У входа нас остановил огромный мужчина, подняв руку, которая в обхвате казалась не меньше моего тела, и взял у Брук паспорт. Его молчание должно было нас запугать, однако это был не бандит, несмотря на все свои мускулы и сердитый взгляд, а обыкновенный вышибала, каких мы встречали в любом клубе, куда нас заносило.
А потом он перевел взгляд с паспорта на Брук, и меня передернуло. Я ненавидела этот момент.
Он знал, что мы несовершеннолетние, а мы знали, что он это знает и если он нас пустит, то только в качестве одолжения. Конечно, мы пройдем, но прежде он кое-что за это возьмет.
Он рассматривал Брук, пожирая ее глазами, оценивая с головы до пят.
Бруклин не возражала. Она улыбалась, изо всех сил стараясь выглядеть соблазнительной, и мне пришлось признать, что это у нее получалось. И получалось весьма убедительно. Ничего странного, что она привлекала внимание военных по всему городу.
Во мне все переворачивалось, когда он критически оценивал ее, полуприкрыв глаза. Взгляд останавливался на обнаженных местах ее тела - на шее, плечах, руках.
Закончив, здоровяк кивнул незаметной девушке, которая стояла рядом с ним, почти целиком скрытая в его тени. Чернильного цвета волосы были собраны в ниспадающий каскадом хвост; вдоль бледного лица вились крошечные черные пряди, из-за чего она выглядела юной. Слишком юной, чтобы быть в клубе.
Как я и Брук.
Девушка взяла Брук за руку и поставила на нее печать чернилами, которых в этом свете было не разглядеть.
Теперь настала моя очередь.
Я вложила паспорт в его огромную руку, надеясь избежать подобного осмотра, но тщетно.
Это воспринималось как насилие. Я старалась не обращать внимания на его взгляд, но все же там, где оказывались его глаза, по телу начинали бегать мурашки.
Почувствовав, что он изучает мое лицо, я вызывающе посмотрела на него. Плечи окаменели, но я не стала отворачиваться.
Он ухмыльнулся, довольный моей демонстрацией; под светом красных ламп его зубы окрасились алым, губы сузились. Этот человек не принадлежал ни к одному классу. В этом я была уверена. Все в нем говорило о чем-то совершенно ином. Какой класс исторг его из себя? Или же он родился среди изгоев, не по своей вине обреченный на жизнь, в которой ему не разрешалось говорить на публике… даже на англезе?
Я постаралась не мигать, но в этой игре он был лучше меня, и вскоре мне пришлось отвернуться и уставиться в пол.
Его хохот заглушил музыку, и уголком глаза я заметила, что он еще раз кивнул. Невысокая девушка с хвостом вновь выскочила вперед, ухватила меня за руку и поставила печать, сразу после этого исчезнув за громилой. Кожу под печатью начало пощипывать из-за наркотиков, которые добавлялись в тушь, чтобы расслабить клиентов. Особенно женского пола. Особенно несовершеннолетних.
Мы считали это ценой за вход.
Сканируя паспорта, он не обратил внимания на наш возраст и вернул их нам. Я не знала, куда уходит информация со сканеров, но здесь военные за нами не следили, поскольку клубы были не вполне законны.
Это не означало, что клубы запрещены, но они редко оставались открытыми дольше нескольких дней. Максимум неделю.
Бруклин ухватила меня за руку и потянула прочь от входа, навстречу идущей изнутри гипнотической музыке.
Я чувствовала, как четкий ритм басов отзывается в моих венах, и сердце билось в такт вспыхивающим огням, расположенным на потолочных балках. В тот миг я забыла о раздражении, охватившем меня во время осмотра, который я только что пережила.
Так давно я никуда не выходила, так давно не слышала настоящей музыки, что доносилась сейчас из электрической акустической системы! Звуки скользнули под кожу, найдя там теплое, уютное местечко.
- Здесь потрясающе, правда? Тебе мозги сносит? Тебе здесь нравится? - Сумасшедшая манера Брук разговаривать была бы непонятна любому, но я знала ее с детства. Я могла раскусывать эти автоматные очереди слов, как орешки.
Я осмотрела клуб. Она права. Здесь действительно было потрясающе.
В нем имелось все, что нужно. Темную, чувственную атмосферу усиливали красные, синие и фиолетовые лампы, мигающие в такт музыке. Вдоль стены просторного помещения вытянулась барная стойка из стекла и стали.
Это впечатляло, учитывая тот факт, что вчера, возможно, клуба еще не существовало, а завтра он мог исчезнуть вновь.
Большой танцпол заполняли притиснутые друг к другу тела, которые скользили, вращались и раскачивались под чарующий ритм. Один взгляд на них вызывал желание присоединиться к этому всеобщему движению.
Ритм все туже оплетал меня своими пальцами.
- Как называется этот клуб?
- "Добыча", - ответила Брук, и я улыбнулась.
Конечно, "Добыча". Всегда что-то темное, опасное. Что-то кровожадное.
Бруклин подтащила меня к бару, достала свой кошелек и выудила несколько банкнот.
- Можно две "Валки"?
Дрожь в ее голосе была едва различима.
Барменом оказалась жилистая женщина с тонкими голыми руками. Она выглядела крепкой и сама вполне могла бы быть вышибалой. Короткие торчащие волосы окрашены в темно-синий цвет, язык то и дело касался пирсинга на нижней губе. Ее странный андрогинный облик обладал определенной красотой, и, судя по тому, как барменша двигалась, доставая бутылку, чувствовала она себя в нем прекрасно. Прищурив черные глаза, она поглядела на нервную девушку перед стойкой.
Бруклин расправила плечи и постаралась твердо встретить ее прямой взгляд.
Наконец, барменша поставила на прилавок два бокала и наполнила их мерцающей синей жидкостью.
- Двенадцать, - произнесла она хриплым голосом, одновременно твердым и чувственным. Когда она подвинула нам напитки, я вдруг поняла, какими мы были еще маленькими.
Бруклин положила на прилавок единственную банкноту, и женщина убрала ее в карман. О сдаче и чаевых разговоров не было.
Взяв бокал, я сделала глоток. Сладкий вкус плохо скрывал едкость обжигающего ликера, который прочертил огненную дорожку от горла до самого желудка. Бруклин торопилась и пила жадно, проглотив половину бокала за три долгих глотка.
Я покатала холодное стекло по тыльной стороне руки, где щипала печать, поставленная девушкой у входа. На коже проступал яркий красный контур в форме полумесяца.
Теперь, чтобы его увидеть, ультрафиолета не требовалось. Ни мне, ни всем остальным.
Я почувствовала себя отвратительно, настроение испортилось. Беспокойство вполне могло быть вызвано наркотиком, проникшим в мою кровь из печати. Его потенциальным побочным эффектом была паранойя.
Бруклин махнула рукой, указав на противоположную сторону зала.
- Смотри, у них тут встречается кое-что приличное, - произнесла она густым, как мед, голосом.
Напротив нас у перил над танцполом стоял мужчина и с дерзкой улыбкой глядел на клубок тел внизу.
Он и привлек внимание Брук.
Ничего нового. Бруклин очаровывали самые разные мужчины. С раннего детства она сходила с ума по мальчикам, но ей пришлось ждать, пока ее тело повзрослеет. И когда это случилось, ничто больше не могло ее остановить.
- Так, - сказала она, осушив бокал до дна. - Держи. Я скоро вернусь. - И добавила, полуобернувшись: - Нам нужна закуска.
"Типичная Бруклин", - думала я, ища место, куда бы деть ее пустой бокал. Стараясь не выглядеть потерянной, я пробралась к перилам взглянуть на танцоров, постепенно пьянея и готовясь ждать.
Я оперлась локтем о стальной поручень и вновь попыталась разобраться, что же со мной не так. Мне следовало радоваться: нам удалось пройти мимо вышибалы у входа. А что еще важнее - получить выпивку у барменши.
Вероятнее всего, дело было не в печати с наркотиком, а в том, что случилось в ресторане.
Отовсюду до меня доносились разговоры на разных языках, но здесь никто не заставлял меня отворачиваться или притворяться, будто я не понимаю слов. Никто из этих людей и не подозревал, что я знаю, о чем они говорят.
Потому что здесь не было правил.
Я родилась в семье коммерсантов и принадлежала к классу торговцев. Помимо англеза - языка, общего для всех, я имела право знать только паршон. Это был второй и последний язык, который я могла понимать.
Но я не была похожа на других.
Я была единственной.
Такая свобода являлась элементом привлекательности подпольных клубов, мест, где класс не имел значения, где социальные границы размывались. Военные сидели здесь рядом с людьми в розыске, с выродками и отбросами общества, притворяясь хотя бы ненадолго, что они друзья. Что они равны. И дочь торговцев могла забыть о своей доле.
Это все, о чем я мечтала.
Но я была прагматиком. Я не грезила о другой жизни, не думала о том, как избежать ограничений своего класса, поскольку сделать это было невозможно. Я та, кто я есть, и ничто этого не изменит. Такие места, как "Добыча", - всего лишь притворство, ночная передышка.
Отойдя от перил, я окунулась в море тел, замечая окружающие цвета. Я всегда обращала на них внимание. В клубе можно было не носить одежду практичных, тусклых оттенков коричневого, черного и серого. Здесь, где разделения на классы не существовало, цвета обретали материальность. Одежда, временная краска для волос, помада и лак для ногтей сияли переливающимися оттенками изумрудного, алого и сливового. В этих стенах даже темно-синие и черные цвета казались более глубокими и насыщенными.
Бруклин в мерцающем золотом платье, которое блестело в свете вспыхивающих ламп, открывая ее крепкие ноги, отлично сюда вписывалась. Я же была одета в свое обычное серо-коричневое льняное платье, спускавшееся ниже колен.
Я смотрела на окружающих меня людей. В основном это были такие же, как мы, несовершеннолетние. Молодые, энергичные, не имеющие отдушины в реальной жизни. Они - мы, поправила я себя, пусть даже мое платье было тусклым и унылым, - создавали причудливую человеческую радугу.
Я протиснулась к подмосткам, возвышавшимся над танцполом, где едва одетые девушки разогревали толпу. Их тела и движения поистине завораживали. Они должны были развлекать нас весь вечер.
Я обратила внимание на одну танцовщицу: движения ее бедер идеально соответствовали пульсирующим ритмам песни. На нее падал голубой свет прожектора, из-за чего казалось, будто ее кожа светится неестественным оттенком сапфирового. Из тонкого ремешка, охватывающего ее шею, тянулись бусы, доходя до пояса, который свободно охватывал бедра. Когда она покачивалась, бусины ударялись друг о друга, сдвигались, перемещались и расходились вновь. Как и у остальных танцовщиц на платформах, бусы почти ничего не закрывали, но в этом и состоял смысл.
Ее длинные ноги, изящные и гибкие, будто предназначались для выступления в такой манере. Возможно, она действительно этому училась. Жизнь изгоев не была похожа на жизнь всех остальных: они выполняли работу, считавшуюся непрестижной для тех, кто входил в систему классов.
Танец наверняка попадал в эту категорию. Особенно тот, что исполняла девушка.
Я наблюдала за ней несколько долгих минут, восхищаясь свободой, которая у нее была на этой сцене. Дочери торговца никогда бы не разрешили зарабатывать на жизнь подобными выступлениями.
- Рад, что ты решила прийти, - произнес за спиной низкий голос, прервав мои размышления.
Я повернулась, смущенная тем, что меня застали разглядывающей танцовщиц.
- Мы знакомы? - спросила я, но тут же поняла, что да. Я уже видела этого человека. - Точно, ресторан, - поправилась я. - Ты был там сегодня вечером.
Он смотрел на меня с непонятным выражением лица, сдвинув к переносице густые черные брови. Я чувствовала, что меня изучают, но совсем не так, как это делал вышибала у входа. Меня охватило какое-то темное, смутное предчувствие, появилось неопределенное ощущение в животе.
Он оказался больше, чем я его запомнила, - слишком большим для этого битком набитого зала, и я почувствовала себя маленьким ребенком. Он занимал слишком много места, вдыхал слишком много воздуха.
Кожу на затылке стянуло, голова мигом прояснилась, будто наркотик, путешествующий по моему организму, испарился в мгновение ока. Все ощущения усилились, глаза оставались прикованными к его.
- Я не был уверен, что ты придешь. - Он говорил тихо, почти шепотом, несмотря на громкие, бьющие по ушам ритмы.
- И я. Я даже не была уверена, что этим вечером вообще где-то буду, - выпалила я.
Он приподнял бровь.
- Может, я не вовремя? Если ты хочешь побыть одна, мне лучше уйти.
Вокруг нас бесилась толпа. Если бы мне действительно хотелось побыть одной, я бы ни за что не отправилась в "Добычу". Но неожиданно я попала в ловушку его холодных темно-серых глаз. Они беспокоили меня, и я не могла понять чем. Дыхание сбилось, у меня возникло странное ощущение, что мне следует от него отвернуться. Однако я словно была зачарована.
- Нет, все нормально, - наконец сказала я, и упругие нити моих запутанных эмоций затянулись еще сильнее.
Предчувствие, что этого человека надо избегать, укрепилось.
Он нахмурился, но его губы изобразили кривую улыбку.
- Это хорошо, потому что предложение было пустым. Я бы все равно остался. Я Макс. - Его улыбка стала шире, и я поняла, что он меня поддразнивает. В тот момент мне хотелось походить на Брук. Хотелось увереннее вести себя с парнями. Он протянул руку.
Когда я ее не пожала, он потер челюсть - обычный жест, но я не могла не заметить изящество его движения.
Пока меняли музыку, надолго воцарилась тишина. Я понимала, что должна представиться, но вместо этого отвернулась, делая вид, что интересуюсь танцовщицами на высокой сцене. Однако все, что я тогда замечала, был он, и при любой возможности тайком на него косилась. Его одежда была лучше, чем всё, что я когда-либо видела - даже лучше шелка, подаренного Ароном, - и вопреки здравому смыслу мои пальцы жаждали прикоснуться к роскошной ткани его пиджака. Хотя бы раз.
Я вовремя остановилась, опустив руку и вздернув голову, радуясь, что одумалась прежде, чем дотронулась до него и выставила себя полной дурой. В тот момент я заметила, что он улыбается мне - мне, - и мое сердце замерло.
Я развернулась и посмотрела ему в глаза. Жесткие грани его лица смягчились, и внезапно он стал похож на мальчишку. Прекрасного мальчишку. Слишком прекрасного. Мне захотелось дотронуться до него, как минуту назад хотелось коснуться ткани его пиджака… пройтись по коротким темным волосам, ощутить гладко выбритую челюсть, полную нижнюю губу.
Я вздрогнула. О чем я думаю? Может, я слишком похожа на Бруклин?
- Я… я передумала. Наверное, мне все же пора, - пробормотала я, пятясь назад… сперва один неловкий шаг, затем второй.
Макс нахмурился и протянул руку, чтобы меня остановить.
- Подожди. Не уходи.
Я чувствовала силу и тепло его пальцев, проникавшее сквозь простую ткань моего платья, и внезапно пожалела, что не уговорила Бруклин дать мне что-нибудь из ее гардероба. Ее платья небыли новыми, но, безусловно, были куда более открытыми и сшитыми из тканей получше. Я попыталась представить, каким его прикосновение ощущалось бы на моей коже.
Подняв глаза, я изумилась густому ряду его темных ресниц, вновь почувствовав, что не должна этого делать, что мне следует отвернуться. Пришлось напомнить себе, что здесь, в клубе, деление на классы исчезало. Пусть даже это была всего лишь иллюзия.
Однако такая мысль меня подбодрила, и я позволила себе слегка улыбнуться, склонив голову набок.
- Почему ты хочешь, чтобы я осталась?
За это он наградил меня улыбкой и отпустил руку. Пожалуй, это был честный обмен.
- Я надеялся хотя бы узнать, как тебя зовут. Это меньшее, что ты можешь сделать - я пришел сюда только для того, чтобы с тобой повидаться.
Он поднял бровь, и мой пульс участился.
Я покачала головой, уверенная, что он все еще шутит. Наверняка он собирался встретиться здесь с Бруклин. Но я решила ему подыграть.
- Значит, в этом все дело: ты запал на подругу-неудачницу? Или тебя привлекло, что сегодня я едва не угодила на виселицу?
На лице Макса возникло беспокойство, и я поняла, что его, как и Бруклин, отнюдь не позабавила моя ситуация с девушкой-чиновницей. Однако его следующие слова не имели ничего общего с тем, что он услышал в ресторане.
- Ты знаешь, какая ты красавица? - спросил он, приближаясь.
Мои щеки запылали.
И в тот момент я услышала голос Бруклин, звучавший громче окружающего шума и даже громче музыки. Ее смех был мелодичным, гортанным, и он сумел разбить заклятье, под которым я находилась до сих пор. Поискав глазами в толпе, я почти сразу наткнулась на знакомые черные локоны.
- Извини, мне пора, - запоздало объяснила я, бросив эти слова через плечо. Проталкиваясь вперед, пролезая сквозь податливую движущуюся публику, я старалась поскорее добраться до Брук.
И оказаться подальше от охвативших меня незнакомых чувств.
На одной из приподнятых платформ вокруг танцпола я увидела Брук: она стояла между двумя мужчинами, которые находились тогда в ресторане и рассказали ей о "Добыче". Они были еще выше, чем их друг Макс, и маленькая фигурка Брук рядом с ними казалась совсем миниатюрной. Симпатичная, хрупкая куколка.
Я секунду помедлила. Меня непросто запугать, но в этих двоих было что-то, вынудившее меня остановиться.
Голова Брук запрокинулась назад, лицо сияло от смеха; она в восторге смотрела на темнокожего мужчину рядом с собой. Она была само обаяние и обещание, сплетенные в один искусительный узел. Однако мое внимание привлек другой мужчина со светлой кожей, бритой головой и проницательными зелеными глазами. Он был таким же высоким и мускулистым, как и его приятель; на его широкой груди блестели серебряные пуговицы черной рубашки. Когда Бруклин отвлеклась, он склонился к ней и прижал к лицу один из ее темных локонов. А потом сделал глубокий вдох.
Вдохнул ее запах.
- Чарли! - воскликнула при виде меня Бруклин и энергично замахала рукой, приглашая присоединиться. - Помнишь моих друзей из ресторана? - Так она представила мужчин, стоявших по обе стороны от нее.
По коже у меня побежали мурашки - интуиция не дремала.
Я взяла ее за руку.
- Нам пора. - И попыталась стянуть вниз.
Но Бруклин вырвала руку, прижав ее к груди, словно я только что ее обожгла.
- Стой, Чарли. Я никуда не хочу.
Я знала этот тон, слышала его не один раз. Она действительно не собиралась уходить.
Расстроившись и не зная, как уговорить ее, я попыталась выдумать причину, но Бруклин меня отвлекла.
- Да ладно тебе, Чарли. У них самый замечательный акцент, какой мне только попадался. Слушай! - Она повернулась к мужчине, который несколько секунд назад нюхал ее волосы. - Давай скажи ей что-нибудь, - умильно попросила она.
И прежде, чем я успела ответить, что мне это не интересно, мужчина выполнил просьбу Бруклин. Но говорил он не на англезе. Его язык был насыщенным и скрипучим.
За всю свою жизнь я не слышала ничего подобного.
Мир вокруг меня задрожал, словно протестуя.
Его язык был странным, модуляции голоса - тяжелыми и грубыми, однако значение слов было кристально ясно.
Я услышала то, что Бруклин никогда бы не поняла:
- Эта малышка вкусно пахнет.