошникова все восставало против подобных приемов, но таково было веяние времени, блеск и нищета неодекаданса.
Лариса Павловна дождалась, пока Пирошников приклеит последнюю полоску скотча на уголок листовки, а затем скомандовала:
– А теперь снимите!
– Почему? – вскинулся Пирошников.
– Не положено.
– Все согласовано. Попробуйте только убрать! – неожиданно для себя веско проговорил Пирошников, указывая пачкой бумаги куда-то вверх. – Где у нас банк "Прогресс"?
Он принялся шарить глазами по указателю.
– Второй этаж! – услужливо подсказала слушательница вахтерши. – Я вас провожу. Я там работаю. Операционисткой, – смущаясь, уточнила она.
Лариса Павловна проводила ее презрительным взглядом.
Пирошников с женщиной поднялись на второй этаж по мраморной лестнице. Пирошников искоса посматривал на свою спутницу и видел, что она его немного побаивается и в то же время горда своею ролью. Он понял, что незаметно стал звездой, Вольфом Мессингом местного разлива, но признание пришло слишком поздно. Сейчас он не мог не то что вздыбить паркет, но даже пройти незамеченным мимо милиционера при входе в банк. Он и не пытался этого делать, а показал паспорт.
– Вы кого хотите увидеть, Владимир Николаевич? – спросила операционистка, и Пирошников с удовольствием отметил и то, что знает, как его зовут, и то, что обратилась по имени-отчеству.
– А кто у вас здесь главный?
– Управляющий Гусарский Вадим Сильвестрович, – сказала она.
– А вас как зовут? – улыбнулся он.
– Серафима Степановна.
– Спасибо, Серафима Степановна.
Он вдруг почувствовал, что она ему симпатизирует, а может быть, невольно тянется к нему. Это забытое чувство безотчетного робкого притяжения к женщине на секунду смутило Пирошникова. Он в этом смысле поставил на себе крест несколько лет назад и с тех пор запретил себе амурные мысли. Но они нет-нет да пробивались сквозь скорлупу старческого вынужденного целомудрия.
Они подошли к двери, на которой висела табличка "Управляющий отделением", и Серафима, шепнув Пирошникову: "Сейчас я доложу", скрылась за нею.
Ее не было минуты три, За это время она, как понял Владимир Николаевич, знакомила своего шефа с проблемой.
Наконец она вышла и, не прикрывая двери, объявила:
– Вадим Сильвестрович ждет… Потом зайдите ко мне, пожалуйста. Я в операционном зале, – тихо добавила она.
Пирошников вошел в кабинет.
Управляющий при первом взгляде показался Пирошникову юношей лет семнадцати – белобрысый, щуплый на вид, однако в безукоризненном костюме и при галстуке. "Пацанчик", – мелькнуло у Пирошникова. Вадим Сильвестрович встал со своего рабочего кресла и, обойдя стол, приблизился к Пирошникову. И по мере этого приближения, с каждым шагом, возраст его прибавлялся, так что, когда он протянул Пирошникову руку, ему было уже все сорок и в чертах его лица появилось что-то неестественное, свойственное лилипутам. "Подтяжку, что ли, сделал?" – успел подумать Пирошников и пожал руку, которая оказалась узкой и холодной.
Это был вечный офисный мальчик, начавший карьеру аккурат на сломе времен и дослужившийся до управляющего отделением.
Он источал радушие и готовность помочь, хотя облик его не вязался с традиционным представлением о банкирах как о румяных толстяках. Наоборот, гладкая белая кожа обтягивала лицо и было не похоже, что сквозь нее может пробиваться щетина.
– Наслышан, наслышан… – ответствовал он, едва Пирошников назвал себя. – Рад, что мы теперь соседи. Это честь для нас…
Пирошников не ожидал такого приема. Он готовился защищаться и доказывать, что не имеет отношения к странным подвижкам дома. Но что-то переменилось вдруг, теперь ему здесь рады…
Возможно, операционистка Серафима успела кратко доложить шефу о подвигах Пирошникова – как в отдаленные времена, так и сегодня. Но при чем здесь честь?
– Я не очень понимаю… – осторожно начал он. – Возможно, вы меня с кем-то путаете?
– Нет-нет! – энергично возразил белобрысый управляющий. – Легендарный Пирошников! Паранормальный экспириенс… где-то в начале семидесятых. Мои сотрудники разыскали и фильм, и брошюру, хотя это было трудно. В те времена паранормальные явления были под запретом, вы это лучше меня знаете…
Пирошников вспомнил молодого журналиста, прослышавшего о странных явлениях в доме на Петроградской стороне и явившегося к Пирошникову за разъяснениями сорок лет назад… Потом он тиснул статью, затем издал брошюру. А фильма Владимир Николаевич так и не посмотрел – ему было неинтересно. И вот на тебе – "легендарный"!
Все это давным-давно кануло в Лету, и ему совсем не хотелось продолжать ту легенду.
– Я, собственно, не за этим… – начал он.
– А что? Кредитная линия? Облигации? Пластиковая карта? Мы сегодня же откроем вам счет, – деловито затрещал управляющий.
– Нет-нет! Я о вечере поэзии… – Пирошников протянул ему афишу.
Гусарский окаменел и несколько секунд неподвижно смотрел на Пирошникова, точно бык на корриде, которому заморочил голову тореодор.
– Поэзии… – повторил он и вдруг мелко расхохотался. – "С дуба падали листья ясеня…" Хм. Поэзии…
Он пробовал на вкус это слово, словно впервые слышал.
– И чего же вы хотите?
– Пригласить вас и ваших сотрудников, – просто ответил Пирошников.
Гусарский взял афишу, расстелил ее на столе для заседаний и внимательно изучил.
– Позвольте… – он вынул из кармана авторучку. – Это элементарный маркетинг.
И он приписал снизу под словами "силлабо-тонические практики" фразу: "При участии специалиста по паранормальным явлениям, мастера полтергейста Владимира Пирошникова".
– Вот так, – он вернул афишу Пирошникову. – И я гарантирую полный зал.
Пирошников ужаснулся.
– Но я не… Я не полтергейст…
– Правильно. Но вы умеете это делать. И сейчас снова в форме. Мы все это ощущаем, – попробовал пошутить Гусарский. – Я тоже не Доу Джонс, но я знаю, как он работает. В конце концов, никто не требует, чтобы вы поставили дом вверх тормашками. Расскажете об опытах в молодости. Молодые вас плохо знают, напомните им, покажите, кто в доме хозяин… Мы с вами все преодолеем, у нас получится! – расплылся он в улыбке.
Кто в доме хозяин… Эта фраза продолжала звучать в ушах, приобретая все больше нежелательных интонаций, когда Пирошников спускался в свой подвал, – от иронически-вопросительных до попросту издевательских.
Болели ноги. Пирошников тяжело дышал, проклиная все на свете. Легендарного героя не вытанцовывалось.
Глава 14. Серафима
Лишь на следующее утро Пирошников вспомнил, что миловидная операционистка Серафима зачем-то просила его зайти, а он позабыл об этом приглашении. Настолько был ошарашен своею открывшейся легендарностью.
Похоже, из него начинали лепить шарлатана, торгующего своими мнимыми подвигами в молодости. Таких легенд сейчас до черта, особенно на эстраде. Выходит траченное молью старичье, о котором забыли сто лет назад, и вдруг выясняется, что это легендарная группа. Пирошников совсем не собирался вступать в их компанию.
Но афиши уже висели. Назвался груздем, вернее, был назван – полезай в кузов.
Снова, как в те давние времена, начинало возникать ощущение, что дом диктует ему свою волю, что здесь он не может жить, как хочет, а вынужден соразмерять свои поступки с его поведением.
До вечера поэзии, а точнее, сеанса паранормального специалиста, как того пожелали обстоятельства, оставалось три дня. Афиши висели по всему дому, слава богу – не на улице.
Делать нечего, надо было снова идти к Дине на консультацию. Готовящееся событие было по ее профилю.
Она встретила Пирошникова усмешкой. Ожидала его визита сразу, как только увидела афиши, но он пришел лишь через день.
– И что же вы намерены делать? – с ходу задала она вопрос.
– Да я и пришел это спросить. Как я должен себя вести?
Дина вздохнула, пригласила его к себе и поставила посреди комнаты.
– Стоять нужно на месте, смотреть в зал и делать пассы. Какие вам удобно. Ну например…