- Было же две волны, - говорит Лена, - первая самая вероломная, а вторая...
- Да-да, первая, конечно, была просто свирепая, яростно-вероломная... Мне удалось...
- Да-да, ты говорил... Уцепиться...
- Плесни ещё, пожалуйста, - прошу я, подвинув ближе к Лене пустой стакан.
- Коньяк, виски?.. Воды?..
- Только не воды, - прошу я, - хватит мне воды...
Лена наливает коньяк, но пить мне не хочется. Мне хочется всё забыть, забыть... Никогда этого больше не знать... Не знать...
Убить память!..
Я таки делаю пару глотков... И закуриваю...
Лена терпеливо ждёт. Затем говорит:
- Не хочешь - не рассказывай...
- Не буду, - говорю я, - не сейчас, ладно?
Смахнув слезу...
- Конечно-конечно, - соглашается Лена, - как-нибудь потом... Когда тебе захочется досказать... эту историю...
- Историю...
Захочется...
Проходит неделя...
Мы почти перекрыли крышу и уже ждали дождя, чтобы испытать наслаждение от проделанного. Я, как оказалось, довольно легко справился и с этой работой. Мне понадобилась ножовка, болгарка, молоток и гвозди со шляпками - "шиферные"... Ну и листы шифера, которые один за другим мы с Леной вдвоём (вдвоём гораздо легче!) затаскивали на крышу и укладывали на уже подготовленную для этого поверхность - на стропила заблаговременно были реденько прибиты доски, а на них раскатаны рулоны рубероида... И т. д. И вот очередь за шифером... Лист за листом первый ряд... Затем второй... Снизу вверх... Чтобы шифер не раскололся дырки для гвоздей надо пробивать очень осторожно, тюк-тюк... Или просверлить дрелью, соответствующим по размеру сверлом...
Это целое искусство - перекрыть крышу...
Потом я даже ходил по ней босиком...
Мягко ступая, осторожничая...
Что называется - на карачках... На ногах и руках... Поза неприглядная - боялся соскользнуть...
Мы ждали дождей...
Прошла целая неделя...
И вот в четверг полил дождь... Как из ведра... Просто море воды, море...
- ...вот такая история, - говорю я.
Крыша не протекала!
Мы сидим у камина, шум льющейся с крыши воды и потрескивание поленьев в камине... Язычки пламени, тени на стене...
Редкое сочетание божественных звуков и красок...
- ...и вот, когда, казалось, - говорю я, - что...
Я снова и снова пытаюсь дорассказать эту историю. Мне надо выплеснуть, вырвать с корнем, просто выцарапать её из себя... Как нежеланный плод. Требуется душевный аборт, освобождение... Хоть и в муках, но вычистить себя, выскоблить до чистоты, без остатка... Чтобы закрывая глаза перед сном ничего этого больше не видеть.
Ни коньяк, ни виски, ни водка уже не спасают...
Снотворное?.. Я жую таблетки, как...
Выговорить - вот надежда!
- ... редкое сочетание, - повторяю я, - не просто редкое - невообразимое...
Лена нажимает рычажок диктофона: щёлк...
- Извини, - виновато улыбается она.
- ... я думал, - говорю я, - понимаешь... Ведь всё дело тут вот в чём...
Я думаю над этим с тех пор, как однажды узнал... Я где-то вычитал, кажется, вычитал... Или мне кто-то сказал... Я тогда не обратил на это внимания, и вот только теперь осознал...
- Что? - робко спрашивает Лена.
- ... в полной мере, - говорю я, думая о своём.
Небо и земля, думал я, коса и камень, инь и ян... Противоположности!
Вода и огонь... Это редкое сочетание...
- ...в огне не горит и в воде не тонет... - говорю я.
Лена только молчит.
- ...ну, ты понимаешь, о чём я говорю.
Лена слушает.
- Огонь и вода, - говорю я, - это инструменты Бога в Его борьбе с человеком. Если люди не видят, не прислушиваются к Нему, не понимают, что... понимаешь меня?.. если Земля вся в грязи и истоптана уже вдоль и поперёк, изгажена под завязочку этим гомо, у Него просто нет выхода: вот вам вода - умойтесь, омойтесь!.. Отмойтесь, наконец! Вот вам тихий шёлковый нежный огонь - очищайтесь!.. А если надо - свирепый, яростный - жгите, жгите!.. Выжигайте дотла! Так врачи делают промывание желудка при отравлении или выжигают коросту...
Бог - врач! Он лечит... Вот вам цунами, вот вам молнии и пожары. Или... Если мало - вулканы... Или вот...
Это было Его новшество, Богово! Ни в книжках, ни в кино я такого ещё не видел. Ни один фантаст до этого ещё не допёр. Спилберг - отдыхает...
- ... то, что открылось моим глазам, когда я сидел, как обезьяна на пальме... И первая волна, и вторая... и всё, что несли в себе эти волны... - это были цветочки...
- Цветочки?
- Лютики... Когда вода снова вернулась, вошла, так сказать, в свои берега, кишащая всё ещё останками цивилизации... Чего там только не плавало...
- Я помню, - говорит Лена, - головы, головы... даже замешкавшийся слон, хватающийся хоботом за твою пальму...
- Да, да даже слон... Я уже было успокоился... Небо было чистое, как слеза! Вода - серая, мутная... Едва волнующаяся... Тяжёлая как нефть! И вот...
Я вижу, как методично вращается колёсико диктофона, наматывая мой рассказ на пленку...
- Лучше бы я этого не видел, - говорю я.
Лена молчит.
- И вот... Ковчег... ты же помнишь эту историю с Ноем! Спасительный Ковчег... История повторяется, новый виток... Но какой виток! Но какой повтор! Изумительный! Неправдоподобный... Но правда... Правда!
Я видел это вот этими зелёными, как у Иисуса глазами... Ты веришь?
- Зачем ты спрашиваешь?
- Крест!..
- Что крест?
- Сперва был немилосердный потоп... ну эти волны с мертвыми головами... Все наши усилия были сметены... козе под хвост. Как корова языком... И вот Ковчег... Никакого, правда, ни Ковчега, ни Ноя, ни тварей еще не было... Зато был крест! Веришь, это было... Ну, не то, чтобы величественно... Это было просто божественно!..
- Что?
- Крест!
Я закрываю глаза, чтобы лучше себе это представить.
- Вот смотри, - говорю я, - представь себе... Я уже не думал о каком-то спасении, сидел как обезьяна на пальме, пальцы мои по-прежнему бульдожьей хваткой удерживали меня на дереве, я как-то даже привык, сжился с образом обезьяны... у меня и мысли не мелькнуло, что я человек, и мог бы уже давно... Нет!.. Да и не до того было - я был просто зачарован этим зрелищем! Это было божественно!..
Я открываю глаза, чтобы убедиться в том, производит ли мой рассказ впечатление на Лену. Производит... Лена - коралловое ухо, вся - слух!
- Так вот - крест!.. Прямо надо мной, ну в небольшом отдалении... над едва заметно волнующейся поверхностью вод вдруг высветился крест... Уже были сумерки, небо засеивали колючие золотинки южных звёзд, темнело уже... И вдруг этот свет... И как северное сияние... Ну, ты знаешь, как тут у нас... И белые наши ночи... Ну, ты помнишь...
- Посмотри в окно, - говорит Лена, - там и сейчас...
- Да! Только у нас наше сияние салатовое, а там было... сперва бледнорозовое... как шеи фламинго, помнишь, затем более насыщенное... оно густело с каждой минутой, напитывалось красным как вызревающая малина, сперва красным таким, ярко красным, а потом малиновым, как восход, наконец просто огненно-красным, даже рыжим каким-то как зловещий огонь... (Как... вдруг пришло в голову - как волосы Тины!). Небо!.. И вода... Будто это была уже не нефть, а жаркая лава, бесконечно жаркая лава вокруг, куда ни кинь взгляд... Жарко не было, было горячо... Но вода не кипела...
И вот это насыщение красным, эта наливающаяся густота ярко-огненного усиливалась по мере того...
Казалось вся поверхность воды источала жар вулканической лавы... Но ничего не шипело... Было тихо-тихо... Тишина стояла такая, такая... Тишина стояла такая, что слышно было, как улыбается Небо. Да-да, Оно хихикало, смеялось над нами... Покашливая... "Выстроили... кхе-кхе?.. Ну, что вы выстроили свою Пирамиду, свою Вавилонию... кхе-кхе?". Бог, это Бог спрашивал нас простым чистым русским языком. Ухмыляясь и покашливая... Помню, я даже... Да, я даже разозлился на Него: не кашляй! Что-то выпало из меня - бульк! Это был единственный звук, который мне удалось расслышать. А что выпало - я не мог понять: я же был совсем гол, как сокол. Только плавки, только плавки... Голый как Адам! Потом я вспомнил, что выпало - флешка! Это была моя флешка, которую я всегда носил при себе, флешка, аккуратно вложенная в презерватив, на случай если... Вот как раз этот случай и представился. Я, помню, прежде чем снять шорты (совсем новые шорты!), вытащил её из заднего кармана и сунул в плавки - самое надежное место для хранения, когда ты в воде. Вот, видимо, она-то и булькнула. Это булькнула наша Пирамида! Копия была, конечно, в другом месте, копии были у Жоры, у Юли и Юры, у Наты... И теперь даже у тебя. Есть?
- Есть, - говорит Лена.
- А та - булькнула, - повторяю я. - Как уж я там на той пальме извивался, что ей удалось от меня избавиться - ума не приложу.
- Видимо, - предполагает Лена, - было не совсем...
- Совсем не совсем! - говорю я. - Так вот - крест... По мере того, как этот самый крест выныривал из воды...
- Как выныривал?
- Он сначала всплыл из глубин...
- Всплыл?
- Ага... Как кит. Какое-то время полежал на воде... Как человек! Вот когда ты ложишься в воде на спину, набрав в лёгкие воздуха, так и крест... Будто был живым человеком, и даже, казалось, набрался воздуха... Ага - вдохнул! Всей своей грудью... Как перед прыжком! Словно раздумывая... Мгновение лежал просто так, ничком, словно решаясь на что-то... И вдруг... Решившись-таки...
Ты бы видела! Ага... Да, это было...
Он был крупный такой, простой, крепкий, весь угловатый... У меня мелькнула мысль, что на таком вот кресте даже Иисусу было бы хорошо!..
И вот этот крепкий крест вдруг, как перышко, так легко оторвался от воды, воспарил, завис на какое-то время... Вода, стекая с него, капала, как кровь... Сперва кровавые ручейки, затем тяжёлые капли... Кап-кап... Тиннн... Огненно-красным светом было залито всё...
Но страшно не было... Было какое-то внутреннее ликование и... очарование, да, я зачарованно смотрел и смотрел, не мигая... Как на тарелку НЛО. Ты видела тарелку? Нет. Вот я так и смотрел... Покачиваясь едва-едва, чтобы можно было подумать, что он живой, крест поднимался всё выше и выше над водой... Как кровавый змей. Снизу там у него словно что-то прилипло, нечто бесформенное и чёрное, и, казалось, это прилипшее тянет его вниз... Как какой-то ненужный груз. Не давая возможности стать легче... Чтобы легче взлететь...
Я присмотрелся - это был Жора... Жора... Крест уносил с собой Жору...
А Тины не было...
Нигде.
Я давно уже не разглядывал, что там творилось вокруг меня. Меня не волновала и моя дальнейшая судьба. Я был уверен: выберусь! Не знаю, откуда была такая уверенность - ведь ни о какой помощи и речи быть не могло - куда ни посмотришь - волнующаяся лава огненной воды...
- Лава воды?
- Словно ты в жерле вулкана... И вот...
- Ну... скажешь... в жерле... В жерле я никогда...
- А я вот побывал... Не то что там жаркий ад... Жары никакой не было, но ад... настоящий ад... Некуда деться... И даже, закрыв напрочь глаза, невозможно было спрятаться от этого ада: он тут же высился в свой исполинский рост, ширился безгранично своей бесконечностью... даже с закрытыми глазами... и тотчас (я всё-таки попытался закрыть), и в то же мгновение слышался какой-то неясный шум, словно черти возились в преисподней этого ада, сперва шум, затем звон... тонкий такой - тинь, и тотчас как удар колокола - тинннн... Даже, пожалуй, вот так - тинннъъъ!.. И ещё даже тяжелее - tinnnnъъъъъ... Вот с такой безысходной твёрдостью. И чтобы не оглохнуть, пришлось открыть глаза... Ибо можно было лишиться рассудка: tinnnnъъъъъ... Мне даже вспомнилось это грозное тяжёлое "тиннн...", прозвучавшее впервые, когда я... В тот же миг мне явилась вдруг Тина... Помнишь, я рассказывал...
- Когда ты сидел на суку? - спрашивает Лена.
- Прежде чем открыть глаза, - говорю я, - мне вдруг захотелось... ты не поверишь, - схватить Тину за руку, уцепиться за неё, прильнуть, кинуться ей в ноги... ты не поверишь... просто упасть всем своим существом в её спасительное покровительство. Отдать себя всего всей ёй! Прикрыться ею! Как свинцовой дверью от радиации! Бухнуться в неё как в колодец с родниковой водой. Мое тело пронзила молниеносная судорога, и меня вдруг наполнил немой спасительный крик, восторженное ликование!.. Пришла вдруг вера в спасение... Помнишь, я рассказывал, как когда-то в Валетте...
- Явилась Тина и спасла тебя от пуль каких-то преследователей... Конечно, помню...
- Вот и сейчас!.. И как только Тина явилась, я тотчас, поверив в её спасительное всемогущество, открыл глаза...
- Зачем же?! - восклицает Лена.
Будто бы Тина и в самом деле могла меня спасти.
- И вот...
- Да-да, - говорит Лена, - конечно-конечно... Я понимаю... Прости, пожалуйста, но мне вдруг показалось...
- Вот и мне, - говорю я. - А вскоре... Мне было жаль расставаться с Тиной, я снова закрыл глаза, но никакой Тины уже не было... Пальцы вдруг соскользнули, и я чуть было не захлебнулся... Но ноги нашли опору... Слава богу сук оказался надёжным... И теперь я мог видеть... Было так тихо, что, казалось, тебе уши залили свинцом. Мне только слышалось - "Тиннньььь...". Уже по-русски...
- Что "по-русски"?
- Тиннннььь, - говорю я, - по-русски... Теперь - по-русски. Твёрдое такое, как гранит или как колокольная медь - тинннььь... "Ты мне пишешь, что колокола С намолённых за звон колоколен Обучались уменью летать..." - вот точно так и было, - говорю я, - "С намолённых за звон колоколен". Это и я вымолил себе этот спасительный звон этих обучающихся летать колоколен... Я только тем и жил теперь на этой пальме, на этом спасательном суку, только и жил тем, что открывал глаза, видел это свирепое огнедышащее чудовище и тотчас закрывал, чтобы видеть Тину, только Тину и никого кроме Тины... И она приходила... Усаживалась рядышком, чтобы согреть меня своим теплом, брала мою трясущуюся от испуга руку в свои шёлковые ладони и прижавшись своей бархатной щекой к давно не знавшей бритвы моей, щекотала мои чуткие ноздри дурманными запахами своего филигранного тела, совсем обнажённого, просто голого, голого до судорог в горле, до умопомрачения...
И я приходил в себя...
Набирался злых сил мужества, мужества и... не открывая глаз... грозил своим громадным кулаком небесам: "Не дождётесь!".
До тех пор, пока Тина сидела рядом.
Даже Бог перестал покашливать и затрясся от страха!
Потом слегка приоткрывал глаза, чтобы в прорезь век, в тонкую щёлочку снова рассматривать ад...
Крест пылал... Плыл, пылая... Теперь над водой... В воздухе, в небе уже... Собственно, уже в Космосе... Как Бог...
А Жора...
- Что Жора? - встревожено спрашивает Лена.
С Жорой в подбрюшье... Словно Жора нес этот свой крест... В вечность.
- В том-то и дело, - говорю я.
И умолкаю, сглотнув предательскую слюну своего откровения.
Теперь мы молчим. Рассматриваем друг друга так, словно видим друг друга впервые.
- Так что Жора? - снова спрашивает Лена.
- Тина, - говорю я, - Тина снова присела рядышком как только... Понимаешь? "Что, купая в пруду апельсины, Небеса опрокинули синь...". Понимаешь меня? - спрашиваю я, - "У монашеской стаи вороньей".
- Нет, - твёрдо говорит Лена.
- Да и сам я не очень, - говорю я, - но так и было. На самом деле...
Молчание.
- Тина так и сказала тогда, шепнула в моё воспалённое ухо.
- Что сказала-то? - спрашивает Лена.
- "Дистанция от мира до тебя НЕвыносимо НЕпреодолима", - декламирую я. - Как думаешь, в чём это она меня убеждала? Зачем эти "НЕ" она талдычила мне с большой буквы.
Я так и говорю - "талдычила"!
- Как так "С большой"? - спрашивает Лена.
- Ну просто больше не бывает! - злюсь я. - "Невыносимо Непреодолима", вот с какой! Между нами ведь не было никакой дистанции. Мы сидели, что называется впритирочку: Тинка - голая, совершенно нагая... Как молодая бесстыдница... Гойя с её "Обнажённой Махой" воют от зависти. Тинка - самая настоящая Ева! Я - в одних плавках... драных до ужаса... Впритирочку! Никаких дистанций! Мы просто слились кожами, обросли одной кожей! Как сиамские близнецы... Четыре ноги, четыре руки, две головы... И одна, одна только кожа! Какая уж тут к чёрту дистанция?!
Ты можешь мне объяснить?
Я умолкаю, чтобы в очередной раз испытать этот катарсис, это умопомрачение, чтобы ещё раз попытаться понять...
Ах, вот же, вот! Вот объяснение:
В разнос, в распыл, в разгул - весь белый свет,
В расход - мою мятущуюся душу,
Ответов нет, советов - тоже нет,
Есть мы без кожи - нервами наружу...
И вот эту нашу кожу, одну на двоих, вдруг сдёрнули, сдёрнули...
Содрали... Всеми нашими нервами, голыми-голыми нервами - наружу... Миру в морду! В морду!..
Ни женой. Ни сестрой. Ни прилипчивой тенью.
Я была миражом. Куражом. Наважденьем.
Не травой-муравой. Не ручьем по колени.
Голубым тростником из твоих сновидений.
Острой памятью кож. Кровотоком совместным
Перекрестием душ. И судеб перекрестьем.
- Понимаешь, - говорю я, - "Острой памятью кож...". Кож, кож... Наших сросшихся кож... Понимаешь, говорю, - "Кровотоком совместным, перекрестием душ...".
Понимаешь?..
- Рест, на...
Лена суёт мне стакан с виски.
- Ты можешь мне толком сказать, о какой дистанции она мне толкует? "Я была миражом... наважденьем... голубым тростником...". Придумала же!..
- У тебя глаза...
- Красные?! Я знаю. Я знаю, что когда злюсь, у меня не только краснеют глаза, но и... Надо же - "Куражом..."!..
- Зелёные, - говорит Лена, - пей уже...
"Кровотоком совместным"!.. Воооот!.. Вот же!..
- Хочешь петь - пей? - спрашиваю я, сделав глоток и улыбнувшись.
- Да, пей и пой! Ты, кстати, петь хоть умеешь?
Хм! Петь?! Тут надо волком выть!
- А как же говорю я, - ещё как!
И пою про то, как расцветали яблони и груши...
- Врёшь, говорит Лена, - тут-то врёшь... Ну, да ладно, Катька не заметит.
Неужели эта дистанция так уж и непреодолима, думаю я.
Ти, думаю я, как же до тебя дотянуться, откусить жирный кус, ну хоть крохотный косочек? И теперь улыбаюсь: я похож на того осла, что тянется за пучком сена, болтающегося на ниточке перед мордой.
А что похож! Похож!
Осёл!
Вот тебе - целый пук!
Перед мордой...
И дистанция ведь безысходно непреодолима.
- Идем, - говорит Тина, - не оглядывайся! Не то станешь соляным столбом.
Ты - непостижима!
"...живёшь в моей крови, а значит, продлеваешь эту жизнь...".
- Пой, пой, - говорит Лена, продолжай. Мне нравится. "Про степного сизого орла".
- И вот Жора, - говорю я, - вывалился... Убиться можно!..
- Как так вывалился? - спрашивает Лена.
- А, - говорю я, - ну их... Надоели! Давай лучше...
- Кто надоел-то?
- Давай лучше досмотрим... Ну помнишь? Чем там всё кончилось?