- Тут сперва надо бы отмести непричастных, - продолжил Дудинцев, - тех, кто никак не мог быть автором, да еще и если контактировал с атташе этим, то после вывоза романа… Кстати, срок вывоза ведь установили?
Подполковник с благодарностью кивнул Дудинцеву. И за передышку, и за верно поставленный вопрос. Все-таки оперативная хватка не пропадает даже у давно работающих в его отделе сотрудников. Впрочем, кто сказал, что она, это самая хватка, не нужна при расследовании загадочных, ни в какие рамки не помещающихся, случаев?
- С точностью до дня, - подтвердил подполковник. - Мы сейчас, в частности, и для этого тоже "контрика" ждем, что б документы нам передал по этому делу целиком, всё, что они наработали, чтобы потом не дергаться и не спрашивать: "а это было?", "а тут смотрели?"
"Работали контрразведчики на совесть, прошерстили всех знакомых и знакомых знакомых, и знакомых знакомых знакомых того австралийского атташе. Ненужных отсеяли, а у подозрительных под разными предлогами начали брать образцы чернил с их ЦПУ. И - наткнулись на искомое…
Вот только беда - не мог этот человек, с атташе знакомый через третьих-четвертых лиц, написать такой роман, и как человек - не мог, да и не литератор он вовсе, а роман-то эксперты в один голос назвали очень неплохим с художественной точки зрения. Пришлось с этим… э-э-э… декоратором и костюмером беседовать напрямую, но - аккуратно, чтоб человека не обидеть напрасно. И правы оказались те, кто так решил, от такой беседы большая польза получилась, а иначе еще на несколько месяцев работа бы растянулась.
Декоратор рассказал, что кассетами к ЦПУ его иной раз снабжает Ирина Ярцева, ну, может, знаете? Жена художника Валентина Ремезова, да и сама художница, но больше все-таки известна, как богемная дамочка. Вечеринки всякие устраивает, считай, салон артистический содержит в своей студии. И - в точку, австралийский атташе оказывается лучший друг-приятель и её самой, и её мужа, а в тот приезд в Москву, когда он получил рукопись романа, так вообще несколько дней прожил в студии Ремезова…"
- А разве у нас какие-то проблемы с кассетами? - снова уцепился за ниточку дотошный капитан Дудинцев. - Почему этот декоратор не приобретал сам? Не такая уж проблема - все это хозяйство периодически заказывать, если, конечно, типографию на дому не организовывать…
- В отчете сотрудника, который беседу проводил, это было, - согласился подполковник. - Ему тоже странным показалось… Но декоратор пояснил, что забывал иной раз использованную на новую кассету поменять, вот Ирина Ярцева и ставила свои, которые с собой приносила по его же просьбе. Проблемы и в самом деле маленькие, так что никто бы об этом и не вспомнил, не прояви мы интерес к этому обстоятельству…
В этот момент разговор прервался появлением в комнате новых персонажей: высокого моложавого блондина, одетого пестро и ярко, с художественным беспорядком, устроенным из длинных, соломенного цвета волос, никоим образом даже отдаленно не напоминающим работника органов госбезопасности; и невысокой полненькой девушки в строгом темно-синем платье. Мужчина тащил в руках и подмышками три толстенные папки, а девушка несла тоненькую, всего-то на пару листочков.
Кивнув находящимся в комнате "свиридовцам" во главе со своим начальником, блондин с явным облегчением бухнул на стол папки, покрутил плечами, как бы разминая их после тяжелой работы, и представился:
- Майор Семенов, рад, что добрался до вас…
Девушка же, не здороваясь и не представляясь, тихонечко подошла к подполковнику Свиридову и положила перед ним папочку с перечнем передаваемых из отдела в отдел документов.
- Мы тоже рады, товарищ майор, - ответил Свиридов и бегло пробежался глазами по перечню, который следовало подписать, принимая на себя ответственность за сохранность всех принесенных "контриком" бумаг, кивнул девушке и отметил в конце документа свое звание-должность, время-дату получения, после чего расписался на каждой страничке реестра. - Спасибо!
Наступила маленькая пауза, оперативники дожидались, пока девушка-секретарь выйдет в коридор. Пусть была она своим же сотрудником и в чем-то даже более посвященным в разные аспекты работы своего отдела, но вести разговоры при посторонних, в деле не участвующих, давным-давно стало не просто законом, а дурным тоном не только у "свиридовцев", а во всей госбезопасности.
- Знакомьтесь, - сказал подполковник, когда за девушкой закрылась дверь. - Майор Семенов Алексей Петрович. Вел это дело до сего момента по части контрразведки. А это - мои сотрудники, капитан Дудинцев Игорь Владимирович и старший лейтенант Всеволод Васильев. Игорь Владимирович наш кадровый, не первый год в отделе, а вот Севу к нам только-только перевели…
- Вот и хорошо, что только-только, - кивнул всем еще раз Алексей Петрович, присаживаясь к столу и доставая из кармана сине-голубого френча пачку сигарет. - Свежий глаз частенько полезным бывает. А вы тут, значит, нашу работу разбираете?
- Ну, не разбираем, конечно, - ответил Дудинцев, - знакомимся… Товарищ подполковник вводит, так сказать, в курс дела…
- Пожалуй, я товарищу Свиридову помогу, - сказал майор, закуривая, и как бы давая этим понять, что, несмотря на лишнюю звездочку на погонах, он на равных с начальником отдела. - На чем вы тут остановились?
И посмотрел почему-то на Севку Васильева, ожидая ответа на свой вопрос от младшего по годам и званию в их компании.
- На кассетах с чернилами для ЦПУ, - ответил Всеволод, успев поймать одобряюще-разрешающий взгляд подполковника. - И на том, что кассеты эти передавала декоратору художница Ярцева…
- Та еще штучка, - кивнул, подхватывая нить разговора, майор Семенов. - Одни беспокойства от нее. Да ладно бы со зла или из вредности женской эти беспокойства для нас устраивала, так ведь нет, по простой женской безалаберности и художественному бардаку в мозгах.
7
…В просторном, но удивительно захламленном зале мастерской Ирины Ярцевой царил полумрак; тени суматошными сполохами метались по стенам, будто испуганная стая летучих мышей бесилась под высоким потолком; бросали свои блики на огромные стекла окон свечи, то тут, то там прилепленные к этюдникам и зеркальным рамам, установленные в новенькие, но сделанные под старину, канделябры.
- Ирэн, разве нельзя включить электричество? - с аристократической ленцой в голосе спросил Саймон Брук, среднего роста, симпатичный брюнет лет сорока, сидящий в углу мастерской возле небольшого резного столика, накрытого к чаю.
- Ну, что ты, Сай, - моментально откликнулась откуда-то с противоположного угла помещения Ирина. - При электрическом освещении пропадет вся атмосфера мистики, фантасмагории, визионерства, в конце концов…
Саймон промолчал, хотя больше всего сейчас ему хотелось пожать плечами, встать и уйти. Еще бы - тащиться из Самары, в которой обосновались еще со времен войны все посольства в России, в Москву, город пусть и красивый, по-азиатски ленивый и азартный одновременно, и все это только для того, что бы попасть на некое представление, устроенное хозяйкой мастерской исключительно для себя любимой. Хотя в предварительном разговоре ею же было обещано знакомство с интересным человеком, вхожим в имперские закрытые архивы армии и госбезопасности и сочинившим книгу о разделе Китая, основанную на документах и фактах.
Начальство Саймона дало добро на эту встречу после долгого, почти десятидневного раздумья, просчитывая возможные варианты, как дивидендов от установления связи с таким человеком, так и скандала при вполне допустимом провале, если человек этот окажется провокатором. Впрочем, сам Брук особо не волновался, защищенный дипломатическим иммунитетом, а работу себе он всегда найдет, даже если станет "персоной нон грата" в Советской России. В конце концов, его университетская еще специализация по Индокитаю не позволит ни умереть с голоду, ни быть вышвырнутым из Управления Стратегических Служб без выходного пособия. Возможно поэтому, а скорее всего - из-за врожденного пренебрежения ко всем людям не англо-саксонской расы, Саймон вел себя в мастерской по-хозяйски, сразу же при появлении потребовав чаю, решительно отказавшись от вина, водки и иных гостеприимных напитков, которыми попыталась его попотчевать Ирина Ярцева. И к хозяйке помещения, старой знакомой, но тем не менее так и не получившей от Саймона необходимого кредита доверия, он относился, как положено относиться доброму господину к нерадивой, но старательной служанке.
- Что мне до твоей атмосферы? - поинтересовался Брук. - Мне нужно встретиться с человеком, о котором мы говорили в мой прошлый приезд…
- Ах, ты всё о делах и делах, как будто в компании с такой женщиной, как я, нечем больше заняться, - чуть жеманясь, произнесла Ирина, появляясь из полумрака, как привидение.
Сходство это с потусторонним существом усиливал широкий, бесформенный и белесый балахон, в который, при желании, можно было поместить едва ли не десяток таких худеньких и миниатюрных женщин. Плюс к тому, ткань балахона эффектно просвечивалась, и на фоне зажженных свечей Саймон видел обнаженное тело художницы, окутанное легким облаком то ли тумана, то ли белого дыма, непонятно, каким образом не рассеивающегося от небольшого сквознячка, царящего в мастерской.
- Заняться более интересным и приятным можно будет после встречи, - многообещающе сказал Саймон, и сам тут же пожалел об этом.
Восприняв его слова, как руководство к действию, Ирина скользнула ближе и плавно опустилась на колени мужчины, прильнув к его груди своими маленькими, крепкими грудками, отлично чувствующимися через невесомую ткань. Брук с трудом сдержался, что бы резким движение не столкнуть со своих колен женщину; нет-нет, Ирина ему нравилась, была, как говорится, в его вкусе, но после парочки совместно проведенных ночей Саймон зарекся иметь что-то с агрессивной, разнузданной и безудержной в постели художницей. Как мужчина, он понял сразу же, что никоим образом не удовлетворяет Ирину, что ей нужно гораздо больше, чем он может дать, да еще и, как опытный разведчик, Брук не мог никоим образом поддержать ей компанию в потреблении всевозможных стимуляторов, начиная от безобидных, на первый взгляд, таблеточек и заканчивая пресловутыми "марками"-промокашками, пропитанными раствором ЛСД.
- Ты же знаешь, Ирэн, мы не путаем дело и удовольствие, - в речи Саймона сильнее, чем обычно прозвучал акцент, который художница всегда называла "прибалтийским". - Сначала - я буду говорить с тем человеком, а уже потом…
И он сделал вроде бы непроизвольное движение, легонько сталкивая женщину на пол. Художница, естественно, обиделась, как, наверное, обиделась бы любая отвергнутая в данную, желанную секунду женщина, но при этом Ирина смогла изобразить свою обиду так легко и непосредственно, что через пару минут растаял бы любой другой мужчина на месте Саймона.
Сделав презрительное движение плечами, означающее "черт с тобой, дарлинг, дождешься ты у меня…" Ирина перепорхнула от чайного столика в темноту мастерской, что бы через несколько минут вернуться с толстенькой папкой самого обычного канцелярского вида, даже со шнурками-тесемочками, завязанными грубоватым бантом.
- Вот твое дело, Сай, - художница небрежно бросила на столик папку, сбив при этом чашку с чаем; хорошо еще, что чашка упала на пол с противоположной от Саймона стороны, иначе не избежать бы австралийскому дипломату легких ожогов.
Сдерживая жгучее желание развязать тесемки и прочитать хотя бы начало того самого романа, из-за которого ему пришлось пережить очередной приезд и в Россию, и в Москву, Саймон небрежно похлопал по папке ладонью.
- А где же тот человек? - поинтересовался он. - Мы так не договаривались. Сама по себе эта новелла - отлично, западный читатель должен знать правду о том, что творилось в политике тридцать с лишним лет назад. Но - автор. Я должен знать, откуда он брал материал, можно ли ему доверять или это просто-напросто художественный вымысел.
- Ты хочешь очень много и сразу, дарлинг, - демонстративно встала в позу "фи" Ирина. - Я тебе вообще ничего не обещала и ни о чем не договаривалась. Человек хотел придти ко мне сегодня, но вот как получилось, что - не смог. Он же не знал, что его тут будешь ждать ты. Сам запретил говорить об этом кому бы то ни было.
- Я есть запретил не так, - от волнения и возмущения у Саймона слегка изменилась прежде безукоризненная русская речь. - Я говорил, что бы никто не знал про нашу встречу…
- Ах, дарлинг, - театрально взмахнула руками Ирина. - Говорил, не говорил, так или не так, разве слабая женщина, творческая натура может запомнить все эти ваши мужские секреты и противные указания? Да и роман уже у тебя, а ты даже не соизволил заплатить гонорар. Или теперь так принято на Западе, что несчастных, униженных авторов с Востока можно обманывать, обещая им райские кущи, но не выполняя обещанного после получения рукописи?
- Зачем тебе деньги, Ирэн, тем более - наши? - спросил Саймон, уже успокаиваясь и понимая, что встреча с автором сегодня и здесь вряд ли состоится. - У вас же практический коммунизм, можно брать в магазинах все, что захочется…
- Во-первых, не все, не всегда и не везде… а, во-вторых, разве я тебя спрашиваю, дарлинг, сколько ты заработаешь на этом романе? - хищно улыбнулась женщина, показывая мелкие, острые зубки и ласково выговаривая неприятные слова. - Зачем же ты спрашиваешь у меня? Или теперь на Западе совсем не в моде правила хорошего тона? А может быть, ты просто привык заглядывать в чужие кошельки и тайны?
- Хорошо-хорошо, - поспешил загладить возникшую было неловкость Саймон, он понимал, что Ирина вполне может схватить со стола рукопись, облить её бензином или еще чем-нибудь таким же горючим и сжечь прямо на полу своей мастерской. - Я готов передать автору гонорар, но ведь автора-то как раз и нет здесь. Кому же в таком случае достанутся деньги?
- Не волнуйся, дарлинг, - насмешливо посоветовала ему художница. - Слава богу, в России люди все еще верят друг другу на слово, не то, что у вас, в загнивающем обществе. Я передам деньги, а себе оставлю только небольшой процентик, как мы и договорились с моим…
Тут Ирина закашлялась, сообразив, что сказала лишнее, и снова скрылась в темноте. До сих пор Саймон считал, что она знакома с автором шапочно, и тот обратился к художнице, только благодаря её связям с западными дипломатами, тем же Бруком, к примеру. Как оказалось, он ошибся. Что-то более глубокое, личное связывало Ирину Ярцеву с таинственным автором документального романа. "С этим надо будет обязательно разобраться, - отметил себе в памяти Саймон. - Возможно, за её знакомством стоит что-то более существенное. Впрочем, такого рода женщины не умеют ценить то, что ценят мужчины: информацию и тайну".
- Ладно-ладно, - поспешил успокоить женщину австралиец. - Я готов сейчас передать тебе для автора аванс, как мы и договаривались, пятьдесят процентов от суммы гонорара. Остальное - сразу после выхода книги в свет. Думаю, что с учетом перевода, корректуры и печати это займет несколько месяцев.
- Несколько месяцев, - презрительно фыркнула Ирина из темноты. - Кажется, ты еще говорил о какой-то заинтересованности определенных кругов? Или, как обычно, врал глупенькой женщине?
- Учитывая мое влияние в издательских кругах и необычность самого романа - у нас ведь не каждый день издают подлинные сочинения русских диссидентов - сроки могут уменьшиться, но меньше полутара-двух месяцев все равно не может получиться, - ответил Саймон.
- Вечно у мужчин найдется тысяча отговорок, что бы не выполнить свое самое простое обещание, - съязвила Ирина, по-прежнему перемещаясь где-то в темноте мастерской. - А теперь, если тебе не хочется мистической любви и визионерства, выкладывай денежки и - оревуар!
- У тебя появляется деловой подход западного человека, - попробовал в ответ съязвить Саймон, но тут же сам понял, что стрела его иронии не достигла цели.
Он достал из внутреннего кармана модного нынче в России полувоенного френча простой белый конверт, заполненный зеленоватыми купюрами австралийских талеров, положил его на столик поверх папки с романом, а рядышком выложил записную книжку и шикарную авторучку с золотым пером, предмет зависти многих его знакомых и приятелей, кто хоть когда-то видел её.
- А это еще зачем? - вновь возникнув у столика, как привидение, указала художница на блокнот. - Хочешь сразу же свести дебет с кредитом?
- Мне нужна расписка, - пояснил Саймон. - И если деньги получаешь ты, то и расписку придется давать тебе. Иначе, как же я докажу своей бухгалтерии, что потратил эти деньги на покупку романа, а не на кутеж в каком-нибудь московском ресторане для иностранцев?
- Бюрократия и формальности, - горестно вздохнула Ирина, всплеснув руками. - Как же я их ненавижу. У нас тоже - прежде, чем получить вот эту мастерскую мне пришлось подписать десяток ни к чему не обязывающих, но почему-то обязательных бумаг… Но, дарлинг, ты же не передашь эту расписку в энкавэдэ, что бы скомпрометировать меня?
И приметив недоумевающий взгляд Саймона, женщина звонко расхохоталась. Ей показалось, что шутка удалась.
- Ну, так что писать? - спросила художница, вооружившись ручкой и открыв чистый листок блокнота.
- Я, такая-то, получила от Саймона Брука двадцать тысяч австралийских талеров для передачи автору романа… э-э-э, а как он называется?
- Раскрой папку и посмотри, - посоветовала Ирина. - А то еще потом скажешь, что я тебе совсем не то подсунула, что ты ожидал.
- Ну, зачем же так? - изобразил обиду Саймон, но с большой внутренней радостью принялся развязывать тесемочки на папке. - Мы же должны доверять друг другу…
На титульном листе, который и открывал стопку распечатанных убористым шрифтом страниц будущей книги, значилось "Китайский синдром. Документальный роман". И имя автора, совсем простое, ни о чем Саймону не говорящее - Владимир Антонов.
Ирина быстренько дописала расписку, черканула в уголке блокнотного листика дату и свою фирменную, неразборчивую закорючку, и тут же, прихватив со столика конверт с деньгами, исчезла в полумраке мастерской. Но - не успел еще Саймон развязать тесемочки папки, как в помещении вспыхнул яркий свет. Мощные люстры под потолком, многочисленные бра на стенах и даже неожиданные здесь театральные софиты полностью разогнали темноту. Это было так неожиданно, что Саймон невольно схватился за карман френча, в котором лежало его посольское удостоверение, готовый с криком: "Это провокация! Я требую нашего консула!" предъявлять свой мандат любому представителю советской власти. Но движение его пропало втуне, никаких представителей власти в мастерской не объявилось, здесь находилась по-прежнему одна лишь Ирина. Вот только свой привиденческий балахон она успела скинуть и теперь стояла у дальней стены голенькая, чуть склонившись над старинным, наверное, царских еще времен, диванчиком с резными изящными ножками.
На несколько секунд Саймон залюбовался худощавой, "под мальчика", фигуркой художницы, расслабившись и искренне сожалея, что сегодняшний вечер пройдет без "любви", но Ирина уже одевалась в миниатюрные трусики, короткое цветастое платье и на ходу говорила Саймону: