Нет ответа. Я осторожно сделал шаг вперед, наткнулся на стопку журналов, попытался переступить через нее и в процессе разбил что–то хрупкое.
- Джон? Ты меня слышишь? Я звоню в…
О–о–о–умф!
Кто–то попытался либо сбить меня с ног, либо слишком агрессивно обнять - и придавил меня к ковру, выдавив почти весь воздух из моих легких.
- Оно едва не убило тебя! - завопил Джон мне в лицо. - Идиот! Зачем ты пришел? Ты мог бы привести подмогу, а теперь мы оба здесь умрем.
Мой друг встал, покрутил головой, будто пытался обнаружить снайпера, и прижал палец к губам.
- Т–с–с. Твари нигде не видно. Когда скажу "давай!", мчим в другой конец комнаты: три больших прыжка, а затем нырок вперед. Беги так, словно за тобой гонится сам дьявол. Ну, готов?
- Джон, послушай. - Я с силой втянул в себя воздух и постарался собраться с мыслями. - У тебя и так много прогулов. Поехали в больницу, а? Я скажу, что у тебя пищевое отравление, тогда полицию вызывать не станут. Возьмешь у врачей справку, а я уговорю Джеффа не увольнять тебя.
- Давай!
Джон вскочил на ноги, пересек комнату, пролетел над перевернутым диваном, махая руками, словно тряпичная кукла, и с грохотом врезался в стену.
Я спокойно встал, пошел направо и включил напольную лампу. Обернувшись, я увидел диван, по бокам которого находились кресло и перевернутый кофейный столик: настоящий форт из мебели.
Джон опасливо выглянул из–за дивана, затем поднялся и выставил вперед ладони с растопыренными пальцами.
- Дейв, не двигайся, - тихо и серьезно произнес он.
- Что?
- Не двигайся, умоляю тебя. - Джон почти шептал. - Я знаю, тебе кажется, что это бред, ноты все поймешь, когда обернешься. Только не кричи, иначе тебе конец. Теперь повернись - очень медленно.
На долю секунды мне почудилось, что сейчас я действительно что–то увижу, и по моей шее побежали мурашки.
Ничего. Я вздохнул. Меня переполнила злость: позволил Джону втянуть себя в идиотскую историю!
Из того, что находилось передо мной, самым угрожающим объектом был висевший на стене огромный плакат с изображением голой женщины–рестлера. Я удивленно вскинул брови и повернулся к Джону.
- Оно переместилось. Вон туда, - сказал он, отчаянно тыча пальцем вверх, в угол комнаты.
Я очень медленно повернулся и, вытянув шею, стал смотреть в эту точку.
Все равно ничего.
- Джон, либо мы едем в больницу, либо я вызываю "скорую". Но я не собираюсь…
- Бежим к выходу!
Джон перепрыгнул через диван, перекувырнулся, ловко вскочил и рванул в коридор. Вскоре до меня донесся приглушенный топот и радостные вопли: мой друг бежал вниз по лестнице.
Я вздохнул, огляделся по сторонам, нашел ключи от квартиры и положил их в карман. На кровати лежала куртка Джона, и я потянулся за ней, но отдернул руку, почувствовав боль: что–то до крови укололо палец. Я засунул руку в нагрудный карман куртки…
Шприц.
Обычный одноразовый шприц для диабетиков с какой–то хренью внутри - черной, словно старое машинное масло. Я отломил иглу, выбросил ее в мусорное ведро, а остальное положил в карман. Если врачи не захотят изучить эту черную дрянь, запихну шприц Джону в задницу.
Я еще пошарил в карманах куртки, пытаясь найти пузырьки, трубки и тому подобное - то, что поможет определить, чем обторчался Джон, - однако извлек на свет только пустую пачку "Честерфилда" и смятую квитанцию курьерской почты "ФедЭкс": мой друг отправил что–то в Неваду.
Это уже походило на вынюхивание, поэтому я остановил себя усилием воли, вышел из квартиры и запер дверь. Джон, сжав кулаки, расхаживал под дождем по стоянке, словно ожидая, что из парадной двери появится темный бог Ктулху. Я бросил Джону куртку и приказал ему садиться в машину. Он открыл дверцу и в ужасе замер.
- Ну? В чем дело? - рявкнул я.
Джон смотрел на Молли так, словно она - пушистое воплощение самого дьявола.
- Джон?
- Э–э… ничего. Когда эта собака тебя нашла?
- Ты ее знаешь? Она ходит за мной по пятам, словно… э–э… верный пес.
- Не знаю. Не важно. Поехали отсюда, пока не появилось… что–нибудь еще. - Джон взглянул на дом.
Я сел за руль, но заводить машину не стал.
Бросив еще один взгляд надом, Джон повернулся ко мне.
- Хотя бы скажи, что ты видел эту тварь.
- Ничего я не видел. А это что такое? - поинтересовался я, достав из кармана шприц.
Джон устало потер глаза.
- Не трогай. Который час?
- Начало шестого.
- А день какой?
- Ночь пятницы - точнее, утро субботы. Я совсем не спал, вот мне и кажется, что сейчас пятница. Нам сегодня на работу, помнишь?
- Зря ты приехал.
- Ты же мне звонил и умолял приехать.
Закрыв глаза, Джон откинулся на спинку сиденья, и на мгновение мне показалось, что он отрубился.
- Звонил? Когда?
- Джон, что в шприце? В больнице первым делом об этом спросят. Отвечай, пока не заснул.
- Теперь я вспомнил, что звонил тебе. Сложно удерживать что–то в памяти, ведь все происходит одновременно. Как выстрел из дробовика: дробь летит во все стороны и неминуемо во что–нибудь попадет. Я звонил, звонил - раз двадцать, не меньше.
- Дважды. Ты звонил дважды. Отвечай на вопрос, Джон.
- Только дважды? У тебя все время был какой–то странный голос. Знаешь, мои ночные звонки будут доходить до тебя еще летвосемь–девять. Я не нарочно: просто мне никак не удавалось сосредоточиться, я постоянно выскальзывал из потока времени… Вот будет умора, если ты получишь сообщение на автоответчик года через три.
Я запихнул шприц обратно в карман и завел двигатель. Джон испуганно схватил меня за руку.
- Постой. Куда мы едем? В безопасное место?
- В больницу. Все, завязывай. Я не знаю, что делать и чем все кончится, но, похоже, у тебя "шугало", или как там это называется у наркоманов. Может, это опасно, а может, нет. Может, тебе просто нужно выспаться - я не в курсе, ведь я не торчок и не врач.
- Не надо в больницу! Поедем к тебе - куда угодно, только подальше отсюда.
Конец этого разговора я передать не могу. Мне стыдно. В общем, я позволил Джону убедить меня в том, что медицинская помощь ему не нужна. Дружба с Джоном оказалась для меня важнее его благополучия; в ту ночь, в тот момент я был самым подлым, трусливым и никчемным эгоистом в истории человечества.
Куда же мы могли отправиться? Мы оба были напуганы, хоть и по разным причинам. Джону хотелось очутиться в безопасном месте, а мне - в знакомом и уютном.
Не знаю, как именно мы выбрали кафе "У Денни", но именно туда мы и приехали. Светлое, хорошо знакомое, людное место. Мы молча пили кофе, чашку за чашкой. Джон курил, украдкой поглядывая в окно, а я считал секунды, прошедшие после очередного приступа бреда. Я говорил себе, что худшее позади, что с каждой секундой ситуация налаживается. Бог ты мой, как я ошибался.
- Ну? Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?
- Ночью я многое увидел - и до, и после того, как я… - Джон замолчал и затянулся.
- Ладно, пойдем в обратном направлении. Какой наркотик ты принял?
- Роберт называл его "соевый соус". Хотя мне кажется, что на самом деле это был не… ну, не настоящий соевый соус.
Роберт? А, конечно, фальшивый ямаец, фокусник на вечеринке. Я решил, что еще скажу этому Роберту пару ласковых.
- А фамилия у него есть? - спросил я.
- Марли.
Разумеется.
- Это он так сказал?
- Да. Мне не хотелось выпытывать его настоящее имя.
- И он дал тебе…
Зачирикал мобильник. Кто может звонить в такое время? Плачущая Тина, которой надоело сидеть дома в одиночестве и которая в шестой раз хочет ко мне вернуться? Или Дженнифер Лопес пожалела о том, что отшила меня на вечеринке, и теперь мечтает поиграть со мной в "спрячь сосиску"?
- Да, - ответил Джон. - Мы напились в "Одном яйце", а когда бар закрылся, вышли на стоянку и выкурили косячок. Башка и Нейт Уилкс раздавили какие–то таблетки в ложке и вынюхали. Там было и… другое. Не важно. Потом мы еще выпили.
Биб–бип–бип БИП БИП…
- Тут ямаец достает "соус" и говорит: "Чуваки, эта штука открывает дверь в иные миры". Мы заставили его ширнуться первым и увидели, что он не умер, а наоборот, реально повеселел. А потом он - да, Дейв, я знаю, что на самом деле этого не было, - он съежился, стал трех футов ростом. Мы от смеха чуть не обделались. А потом он снова вырос.
- И ты все равно попробовал эту дрянь?
- Шутишь? Как я мог отказаться?
Телефон снова завел свою электронную песенку.
- Кто–нибудь еще вколол себе этот "соус"?
- Может, возьмешь трубку?
- Еще раз ответишь вопросом на вопрос, получишь по морде. Смотри мне в глаза. Я не шучу, ты же знаешь. Мне надоело…
- Дейв, мне и так непросто. В голове все смешалось, словно кто–то заставил меня просмотреть десяток фильмов одновременно, а теперь хочет, чтобы я написал про них сочинение. Эта штука… Дейв, я помню то, что еще не случи… то есть то, чего не было. Тот же Лас–Вегас, например. Мы с тобой были в Лас–Вегасе?
Мобильник запищал в третий раз - или в четвертый. Я уже сбился со счета.
- Нет, Джон, мы ни разу в жизни там не были. "Соус" принял только ты?
- Повторяю: понятия не имею. Роберт пригласил нас к себе, но Башка с парнями отказались. Кажется, они занервничали, когда увидели шприц. В трейлере сидели еще какие–то ребята, так что вечеринка, типа, продолжилась там. А теперь, пожалуйста, пожалуйста, ответь на звонок или выключи телефон. Эта чертова мелодия сводит меня с ума.
- Погоди, погоди. Ты принял то, что напугало Башку? Ты забыл, как он на спор закинулся дрянью, от которой умер Ривер Феникс?
- Дейв…
- Ладно, ладно.
Я вытащил мобильник, раскрыл и прижал к уху.
- Да.
- Дэвид? Это я.
А–ах, снова это чувство - этот холодок нереальности происходящего. Кофе в желудке превратился в жидкий азот.
Со мной говорил Джон.
В этом не было никаких сомнений. Мне звонит человек, который сидит напротив меня и курит. И рядом с ним нет ни одного телефона.
- Запись? - спросил я, взглянув на Джона.
- Что? Нет. Не знаю. Кажется, я позвонил тебе ночью и попросил приехать сюда. Не важно. В любом случае держись от меня подальше. У нас мало времени. Отправляйся в Лас–Вегас, найди там человека…
- Кто это?
Джон странно посмотрел на меня.
Голос в телефоне:
- Это Джон. Ты меня слышишь?
- И слышу, и вижу, - ответил я дрожащим голосом. - Ты сидишь напротив меня.
- Ну, тогда просто поговори со мной лично. Нет, подожди. Я случайно не ранен?
- Что?
- Черт! Кто–то пришел.
Щелк. Джон отключился.
Я сидел, прижав телефон к уху, и чувствовал, как на меня накатывает страшная усталость.
Если бы это был кто–то другой, то я бы решил, что меня пытается разыграть какой–то подвыпивший приятель. Но я понимал, что это не розыгрыш: во–первых, Джон уже видел меня в гневе, и во–вторых, шутка вышла не смешной.
Мне стало страшно - по–настоящему страшно, как в детстве. Джон выглядел бледным, полумертвым. Мои ноги промокли и замерзли, глаза чесались под контактными линзами, а голова болела от недосыпа. Захотелось сжечь мобильник, запереться дома, залезть в шкаф и свернуться калачиком под одеялом.
Наступил переломный момент в моей жизни. Впрочем, все к этому шло, верно?
С самого первого дня мне казалось, что жизнь в обществе - это сложный, опасный танец, и что я - единственный, кто не умеет танцевать. Меня снова и снова сбивали с ног, а я каждый раз поднимался, униженный и окровавленный. На меня вечно смотрели с укором, мечтая о том, чтобы я наконец убрался ко всем чертям и перестал портить праздник. Меня хотели вытолкнуть наружу, туда, где, пытаясь согреться, друг к другу жмутся уроды. Туда, к неудачникам, безумцам, которые могут лишь с завистью смотреть на нормальных людей, на то, как они покупают новые сверкающие машины, делают карьеру, создают семьи и проводят отпуск с детьми. Такие вот уроды всю жизнь ковыляют туда–сюда, пытаются понять, почему их бросили, бормочут о всеобщем заговоре и снежных людях. Когда они стараются наладить контакт с окружающими, обычные люди едва сдерживают смех, закатывают глаза, криво ухмыляются - и, что хуже всего, жалеют этих дурачков.
Сидя в кафе в ту апрельскую ночь, я внезапно представил себе, как меня выбрасывают на улицу, услышал, как защелкиваются замки.
Добро пожаловать в мир уродов, Дейв. Скоро ты заведешь себе страницу в интернете, где станешь писать обо всем на свете - одним огромным абзацем.
Это было похоже на смерть.
- Это я? - спросил Джон. - Это я звонил, да?
Мне захотелось выплеснуть кофе ему в лицо.
- Извини, Дейв, за то, что нарушил твой суточный ритм, за все, что произойдет, за то, что люди… э–э… взорвутся.
Я двинулся к выходу. Наверное, за нас расплатился Джон. Точно не знаю. Я вышел на улицу, нашарил ключи в кармане и открыл дверь водителя. Молли выпрыгнула на тротуар, посмотрела на меня и залилась лаем. Затем пробежала немного по пустой площадке для парковки, обернулась, залаяла; потом сделала еще пару шагов и снова гавкнула.
- Похоже, она хочет, чтобы мы пошли за ней, - заметил Джон.
Собака понеслась по тротуару, время от времени оглядываясь, словно проверяя, идем ли мы за ней. Я сел в машину и поехал в противоположном направлении. Похоже, у Джона сложилось свое мнение на этот счет, но он увидел выражение моего лица и промолчал.
Краем уха я слышал, что собака бежит за нами и лает, но решил не останавливаться. В машине повисло напряженное молчание.
Наконец Джон осторожно осведомился о том, куда мы направляемся.
- На работу, черт бы ее побрал. Шесть утра, пора открывать лавочку. Подменить нас некому.
Джон отвернулся и стал смотреть на витрины магазинов и редких любителей утренних пробежек. В конце концов я спросил, чем он там занят, но ответа не получил. Я видел, что Джон все еще дышит - это хорошо. Значит, он просто спит - и это, наверное, тоже неплохо.
Если Джон заболеет и умрет, то твой труп, Роберт Марли, найдут в какой–нибудь канаве.
Я остановился на красный сигнал светофора и, как всегда, почувствовал себя полным идиотом. На улице ни души, но я тем не менее торможу, потому что того требует цветной фонарь. Проклятое общество отлично меня выдрессировало. Я потер глаза и застонал. Внезапно мне показалось, что я - самый одинокий человек в мире.
Бах!
Что–то царапнуло по стеклу.
Что–то похожее на когти.
Я вздрогнул и посмотрел назад.
Это действительно были когти.
Молли стояла на задних лапах, прижав передние к стеклу.
- Гав!
- Пошла прочь!
- Гав!
- Заткнись!
- Я сказал - заткнись! Убери лапы!
- ГАВ! ГАВ! ГАВ!
- Заткнись! Заткнись! Зат–кнись!
Мне неприятно вспоминать о том, сколько все это продолжалось. В конце концов я вышел из машины, чтобы Молли могла запрыгнуть на заднее сиденье. Да, в ту ночь моя жизнь полетела под откос, и все потому, что собака одолела меня в споре.
Молли обнюхала Джона, затем гавкнула; в закрытом пространстве лай прозвучал оглушительно. Джон даже не шелохнулся.
- Чего ты хочешь?
В тот момент данный вопрос казался мне вполне резонным. У собаки, похоже, были свои планы, и отступать от них она не собиралась.
"Что? Ты решила, что я - твой хозяин? Малыш Тимми упал в колодец? Что тебе…"
Я замолчал: мой взгляд привлекла металлическая бирка, болтавшаяся на ошейнике: "Я - Молли. Пожалуйста, верните меня…*
Собака перестала лаять.
Это место было у черта на куличках, рядом с большим заводом, выпускавшим жидкость для прочистки канализации. В какой–то момент я свернул направо; Молли залаяла как сумасшедшая - и успокоилась только после того, как я развернулся.
Увидев в конце квартала высокий, старый викторианский дом, я понял, что собака привела меня точно по адресу.
- Черт!
Я произнес это вслух - и притом громко. Что–то щелкнуло в голове, да так, что все тело содрогнулось.
Я знал, чей это дом. В голове возникла картинка с вечеринки: рядом с ямайцем Робертом спиной ко мне стоит огромный рыжеволосый парень.
Большой Джим Салливан.
Это его дом.
Большой Джим был на год старше меня, на шесть дюймов выше и в два раза тяжелее. Он стал знаменит после одной попытки угона, которая закончилась тем, что Джим вырвал из рук преступника пистолет (ободрав указательный палец угонщика), а затем избил беднягу его же оружием. Позднее Джим навестил того парня в больнице и в течение нескольких часов читал ему Библию. А однажды Джим победил в драке Зака Голдстейна, перебросив через перила лестницы.
Одна мысль о Салливане приводила меня в ужас; захотелось выкинуть собаку из машины и умчаться прочь.
Дело в том, что у Большого Джима была сестра.
Мы звали ее Огурец, а ее настоящее имя я забыл. Девочка, младше меня на два года, училась со мной в спецшколе. Все думали, что "огурец" - это намек на какие–то сексуальные изыски, но на самом деле это сокращение от "морской огурец". У этих существ есть забавный защитный механизм: при встрече с хищником они извергают из себя кишки, рассчитывая отвлечь внимание врага. Это правда, можете мне поверить, ведь прозвище придумал я.
Понимаете, сестру Джима часто тошнило - то есть очень часто. Она извергала содержимое своего желудка не менее двух раз в неделю. Почему с ней это происходило, я не знаю. Вообще проблем у нее хватало, но прозвище по крайней мере у нее было классное.
Когда меня исключили из обычной школы и отправили в заведение для детей с психическими отклонениями, Джим узнал, что прозвище его сестры придумал я. До конца учебного года я жил в постоянном страхе - боялся, что громила подстережет меня на стоянке и порвет в клочья. Весь ужас заключался в том, что, истекая кррвью и выплевывая выбитые зубы, я бы понимал, что получил по заслугам.
Значит, Большой Джим был на той вечеринке. С Робертом? Что бы это значило? И почему там оказалась его собака? Он что, берет ее с собой на все вечеринки? Может, он ослеп и Молли служит ему поводырем? Может, у нее день рождения?
Я чувствовал себя полным идиотом: вместо того чтобы спокойно оставить псину на поле, я катаю ее по городу.
Я лихорадочно попытался понять, что мне совсем этим делать - с Робертом, "соевым соусом" и сверхъестественно умной собакой.
Постой. Рядом с домом нет машины.
Ну и что? Наверное, Джим крепко выпил и сейчас отсыпается у подружки.
Бред. Большой Джим не пьет, и, кроме того, он бы не оставил сестру всю ночь сидеть дома в одиночестве.
Я вылез из машины и жестом велел собаке идти за мной. Она не сдвинулась с места. Я вспомнил, как подзывают собак, окликнул ее и похлопал себя по бедру. Безрезультатно. Так продолжалось несколько минут: собака обнюхивала Джона, а в мою сторону даже не смотрела. Наконец мне стало ясно, что я могу хлопать хоть до посинения, но это ничего не изменит. Я нагнулся и потянул за ошейник. Собака попятилась, зарычала и посмотрела на меня с отвращением. Мне и в голову не приходило, что собаки могут испытывать подобные чувства.