И так же как все эти килоджоули, стекались к нам дети.
Сначала - по два-три в год, потом - по пять-шесть, теперь вот по десятку, а скоро счёт пойдёт на дюжины.
Со всех окрестностей, где были космоцентры: из Ташкента, из Шымкента, из Алматы, Караганды, Астрахани, Акмолинска, Омска…
Мы ведь очень длинно рассуждали о том, какими будут эти дети. Нам казалось, что самое главное - это накормить их и защитить, мы много об этом говорили, но тут вдруг получилось, что есть ещё одна большая проблема. А именно: мы не предвидели дальнейших трудностей.
Жизнь моя началась с забот, диктуемых нехваткой пищи, а потом её, жизнь мою, определяла злость. И ничего другого я не знал, и знать не хотел. Но вот эти мелкие, вдруг подумал я, даже если и столкнутся с голодом - то не утратят своего человеческого достоинства. А если случится в их жизни ненавидеть - то они не позволят ненависти быть движущей силой… Что же направляет этих детей?
Детей?
Разве человек, осознающий свою нужность и взирающий на себя с точки зрения общей пользы - может быть ребёнком? Вот ты, Владимир Фёдорович, можешь позволить себе такую роскошь - рассуждать о собственной пользе?
Года через три, когда настигнет тебя пенсионный возраст, переведут тебя на должность Почётного Протирателя Штанов - в какой-нибудь Совет ветеранов МВД, и польза твоя будет метаться между конференциями и санаториями, между, видишь ли, общением с журналистами и катанием на байдарках.
В оконном стекле отражался уже начавший сутулиться пожилой человек. Несколько скособоченный от трёх дырок в кишках, левее пупа, лысоватый, в расстёгнутом кителе, провисающем над нестандартным, по случаю протеза, плечом. И с навсегда застывшей на физиономии гримасой подозрительной набыченности.
"Я - старый мент на списание; будьте снисходительны!".
- Лёша, а как, ты думаешь, сейчас в Швеции насчёт байдарок? - спросил я. - Имеет смысл?
Нелыкин встал из-за стола, и тоже приковылял к окну.
Осмотрел меня скептически и остался недоволен.
- Это всё нервы, Фёдорыч, - сказал Нелыкин. - Не берегут они наши с тобой нервы… Вообще не понимаю, чем там Детские комнаты милиции занимаются. Два школьника перестают ходить на уроки - раз. Выбирают программу подготовки в космоцентре - два. Что непонятно? Трудно сообразить, что будет "три"?
- Наверное, трудно…
- Трудно было в сорок девятом году Юру Маркиза с его отморозками брать! - обозлился Нелыкин. - Вот это было - трудно!
С моей-то выслугой, подумал я, меня переведут не то что в Акмолинскую ДКМ, а хоть в Африку, только попросят координаты поточнее указать. Но рапорт лучше на свежую голову напишу, утром. А на сон грядущий не худо бы ознакомиться с творчеством публициста Курлыкова, что ли.
- Управы на них нет никакой, - буркнул Нелыкин, и трижды рубанул воздух напряжённой ладонью: - Ни-ка-кой!
В штатном режиме
Цокто Жигмытов, Чингиз Цыбиков
Я вам так скажу, парни: уж на что у нас Томми весёлый парень в части что-нибудь разбить или поломать, но с Тимом Нэддоном не сравнится даже он! (Смех, крики "Давай про Нэддона!"). А я про что? Вот его портрет на стене; наш. Тим, он, конечно, герой, учёный и всё такое, но мы тут вроде как все герои, если так посмотреть, или кто хочет сумму контракта показать друг другу, чтоб выяснить, кто круче? Я думаю, когда Тим родился, то мистер и миссис Нэддон называли его примерно так (изображает мужской бас, хмурит брови): "Дорогая, может, назовём его Катастрофа?" - "Дорогой, что ты, он же наш мальчик, ему же жить с этим именем. Давай назовём его просто Капец!" (смех, аплодисменты). Имя Тим ему дала чиновница из муниципалитета; уверен, у доброй женщины просто не оказалось под рукой дробовика. Хорошо, что есть космос, Ганимед и пояс Койпера. Космос, храни Америку! Не дай ему вернуться в Штаты!
Но история не об этом, парни! Это настоящая американская история, а значит, в ней не обойдётся без русских. (Смех, свист, улюлюканье). Да-да, а что делать. Эти ребята опять натянули нашу команду в их дурацкий ганимедобол, а знаете почему? Потому что их космическая таможня в Бай-ко-ну-ре не пропускает сюда ящик с бейсбольными битами, они, видите ли, слишком тяжёлые. Точнее, половина из них… Нет-нет-нет, я не в этом смысле (изображает удар и падение, смех в зале). Но если мы каждую неделю терпим это унижение, которое они называют соккером, почему бы им пару раз не сыграть в нашу игру?
Но довольно болтовни, в конце концов, русские сейчас не спеша трудятся, чтобы мы в поте лица праздновали Рождество. И вообще мы с ними одно дело делаем; узнать бы только, какое и нахрена (смех). Значит, всё началось прямо за сутки до первого сеанса квантовой связи с "Вояджером". О, чувствуете себя частью истории? Это было три смены назад, когда наше квантовое Зеркало (указывает пальцем вверх) стояло всего на четырех "ножках", как новорождённый теленок, и когда Нэддон был зеленый офицер-техник, ну вот как ты, например (тычет микрофоном в майора Стэнли, смех в зале). Ой, сэр, простите, не узнал, сэр, ганимедская атмосфера знаете, такая непрозрачная, что… Что? Здесь нет атмосферы? Я подам рапорт в НАСА о краже атмосферы! Как, и воды здесь тоже нет? Тогда какого хрена мы, морпехи, тут забыли? (смех, свист, крики "Старо!") Знаю, знаю, но не забывайте, что это единственная шутка господина майора, которую он придумал за всю свою жизнь. Имейте уважение. К тому же он меня лично попросил за кулисами (снова изображает удар и падение). Видите, он смеётся!
- Ты чего смеёшься? - спросил Андрей.
- Что? - переспросил Нэддон. Его голос в динамиках скафандра звучал искажённым, и оттого ещё более издевательским. Андрей повторил вопрос по-английски.
- Смешно, если сдохнем тут, - ответил американец. - Не подать сигнал - и всё.
- Смешно тебе, - согласился Андрей. - Ну подай сигнал, чего ждёшь-то?
Нэддон ничего не ответил, и Андрей знал, что сигнала не будет. Ни один морпех ВС США, пусть даже и техник, не вызовет помощь раньше русского десантника. Кроме того, сигнал означает, что "таблетка", которая их высадила и направилась дальше, ко второй подстанции, развернётся на их поиски, потому что оба "ската" в ремонте; а это значит, что вторую подстанцию тоже не починят вовремя, потому что они ещё не успели до неё допрыгать; а это значит, что Зеркало, висящее далеко-далеко над их головами, будет работать на двух оставшихся "Ногах", то есть нестабильно. Что последует далее, Андрею даже думать не хотелось. Да и образования не хватало. Правильно Глазков говорит: наберут здоровых, а спрашивают как с умных…
И завтра, как назло, первый в мире сеанс квантовой связи с "Новым Вояджером". А без Зеркала связи не будет. То есть об их позоре узнает вся планета. Вся планета и её окрестности.
- Дойдём до трассы, - сказал Андрей. - Подождём "таблетку" там, они как раз будут возвращаться обратно со второй "Ноги". Потом на ней вернёмся на базу, а оттуда возьмём ещё людей и вытащим подстанцию обратно.
- Это что есть? Аутотренинг? - спросил Нэддон. - Я понял твой план. Обычный русский план.
- В смысле, "обычный русский план"? - переспросил Андрей.
- Ваша страна не ценит личность, - сказал Нэддон. - Не цените сам каждый себя. И каждый готов умереть, чтобы не… чтобы не fuck up другие.
- А у вас не так?
- У нас рационально, - ответил техник. - Привезти морпеха сюда - сто миллионов нью долларс. Привезти техника, такой, как я, - пятьсот миллионов нью долларс. А мы погиб, потому что ты упрямый. Твоя страна работала, чтоб тебя сюда привезти. На Ганимед. Огромный труд, много работы. Как вы измеряете работа?
- В рублях, как, - мрачно ответил Андрей. - На вес.
- Миллиард рублей! - веско сказал американец. Он не понял.
- Так вызывай подмогу, - предложил Андрей. - Сэкономишь.
Нэддон снова не ответил. То-то же, злобно подумал десантник, разговоры разговорами, а кнопку первым нажать не хочет. Сам Андрей Тогутов, рядовой ВДВ СССР, разумеется, никакого бедствия не видел, и сигналить о нём, соответственно, не собирался. Штатная ситуация; это не "как в Штатах", а так, как должно быть.
- Завтра квантовая связь с "Вояджером", - сказал он примирительно, старательно выговаривая английские слова. - Надо, чтоб всё было ОК.
И аж скривился - стандартные обороты из ускоренного курса не выражали всего, что он хотел сказать. Андрей стал разглядывать пейзаж, расстилавшийся перед ними. Самой заметной и одновременно самой незамечаемой его деталью был, конечно же, Юпитер, занимавший на данный момент почти четверть неба и который советская часть базы, не сговариваясь, называла просто Дурой. По легенде, имя сие пошло от майора Глазкова, который в первую пробную вылазку так и сказал во всеуслышание: "Ну и дууура!". Называли его так, впрочем, со всем уважением и опаской - характер у Дуры был вспыльчивый, и минимум раз в месяц вся база отсиживалась в свинцовых кабинах и горстями жрала арадин: газовый гигант, объединившись с Солнцем, сдирал со своего спутника магнитную защиту, подставляя его всем излучениям большого космоса.
В остальном картина была до тошноты монохромной - природа обошлась здесь палитрой рентгеновского снимка. Черное - грунт, белое - лёд. Тёмно-серое - молодой (относительно) грунт, светло-серое - старый (относительно) лёд. Грунт, лёд и переливающаяся Дура в четверть неба. "Атмосфера хорошая, кислородная, но отсутствует" - тоже из перлов товарища майора…
- "Вояджер", - сварливо протянул Нэддон. - Вот где смысл, понимаю. Вот почему мы тут сгинуть. Вояджер, by the way, есть просто железка. А здесь - две человеческий жизни. Что, Эндрю?
- Это же ваш аппарат, американский, - заметил Андрей. - Неужели не жалко будет, если связь не состоится? Зря долетел, что ли? Зря мы тут полгода корячимся? Зеркало это на "Ноги" ставим?
- Screw it, - отвечал Нэддон после короткого раздумья. - Что он сказать интересного? Вэкюум, пусто!
- Ну интересно же, - ответил Андрей не слишком уверенно. - Посмотреть на этот, пояс Оорта. Откуда к нам каменюки эти прилетают? Ну как в двадцать девятом было? Или в тридцать шестом.
- Well, - произнёс американец. - Пояс Оорта, это, надо полагать, что-то среднее между облаком Оорта и поясом Койпера?
Андрей слегка стиснул зубы: поддел, поддел проклятый янкес, что уж тут. Читал же, учил! А что толку? Шагай, обтекай.
- И вообще эта космическая гонка - есть зло, - действительно очень зло проговорил техник. - Вы, русские, навязать её нам, а наше idiotic правительство купилось. Престиж страны…
- Я никому ничего не навязывал, - холодно отвечал Андрей. Он решил, что этот тон будет наиболее правильным. - И правительство тоже. Не хотите - не осваивайте космос, в чём проблема? Других найдём.
- Ну конечно! - воскликнул Нэддон, и неожиданно закашлялся. Андрей остановился, оглянулся - и облился холодным потом: напарника за спиной не было. Где он?
И сам не заметил, как сдернул с плеча автомат. Ганимед, конечно, необитаем, это мы вроде как усвоили, но куда-то ведь этот чёртов янки подевался - или же кто-то его подевал?
- Да, of course, - снова услышал Андрей. - Отличный ход, застрелить меня. Я слева. Careful.
Андрей повернулся налево, одновременно торопливо вешая автомат обратно на плечо. Он увидел Нэддона, который стоял в расщелине, скрытый почти по шею.
- Упал, что ли? - спросил Андрей, приближаясь плавными скачками.
- Нет, - неожиданно коротко и каким-то другим голосом ответил техник. - Эндрю, послушай. Ты помнишь, вокруг "Ноги" такая же штука была?
Он указывал на коричневую полосу на черном грунте, похожую на окалину. Андрей присмотрелся.
- Похоже.
- Ну и ну, - сказал Нэддон раздельно и старательно. Десантнику очень хотелось спросить, что это значит, но он удержался. Ясно же, что опять показывает ему образованность свою. Интересно, лейтенант Мальцев также гнобит своего американца?
- Было бы хорошо, если бы ты выкинул твою пушку, - сказал техник, выбираясь из расщелины. - А то похоже, будто ты есть мой конвой.
- Не надо было свой забывать, - заметил Андрей.
- Я не забывать, - огрызнулся Нэддон. - Я его намеренно оставить на вашей "табльетка".
- Да, да, - сказал десантник. - Конечно.
- А! - Нэддон развеселился неожиданно. - Я понял. Это русская месть! Ты меня хочешь расстрелять перед строем.
- Чего? - опешил Андрей.
- Вы же проиграли в футбол.
Да, братья мои по Ганимеду! Были и такие времена! Времена, когда наша команда могла по своей воле брать реванш в ганимедский соккер у русских. За полторы недели до этого русские выиграли у нас 7:0, и тогдашняя наша сборная решила - мы их укатаем. И они сделали это! (Аплодисменты). Их подвиг просто не поддаётся описанию. Ведь что такое ганимедский соккер? Это гигантский гроб из пластиковых решёток размером с три нормальных стадиона, где носятся и сталкиваются двадцать два кабана и один мячик. Господи, они могут отдавать пас от стенки и, господи, они регулярно делают это! (смех). Более того, они забивают от стенки, и правила это допускают - и ладно правила, но куда смотрит наш всемогущий американский господь? Это, черт побери, соккер в конце концов или снукер для гиперактивных переростков, у которых папа отобрал кий? Представьте, ваша жена скажет вечерком: дорогой, у меня голова болит, забей сегодня от стенки!
Наши тогда выиграли всего 1:0, но ведь выиграли! И единственный мяч! от, прости господи и моя будущая жена, стенки или даже потолка! забил наш Тим Катастрофа-Капец Нэддон. А кто стоял на воротах у русских, да ни за что не догадаетесь! (крики "Эндрю! Эндрю!") Клянусь, если бы это было не так, я бы это придумал, так что нет разницы, верите мне вы или нет.
Но речь не о нем. Полковник Глазкофф, он тогда был майор, человек бо-ольшой деликатности, пришёл после матча в ангар и сказал: ну вы же выиграли, дайте нам "скат"! (пауза, затем нарастающий смех). Вот, до кого-то начинает доходить. Я всегда говорил, что русские это азиаты, а никакие не европейцы. Они уверены, что наши супернадёжные, суперсовременные "скаты" ломаются исключительно потому, что техники слишком уж рьяно болеют за свою команду. У русских другой причины быть не может, а? (Изображает русский акцент) "Ну мы же поставили Эндрю в ворота, чего вам ещё надо?"
Но так совпало, что оба ската и правда не работали. Парни, я молюсь, чтобы виной тому действительно были техники, мне скоро ехать на одном из них на дежурство, отрабатывать сегодняшний праздник. Post hoc non est propter hoc. Это латынь, что, никто не знает латынь? Господин майор, сэр? О, простите, это была шутка из другого моего выступления, у меня после службы намечены концерты в Гарварде, среди моих коллег, нобелевских лауреатов. У меня там латынь вперемешку со словом "задница", думаю, успех гарантирован.
- "После" - не значить "вследствие", - назидательно произнёс Нэддон. - "Скаты" сложные vehicles, а чем сложнее vehicle…
- Зачем тащить на Ганимед сложную машину? - перебил его Андрей. - Вот у нас две "таблетки". Из них одна всегда на ходу. Что, плохо?
Две несуразно квадратные фигуры огромными тяжёлыми прыжками передвигались по чёрному грунту, старательно перескакивая через расщелины и обходя каменные торосы. Они уже вышли из ледяных щупалец кратера Ташметум, и, судя по карте, приближались к основной трассе, которая, как и многое на Ганимеде, не была представлена материально, а существовала исключительно в памяти компьютеров в виде оптимального маршрута для "таблетки". Боевая машина пехоты (модернизированная) уже высадила Мальцева с напарником на "Ноге‑2" и возвращается на базу - как здесь принято, огромными скачками по пять-семь километров каждый, потому что экономия; то ещё удовольствие, даже с компенсаторным механизмом. Американские "скаты" идут ровнее, быстрее и горючего почти не жрут: постоянно в ремонте.
- …Отслужу, учиться пойду, - нарочито беззаботно говорил Андрей. Тим Нэддон двигался всё медленнее, и это начинало тревожить. - Если сержанта дадут, то на режиссёрский. А так на актёрский. Там льготы есть для отслуживших.
- А для не-служивших? - тяжело дыша, спросил Нэддон.
- А неслуживших у нас нет, - ответил Андрей, а сам думал в это время: морпех-то мой не выдохся ли. Кабан, конечно, он здоровый, хоть и техник, но вроде как постарше будет…
- Эндрю, я ОК, - сказал Нэддон. Андрей вздрогнул, хорошо, под скафандром не видно. А американец продолжил: - Посмотри здесь. Не могу видеть.
Десантник плавно затормозил, развернулся и наклонился к плечу своего напарника. Постоял так несколько секунд, затем выпрямился и без лишних слов нажал "экстренный вызов". Легкий толчок: его ранец отстрелил вверх ракету, которая сначала просела, затем по крутой вогнутой траектории пошла вверх; Андрей смотрел ей вслед, по привычке приложив руку козырьком, хотя необходимости в этом не было. "Эвэшка" ушла в точку, незаметную на чёрном звёздчатом небе, затем там вспыхнуло беззвучно красным, затем ещё раз и ещё, ниже и ниже. Вспышек этих будет ровно десять, и с каждой в эфир идёт мощный радиопакет с его позывными и координатами, пробивающий любые помехи - говорят, что его можно поймать даже на Луне.
- Надо же, - спокойно произнёс Нэддон. - Спасибо.
- Было бы за что, - пробурчал Андрей. - Почему сразу не сказал?
- Только что заметить, - ответил американец так, что Андрей решил сразу: врёт. - Well, теперь ждать "таблетку"? Да?
Андрей коротко рассмеялся.
- Размечтался.
Нэддон не понял.
Андрей объяснил: "таблетка" от того, что получила сигнал бедствия, не станет летать быстрее или рулиться манёвреннее. Она остаётся всё той же здоровенной планетарной железной лягушкой, с точностью прыжка плюсминус двести метров - и то если пилот очень постарается; на точный режим у неё скорее всего уже не хватит топлива… А даже двести метров на Ганимеде - это торосы, утёсы, расщелины, глыбы льда, лужи льда, и высматривать два скафандра в условиях привередливой радиосвязи задачка не из лёгких. А время…
- Да, время идёт, - согласился Нэддон. Поднял левую руку снова, оглядел. Темно-коричневая окалина распространилась уже до локтя вниз и приближалась к сгибу плеча вверху, а там и самое уязвимое место недалеко: крепление шлема. Андрей почувствовал, как жуткий холодок зародился где-то пониже солнечного сплетения, и пополз по рёбрам и хребту, обнимая всё его существо, и он понял, что это страх.
Ведь Нэддон может погибнуть. По его вине.