Однако мощное психическое воздействие не обязательно сопряжено с утратами. Это может быть какое-то потрясающее обретение: осуществление заветной мечты. Для бизнесмена – чемодан с деньгами. Покупка какого-нибудь прибыльного завода или приобретение лицензии на перспективное месторождение полезных ископаемых. Для властолюбца-политика – победа на выборах. Для деятеля искусств, литератора, учёного – престижная премия.
Эх, взять бы наручники и всех нобелеантов, всех олигархов, всех властолюбцев-политиков да затащить в лабораторию профессора Бреуса. Пригвоздить к сенсорным приборам и посмотреть! Наверняка от их энергетики лаборатория бы взорвалась. Разлетелась бы в куски. Ничего не осталось бы от неё, кроме сплавившихся ошмётков из электроники, кремния и полимеров.
Полковник представил в мировом масштабе запущенность экологии, тайные испытания оружия массового поражения в прошлом, настоящем и будущем и невольно глубоко вздохнул.
Всего этого человечество могло бы избежать. Но нет, к сожалению, всех этих людей с повышенной энергетикой не возьмёшь, не затащишь к Бреусу. Скорее они тебя возьмут, только зачем ты им нужен? Это-то больше всего и обидно, ты не нужен, а они нужны. И, как ни крути, именно в них весь фокус жизни. И, к сожалению, да, к сожалению, надо признать, что даже перед всемирной катастрофой вряд ли они согласятся на роль подопытных кроликов.
Впрочем, к сожалению ли? Если весь фокус в них, а мы начнём их загодя изымать из оборота: "не пущать", останавливать, душить, то так не мудрено и подорвать весь главный энергетический ресурс человечества – остановить прогресс. И вместо горения получить зловонное тление. В общем, спилишь сук, на котором как раз сам же и сидишь.
Полковник скептически усмехнулся – размечтался! И, что любопытно, он, как покоритель вершин, карабкался в мечтах всё выше и выше, до нобелеантов добрался. А ему при его задачах надо думать о простом человеке. Какое обретение может потрясти рядового, чтобы в нём проснулись новые сенсорные свойства?
Он опять скептически усмехнулся – бутылка водки. А для простейшего, который не Ален Делон, то и бутылочка тройного одеколона сойдёт, причём за манну небесную. В особенности с похмелья. А уж наркоман во время ломки за дозу наркоты обнаружит в себе такие небывалые свойства, что вполне объявит себя папой римским.
Понимая, что его и здесь занесло, Агапий Агафонович отстранился, посмотрел на себя как бы со стороны.
Что-то вас, господин полковник, бросает в крайности, совсем как изгоев , не ведающих золотой середины . Невольное сравнение с изгоями раздосадовало Агапия Агафоновича, он упрекнул себя. Наркоманы – это же не простые, нормальные люди, даже не простейшие в уничижительном смысле, а больные. А его интересуют люди простые, нормальные. Например, в юности или ранней молодости, когда человек ещё не олигарх, не нобелеант, не алкоголик, а, как говорится, простой, нормальный человек, разве ему не возможно испытать какое-то неожиданное сильное потрясение? Причём потрясение радостное?
Он вдруг вспомнил себя, свою первую встречу с женой. А потом помолвку, а потом свадьбу. Они с Люсей тогда летали. Для них земли не было – только небо. Они без всяких мобильных телефонов изъяснялись на расстоянии. Во всяком случае, точно знали, где встретятся, а где непременно разминутся. Если бы в те времена профессор Бреус пригласил их в свою лабораторию, то, наверное, с первых же опытов причислил их к индукторам высшего порядка. Они бы с Люсей так сильно подействовали на сенсорику Богдана Бонифатьевича, что в потрясении он непременно стал бы выдающимся экстрасенсом. Пробудили бы в нём, так сказать, ныне спящее внутреннее зрение и отправили в пожарники.
Агапий Агафонович весело улыбнулся – всё-таки хорошая у него профессия. Где, на каком рабочем месте приходится думать о том, о чём он думает? И всё это не какие-то досужие мысли, оторванные от земли, а сфера задач, поставленных перед ним службой СОИС, которой он отдал уже без малого пятнадцать лет.
И всё же хотя его мысли и недосужие, но это только мысли, а их, как говорится, к делу не пришьёшь. Надо запросить через их ведомство архивы по теме. На заре советской власти было много всевозможных разработок по выявлению людей, одарённых различными формами магнетизма, ясновидения, телепатии. Целый отдел работал в этом направлении. Священников обвиняли в обскурантизме и мистицизме, расстреливали как мракобесов и в это же самое время не гнушались освоением магических формул для продвижения так называемой мировой революции. А чем лучше Гитлер, Гиммлер, Геринг, Геббельс?! Ничем не лучше – хуже. Фальшивое, гнусное время!
Агапий Агафонович уже открыл ящик стола, уже достал электронную записную книжку, уже собрался нажать нужную кнопку телефона – ему не откажут в материалах, хотя с них, наверное, и по сей день не снят гриф "Совершенно секретно".
Такая у него работа, подумал, и неприятный холодок пробежал по спине. Когда его переводили из помощников проректора МГУ по международным вопросам в начальники СОИС, Председатель предложил ему ознакомиться с этими архивными материалами. Но в том-то и штука, что предложить-то предложил, но как-то не настоятельно.
Агапий Агафонович, сидя за папкой с донесениями, отчётливо услышал его напутственный голос, уже не столько монотонный, сколько с полнейшим отсутствием всяких эмоций.
"Правда, вам не до исторических экскурсов. Надо помочь в организации работы профессору Бреусу. Он фанатик. Но только фанатикам что-то ныне и удаётся. Дело новое, неизведанное, а потому отдаётся вам под полный контроль – ориентируйтесь по обстановке. Что касается архивных материалов, мне довелось познакомиться с ними. Пачки писем-каракулей, в которых легенды, намёки и полунамёки от каких-то людей индиго , очевидно, сектантов, якобы обладающих экстрасенсорными способностями. В общем, дельных отчётов не сохранилось и не могло сохраниться – отдел был ликвидирован по идеологическим соображениям. Полностью ликвидирован. И начальник, и все-все сотрудники отдела… Один из них был настоящим магом, безошибочно предсказывал местонахождение разыскиваемого объекта".
Председатель комитета стоял в своём кабинете у обширного стола спиной к окну. Потом выпрямился, точнее, вытянулся в струнку, коротко стукнул маркером по столешнице и осторожно опустил его в стакан с остро отточенными карандашами.
Агапию Агафоновичу показалось, что председатель комитета подрос – как-то очень неправдоподобно удлинилась шея.
"Такие были времена. Впрочем, под давлением приближающегося Фантома и наше время ничем не лучше. Главное – не мешайте профессору. Помните, что ваши генеральские погоны в кармане у Богдана Бонифатьевича Бреуса".
Пожал руку и отвернулся к окну. На том и расстались.
Глава 25
Тогда напутственная речь Председателя показалась полковнику сухой до безразличия. Он даже подумал о нём – ржаной сухарь. Теперь, сидя за папкой, сухость представлялась не случайной, а каждое слово являло мысль и находило отзыв.
Нет, с архивами однозначно следует повременить.
В памяти полковника опять всплыл ровный бесцветный голос Председателя.
"Пачки писем-каракулей… Дельных отчётов не сохранилось… Отдел был ликвидирован по идеологическим соображениям. И начальник, и все-все сотрудники…"
Агапий Агафонович вспомнил обширный материал, опубликованный в русской газетёнке, издаваемой в Швейцарии, как раз о работе этого ликвидированного отдела ВЧК. Газетёнку он получил от проректора по международным вопросам и совсем по другому поводу. Там излагались всевозможные домыслы об Ольге Чеховой, таланту которой симпатизировал Гитлер.
В материалах же о работе закрытого отдела ВЧК сообщалось, что в связи с постоянными чистками отдел какое-то время никому не подчинялся и в конце концов действительно был полностью ликвидирован, включая и сотрудников. Но всё-таки одному из них, кажется, первому заместителю начальника отдела, удалось бежать. "Беглец, что называется, испарился, исчез, растворился в воздухе, – так якобы написали в своих докладных конвоиры. – После него остались серебристые струйки пара, которые в течение двух-трёх секунд тоже рассеялись".
Сообщение об исчезновении первого заместителя его сильно позабавило – умеют эти газетчики придать любому чтиву шарм сенсационности! Поэтому, наверное, не обратил внимания на упоминавшиеся в материале фамилии. Впрочем, в те революционные времена всех людей жгли, как солому. Сейчас бы эту газетёнку он прочёл иначе. Но, увы, за ненадобностью испарилась (полковник хмыкнул), даже серебристых струек не оставила.
Итак, архивы запрашивать не надо. (Мелькнула соблазнительная мысль – всё-таки запросить их через профессора Бреуса.) Нет, и через профессора нельзя, отверг мелькнувшую мысль Агапий Агафонович. Судя по всему, Председатель комитета СОИС не хочет привлекать внимания к изысканиям профессора Бреуса. А он, Агапий Агафонович, вынудил профессора подписываться под документами согласно должности – заведующий ЛИПЯ. Прокол, легко поправимый, но всё же. Проклятая работа – никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь, заученно в рифму отметил Агапий Агафонович и вновь погрузился в размышления.
Недавно по циркулярной криптограмме он был вызван в комитет на двухдневный семинар. Их, начальников СОИС из самых престижных вузов страны, набралось человек пятьдесят, а то и больше, – и ни одного знакомого. В заключительный день Председатель обычно принимал их. А тут сам пришёл в аудиторию и не столько читал лекцию, сколько отвечал на вопросы. Пообещал к концу года всем удвоить финансирование.
"А полковнику Акиндину, работающему в МГУ, мы вообще предоставили карт-бланш. Только надо работать, работать умно, с привлечением в нашу систему особо продвинутых студентов со всех факультетов. У нас в столице и городах-миллионниках открылось столько всевозможных общественных организаций и клубов, что просто уму непостижимо.
В советское время, бывало, нарушитель государственной границы ускользнёт от пограничников, допустим, в долблёном корыте для поения скота. А назавтра уже приказ – запретить долблёные корыта. В ванне убежит – ваннам конец. В ведре – вёдрам. Сейчас так нельзя. Мы попытались некоторые клубы и общественные организации закрыть – пустое дело. Судебная экспертиза, тяжба, волокита – другое время. В столице действуют студенческие клубы всех цветов радуги, а на поверку – почти ни в одном из них нет наших информаторов. Это плохо, очень плохо – прокол.
Садитесь, полковник Акиндин, и запомните – государство дало вам карт-бланш. И вы давайте реальную работу, а не бумажки. Не дай бог, рухнут земля и небо, останутся одни бумажки".
Здесь послышались реплики петербуржцев: "Хорошо хоть бумажки! А то вообще ничего не останется. Нечего будет почитать на досуге".
Аудитория весело зашевелилась, а председатель сделал вид, что ничего не услышал. Умный мужик! Проповедуешь свободу – получи. В советское время (по свидетельствам ветеранов) категорически возбранялось обмениваться репликами, тем более подавать их в адрес председателя, такого даже в самых живых фантазиях представить было невозможно.
Полковник невольно стал думать о председателе.
Поклонник восточных единоборств – мастер спорта по борьбе дзюдо. Правда, в жизни, говорят, отдаёт предпочтение боевому самбо. Моложе Агапия Агафоновича, а уже Председатель главной службы страны. Тёртый, тёртый калач и по-хорошему головастый!
Агапий Агафонович с удовольствием вспомнил, как впервые попал на приём к Председателю. Как тот удивился, что он недоволен службой заместителя проректора по международным вопросам. Выразил недоумение.
"Что так, подполковник? Тёплое, престижное местечко, многие за него с удовольствием уступили бы вам свою генеральскую должность, а вы? Непонятно".
Агапий Агафонович улыбнулся, ему нравилось, как он рубанул Председателю: "Возможно, что должностью поменялись бы, но только не погонами".
"Выходит, амбиции не позволяют?"
"Так точно, господин Председатель".
В ответ коротко взглянул и опять погрузился в чтение его личного дела.
"Должно быть, вам неизвестна фраза Овидия: Bene qui latuit, bene vixit – Хорошо прожил тот, кто прожил незаметно ". И опять он рубанул, что да, в крылатой латыни не силён, но фразу понимает так: если наполнишь свою жизнь интересной, увлекательной работой, то жизнь пролетит незаметно, и это хорошо.
Председатель вскинул брови, задумчиво закрыл папку. Как будто машинально назвал по имени-отчеству и, пообещав подобрать достойную должность (на которой не соскучишься), неторопливо, всё ещё в задумчивости, проводил до двери.
Три месяца Агапий Агафонович ждал вызова, уже думал, что председатель позабыл о нём. Но такие люди, как председатель, ничего не забывают. Пятью иностранными языками владеет – башковитый!
Вызвали на День защитника Отечества в Колонный зал. Ректор загодя сообщил, что документы на него подписал, если не зарубят где-нибудь там, наверху, то наградят его орденом "За военные заслуги".
Так и получилось. Вручая орден, председатель сказал: "За высокие личные показатели в служебной деятельности". Впервые Агапий Агафонович увидел Председателя улыбающимся. (У него, оказывается, щербинка на левом верхнем зубе.) Озорная улыбка у Председателя. В детстве пацанов с такой улыбкой очень уважают, в ней ощущается дерзкое бесстрашие и удаль. Ничего не скажешь – хорошая улыбка у Председателя, но мало, очень мало он улыбается. Держит всех на дистанции вытянутой руки. Такая работа и такой народ вокруг, наподобие Наумовых и Кимкурякиных, чуть дашь слабину – не преминут воспользоваться.
Ещё Председатель улыбнулся, когда ему, Агапию Агафоновичу, звание полковника присвоили.
Зашли в кабинет, налил полный фужер шампанского, себе чуть-чуть плеснул. "Ну, что, полковник-философ, за твою новую должность психоаналитика в нашем несокрушимом ведомстве, то бишь за начальника СОИС МГУ!" Вот тогда-то, чокаясь, и улыбнулся.
Недолго разговаривали, но ёмко. Сказал, чтобы не беспокоился о финансировании – изыскания профессора Бреуса и его подопечных представляют исключительный интерес, а потому идут по блоку стратегических. То есть уравнены с изысканиями учёных, занимающихся непосредственно предотвращением возможного столкновения Земли с астероидом.
"И работа-работа! Никаких бумажек, никакой электронной связи – полная свобода, так сказать автономное плавание". А потом, через полгода, встретятся и уже конкретно обсудят: что и как? Его основная задача – не мешать профессору, а помогать, чтобы в случае серьёзного научного открытия он всегда был рядом с ним.
Полковник Акиндин должен помнить, что его генеральские погоны лежат в кармане у профессора Бреуса.
Неожиданно в их разговор вмешался едва слышимый короткий зуммер. Агапий Агафонович не понял, откуда он исходил. Ему показалось, что зуммер исходил отовсюду, от всех предметов кабинета. Председатель напрягся, и как-то сразу стало понятно, что его вызвал Верховный.
Не поговоришь. Тщеславно подумалось, может, Председатель доложит о нём. Мол, сейчас у него был на приёме полковник Акиндин – толковый мужик, побольше бы таких.
"Разрешите идти?"
Уже у двери услышал голос председателя:
"Поговорим и доложим в другой раз, когда будет что".
Полковник остановился, но председатель жестом показал, что надо уходить. И уходить побыстрее. И он ушёл. И торопливо закрыл за собою дверь.
Сейчас же, за папкой с донесениями, его осенило: Председатель, точно телепат, ответил не на слова, а на его мысли. И неприятный, но уже знакомый холодок пробежал по спине полковника.
Глава 26
Агапий Агафонович умел ладить с людьми. А все творческие люди, в том числе и учёные, обладая недюжинными познаниями в своей области, зачастую в житейских вопросах бесхитростны и наивны, как малые дети. Он не сомневался, что ему удастся убедить Богдана Бонифатьевича, что возникшие требования в отношении охраны лаборатории несколько преувеличены. Работая в университете, он усвоил: чем больше учёный, тем менее он внимателен ко всему, что не касается его научных изысканий. Всё внимание он сосредоточивает на подготовке и проведении своих уникальных экспериментов. И Богдан Бонифатьевич как раз из таких.
Агапий Агафонович посмотрел на часы, они условились встретиться в одиннадцать. Для англичан святое время ланча, подумал он и отметил, что прежняя работа помощником проректора по международным вопросам исподволь даёт о себе знать.
"Часовой" – старинные часы с маятником, стоявшие у стенки, звонким боем известили, что профессору пора бы уже и появиться. Странно, очень странно, всегда и во всём пунктуальный профессор задерживался.
Агапий Агафонович выглянул в коридор (новая должность не предусматривала секретаря-машинистку). Каково же было удивление, когда он увидел возле кабинета раздумчиво прохаживающего Богдана Бонифатьевича. Руки назад, животик вперёд, и полное отсутствие, то есть погружение в себя, в свои мысли.
– Богдан Бонифатьевич, вы?! Заходите, или вы кого-то ожидаете?
Полковник широко раскрыл дверь.
– Нет-нет, я к вам.
Богдан Бонифатьевич смутился, сунул руки в нагрудные карманчики жилета, потом поспешно вынул, сцепил их на животике. Именно в такой независимой, но весьма неудобной случаю позе стал протискиваться между косяком и полковником.
– Я, знаете, пришёл давно и решил подождать. У вас тут тихий, хороший уголок, вот и размечтался. И знаете, представил себя на вашем месте.
– То есть? – искренне удивился полковник и, пропуская протискивающегося Богдана Бонифатьевича, спросил: – Может быть, поделитесь своими мечтами, если не секрет, конечно?
– Да уж какой тут может быть секрет, – не менее искренне ответствовал завлаб и, остановившись в дверях, стал объяснять начальнику СОИС, что бы он немедленно сделал, находясь на его должности.
Это был странный разговор двух людей, как бы застрявших в проёме двери. Странный и по форме, и по содержанию. Богдан Бонифатьевич предложил план, состоящий из нескольких пунктов, в котором первым было – вербовка в агенты всех экстрасенсов, в том числе, разумеется, и вербовка всех его аспирантов.
Потрясённый Агапий Агафонович на какое-то время прямо-таки остолбенел в дверях. Потом всё же взял себя в руки, рывком назад высвободился из тисков и невольно повеселел, внезапность ситуации развеселила, и прежде всего тем, что благодаря ей Богдан Бонифатьевич не заметил его растерянности. А растеряться было от чего. Вербовка. Не этот ли пункт и он обозначил первым?
А между тем завлабораторией продолжал излагать свои мечты, из которых вторым пунктом получалось – ускорение. То есть, будь он на месте полковника, немедленно бы задействовал под опыты и другую, дублирующую лабораторию. А так как все известные экстрасенсы уже стали агентами, то это позволило бы…
– Осуществлять за ними усиленное тотальное наблюдение, – всё ещё в некоторой растерянности, вместо завлаба закончил мысль полковник.
– Вот именно, – обрадовался Богдан Бонифатьевич.
– Но с какой целью, дорогой коллега, с какой? – искренне удивился начальник СОИС, но не загадочности цели как таковой, а точности попадания третьего пункта завлаба в только что обозначенный им третий пункт.