- Спрашивай, - патетически сказал Болт Бух Грей. Загадка иносказания была известна лишь ему.
- А нужен ли здесь сексрелигиозный символ?
- Сосредоточивши ум, пробуришься к смысловому ядру.
- Вы полностью вывели религии из-под контроля нашего ведомства, отсюда…
- Твоего ведомства, первое. Во-вторых, данная аллюзия носит трехэтажный характер: он - это я, священный автократ, она - держава, предсидящая у их ног - средства возбуждения, к примеру, цель, слова, прибыль, благодарение потомков.
- Но… держава - это сразу правительство и народ, и его земля и государство, и частные владенья, и промфирмы…
- Прешь в законники. Отдаю должное себе: прозорливец! Именно личность с хваткой бешеного законника должна возглавлять ревизорство. Что же касается твоего намека, будто я как правитель вхожу в смысловой объем понятия "держава", в данном ракурсе ты продемонстрировал косность. Перепоручение САМИМ мне, его потомку, всей полноты власти сделало меня фигурой над. Нет никого и ничего над кем и над чем бы я не возвышался. Я - лицо наддержавное, надконституционное, надрелигиозное и кое в чем надпланетарное.
- Свое ведомство, господин священный автократ, я отказываюсь отождествлять с возбудительницей или там жрицей, сидящей на корточках перед ним и ею, намеренными совокупляться без любви.
- Ах, Курнопа-Курнопай, ничего не исчезает. Выскочил, увы, твой детский симптом.
- Не нахожу.
- Каков симптом? Стремление к необоснованной власти. Не может быть твое ведомство выше коленей священного автократа и державы.
- Дело не в выше. Я против того, чтобы роль ревизорства низводилась до обслуживания, какое практикуется в Париже на улице Сен-Дени или в Гамбурге на улице Рипербам.
- Дабы я подталкивал ревизорство к проституированию? Травма воображения от прошлого. Новая эпоха, Курнопай. Клади инструкцию в карман и пользуйся. Вспоминай при этом, что я на совесть потрудился ради тебя.
Курнопай раскрыл инструкцию, выдрал титул с унизительно неуместной гравюрой, скомкал, выбросил в распахнутое окно. Белый комочек покатился по листу хлебного дерева, похожему на ухо слона, соскользнул на мох, зернящийся каплями свежей поливки. Только что здесь проходил с лейкой маршал Данциг-Сикорский.
"И поделом", - подумалось Курнопаю.
Болт Бух Грей, оскорбленный, велел ему убираться ко всем чертям.
Едва Курнопай вскочил на подоконник, священный автократ гребанул накогченной рукой воздух, дескать, назад, ко мне, но так как неблагодарный строптивец сиганул за окно, он и сам порхнул за ним, а приземляясь, схватил за шею и, угибая к земле, с мстительным восторгом рычал:
- Про-аклятущий хар-рактер! Каска, Лемуриха, Хоккейная Клюшка одни меня поймут. Весь в Чернозуба, в моего выдвиженца и упрямого директора, который, как ты, не соображает, что не власть обеспечивает заработок и производственную экологию, а старательность в труде, самопожертвование без корысти. Кстати, возблагодари САМОГО за то, что я принимал тебя в кабинете второго этажа. Я предвидел, что ты выкинешь смертельное сальто-мортале. Возблагодари САМОГО, возблагодари ЕГО наместника на земле, не впервые спасшего твою жизнь. Иди, дурашлеп, и начинай работать во благо Болт Бух Грея и многострадальной Самии. Наша Самия подобна тебе. У нее обостренная, ни с чем не сообразующаяся честь, и она пока слабо овладела законами дела: расчет, обогащение, цель, оправдывающая средства, - каковые поверхностному воззрению представляются негуманными, но, крути не крути, они незаменимы с точки зрения человечности, потому что создают общества благополучия. По-твоему, все зависимое - негативно, все независимое - позитивно. Что касается независимости, она являет собой гордыню индивидуалистов и властолюбцев, амбиции каковых выше их духовных качеств. Иди.
Курнопай, старавшийся не вникать в то, что ему втолковывал священный автократ, едва отойдя от него, завозмущался про себя: насобачился говорить неотразимо. Впрочем, автократ бывает ли отразим для современников? Под доказательствами такого ума подспудно присутствует неоспоримость его права на средства преследования и кары. О, подлец, зачем я так о нем? Баловень с норовом носорога. Как не разлюбила меня Фэйхоа? Чуть не довел до самоубийства. Как терпит бабушка Лемуриха? Чем я привлек Огомия? Я, наверно, неблагодарен? А Кива Ава Чел мне не мстит. Только мама непримирима. Что я за сын?! Чем только ни терзалось мое сердце, но только не сыновним забвением.
Давно Курнопай видел в парке телецентра огнекрылое дерево банксию. Мало что вспоминалось ему в училищную пору, а банксия вспоминалась до грез; однажды во сне ему почудилось, что он видит в небе стаю розовых фламинго. Пригляделся - банксии летят.
На цветущие банксии он выскочил, опасаясь быть остановленным Болт Бух Греем, а также несуществующе-живым маршалом Данциг-Сикорским. (Возможно, где-то в подкорке и для него вытанцовывалась беспощадной парадоксальности судьба.) И пробежал он мимо банксии, слегка различив над лепестками, слагавшимися в крылья, тычинковые заросли. И что-то еще мелькнуло среди тычинок, над "перьями": должно быть, зернь тычинок, рядами? Не остановишься. Не до пристальности. Бег. Куда? От кого? От себя? К кому? К Фэйхоа? К Болт Бух Грею, Каске, Огомию, Киве Аве Чел? К себе? Целиком и полностью? Герметизация собственного сердцевинного "я" не есть ли абсолют независимости? "Я" вокругсердцевинное, оболочечное приоткрывать, а туда, к сердцевинному, никого не подпускать, кроме Фэйхоа. Может, и ее не подпускать? Беременность подняла в ней инстинкт самосохранения, инстинкт защиты мужа. Перед его приемом у священного автократа твердила почти неотступно:
- Чувство меры, такт…
Не из робких, а затрепещешь.
Именно за банксиями настиг Курнопая голос, полный торжественной веры:
- Мой персональный любимец, будем работать обоюдно.
Непроизвольно Курнопай передразнил священного автократа "…юдно, …юдно", - но так как мгновение спустя пурпурные крылья банксий растрепало сквозняком, на него напала робость:
"Неужто САМ рассердился и подал знак?" - и он браво отозвался:
- Обоюдно будем работать, мой единственный предводитель.
24
Об отце Курнопай соскучился. Не столько ради встречи с ним отправился на смолоцианистый завод, сколько для того, чтобы узнать, как там дела после забастовки.
Застал отца в кабинете с вольно распахнутыми дверями. На дверях, выше надписи "Председатель державного самоуправляющегося предприятия", был накатан через трафарет чей-то карикатурный рот: губы фиолетовые, зубы черные, просветы между ними до того широки - слон пройдет, не заденет.
Из-за сыновнего волнения, не склонного к насмешке, не связал Курнопай малярное изображение с особенностью Ковылкиного облика. А когда увидел отца, пузырившего в стакан газировку, тем более не протянулась в его воображении ниточка от гипертрофированного рта до родного папаши, который опять стал блондином и почти белозубым: под смолой хорошо сохранилась, никотиново притемняясь, эмаль. Правда, природный цвет его лица, кровь с молоком, потерялся в избура-темном румянце.
- Во-во, чик-в-чик вы пожаловали, господин державный ревизор.
Тон вроде радостный, но не родственный. Отец, вероятно, так освоился со своим положением, будто получил его по наследству.
"Изменчивое существо - человек, - досадливо подумал Курнопай. - Но, случись наоборот, из председателей в рабочие, не обнаружил бы мой родитель этакой пластичности. А я? Я точно бы из пэров и предложен на ревизорство палатой лордов".
- Во, грызусь с замом по технологии и финансам. - Отмашка отцовской руки в сторону плотного мужчины. Не рука - ручища, хоть двойню младенцев сажай на ладонь. - Господин Скуттерини, во, образованный… Вместе с тем сознательностью любой малограмотный рабочий его перехлестнет.
Скуттерини поерзал в кресле, спинка которого была настолько высока, что, сядь ему на голову такой же борцеватый крепыш, его лысая голова продолжала бы оставаться в тени. Поерзал и отвернулся от них обоих, скрепивших встречу грубым рукопожатием: до треска в суставах между фалангами.
- Ты встань-ка, господин технократ-финансист. Ведь грозное начальство прибыло, - промолвил Чернозуб.
Скуттерини приподнял плечи. Ему все равно, какое начальство. Никто в горестных обстоятельствах не облегчит страданий. Как бы для подтверждения безвыходности он завалил голову на плечо; продолжая держать ее в наклоне, покачал ею.
- Грызусь с ним, почитай, чуть заступивши председателем. Он президентом был здеся. Под ним ходило четыре директора: смолоперегонки, коксового производства, транспорта и шихтового хозяйства, химического подразделения. Мы-то считали смолоцианку государственной. Она-то, всплыло, была пополам-напополам: государственная и акционерная. Скуттерини самолично владел половиной акций. Теперича, говорит, будто бы отказал свою долю в пользу нации.
Курнопай иначе глянул на отвернувшегося Скуттерини.
Уверенный в том, что надо умерить наступательный пыл отца, Курнопай сказал ему, что зачем-де господин председатель грызется с исключительным патриотом Самии. Тогда отец пробормотал, почему-то нимало ни смутясь:
- Патриот-то он патриот, да мимо рта и кукиш не пронесет. - Из-за чего Скуттерини скорбно повернул лицо к Чернозубу, оглядев его, толкнул брови вверх, опять же при наклоненной голове, только на правую щеку, а встретясь взором с пристальными зрачками Курнопая, заподводил очи под лоб.
- Во-во, безвинный ребенок. Последнее отдал. Остался ветер в кармане да вошь на аркане. Не у него дворец в столице, уставленный мебелью Наполеона и Людовика, увешанный картинами… Краденая мебель-то, картины-то из музеев. Не по дешевке купил. Какую цену заламывали, такую платил. Набивайся в дружки. Подмогнет пробраться в пайщики транснациональных корпораций. Сам-то он пайщик-перепайщик транснациональных корпораций. Из Африки, из Азии, из Европы прибыли качает посильней, чем качалки нефть. Чистый кандиру.
Было вознамерившийся свалить сиятельно-лысую голову на левую щеку, чтобы продемонстрировать безнадежность, Скуттерини при слове "кандиру" как бы катапультировался из кресла и вылетел в приемную. Выражение надежды исчезло с отцовского лица.
- Грызусь, да толку-то что? - посетовал он. - От Бульдозера, министра промышленности, Скуттерини получил полномочия… Ну я, в случае чего, перед ним ноль без палочки?
- Неограниченные полномочия?
- Мудреная иностранщина…
- Карт-бланш.
- Во-во! Мощное, видать, образование в училище получил?
- А…
- Не "а", а о-го-го! Мне вот в пору схватиться за башку и вопить "а" от безграмотности.
- Погоди, отец. Кандиру - что значит?
- В подростках, стыдобушка, да эдак оно было, с двумя дружками сперли у туристов плот, и айда-пошел сплавляться по Огоме. До гор дотащило - протоки начались, мели. Промеж проток - острова. Что-что из плодов ни растет! Кто-кто из дичи ни водится! К острову приткнемся и отъедаемся. Подплываем однова к острову - подростки племени быху блекочут недуром. И все вскрикивают: "Кандиру!" Мы к ним. Лежит парнишка, коленки в подбородок, умирает от боли. Доску из воды вытягивал, и ему в прибор, в канальчик, значит, юркнул сомик кандиру. Спасти можно было, покуда сомик по канальчику лез.
- Каким образом?
- Жутким. Отсечь. Кандиру обычно пролазит до потрохов. Кровососничает. Всю кровь вытянет, и человек гибнет. Скуттерини как есть кандиру.
- А ты не преувеличиваешь, папа?
- Сынок, здеся маскировка. Кое-что наш брат, работяга, пронюхивает. Мне порассказали… При Главном Правителе и при Сержантитете за пять лет ох что́ Скуттерини со своей техномафией вытворял… Кокса для домен, скажем, выпекли три миллиона тонн, в цифрах показывали два. От миллиона капитал в банки-сейфы. Показатели по смоле тоже занижали, по соде, по фенолу, по цианистому калию. Фирмы, кому сбагривали утаенную продукцию, в свой черед занижали показатели у себя. Прибыли несусветные.
- Что-то новое, отец.
- Новое, поди-ка, со старыми туннелями для откачки золотых слитков. Паразитирование на паразитах давно повелось. Не поверю, чтоб Скуттерини подарил народу акции смолоцианки. Да он бы вперед на своих кишках повесился. Возьми приказ министра Бульдозера именоваться смолоцианке державным самоуправляющимся предприятием. Мы - самоуправляющиеся? Откудова? Рабочие предлагают поменять аварийные подъемные краны, коксовыталкиватели, электровозы, вагоноопрокидыватели… Газу еще полным-полно. Как есть душегубка. Рабочий совет и я инженеров привлекаем, план составляем, Скуттерини большинство предложений отшвыривает. Я к министру, он: "Компетенция твоего зампреда по финансам и технологии". Я - министру: "Меня и рабочих, инженеров кое-кого не устраивает его подход". Министр: "Компетентней Скуттерини лишь САМ, но он передал свои полномочия священному автократу. Священный же автократ ничем, кроме государственных и глобальных вопросов, не занимается. "Как быть?" - "Слушать зампреда". - "Он - плотинщик: что ни предложи - перекроет". - "Он три университета кончал, три докторских степени имеет". - "Все они шибко ученые, да только для одного - для ограбления народа, его обычаев, чувств да умственности". - "Клевета. Слушай зампреда".
- Н-да, замкнутый круг.
- Колесо палача, на котором четвертуют. Сомнение, сынок, в том - как мы есть на самом деле не самоуправляющиеся, так мы и не державные.
- Я назначу ревизию финансово-технологической службе. А почему вы не державные?
- Думаю, ничего Скуттерини не отдавал в пользу нации. Просто его капитал в документах смолоцианки не показывается. Прибыль гребет, поди-ка, побо́льшую, чем раньше, и делится ею с министром, еще кое с кем у нас, остальное - за кордон, транснациональным спрутам.
- Домысел?
- Кто у нас ближе всех к солнцу?
- САМ вне треклятых законов расчета.
- Не, мож, кто чуть пониже.
- Пунктик, отец. У священного автократа в руках ценности державы. Нет резона в корысти.
- Во-во, дурачок наивный. Коль тебе ничего не надо… Он, как и Скуттерини…
- Напраслина, отец. Свящавт стал жить на крестьянский лад: скромней скромного.
- Мне, сын, кислород перекрывает Скуттерини, тебе кислород будет перекрывать Болт Бух Грей.
- Зачем бы ему назначать меня державным ревизором?
- Ой-йи… Испокон веку честняги - прекрасные ширмы для преступников. Коль чистого человека назначил священный бюрократ…
- Автократ…
- Коль чистого назначил, стало быть, народ думать будет - Болт Бух Грей незапятнанный.
- Напраслина, отец.
- Ой-йи… Страшусь за тебя. Сколько лет народу заработки не платили, навалом прибыль шла… Скуттерини же уверяет, будто бы мы не погасили своих иностранных долгов. А Болт Бух Грей тебе говорил - погасили.
- Папа, папа, доколь ты будешь мнительным?
- Разборчивый я, сынок.
25
Комиссию державного ревизорства, куда Курнопай включил химика, промышленного экономиста, юриста, занимавшегося трудовым правом в области металлургии, санитарного врача, следователя, специальностью которого были коррупция и скрытые доходы, едва она занялась смолоцианкой, в одну из ночей разбудил шофер микроавтобуса - крупный детина в хрустких кожаных штанах и рыжем свитере. Извинительно шаркая гигантскими ботинками (от пинка под зад таким ботинком любой из них мог бы преодолеть земное тяготение), он, словно того требовала неотложность, впопыхах оповещал каждого члена комиссии:
- Велено вернуться в столицу.
Суетливые сборы, нахолодалый микроавтобус, посвист протекторов от шальной скорости, высадка в гудроновой тьме столицы, обязавшейся в течение года сберегать все энергии, за исключением трудовых сил человека.
Утром, обнаружив исчезновение комиссии, Чернозуб позвонил сыну. Сгоряча напал на него: из-за ловкаческой неуязвимости Скуттерини он и Курнопая заподозрил в потворстве воротиле. К негодованию отца Курнопай развеселился. Возглавлял комиссию химик. Курнопай тотчас соединился с химиком и узнал о том, как все произошло. Ничего не оставалось, как подтрунить над ним участливо, в следующий-де раз, когда с фразочкой "Велено вернуться в столицу" приедет бензозаправщик станции автосервиса, вы дуйте по домам пешочком. Попросив Чернозуба и химика повременить у телефонов, Курнопай позвонил священному автократу и улыбчивым голосом рассказал об историйке, приключившейся с пятью ревизорами.
Болт Бух Грей не принял развлекательной подачи. Он всегда подозревал, что личности, чрезмерно требовательные в нравственном и социально-философском аспекте, слишком благодушны и, чего греха таить, неразборчивы при формировании штатов. Штаты, какие бы задачи ты им ни поставил, даже адские, должны их решить. Лопоухие ревизоры подобны небдительным таможенникам, следовательно, от них необходимо освобождаться без промедления.
Курнопаю было важно выведать, не кроется ли за психологическим попаданием, которое и обмануло, и опозорило ревизоров, первый снайпер державы. По тому, как повел себя автократ, он склонил себя к выводу: "Здесь его нет". Но тут же заподозрил в этом Бульдозера, который, вероятно, тоже не обошелся без выучки Ганса Магмейстера. Что ж, все правильно: себялюбец, недоброжелатель, завистник превратился в противника. И чтобы опрометчивую доверчивость ревизоров не превратить в свой провал, Курнопай отверг высокое соображение Болт Бух Грея: прожженные людишки - те бы не опрокудились, а честные люди, эти подловились на безгрешности. Почему быть им и впредь державными ревизорами.
- Сакраментально! - смачно воскликнул священный автократ. - Не опротестовываю: карт-бланш. Дабы придать проверке полноту авторитета, я бы советовал, мой любимый соратник, тебе самому поехать на сутки-другие со своими губошлепами. Напоминаю существеннейший пункт моей инструкции: тот, кто уклоняется от проверки, чинит ей препятствия или прибегает к сокрытию документов и фактов, без суда и следствия изолируется в одиночную камеру территориальной тюрьмы на все время ревизии по личному требованию держревизора.
Курнопай надеялся увидеть Ковылко, воспрянувшего духом, а отец еще сильней поугрюмел и почему-то на зубах, пусть и тонюсенькая, обозначилась смоляная пленка. Оказывается, он не поднимался на коксовые печи и на минуту. Просто такую штуку выкомаривает его организм. Чересчур понервничает, глядь, смолка вытопилась из зубов. Он и сейчас накален до предела. Скуттерини отдал приказ разобрать внутренность помещения, где рабочие жили в период черного смога. Отец было попробовал отменить приказ, да умылся. Приказ Скуттерини был отдан во исполнение распоряжения министра промышленности Бульдозера.
Курнопая покоробило переживание отца, и он сказал, что чем скорей исчезнет общежитие, тем быстрей израненные души смолоцианщиков перестанут саднить от прискорбных воспоминаний эпохи Трех "Бэ".
Чернозуб заорал, как оголтелый. По ошибке, из-за обмана, Курнопа - народный любимец. На самом деле - лжелюбимец. Спаривается с державной верхушкой, с подлецами-технократами. Общежитие надо оставить как музей промышленного фашизма. Вдругорядь несподручно будет магнатской сволоте завести в стране самое что ни на есть форменное рабство.