А моя мать была католичкой и рассказывала о Боге постоянно. Она утверждала, что говорит с Ним. Мама даже хотела в юности стать монахиней, но, как видите, ей это не удалось. Можно сказать, что она выбрала совершенно противоположный путь, выйдя замуж за главу печально известной криминальной семьи и все в таком духе. Но я стала католичкой именно под влиянием матери. Конечно, мне хотелось верить в возможность жизни после смерти, искупления, спасения и воссоединения и, самое главное, верить во всепрощающего Бога. Поэтому я выбрала Школу Святой Троицы (да-да, именно я выбрала школу для себя и Нетти). Но в ней я не нашла того Бога, о котором думала. Это был Бог моей матери, Тот, Кого бы она выбрала. И когда я ходила в церковь и вдыхала запах ладана в кадильнице священнослужителя, я чувствовала себя ближе к ней. И опускаясь на колени на вытертый бархат в исповедальне, я знала, что она ощущала то же самое. Когда я сидела на скамье и смотрела на распятие, залитое мягким разноцветным светом от витражей, порой мне даже казалось, что я ее вижу. В моей жизни сложно было найти что-нибудь, более похожее на счастье. И поэтому я знала, что я никогда полностью не отойду от католической религии.
Конечно, моя религия налагала на меня ряд ограничений, но цена была невысока по сравнению с тем, что давала мне вера. Ну и что, если мне придется хранить девственность до брака? У Гейбла не было шансов.
- Сколько дней прошло со времени твоей последней исповеди?
- Четыре, - ответила я, потом изложила свои грехи, о которых вы, должно быть, уже знаете. Подкуп, гнев, несколько повторяющихся грехов с понедельника и так далее. На меня наложили еще одну небольшую епитимью, которую я успела выполнить до начала первого урока, криминалистики. Это был мой любимый предмет, отчасти потому, что он казался мне интересным, отчасти потому, что он, единственный из выбранных мною предметов, имел отношение к полному преступлений миру, в котором я жила. Ну и еще потому, что криминалистика давалась мне лучше, чем другие предметы. Должно быть, это наследственное. Моя мама была судебным криминалистом в полиции Нью-Йорка после того, как оставила мечту стать монахиней, и до превращения в жену "крестного отца". И, конечно, именно так она познакомилась с папой.
Криминалистику уже второй год вела доктор Лау - однозначно лучшая преподавательница, которую я встречала в школе (она когда-то обучала и мою мать). Мне нравилось в ней то, что она не терпела брезгливости, как бы отвратительно ни выглядел предмет обучения, - например, недельной давности труп цыпленка, или матрас, весь в зловещих пятнах, или прокладка с менструальной кровью. "Жизнь - грязная штука, - любила повторять она, - и вам придется как-то с этим жить. Если вы позволяете себе ставить оценки, вы не можете видеть по-настоящему".
Доктор Лау была уже пожилой женщиной, впрочем, не такой старой, как бабуля, - лет пятидесяти - шестидесяти.
- Сегодня и на несколько следующих дней вы все станете зубными врачами, - весело заявила она. - У меня для вас семь наборов зубов, а вас тринадцать. Кто хочет изучать зубы самостоятельно?
Я единственная из всего класса подняла руку. Возможно, это выглядит странным, но мне на самом деле нравилось самостоятельно работать над уликами.
- Спасибо, что согласилась, Анни. В следующий раз у тебя будет партнер, - кивнула мне доктор Лау и начала раздавать лотки с зубами. Задача была ясна. Нужно было, используя только зубы, детально описать привычки их хозяина (например, курил ли он или она), а также сделать заключение о возможной причине смерти.
Я надела новые резиновые перчатки и начала изучать доставшиеся мне зубы. Они были маленькие, белые, без пломб, а на правом коренном зубе можно было различить слабые следы ассиметричного износа, словно их хозяин скрипел зубами во сне. Зубы были небольшие, изящные, - не детские, скорее, женские. Я записала на доске: "Богатая. Молодая. Боковое давление. Женщина?"
Словно описывала саму себя.
Доктор Лау дотронулась до моего плеча:
- Хорошая новость - мы нашли для тебя партнера, Анни.
Это был Вин. Мистер "я слишком умен для своего класса" перешел на второй курс криминалистики.
- Часто же мы с тобой сталкиваемся, - сказал он.
- Ну, это маленькая школа, - ответила я и показала ему экран моей доски. - Я далеко не продвинулась. Предпочитаю сначала подумать.
- Звучит разумно, - согласился он. Он надел перчатки (такое поведение мне всегда нравилось в партнерах по лабораторным исследованиям), затем указал на обратную сторону нижних зубов. - Посмотри, тут эмаль повреждена.
Я наклонилась над лотком - обратную сторону я еще не исследовала.
- Похоже, ее часто рвало.
- Может быть, она была больна, - сказал он.
- Или делала это намеренно.
- Похоже на то, - кивнул он и наклонил голову так низко, что почти коснулся лицом зубов. - Ты была права, Аня. Наша девочка сознательно вызывала рвоту.
Я улыбнулась ему.
- На лотке лежит вся история ее жизни и ждет, когда мы ее прочтем.
Он согласился:
- Когда думаешь об этом, становится грустно, но в этом есть что-то красивое.
Слова звучали странно, но я понимала, что он имел в виду. Все эти зубы когда-то принадлежали настоящим, живым людям. Они разговаривали, улыбались, ели, пели песни, ругались и молились. Они чистили зубы щеткой и зубной нитью и в конце концов умерли. На уроках английской литературы мы читали стихи о смерти, но вот тут, прямо передо мной, также была поэма о смерти. Только эта смерть не была выдуманной. Я сталкивалась со смертью, и стихи ничем мне не помогли. Слова ничего не значат - значат улики.
Было всего восемь утра - слишком рано для таких умных мыслей. Но это-то мне и нравилось в криминалистике.
Хотелось бы мне знать, был ли Вин свидетелем смерти кого-нибудь дорогого для него.
Прозвенел звонок. Вин аккуратно положил зубы обратно и пометил лоток куском скотча, на котором написал: "Баланчина - Делакруа. Не трогать!!!" Я запихнула доску в сумку.
- Увидимся на обеде, - сказал он.
- Ты узнаешь меня по сетке для волос, - ответила я.
Факультативным курсом для физического развития у меня было "мастерское фехтование" (оно шло четвертым уроком). "Мастерское" относилось скорее не к моему умению фехтовать, но к тому, что я отходила два предыдущих года. Само по себе оно казалось довольно смешным. Даже несмотря на все мое "мастерство", если бы я вдруг оказалась в смертельной опасности, я не прибегла бы к фехтовальным премудростям. Я бы использовала огнестрельное оружие.
Я фехтовала в паре со Скарлет; мы двигались одинаково неуклюже, хотя ей очень шел фехтовальный костюм. Единственное, на что мы были способны - она вставала в серию правдоподобных нападающих позиций, а я быстро принимала соответствующие оборонительные позы. Я уверена, что мистер Жарр, учитель фехтования, видел нас насквозь, но ему было плевать. Мы входили в число учеников, и это значило, что у него будет работа.
После разминки, которая включала в себя несколько выпадов и растяжку, мы разбились на пары.
Скарлет и я фехтовали (если это можно так назвать) и болтали (большую часть времени).
- Сегодня пятница, а это значит, что нам надо сегодня пригласить Вина, - напомнила она.
Я заворчала:
- Ну, серьезно, пригласи его сама. Я приду, но…
Скарлет нанесла мне легкий удар рапирой в плечо.
- Туше! - провозгласила я, больше для мистера Жарра, и отошла на пару шагов назад.
- Если ты там будешь, наша встреча не будет выглядеть как свидание. Подойди к нам за пять минут до конца ланча, - сказала она. - И Аня, дорогая, сними сетку с волос.
- Очень смешно, - сказала я и уколола ее рапирой в бедро.
- Ой, - вскрикнула она, - то есть я хотела сказать - туше!
Сегодня был последний день моего дежурства в столовой, и могу сказать без ложной скромности, что я стала хорошо делать свою работу. Я наловчилась собирать несколько подносов без того, чтобы их содержимое попадало на волосы и на халат, и я знала, как обслужить столик Гейбла с саркастической улыбкой в стиле "вы все сейчас получите".
После того как я взяла поднос Гейбла, он сказал:
- Надеюсь, ты выучила урок.
- О да, - ответила я. - И большое тебе спасибо, что меня научил.
Я с силой опустила поднос в тележку, так что брызги от остатков обеда (молотый тофу на лепешке, политый таинственным красным соусом - "Наслаждение Азии"?) попали ему на лицо.
- Прости, - сказала я и укатила свою тележку до того, как он успел ответить.
Я выложила подносы на конвейер, и главный повар разрешила мне поесть. "Ты хорошо поработала, Аня", - сказала она. Конечно, это было всего лишь дежурство по кухне, но мне было приятно при мысли, что я хорошо сделала свою работу. Папа говорил, что если уж пришлось что-то делать, надо делать это достойно.
Скарлет была за одним столом с Вином и своими друзьями из театрального кружка. Я села рядом с ней и произнесла свою реплику:
- Так мы идем сегодня в "Маленький Египет"?
- А что такое "Маленький Египет?" - отреагировал Вин так, как и должен был.
- Да так, глупости, - ответила Скарлет. - Это ночной клуб, который открылся в северной части заброшенного музея Метрополитен на Пятой авеню. Там когда-то хранились экспонаты из Древнего Египта, поэтому он и называется "Маленький Египет".
Подобного рода ночные клубы возникали на месте всяких покинутых зданий по всему городу - скромный, но стабильный доход правительства, особенно ценный в условиях непрекращающегося финансового кризиса.
- Он старомодный, но довольно забавный, если ты там еще не был, и, я не знаю, j'adore le discotheque! (Вы помните, что Вин и Скарлет вместе изучали французский.)
Я сказала свою реплику:
- Можешь пойти с нами, если хочешь.
- Я не очень люблю ходить по ночным клубам, - колебался Вин.
На случай возражения мы со Скарлет уже подготовили ответ.
- Что, в Олбани так много ночных клубов? - поддразнила его Скарлет.
Он улыбнулся:
- Ну, мы порой устраивали гонки на тележках с сеном.
- Звучит заманчиво, - кокетливо сказала Скарлет с некоторой долей сарказма.
- Что, в Нью-Йорке вы часто гоняете на тележках?
Скарлет рассмеялась. Похоже, она нашла с Вином общий язык.
Мы договорились встретиться сегодня вечером в восемь часов у меня дома, так как он был ближе всего к клубу.
Вернувшись из школы, я первым делом пошла в комнату Лео, но его не было дома. Я твердила себе, что не надо беспокоиться, что, возможно, его отсутствию можно было найти вполне невинное объяснение. Зайдя в комнату бабушки, я увидела, что она спит, а Имоджин сидит в кожаном кресле с подголовником, стоящем у кровати. Когда-то в нем всегда сидел папа. В вазе на подоконнике были свежие розовые гвоздики - у бабушки был посетитель.
Я помахала Имоджин. Она приложила палец к губам: мне следовало вести себя как можно тише. Имоджин была сиделкой бабушки с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет, и порой она забывала, что я не маленькая девочка, которая может топотать в комнате, где спит бабушка (и никогда такой не была). Я кивнула и поманила Имоджин в коридор. Положив распахнутую книгу корешком вверх на бордовый подлокотник, она поднялась и неслышно закрыла за собой дверь. Я спросила ее, не знает ли она, где сейчас Лео.
- Он ушел вместе с родственником, - проинформировала меня Имоджин. - Галя сказала, что все будет в порядке.
- Они говорили, куда собирались пойти?
- Прости, Анни. Честно говоря, я не обратила внимание. У Гали был тяжелый день. (Она покачала головой.) Может быть, поплавать? Нет, в этом нет никакого смысла (нахмурилась). Но, клянусь, упоминалось что-то, связанное с плаванием.
Конечно же. Бассейн.
- Мне надо было попытаться остановить Лео?
- Нет, - ответила я. По правде говоря, следить за моим братом не входило в ее обязанности - это было мое дело. Обязанность эта была еще более трудной, так как я должна была делать вид, что я вовсе за ним не слежу, чтобы щадить его чувства. А еще надо было ходить в школу. Я поблагодарила Имоджин, и она отправилась назад в комнату, читать книгу, сидя в папином кресле.
Я уже была готова пройти пешком через полгорода в поисках Лео, когда он вошел в дверь. Он был весь красный и тяжело дышал.
- Ой, я хотел прийти раньше, не хотел волновать тебя, Анни.
- Слишком поздно, - ответила я.
Лео обнял меня. Его одежда была влажной от пота, и я оттолкнула его:
- От тебя плохо пахнет.
Он, наоборот, обнял меня еще крепче. Это была такая игра. Я знала, что он не отпустит меня, пока я не скажу, что люблю его.
- Ладно, Лео. Я люблю тебя. Я уже тебя люблю! А теперь расскажи, где ты был.
- Ты будешь мной гордиться, Анни. Я получил новую работу!
Я подняла бровь:
- Имоджин сказала, что ты был в Бассейне.
- Да, там моя новая работа. До тех пор, пока клиника не откроется снова. Да и платят там больше, чем в клинике.
Я откашлялась:
- Какая именно работа?
Говорила я обманчиво мягко, чтобы Лео не догадался, в какой ярости я была.
- Всякое обслуживание. Мытье полов и все в таком роде. Джекс сказал, что им нужен такой работник, а я здорово делаю такие вещи, Анни, ты же знаешь.
Я спросила Лео, как он узнал о такой замечательной возможности, и он ответил, что кузен Джекс утром приходил в гости к бабушке (это объясняло свежие гвоздики). Джекс удивился, увидев Лео дома в середине дня, и Лео рассказал историю о закрытии клиники. Джекс упомянул, что им нужен парень по хозяйству в Бассейне и Лео бы отлично подошел, если бы его заинтересовала перспектива "легких денег", - до того, как клиника снова откроется.
- Легких денег? Это были его собственные слова? - спросила я.
Лео покачал головой.
- Я не знаю, Анни. Даже когда парень в Бассейне предложил мне работу, я сказал ему, что мне нужно сначала поговорить с тобой и бабулей. Это было правильно, да?
- Да. Но на самом деле наши родственники - я имею в виду тех, кто работает в Бассейне, - совсем не те люди, с которыми бы стоило водить знакомство.
- Я не так глуп, Анни, - жестко сказал Лео. До сих пор я не слышала, чтобы он говорил таким тоном. - Я не так глуп, как ты думаешь. Я знаю, какого рода дела ведет наша семья. Я также знаю, какими делами занимался отец. Я получил травму как раз из-за того, что папа это делал, помнишь? Я вспоминаю об этом каждый день.
- Конечно, ты знаешь, Лео. Я знаю, что ты не глупый.
- Я хочу честно выполнить свою долю работы. Мне плохо, так как у меня сейчас нет работы. Если бабуля умрет, а работы у меня не будет, они могут увести тебя с Нетти. И кузен Джекс на самом деле хороший парень. Он сказал мне, что ты его не любишь только потому, что ты когда-то неправильно поняла его слова.
Я фыркнула. Хороший парень Джекс нажрался как свинья и начал лапать мою грудь. Такое сложно понять неправильно.
- Я так не думаю, Лео.
Я внимательно посмотрела на брата. На нем были серые штаны, слишком широкие в талии (когда-то они были папины) и белая футболка. Несмотря на худощавое телосложение, у него были мускулистые руки, ведь ему приходилось поднимать тяжести в клинике. Он выглядел здоровым, даже сильным - совсем не как человек, кого надо защищать, не как тот, за которого переживает ночами младшая сестра.
У Лео были папины глаза - льдисто-голубые, но в глазах брата лед немного оттаял. Эти глаза смотрели на меня с надеждой.
- Я очень хочу работать там, Анни.
- Давай сначала я поговорю об этом с бабулей, хорошо?
И тут Лео взорвался.
- Я уже взрослый! Мне не нужно твое разрешение! Это ты ребенок! А я твой старший брат! Я больше не хочу, чтобы ты заходила в мою комнату!
И он толкнул меня. Толчок был несильный, но я отлетела на пару шагов.
- Я поговорю с бабулей, - повторила я. Когда я переступила порог комнаты, он шумно захлопнул за мной дверь.
Более чем вероятно, что наша ссора разбудила бабушку, так что я вернулась к ней в комнату. Она в самом деле уже не спала.
- Как ты, дорогая? Я слышала крики.
Я поцеловала ее в пахнущую детской присыпкой и желчью щеку, бросила взгляд на Имоджин и слегка наклонила голову - мне вовсе не хотелось обсуждать семейные дела в присутствии сиделки.
- Ну, мне пора идти. - Имоджин положила книгу в сумку. В любом случае у нее уже заканчивался рабочий день. - Похоже, ты нашла Лео.
Я коротко рассмеялась:
- О да, в коридоре.
- Как всегда, находишь в последнем месте, куда заглядываешь, - сказала она. - Береги себя, Аня. Спокойных снов, Галя.
После того как Имоджин закрыла за собой дверь, я рассказала бабушке, где был Лео и какую ему предложили работу.
- Так что ты думаешь? - спросила я.
Бабуля рассмеялась и закашлялась. Я налила немного воды в стакан и поднесла соломинку к ее губам. Несколько капелек пролилось на багровое покрывало, и они выглядели словно кровь. Я повторила вопрос:
- Так что ты думаешь?
- Ну, - прошелестела бабушка, - я могу сказать, что думаешь ты. Ноздри раздуты, словно у скаковой лошади, и глаза налиты кровью, как у пьяницы. Ты не должна разрешать своему лицу так ярко показывать, что ты чувствуешь. Это слабость, дорогая.
- И?
- И… пфф.
- Пфф?
- Пфф. Джекс - это член семьи. У Лео нет работы. Родственник заботится о родственнике. Пфф.
- Но Лео…
- Но ничего! Не все вещи в жизни - проявления тайного заговора. Я всегда это говорила твоему отцу.
Я решила не говорить, что у папы, очевидно, были причины вести себя как параноик: его застрелили в собственном доме.
Бабуля продолжала:
- Чудесно, что кто-то заботится о твоем брате. Потому что с точки зрения Семьи твой брат - мужик, ничто. Он не женщина, не ребенок. Никто не будет с ним возиться.
Но все же Джекс по каким-то причинам с ним возится.
- Аня! Я вижу, как ты нахмурилась. Я имею в виду, что никто не будет стрелять в твоего брата и не впутает его в неприятности. Это будет позором. Люди из Бассейна когда-то были командирами и солдатами твоего отца. А одной из лучших черт твоего отца - да упокоит Господь его душу - было то, что он заботился о людях. Они любили твоего отца, уважали его при жизни и сделают все возможное, чтобы не опозорить его имя после смерти. Вот поэтому Джекс предложил работу твоему брату. Ты поняла это?
Я перестала хмуриться.
- Хорошая девочка, - сказала она, похлопывая меня по руке.
- Может быть, мне самой стоит поговорить с Джексом, - предложила я. - Чтобы убедиться, что он ничего не затевает.
Бабуля покачала головой:
- Пусть все идет своим чередом. Если ты пойдешь к Джексу, это только унизит Лео. Он потеряет лицо. И, кроме того, Пирожков - никто и не представляет ни для кого угрозы.
Ее слова звучали разумно.
- Я скажу Лео за ужином, что ты согласна.
Бабуля покачала головой.
- Через два года ты будешь в колледже, а я…
- Не смей такого говорить! - закричала я.