Потоки скользили друг над другом и над землёй. Это было движение света, подобное дыханию. Всё сливалось и переливалось, и уже не надо было бежать к цветам и папоротникам. Стало возможным соприкасаться с ними посредством зрения. Они входили в них, как входят в своё запсихологизированное пространство. Они становились частью лилий и частью порхающих пташек, ликующих в сонме ветвей. Зрение было неконкретным, но охватывало всё и во всех направлениях.
– Господи! – воскликнула Фива. – Я не знала и не догадывалась, что такое счастье! А счастье – это когда сбываешься и в слове, и в цветке, и в самом счастье.
– И я не знал. И тоже не догадывался. Но теперь знаю, очень хорошо знаю, что счастье – когда всё и всюду – ты. Без тебя – меня нет.
Переполненный чувствами, которым не находилось слов, Кеша прошептал:
– Всегда, буду, хочу !
И существо Фивы отозвалось, радостно сжалось и пролилось восторгом – она почувствовала, что слова эти он извлёк из её сердца. И хотя понимала, что здесь никакие слова уже не нужны, что чувства постигаются чувством, сами собой открылись слова.
Голос возлюбленного моего! Вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам.
Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.
И она увидела своего возлюбленного, своего Кешу – светом искрящимся, светом светящимся, подобно перу жар-птицы. И видела его похожим на серну и на молодого оленя. Он скакал по горам и прыгал по холмам. И сердце её трепетно билось, когда он стоял за стеною и заглядывал в окно и мелькал сквозь решётку.
– Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди !
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;
Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей;
Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди !
И он увидел её, Фиву свою, синим сапфиром мерцающую, индевью искр брезжащую. Он увидел землю цветов, а над нею радугу. Он увидел и услышал голос горлицы.
Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.
Сколько это длилось – неведомо. Любовь всегда в настоящем. Не имея границ, она забегает и в прошлое, и в будущее. Она вся здесь, сейчас. Она никогда не кончается.
Кеша и Фива проснулись разом. Они проснулись в Кешиной квартире. Внезапный радостный импульс разбудил их.
Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.
Радуясь близости, Кеша привлёк Фиву.
Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;
Два сосца твои – как два козленка, двойни серны …
Кеша и Фива, как два встречных потока, соединились и, втягивая друг друга, замедлили свой бег. Их дыхание стало общим.
– Кеша, – спросила Фива, – где наши одежды?
Она вышла из ванной, облачённая в простыню, словно в сари. Влажная и прилипшая к бёдрам ткань не скрывала наготы, а лишь подчёркивала гармоничную точёность тела.
– Фива, ты прекрасна! – прошептал Кеша. – А одежды? Они там.
– Под вечным деревом, – уточнила Фива и приложила руку к его устам. – Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.
Но он не уклонил, и они вновь, как два потока, овладели друг другом.
Между тем, не услышав скрипа шагов на лестнице и под окнами, девчата переполошились. Выбежали на лестницу, во двор. Заставили ухажёров искать, как они говорили, "помолвленных" между поленницами, даже за калитку выглянули. Им казалось, что Фива и Кеша разыгрывают их и прячутся где-то рядом.
Когда же выяснилось, что их нигде нет, вернулись в квартиру и опять прошлись по комнатам.
– Странно, очень странно они повели себя, особенно Фифочка, – то и дело повторяла Агриппина Лобзикова. – Надо же, испарились!
– А ты бы не испарилась, если бы имела такую возможность? – с обычной прямотой спросила Ксения Баклажкина.
– Ну, ты, знаешь, говори, да не заговаривайся, – неожиданно резко одёрнула подругу Агриппина Лобзикова.
Дионис принял слова Ксении Баклажкиной на свой счёт. Стал оправдываться, мол, пусть Сатир подтвердит – они бы уже давно пригласили подруг в гости, но, к сожалению, живут в общежитии "глухонемых", то есть в общежитии СОИС, а у них вход только по пропускам.
Сатир, очевидно в знак подтверждения, буркнул что-то невнятное, но при этом так многозначительно посмотрел на товарища, что тот осёкся и как-то очень неуклюже попытался перевести разговор.
Девчата в момент позабыли о стычке, почувствовали – Дионис проговорился. Стали выпытывать, с каких это пор обычным медикам предоставляется жилплощадь в общежитии СОИС? Конечно, парням льстило вернувшееся к ним внимание, и всё же, как говорится, что-то удерживало их от чистосердечного признания. Они весьма весело лгали, отнекивались, юлили – их неправильно поняли, они действительно живут в общежитии "глухонемых". И именно как медики имеют на это полное право.
– А мы и не претендуем на ваше право. Только не надо принимать нас за дурочек, – строго отрезала Ксения Баклажкина и отрубила: – Сатир, или ты сейчас скажешь всё как есть, или я сделаю выводы не в твою пользу.
Парни переглянулись, и Дионис с плохо скрываемым удовольствием (на этот раз не ему надо выкручиваться) стал увещевать девчонок, чтобы они сменили гнев на милость. Он весьма кстати воспользовался пакетами, оставленными в прихожей. Наполнил фужеры, призвал всех к столу, произнёс примирительный тост. И всё уже наладилось. И шампанское вновь полилось рекой. И вдруг неожиданно Ксения Баклажкина резко отстранилась от празднества.
– Если из-за пропусков СОИС гора не может прийти к Магомету, то пусть Магомет поспешит к горе.
Она встала, подошла к своей кровати и, потянув на себя, попыталась выкатить её из общего ряда. Увы, кровати сцепились. Внимательно посмотрев на Сатира, Ксения сказала, что она вместе с ним переезжает в другую комнату – испаряется. И, не оправдываясь, а как бы подводя итог, заметила, что в ближайшем будущем, кроме Фантомаса, ей ничто не светит. А Сатирчик? "Хоть и плохонький, да свой". Опять внимательно посмотрела на него – правильно ли рассудила?
Сатир, глупо улыбаясь, спешно подтвердил:
– Правильно, Ксюша, очень правильно! (Рывком расцепил кровати.) Никому не возбраняется прямо сейчас "помолвиться".
Все заявления и действия подруги Агриппина Лобзикова, как всегда, сопровождала заливистым смехом. Однако угодливо потворствующее согласие Сатира, с которым он захлопнул за собой дверь, необъяснимо больно задело её. Она умолкла и вдруг заплакала.
Дионис сейчас же приобнял Агриппину, стал утешать. Она, всхлипывая, уткнулась в его плечо.
– Ну что ты, Агра, всё будет хорошо.
– Кто-кто, Виагра? – подражая прямолинейности подруги, переспросила Агриппина, приподняв голову.
– Нет-нет, я сказал – Агра.
– Бог ты мой, какая прелесть! – искренне восхитилась Лобзикова. – Как ты красиво сказал, меня ещё никто так красиво не называл.
Она опять хотела уткнуться в плечо, но вместо этого мягко прильнула к Дионису, поцеловала в шею. Он не ожидал, весь загорелся, привлёк к себе – Агра, Агра!
И она воспользовалась, с ужасом и восторгом прошептала:
– Дионис, а ты мог бы прямо сейчас "помолвиться" со мной?
– Ну какой разговор? – несколько с обидой, но весьма самоуверенно сказал Дионис и предложил погасить свет.
Агриппина Лобзикова подумала-подумала и согласилась.
Часть четвёртая
Глава 24
Начальник СОИС МГУ полковник Акиндин открыл папку по делу лаборатории, исследующей паранормальные явления.
Председатель комитета СОИС требует от него реальной работы, а не бумажек. Но что делать, если он так устроен – не может без бумажек. Прежняя должность исключала отсутствие докладных и отчётов с выкладками цифр, и он привык размышлять, когда они под рукой. С ними ему мыслилось как-то отчётливее и глубже.
Над папкой он сидел уже несколько дней. Разбирал и корректировал порядок расположения докладных как от своих сотрудников (включая и себя), так и от сотрудников лаборатории. Сюда же он присовокупил и письменные свидетельства частных лиц. Вначале он хотел присоединить сюда и отчёты расходов по лаборатории, с колонками цифр истраченных реактивов и выведенных из строя приборов, но потом передумал. И не потому, что председатель бы не одобрил. Они действительно сбивали взгляд, уводили в сторону от главного. А главным для него были, как всегда, люди. В данном случае необычные, одарённые восприятием сверхчувственного, которое, внезапно свалившись на них, настолько давило им на психику, что зачастую превращало из обычных нормальных людей в людей ущербных, не ведающих о понятии не то что золотого сечения – золотой середины.
Полковник Акиндин задумался.
Увы, их удел – крайности. В этом смысле они достаточно примитивны. А всё потому, что боязливы и не уверены в себе. Но, в принципе, их можно понять. Ведь свой дар они почти всегда получают внезапно. Внезапно открывают его в себе и, не сознавая, с какой целью он дан, начинают мучиться его присутствием. Поначалу даже избегают пользоваться им, но, как говорится, шила в мешке не утаишь. Да и зачем, мы же не утаиваем, что обладаем обонянием или вкусом. Экстрасенсорный дар любого толка – это как дополнительный орган чувств.
Однако, воспользовавшись экстрасенсорным даром, они не в состоянии освободиться от ощущения, что этот дар так же внезапно, как осчастливил, может покинуть их, улетучиться. Отсюда неуверенность и новые страхи. Прибыв в полк избранных из числа обычных людей, они прекрасно понимают, что эти нормальные люди, случись экстремальная ситуация, прежде всего растерзают их. И это вполне логично, потому что нет никаких гарантий, что тот, у кого больше возможностей, однажды не воспользуется ими в ущерб тому, у кого таких возможностей нет. В общем, боязнь и неуверенность идут вперемежку, и одно стимулируется другим. Совсем как в нашей конторе СОИС, неожиданно для себя сравнил полковник и усмехнулся.
У него будет две папки: одна, так сказать, для общего пользования, с выкладками статей материальных расходов. А другая, касающаяся непосредственно экспериментов, – лично его. И тут, в свете объяснительной Бреуса, докладные агентов из клубов "Сталкер" и "Медиум" трудно переоценить. По сути, он, Агапий Агафонович, уже имеет информацию от подопытного homo sapiens.
Полковник слегка взволновался, сердце чуть-чуть трепыхнулось, он тренированно удлинил вдох.
Да что там подопытного ?! Они сами вместе с Наумовым и Кимкурякиным стали подопытными кроликами. А как начиналось всё безобидно! Первое донесение смотрителя клуба "Сталкер" он вообще хотел передать в отдел СОИС как не представляющее интереса для его разработок. Подумаешь, гипнотизер Инютин! Фантомас никого не пощадит, ни агента, ни обывателя, ни гипнотизёра – всем одинаково достанется.
И что удивительно, с грустью отметил Агапий Агафонович, в аспиранте Инютине он не находил ничего выдающегося. Везде по отчётам, не в пример Родионову и Седниной, Инютин фигурирует как посредственность. Единственное достоинство – "катализатор", в его присутствии увеличивается силовое поле информатора , или, как любит изъясняться в отчётах профессор Бреус, индуктора. Правда, "индикатор лжи" выставил этому индуктору высший коэффициент честности. Однако, когда нет талантов, этот коэффициент немногого стоит. Если скрывать и прикрывать нечего, то и никакие ухищрения не нужны. Впрочем, досаду, вызванную ошибкой, тут же вытеснила мысль, что даже сам Инютин как экстрасенс ничего выдающегося не находил в себе. Что, между прочим, достаточно убедительно подтверждается и материалами сканеров и скрытых камер наблюдения.
Взяв первое донесение агента клуба "Сталкер", полковник бережнее обычного поместил его в самое начало папки как заглавное. Оно полностью ложилось в сферу его компетенции – исследование возможностей экстрасенсов в рамках нависшей угрозы столкновения Земли с астероидом.
Сколько лет он в СОИС, а не перестаёт удивляться – как всё в их профессии случайно! Та же объяснительная Бреуса на его замечание, что подпись заведующего кафедрой под отчётами ЛИПЯ некорректна. На мгновение он как бы услышал свою речь: "Да-да, уже потому хотя бы, что кафедра в данном случае не несёт материальной ответственности за расходы лаборатории".
Полковник мысленно улыбнулся – воистину не дано знать, "как наше слово отзовётся". Тогда он высказал своё язвительное замечание лишь с одной целью: завуалировать истинное положение дел – исследования сверхчувственного в ситуации надвигающейся катастрофы вошли в перечень стратегических задач, субсидируемых государством. Ему, Агапию Агафоновичу, дан полный карт-бланш. И это понятно. В такое чрезвычайное время было бы величайшей глупостью проявлять бережливость и экономию материальных средств. Ведь все эти средства в день столкновения с Фантомом будут уничтожены, и всё же именно язвительное указание на некорректность подписи заведующего кафедрой под отчетами, предполагающими материальную ответственность лаборатории, вынудили Бреуса раскрыться.
Умное поведение – залог успеха. Однако, если случится катастрофа, которая, как говорится, не за горами, ничто не потребуется: ни умное поведение, ни материальные ценности, ни секретные агенты, ни он сам, начальник СОИС МГУ.
Внезапная мысль о себе, что он тоже никому не потребуется, была настолько неожиданной, что он опять тренированно задержал выдох, а выдохнув, обхватил голову, задумался.
Не то чтобы мысли о себе никогда прежде его не посещали – нет. Напротив, вся его жизнь в органах СОИС почти всегда была сопряжена именно с мыслью о себе. О всевозможных житейских благах, предоставляемых службой, которые в любую минуту можно потерять из-за какой-нибудь непредвиденной ошибки. Хорошо, если сам ошибёшься, то есть нехорошо, но не так обидно. Но можно поплатиться и за чужую ошибку. Вот уж действительно их жизнь ничем не отличается от жизни экстрасенсов, внезапно почувствовавших себя в полку избранных.
Агапий Агафонович резко тряхнул головой, освободился от непрошеных мыслей и как человек, принявший решение, открыл календарную тетрадь.
Первое. Что должно быть первым? (Он задумался.) Необходимо в кратчайшие сроки расширить вербовку и проникновение агентов в систему охраны клубов сети "Сталкер", а также в эзотерические и экзотерические общества наподобие общества Спаса в деревне Андреевка.
Сформулировав мысль, Агапий Агафонович поставил единицу и, отделив скобкой, написал всего одно слово – вербовка.
Второе. В случае необходимости для ускорения экспериментов предоставлять в распоряжение профессора Б.Б. Бреуса дублирующую лабораторию со всеми вытекающими отсюда требованиями охраны. Кстати, она для того и создана, чтобы не прерывать эксперименты, а с "дублированием" он сам перемудрил.
Здесь, рядом с цифрой "два", написал – ускорение.
Третье. Усилить наблюдение за всеми аспирантами-экстрасенсами и дома, и в университете, в особенности за Инютиным, Родионовым и Седниной. Усиление.
Агапий Агафонович хотел остановиться на этих трёх пунктах, но столбец из трёх слов в виде куплета, недотягивающий даже до четверостишия, показался ему по форме куцым, а потому неубедительным.
Четвёртое. Приказ за номером "033" о непосредственном присутствии сотрудников СОИС в лаборатории отменить, но количество скрытых камер наблюдения и сканеров утроить.
Полковнику никак не удавалось охватить этот пункт одним словом. Слово "отсутствие", более всего соответствовавшее содержанию пункта, вошло, как говорится, в категорическое противоречие с его пониманием самого духа службы СОИС. Поэтому, не согласовываясь с соответствием, а лишь уступая своему чувству, полковник обозначил четвёртый пункт словом рокировка.
И последнее, пятое – бдительность.
Это слово для полковника было настолько ёмким, что он, не задумываясь, всегда завершал им любые свои установки. Это была его своеобразная фирменная печать. Общий знаменатель, который он имел в виду всегда, что бы ни делал. Он и сейчас так же хотел поступить, но почему-то вместо "бдительность" вдруг написал – Инютин.
Спохватившись, штрихом удалил цифры порядкового номера и только потом прочитал столбец:
Вербовка.
Ускорение.
Усиление.
Рокировка.
Инютин.
Неплохо! Звучит, как куплет стихотворения. Правда, Инютин выбивается из общего ритма.
Агапий Агафонович хотел зачеркнуть, но отвлёкся. Его озарило: если экстрасенсы (эти невольные изгои) получают свой дар внезапно, не понимая, для какой цели, то надо убедить их, что дан он на благо служения своей стране, своему государству и, как говорится, всему прогрессивному человечеству. Кстати, государство представляет он, Агапий Агафонович.
Полковник смутился, что-то подобное он читал в письмах отца Василия. В своём экзотерическом обществе они тоже проповедуют благо для всех людей. Правда, там нет ничего о подчинении. Но как-то всё слишком просто у отца Василия: Бог дал – Бог взял.
Надо со всей ответственностью власти взять под опеку этих так называемых изгоев. И везде, во всех странах, с убедительной прямотой и авторитетом указывать им, что, пока дар их нужен людям, используется во благо человечеству – им не о чем беспокоиться, дар не покинет их. (Он задумался.)
В любом случае возникнет вопрос – почему именно он (она) осчастливлены этим необычным даром? Не дай бог кто-то из них поверит в свою высшую избранность! С наполеонами и гитлерами человечеству уже приходилось иметь дело.
Скорее всего, сверхчувственное восприятие, а точнее надчувственное, присуще любому человеку. То есть в каждом человеке заложены возможности такого феноменального восприятия, но они не используются. Только в стрессовые моменты жизни, в результате утраты каких-то конкретных органов чувств, в человеке просыпается этот дар как компенсация за утрату. Сгорела лампочка, и сейчас же, автоматически, к цепи подключается другая лампочка, а с нею и новое аккумулирующее устройство. Всё дело в устройстве, оно изменяет характер восприятия. Судя по фактам, потеря конечности, контузия – в общем, физическая ущербность является сопутствующим в проявлении сверхчувственного.
Но бывают случаи, когда ни стресса, ни видимых травм, а феномен сверхчувственного есть. В цепи. Проявляется. То есть возник как бы сам по себе. Выходит, что возникновения сверхчувственных свойств в человеке можно добиться психическим воздействием. Да, только психическое воздействие и способно их разбудить. Физические трамвы, утраты как раз и трансформируются в психическое воздействие и пробуждают новые дремавшие способности.