- Во! Так что правильно говорят – в будущем воздух будут продавать. Воду – уже, пожалуйста. Тридцать лет прошло, всего ничего. Кому расскажешь – не поверят.
- Кому ты расскажешь? Здесь в поезде и помрем. От жажды.
- А в туалете?
- Эта вода техническая, суррогат. Ей не напьешься. К тому же учти, мы еще по родной стране едем.
- Запасемся хоть этой. Или из поезда выскочим.
- На ходу? Выскочи-не выскочи. Так на так. Нас, ясен хер, в тюрьму посадят. Не здесь, так там. А в тюряге должны поить, - философски подвел итог Литр Иваныч.
- Почему же сразу - посадят?
- Там – шпион, понятное дело, приехал воду ядом травить. А тут… Ты цапфу довез? А сколько она стоит, знаешь?
- Да заберите вашу цапфу, нужна она мне сто лет.
- Сто, не сто. Это ты судье расскажешь - где ты ее возил тридцать лет. И почему самолеты падали. Лучше за покушение на отравление воды сидеть.
- Грамотный ты, я гляжу.
- Поживи с моё, - ответил Литр Иваныч.
- За границу, как к себе домой ездят, машины покупают. Хорошо устроились.
- Ты понял, что он там купил? Нотику какую-то. Шубку из крысы какой, что ли?
- Может и не шубку, - сказал Сергей. - Дубленку или сапоги. У нас югославские - две зарплаты. А за финские и все три отдашь. Да пойди еще спикуля найди. "Радуется, доча". Понятно, дорого. Да и обновки.
- Наверно, модно, - сказал Литр Иваныч, попыхивая сигаретой.
- Видишь, какие разодетые ходят? А на полустанке проезжали, видел? Мужик такой помоечный валялся. Весь в джинсе.
- Моряк, наверно. С рейса пришел, напился на радостях. В луже искупался. Что он сказал, Валера этот: в интернате каком-то эту комп присмотрели. Это, я думаю, обноски продают от ихних финских детей.
- Не в интернате, а в интернете, - поправил Сергей. - Это магазин, - уверенно сказал он. - Широкого профиля. Интер – значит интернациональное, импортное, со всех складов. Мне один моряк загранплавания рассказывал. В "Международной панораме" ведь не покажут. А он был. Когда заходили в дальнем плавании. Всё, рассказывал, в одном магазине продают: и хлеб, и велосипеды, и рыба, и трусы, и вино. Всё, что хочешь. В одном месте.
- Не по уму,- неодобрительно отозвался Литр Иваныч. - Если я пошел за хлебом, зачем мне трусы и велосипед?
- На всякий случай.
- Какой случай? Я что? По дороге туда обосрался, а обратно на велосипеде поеду? И потом: рыба зачем? Вонять же будет. Всё провоняет: и хлеб, и трусы.
- Они, наверно, привыкли, - сказал Сергей.
- Привычка, ага. В "Океан" наш зайди – хоть противогаз одевай. Санэпидстанции у них там просто нету, вот что. А зачем она капиталистам? У них одни барыши на уме. Какая санэпидстанция! Что они? о народе будут думать? травись ты дохлой рыбой, пролетариат!
- Может и есть. Но он же не пустит в свой магазин, и всё. Те вроде и приедут: "Пустите, пожалуйста, поглядеть, как там у вас рыбой обстоит. Воняет или нет". А им с порога: "А ну пошли отсюда! Здесь частная собственность".
- С этим не поспоришь, - согласился Литр Иваныч.
***
- И правду можно было найти, - продолжала Катерина. - Попробуй, рабочего человека обидь? Живо холку намнут! Профсоюзы, народный контроль. В прокуратуре каждую неделю приемный день - всё разъяснят. Бумагу-жалобу за тебя сами напишут. Да и прокурор на суд придет, работягу поддержит, начальнику втык вставит. А нет – так в обком. Быстро их! за ушко да на солнышко! Забегают, как скипидару под хвост налили. А сейчас всё куплено-перекуплено. Судья – взяточник, прокурор ворьё покрывает, а следователь – преступник, дела шьёт. Губернатор – пахан, мэр - пройдоха. Жены их - бизнесменши сраные, ногти только и умеют красить, а детки в англиях-швейцариях на "поршах" на скорость гоняют. Только Луну еще не купили! Не знают, куда деньги у народа краденые девать.
- Одна шайка–лейка, - подтвердил Валерий.
- Они и хотят, чтоб мы поскорее все вымерли, и правду никто не вспоминал, - не могла успокоится Катерина. - Сразу про застой визжать начинают. Заучили одно слово. И повторяют на все лады. Как попки. Но крыть-то нечем. Безработицы не было. Бездомных не было. Нищих не было. Медицина была бесплатная, - загибала пальцы Катерина. - Высшее образование бесплатное, только знай учись-не ленись; садики-ясельки – считай бесплатные; электроэнергия, газ, квартплата – копейки. Воду в голову никому бы не пришло считать. Бензин, считай, даром.
- Да сливали в лесу водители, чтобы километраж приписать, - сказал Валерий. – Тоннами сливали.
- Так не сравнить же! Трамвай - три копейки! Автобус – пятак, - втолковывала Катерина Сергею. - На поездах не больно хотели ехать - на самолетах летали, вот как! особо не считали, где выгодней. И врачи нормальные были, и профессора не липовые, с купленными дипломами. И народ дружный был, веселый. И никакой бы гниде рыжей в голову бы не пришло сказать, что русские отсталые, тупые, поработители да угнетатели. Скажи такое тогда где. И властей никаких не надо. Сами бы башку на месте отвернули. Безвозвратно. И колбаса была вкусная. А сейчас врут по телевизору, что из туалетной бумаги, видите ли, в СССР была колбаса. Тоже, наверно, какой-то еврей по заданию сионистскому придумал. Это сейчас колбасу делают – в рот не возьмешь, собака не ест.
- А заработки, - продолжил Валерий. – Помните?
- А чего помнить? - спросил Литр Иваныч.
- Не сравнить же. Я на "Пунане РЭТ" электриком меньше трехсот не имел. Бабы в цехах и полтыщи выгоняли. Пожалуйста, работай, зарабатывай. Мастер только спасибо скажет, если после смены останешься.
- Хоро-о-ошие у вас зарплаты. Это, в каком году? - спросил Литр Иваныч.
- Перед Олимпиадой.
- Ну, инженеры не больно-то, - возразил Литр Иваныч.
- Если хочешь в галстучке ходить, да кофия за шашками гонять… Газетки на работе читать… За что тебе платить? И этого много. Иди в цех. К станку. Меньше двухсот не будет. Хоть каждую неделю к ресторану на такси подъезжай. А сейчас? Сейчас что?
- Сейчас только чтоб не помереть. Да и помереть не на что, - сказала бабка. - Ладно мы, пожили, ладно. Спасибо Леониду Ильичу до земли. Нормальную жизнь застали. А молодежь? Если деньги у мамки с папкой есть – учись. А нет? В армию загребут. Ладно еще в эстонской - на велосипедах кататься, а в России? вернется ли? Я своей сказала: внука – ни-ни. Что хочешь делай. У сестры моей двоюродной, сынок – всё! Застрелили чечены. Такой мальчишка умненький был! Привезли домой в цинке. Растила-растила – на, мамка, хорони! А пошла она в военкомат насчет дров, так там харя сидит откормленная – за три года не обсерешь: "я, говорит, вашего сына туда не посылал". А тоже кто? Березовский! евреюга. Как не кокнут до сих пор? видно еще нужен, власовец проклятый.
- История не однозначна, - сказал Валерий. – Нельзя одной черно-белой малевать. Власовцы пострадавшие, а не предатели. Люди, обиженные на Советскую власть.
- Если он в моего отца стрелял, он мне кто? – выкрикнул Литр Иваныч. – Пострадавший? Лоб зеленкой и к стенке!
- И всё русский человек, везде он, бедолага, крайний, - вздохнула Катерина. – Как скот, во все времена, гонят на убой, не спрашивая.
- Да, - помолчав, сказал Валера, - что Афган, что с чехами... Положили ребят ни за что. И у нас на работе женщина… Тоже... Племянник. Родственники у нее в России, - пояснил он Литр Иванычу. - Погиб парень в грузинскую, в Осетии этой…
Литр Иваныч вопрошающе всплеснул руками, но так и остался сидеть с открытым ртом.
- А за что? За черножопых? – еще больше разозлилась Катерина. – Они по базарам торгуют, все зубы золотые, а наш брат, ваня, знай, за гроши вкалывай, таскай-подметай. Еще и сто раз какая сволочь упрекнет: ленивые, мол, русские, пьяницы и воры. А сами только деньги считают и умеют.
- Так огульно… Тоже нельзя, - спокойно возразил Валерий.
- Развелось этой черноты, буквально везде, - отмахнулась Катерина. - Так и не живется им на родине. Набежали из своих чуркестанов, саранча. В горах родились - так и живите там, у себя. Что у нас-то забыли? Живите в своей черножопии! Лезут и лезут, лезут и лезут. Поглядела я: наглые, орут, харкают повсюду, бусурмане. А деньжищ сколько в эти гудермесы вбухали? Дворцов им понастроили, шакалам, лезгинку плясать. Пусть в провинции дороги в ямах, пусть работы нет, пусть детишки полуголодные! Чего там! На русских детей им в Кремле насрать. Лишь бы на Западе, где у них виллы построены, не вякали. Они лучше убийцам орденов да героев на грудь навешают. У вас-то что народ говорит? – обратилась она к Литр Иванычу.
- Когда говорить? Работать надо, – растерянно сказал Литр Иваныч. – Правильно. Все субботы черные. Народ из-за станка не вылезает.
- Ну, в России-то, да. Работа есть. Это у нас скоро все по помойкам будут ходить. И эстонцы запоют другую песенку. Как уж больно хорошо при нацистской власти жить. На похороны пособие отменили. Срам на всю Европу, а этим - хоть ссы в глаза, только жирнее будут.
- Там всё куплено, с цереушниками согласовано, а народ ни при чем, - сказал Валера.
- Вот-вот, - согласилась Катерина, - У этих самолеты наготове. Чуть что – мигом свалят в свои америки, а простой народ останется. У разбитого корыта. Ни с чем пирожок. Вот тогда покусают локти, а поздно! Всё!
- Покуда мы локти кусаем, – сказал Валера. – Они все пристроены на казенных местах. Сидят, жопы отращивают. Им наше и не снилось. Они только рады, что нам плохо. Да и у вас не лучше, - сказал он напористо Литр Иванычу. – Ментовская власть. Чук и Гек. Два брата-акробата. Что хочу – то и ворочу. Народ в России, для власти – быдло. Скот. Ладно мы – на чужбине. А вы-то? Кто только не измывается, какая только говнючка в закорючку не ткнет, которую тут же сама и придумала. Русский русского на карачки ставит. Нет уж, - повернулся он к Катрине, - уж лучше мы у себя, с "европейцами". Они хоть в Европу стремятся, постесняются подштанники наизнанку выворачивать. Давайте! – сказал он зло. - Раз такой разговор.
Валера достал из сумки бутылку водки.
-Для одних жизнь начинается после сорока, для других - после ста грамм, - удовлетворенно сказал Литр Иваныч. – О, какая. Я такую еще не пробовал. "Пу-тин-ка", - прочитал он по складам. - Оценим.
- А мне тут дочка наложила, - засуетилась Катерина. – Не довезу ведь. Вот. – Она стала раскладывать на столе домашнюю снедь.
III
- Проснулся? – спросил Литр Иваныч. - Ну как?
- Как будто шары бильярдные в голове, - со стоном ответил Сергей. – И всего трясучка бьёт.
- Да-с, молодой человек, ум расступается. И явления дифибрилляции, я смотрю, налицо.
Сергей осмотрелся. В купе кроме них никого не было.
- А где мы? – спросил он. - Я не знаю, Яковлевич, мне такие сны снятся, что просыпаться страшно.
- Что ели? Кашку, - сказал укоризненно Литр Иваныч. - Что пили? Водочку. Тебя вчера, как парус одинокий, срывало белеть в море голубом. Абсолютно на ногах не держался, не стоял и даже не сидел. Тебя где пить не научили?
- Я ж, считай из детсада, - язвительно ответил Сергей, - прямо в академию к тебе. На вино-водочный факультет. Мы куда едем?
- Мне почем знать? Вчера в Таллин ехали.
- Вчера!? Так это, что? не сон!? – схватился за голову Сергей.
- Да ладно, негры не расстраиваются. Чайку бы вот. У тебя деньги остались?
- Да какое. С тобой останутся. Вот – за всё про всё - рупь железный. И тот в прореху закатился.
- Дуй к проводнице. А может у нее, - встрепенулся Литр Иваныч, - пивко там, а? Спроси. А нету – так чаю. Мне без сахара. Но покрепче. Можно двойную заварку. Бери четыре стакана, - сказал он в спину, - чего уж там.
Сергей вернулся быстро. И тут же закрыл дверь на защелку.
- Ты чего, как очумелый?
- Ух, - выдохнул Сергей.
- Так! Жалом не води. Докладывай обстановку.
- Я, значит, ей рубль подаю, а она: "Что ты мне лысого суешь? Я не коллекционер. Давай нормальные деньги". Я: "какие нормальные?" "Доллары давай, рубли, или уж гривны". Я значит: "какие гривны?" "Ты откуда? – говорит. - Я тебя что-то не помню". Я, было, подумал сказать, что из соседнего вагона, дескать. Но не сказал. И дёру. Слинял, в общем.
- А едем куда?
- На Киев едем. Я посмотрел. Там у нее на дверце…
- Ну, нормально, - обрадовался Литр Иваныч. – Нормально едем. На Киев. Как и надо было. Это она шуткует с тобой, хохлушка. Сейчас я ей! Я их знаю, этих толстожопых.
- Нет, Яковлевич, не шуткует. Смотри. - Сергей протянул грязный обрывок газеты. – Я из мусорки вытащил.
- Тысяча девятьсот девяносто девятый, - потерянно вычитал Литр Иваныч, – сентябрь. Снова здорово, Мотылек. - Литр Иваныч опустился на полку. – Что-то мне это начинает надоедать. Что-то я начинаю злиться. Что-то мне хочется кому-то морду набить. Кто-то ведь в этом виноват!?
- Кто-то? - переспросил Сергей.
- А что? Мы?
- Да ты не понимаешь! Мы же умерли!! А это! – Сергей стукнул кулаком по столу, - чистилище!! Проверяют нас. На вшивость. Провокации устраивают.
- Зачем?
- Я знаю, зачем!? Потом на суд поведут. Все грехи припомнят.
- Не ори. И так башка болит. Где ж мы с тобой умереть успели?
- Не знаю, - пожал плечами Сергей. – Может мадерой отравились?
- Мадерой я в жисть не отравлюсь.
- А пельменями?
- Этих пельменей до нас… Пятнадцать чанов сожрали. И никто у порога дохлый не валялся. Я, по крайней мере, не заметил. Может чачей? – подозрительно сказал Литр Иваныч.
- Точно! Чачей!!
- Нет. Я не могу спиртным отравиться, - сказал убежденно Литр Иваныч. - И про пиво мне тоже не говори. Мне от него только живительных сил прибавляется.
- Как бы то ни было…
- Вчера налили, - сказал веско Литр Иваныч. – Как бы то ни было. Значит и сегодня нальют. Надо только,- он поводил перед собой руками, изображая нечто.
- Что?
- Да ничего. Как будто ничего, - ответил Литр Иваныч. – Как будто ничего не происходит. Ни-че-го-шень-ки. Виду не показывать. Всё нормаль-нень-ко, - сказал он по слогам. - Глянь, кажись, тормозит. Точно, тормозит. Станция. Может, выйдем?
- Насовсем?
- Не-е-т. Что ты! Насовсем не будем. Посмотрим на обстановку. Разведка боем. Нам от поезда отставать нельзя. Понимаешь?
- Понимаешь, - серьезно сказал Сергей.
- Только вот что. Я пойду. А ты тут.
- Давай уж вместе.
- Нет! – отрезал Литр Иваныч. – Если что… В общем, - подмигнул он, - считайте меня коммунистом.
Поезд простоял всего пару минут и, дернувшись, медленно тронулся. Мимо потянулось серое здание станции, киоски с привокзальной снедью, встречающие-провожающие… Состав набирал ход. Сергей выглянул в коридор, потом прильнул к окну, заглядывая назад.
- Добрый денечек вам, - в купе зашла ухоженная полная женщина. – Соседями будем. Вы до конца?
Сергей озадаченно кивнул.
Женщина поставила пакет на полку, уселась, и весело сказала:
- Ну, давайте знакомиться.
- Вы не видели, мужчина такой…
В дверях купе появился запыхавшийся Литр Иваныч.
- Ты где был!? – вскинулся Сергей. – Я уж тут…!
-Пойдем, - зло сказал Литр Иваныч. – Пойдем-пойдем, сукота.
И потащил Сергея за рукав.
- Вот! - показал он в тамбуре распухший и начинающий синеть указательный палец.
- Что!?
- Палец прищемил. Вот что! Нет, Мотылек, ни хрена мы не умерли. Болит, сука, дико. Я чуть не описался.
- Это фантомные боли.
- Хочешь, я тебе сейчас палец в дверях зажму? – зловеще спросил Литр Иваныч. - И проверим.
- Нет!
- Тогда заткнись про свой загробный мир. Понял!? А вот это вот, видишь!
- Что это? – спросил Сергей.
- Читай. Тут видно всё. Хоть и не по-русски.
- Ну, в общем. – Сергей повертел в руках купюру. – Уван доллар. Один доллар. Откуда, Яковлевич?
- "Откуда". Оттуда! Какой-то хмырь болотный. С чемоданом. В соседний вагон садился. Поезд уж трогается, он заметался, деятель: "Помогите, мужчина". Закинули на ходу, сами еле запрыгнуть успели. Так, сука эта помойная... Сунул мне в карман американскую валюту. Мне!? 60 сраных копеек! Я, как человек, а он мне? как лакею?! Говно куриное!
- Так теперь чаю купим!
- Хер тебе чаю! – Яковлевич сунул Сергею под нос энергичную фигу. - Чаю, блядь!! Думал, людям помогу, а будто в душу наплевали. Да еще за американские доллары. Я его сейчас пойду! найду!! и - в харю!
-Заметут. Иностранец, наверно.
-Да, одет не по-нашему, - согласился Литр Иваныч. - Такие ботинки где и купишь. А чемодан на колёсиках, тухлятина подрейтузная. И то лень тащить. Привык видно, что всё продается. Засранец!
- Говорил-то по-русски?
- Выучил специально, сволочь, чтобы здесь людей унижать. Да ну его в жопу! – Литр Иваныч смял и бросил купюру под ноги.
Сергей поднял и расправил.
- Коллекционерам продать можно.
- Один деятель продал. При Хрущёве дело было. Верховный Суд расстрел присудил. Ты знаешь, что за это расстреливают? А?! Нет, я все же пойду. Бить не буду, но в рожу ему эту подъёбку кину.
- Погоди ты. Я же говорил. А если это испытание?
- Какое еще..? – оторопел Литр Иванович.
- Ну… Проверяют. Поведёмся или нет. Как щуку на блесну. В харю заехать. Или, например, кипиш поднимем… Прокурора, мол, нам подавай!
- Проверяют? Я что-то сразу не сообразил, - Литр Иванович призадумался. – Проверяют значит… Могет быть, могет быть… Но сколько уже можно проверять, едрёныть? Вчера, значит, разговорчиками мутными мучили. Сегодня статью за хранение валюты заработал. Завтра что? Пришью кого-нибудь? А к этому идёт. Я уже что-то подустал, однако. Я не железный дровосек. К тому ж! А!? Проверяй, но наливай. А? А что за баба, кстати, в купе, Мотылёк? На Катерину эту, с Таллина, больно похожа. Только помоложе.
- И я подумал. Точно, похожа.
- Ладно, - решительно сказал Литр Иванович. – Пойдем, Мотылек. Вчера у Кати этой таллиннской… Она больная, конечно, - наслушалась, наверно, "Голоса Америки", - но пирожки у нее очень вкусные были. Давай это сюда. Валюту сдадим под роспись государству. Когда воротимся мы в Портленд.
- Когда воротимся мы в Портленд, мы будем кротки, как овечки. Но только в Портленд воротиться, нам не придётся никогда, - напел Сергей.
- Не каркай. Заранее. Тоже мне, оракул Дельфийский.
***
- Капиталина Петровна, - кокетливо представилась дама.
- Сергей.
- Вениамин, - подыграл веселому тону Литр Иванович
- Как?
- Вениамин Яковлевич.
- Ах, Яковлевич! Конечно-конечно.
- Мы не орлы, - весело сказал Литр Иваныч, – мы львы. Лев Давидович, Лев Яковлевич.