Рассуждая так, я и сам не заметил, как мы обогнули особнячок - и неожиданно оказались на лужайке, куда выходило окно моей гостиной. Тут Игорь, всё это время как-то загадочно, молча улыбавшийся, вдруг оживился - и, чуть не вручную повернув мою неловкую, тугодумную голову в нужную сторону (я, жалкий горожанин, всё никак не мог оторвать глаз от неправдоподобно плоского кругляша закатного солнца, медленно уходящего за дальний лес), заставил меня взглянуть "вон туда-а-а, туда-туда!" - то есть на шеренгу голубоватых туй, из-за которых выглядывало что-то вроде круглого персикового павильона со стеклянной сферической крышей. Игорь считал, что я непременно должен осмотреть это удивительное строение, настоящий шедевр современного русского зодчества. Туда-то мы и направились по окаймившей лужайку розовой дорожке, - причём я осторожно предположил, что шедевральное здание - его, Игоря, домик. Оказалось, нет - министр пристроился совсем в другом уголку территории, близ дубовой рощи. Впрочем, туда мы в конце концов тоже добрались - после того, как я вдоволь (и, признаться, не совсем искренне) повосхищался изысканной персиковой постройкой так и невыясненного назначения. Жилище Игоря - нечто вроде стилизованной китайской пагоды - понравилось мне куда больше, о чём я не удержался ему сообщить - на что Кострецкий добродушно-укоризненно покачал головой, как бы говоря: "Что ж, у каждого свои причуды, но я всё-таки прав".
Меж тем матово-красный солнечный диск, так поразивший меня несколько минут назад, окончательно скрылся за чёрной зазубренной кромкой, оставив по себе несколько зловеще-лиловых хлопьев, тускнеющих с каждой секундой. Мой неугомонный поводырь, упорно не хотевший "домой" и "спатиньки" - ну точь-в-точь резвое дитё в первый день школьных каникул! - предложил прогуляться вниз к озеру по его любимой дубовой аллее, которая, по его словам, становится особенно хороша в такую вот послезакатную пору.
Естественно, я согласился.
Упомянутая аллея начиналась как раз за Игоревой пагодой, - и, едва мы вступили в этот неширокий зелёный коридор, как меня охватило странное тревожное чувство, неизвестно чем вызванное - то ли царящим здесь сумраком, то ли острым запахом зелени и сырости. Силясь хоть немного прибодриться, я с преувеличенной готовностью принялся разглядывать прячущуюся меж деревьев маленькую деталь интерьера - очень ладненькую скамейку-качели на металлических цепях, под пластиковым навесиком. Личная разработка И.И. Кострецкого, художника и дизайнера. Этих скамеечек здесь несколько, сказал он, так что я могу не беспокоиться, что за время прогулки у меня устанут ноги.
Впрочем, думать об этом было рановато - аллея уходила резко вниз, и ноги по ней шли точно сами. Здесь и впрямь было очень красиво, загадочно, как в сказке, и немного зловеще. Вдали смутно отблёскивало что-то, что было, по-видимому, обещанным озером. По мере того, как мы приближались к нему, всё больше смеркалось - и в аллее становилось жутко; уже отзвучивал неясной угрозой шорох вековых деревьев, и мне вдруг пришло в голову, что здесь, пожалуй, очень опасное место для Правительственной Дачи: злоумышленнику не составит труда затаиться в густой зелени.
Этой-то удивительной в своей тонкости мыслью я и решил поделиться со своим обаятельным спутником. Тот обеспокоенно повернулся ко мне всем лицом, чуть светящимся в полутьме, и очень серьёзно спросил:
- Вы чего-то боитесь?
Не за себя, не за себя, поспешил пояснить я, испугавшись, что министр может оскорбиться моим недоверием; но ведь здесь Правительственная Дача, и не дай Бог кто-нибудь отважится на покушение…
- На кого? - спросил Игорь. - На меня?
Он произнёс это непередаваемым тоном, в котором было много чего: и презрение, и язвительность, и неподдельное изумление, и угроза. Больше он ничего не сказал, - но на меня вдруг дохнуло зловещей силой, что заключал в себе этот изящный ферт, и я в растерянности замолчал. И впрямь, было предельно ясно, что никто в более-менее здравом уме покушаться на Игоря Кострецкого не станет, - а, если б какому-нибудь идиоту и стукнула в голову подобная идея, министру стало бы об этом известно куда раньше, чем тот сам бы её осознал. Мне бы на этом успокоиться и сменить тему, но я, старый дурак, как всякий новичок, принялся "обставляться" (жаргон моей юности):
- Нет, я хочу сказать… всё-таки наш Бессмертный Лидер, Александр Гнездозор… не опасно ли…
В следующий миг я весь покрылся холодным потом, осознав, что ляпнул чудовищную глупость, из последствий которой мне, возможно, уже не выкарабкаться. Это было тем страшнее, что Игорь зловеще молчал, как бы предоставляя мне самостоятельно понять всю крамолу сказанного.
Несколько шагов мы сделали в полном молчании, руки за спину, по уже совсем тёмной, зловеще шепчущей аллее, ведущей, казалось, в никуда, - и мысль моя лихорадочно металась, ища опоры; наконец, мне показалось, что я нащупал спасительную ниточку, в которую тут же вцепился с отчаянием утопающего:
- Я хочу сказать… конечно, наш президент бессмертен, я и сам не сомневаюсь в его божественном происхождении, но ведь даже Христа убили, стоит ли рисковать?!
Сказав так, я почувствовал, что совершенно обессилел, что уже не соображаю, что несу, - и что, если Игорь сию же секунду не придёт мне на помощь, я рухну замертво прямо здесь, без всякой кострециллы.
То была страшная секунда. К счастью, Игорь не счёл больше нужным подвергать меня нравственной пытке, - и в следующий миг я почти с эйфорическим облегчением услышал его фирменный короткий смешок, равный в эту секунду помилованию.
- Я ценю вашу бдительность, поверьте, - со вздохом заговорил он, и мой локоть вновь ощутил его ласковую, но крепкую хватку. - Но не бойтесь за господина президента. Его нельзя убить, это я вам заявляю со всей ответственностью как министр государственной безопасности. Вы вспомнили Христа… - он хмыкнул, - это очень тонкая параллель и делает вам честь, но, видите ли… тот, в сравнении с нашим Александром Васильичем, всё-таки, похоже, обладал куда большими возможностями… в частности, у него была свобода выбора, чего у нашего Лидера, увы, увы…
Мы остановились; ещё несколько секунд он странно, пристально, испытующе смотрел мне в глаза - покуда, наконец, ему не показалось, что с меня достаточно, и мы не двинулись дальше - медленно-медленно, ибо мои ноги отчего-то стали свинцовыми, даром что дорога по-прежнему шла под гору.
- Вы, я вижу, не понимаете меня? - спросил он вдруг, и меня вновь бросило в пот. Я готов был откусить себе язык за то, что вообще начал эту тему. Как бы он не расчухал, промелькнуло у меня в голове, что в эту минуту опасность, исходящая от него, кажется мне куда более реальной и пугающей, чем притаившийся в листве гипотетический убийца.
Кое-как я, однако, промямлил, что у меня, мол, и нет нужды в понимании - я верю ему на слово.
- Напрасно, - серьёзно ответил он. - Я ведь ещё не предоставил вам никаких доказательств. Мой вам маленький дружеский совет: никогда не доверяйте никому безоговорочно. Слова - пыль.
Ещё несколько шагов - рука об руку, в тяжёлом молчании, героически преодолевая ставшую адски трудной дорогу. Не поручусь, что я не кряхтел. Когда мы поравнялись с очередной спрятавшейся в зелени качливой скамейкой, Игорь сказал:
- Присядем.
Я повиновался, и мы пристроились рядышком на скамье - как оказалось, очень удобной; маленький мягкий диванчик был, очевидно, обит водоотталкивающей тканью, ибо ладонь моя при касании не ощутила ни малейшей сырости. Игорь вальяжно положил руку на спинку сиденья - и принялся мерно раскачивать скамейку, тут же ответившую ему уютным старомодным скрипом.
- То, что я вам сейчас расскажу, мой дорогой Анатолий Витальевич, - вкрадчиво начал он, - я рассказывать ни в коем случае не должен. Это закрытая, сугубо секретная информация. Разглашая её, я совершаю непростительное должностное преступление. Но мне так дорог ваш душевный покой, что ради него я готов даже преступить закон. Хотя я уверен, что могу рассчитывать на ваше молчание, не так ли?..
Он выразительно глянул на меня, в сумраке его взгляд казался особенно зловещим, и я, сдерживая нервную дрожь, кивнул. Чего он пристал ко мне, в отчаянии думал я, разве я требовал от него каких-то откровений?..
- Вот признайтесь, - продолжал он, - когда я сказал, что господина Гнездозора нельзя убить, вам в голову наверняка закрался вопрос, который вы, видимо, постеснялись задать в силу присущего вам такта. А между тем вопрос этот более чем логичен. Ну, не стесняйтесь, спрашивайте - здесь никого, кроме нас двоих, нет!
Он задорно улыбнулся, сверкнув во тьме белыми ровными зубами, но у меня не нашлось моральных сил ответить ему тем же.
- Боитесь? - хмыкнул он. - Ну, ничего, я думаю, со временем вы поймёте, что меня вам нечего бояться. Я ваш искренний друг. Но, раз уж вы так любите осторожничать, я с вашего позволения, сам задам себе этот вопрос. Можно?
Он так провоцирующе смотрел на меня, что я, хошь-не-хошь, а вынужден был утвердительно кивнуть головой.
- Вот и славно, - оживился министр безопасности. - Итак, вопрос должен звучать примерно так: "А что, кто-нибудь пробовал?"
Я похолодел, вдруг осознав, что несколько минут назад нечто подобное и впрямь чуть не слетело у меня с языка. А Игорь Кострецкий меж тем продолжал:
- Отвечаю. Пробовали, и неоднократно.
Глупо, конечно, но после этих слов я с трудом удержал вздох облегчения. Я почему-то решил, что он собирается рассказать мне о том, что и так прекрасно известно любому россиянину старше тридцати, - о том, как малахольного чудака Сашу Гнездозора на радость телезрителям травили вирусами, поганками и ядохимикатами. Я даже разулыбался при мысли, что самого-то Игорька в те далёкие годы наверняка больше интересовали девчата и их занимательные прелести, чем все покушения, убийства и государственные тайны, вместе взятые. Увы, я, как всегда, поторопился с выводами, - что секундой позже и дал мне понять Кострецкий в свойственной ему ненавязчивой манере:
- Естественно, я не собираюсь углубляться в затхлые подробности вашей затхлой "прошлой эры", - жёстко проговорил он, употребив полуофициальное выражение на властительном жаргоне, - и я вдруг особенно остро почувствовал свои годы, а также то, что тема разговора, похоже, и впрямь очень серьёзна, раз Кострецкий позволил себе такую вопиющую грубость. - Они меня не касаются. То, что я хочу рассказать, относится именно к президенту Гнездозору - Бессмертному Лидеру. Ещё раз напоминаю, что сведения эти строго секретные и разглашению не подлежат. Вы согласны выслушать их на этих условиях?..
Несмотря на вполне естественное любопытство, которое ему, чертяке, всё-таки удалось во мне вызвать, я предпочел бы - будь моя воля - ответить отрицательно. Я вообще, если честно, не любитель чужих тайн, а что уж там говорить о государственных. Но спасительный инстинкт подсказывал мне, что любые необдуманные слова, даже нецензурная брань в адрес Бессмертного Лидера обойдутся мне сейчас куда дешевле, чем подобное несоответствие ожиданиям всесильного министра, которому, на моё горе, ни с того, ни с сего приспичило поделиться со мной наболевшим.
Поэтому я торжественно и скромно кивнул головой - и чинно ответил выплывшей невесть откуда (скорее всего, из какого-то потрёпанного, забытого в детской тома) старинной формулой:
- Клянусь, вы никогда не пожалеете об оказанном мне доверии.
- Я в этом и не сомневаюсь, - серьёзно ответил Игорь. Затем он откашлялся, поощрительно сжал моё запястье - и, интимно склонившись к самому уху, ласково заговорил туда почему-то с лёгким прононсом:
- Итак, мой дорогой, первое покушение на Гнездозора относится к самому началу его правления, а, если конкретно, к 2032-му году…
Он сделал небольшую паузу, как бы давая мне возможность самому вспомнить этот роковой год.
И я, конечно, его вспомнил - недаром же накануне так славно потрудился, ковыряясь в Сети. То было время, когда никто ещё не подозревал, что Бессмертный Лидер станет бессменным - государственный переворот смутно маячит где-то впереди, демократия торжествует, Александр Гнездозор - всего-навсего временный народный избранник, отличающийся от своих предшественников разве что очень хорошим иммунитетом. Золотой период, подумал я - и тут же сам испугался собственных мыслей. К счастью, Игорь в это время смотрел не на меня, а куда-то вверх, чуть вправо, где, если верить некоему (некогда модному, но теперь уже слегка устаревшему) направлению психотерапии, скапливаются у человека воспоминания о пережитом.
- Само по себе оно не представляет особого интереса - стандартная "заказуха" вроде тех, что были так популярны в ваше время. (Впоследствии мы их изжили). Снайпер стрелял с крыши Большого, когда президент выходил из автомобиля. Это был настоящий профессионал. (Он не ушёл от нас. Да и Бог с ним.) Всё случилось моментально: президент упал и раздался выстрел. Пуля оказалась быстрее звука - так решил я в тот миг. Но Александр был жив. Впоследствии он рассказал, что, едва вылез из машины, как тело напрочь перестало ему повиноваться - и он рухнул, испытав мгновенный ужас, что разбит параличом или ещё какой-нибудь гадостью в этом роде. Секунду спустя после выстрела ощущения, однако, вернулись к нему полностью. Мой врач, осмотрев его, не нашёл никаких органических нарушений. Поразительно, но вывод мог быть только один - всё тот же механизм, то же неизученное "нечто", что заставляет его организм перерабатывать смертельные яды и убивать вирусы, спасло его и на сей раз, уловив сигнал опасности! Он сам был потрясён! До того, как он стал главой государства, никто, как вы сами понимаете, на него не покушался, и теперь эта реакция собственного тела стала для него очередным открытием!..
Игорь чуть отстранился, переводя дух, и торжествующе уставился на меня. А я и впрямь был под впечатлением. В этот миг врач целиком и полностью победил во мне гражданина: всё, что он рассказывал, было мне как медику крайне интересно. То, что организм Гнездозора способен реагировать подобным образом не только на внутренние, но и на внешние факторы, говорило, на мой взгляд, только об одном: это его удивительное свойство имеет не физиологическую, но психосоматическую природу. Я с нетерпением ждал продолжения.
- Итак, то был первый раз, - резюмировал Игорь. - Второй произошёл при куда более оригинальных и, я бы сказал, щекотливых обстоятельствах. Ещё раз напоминаю вам о строжайшей секретности.
Я нетерпеливо подтвердил. Игорь хмыкнул, видимо, поняв, что поймал меня на удочку.
- В 2037 году, - продолжал он, - убийцы действовали куда хитрее. Там - когда мы, хоть и постфактум, потянули за ниточку, - оказался целый заговор. Действительно заговор, я не преувеличиваю. Не спрашивайте, кто это был и как они это провернули, - оно не стоит связного рассказа, поверьте. Всех этих людей уже нет в живых. Действовать же они решили, и вот это уже куда интереснее, через тогдашнюю любовницу Александра - его многолетнюю пассию, к которой он, надо сказать, был весьма пылко привязан. Это была очень красивая и сексуальная эстрадная певица, имени которой не назову - оно не заслуживает увековечивания даже в отдельно взятой человеческой памяти. Скажу лишь, что она примкнула к заговорщикам с удивившим даже меня энтузиазмом - думаю, не столько из подлости и злобы, сколько из дурно понятого романтизма и чисто дамского желания сыграть значимую роль в истории. Что ж, в какой-то мере ей это удалось…
Он опять интенсивно закачал скамью, - я, мучимый желанием слушать дальше, не мешал ему, а принялся качать синхронно (полубессознательный психотерапевтический прием). Несколько секунд мы буйно раскачивались, я думаю, в ритме моего сердца. Наконец он заговорил снова:
- Я уверен, что не ошибаюсь в "романтической" оценке мотивов бедняжки, - потому что способ убийства она выбрала тоже более чем романтический. Я вообще-то не поклонник старого кино, но мои искусствоведы упомянули в позднейшем докладе, что якобы подобное фигурировало в одной из популярных лент вашего времени - там красивая и наглая девушка приканчивает своего любовника страшенным тесаком во время акта любви…
- "Основной инстинкт"! - вырвалось у меня. Этот фильм и впрямь был очень популярен когда-то; я, правда, не очень любил его, так как главная героиня и внешне и повадками сильно напоминала мою первую жену Ольгу - и вдобавок по сюжету тоже была психологом, чего я с некоторых пор в женщинах не выношу.
- Во-во-во, точно, - оживился Кострецкий. - Итак, в день, намеченный заговорщиками для убийства тирана - а он, кстати, пришёлся на самое начало каникул, - она ухитрилась пронести на территорию здоровенный тесак, для резки хлеба, что ли. (На её счастье, в моду тогда опять вошли большие сумки). Никто её не проверял - она входила в ближний круг, чертовка. Ей даже меня удалось обвести вокруг пальца - случай уникальный. Что уж говорить о Саше. Но не о его организме. Ибо в тот вечер случилось кое-что странное. Они, как обычно, легли в постель - мерзавка успела заранее подложить нож под подушку, чтобы в нужный момент, когда президент потеряет контроль, выхватить его и нанести удар. Однако, к её досаде, нужный момент так и не наступил! Ибо её любовник (а он, как мне известно из достоверных источников, невероятно могуч в амурных делах!) внезапно ощутил досадную слабость! Проще говоря (я могу пошептаться с вами, как мужчина с мужчиной?), к каким бы изощрённейшим ухищрениям эта весьма опытная тварь не прибегала, плоть его оставалась досаднейше вялой и равнодушной!!!
Будь на его месте любой другой, ей, думаю, всё же удалось бы довести задуманное до конца, - ибо в подобных случаях почти все мы падаем духом и удручённо отворачиваемся к стенке, чтобы пережить унижение в гордом одиночестве. Я, к примеру, веду себя именно так, хе-хе. Но надо знать Александра Васильевича. Это человек абсолютно без комплексов в интимных делах. И то понятно - своё величие он доказал уже иным способом. Короче, он ничуть не расстроился, а, наоборот, начал резвиться и шутить с бедняжкой, - чем, как вы понимаете, сильно мешал ей привести страшный план в исполнение. Потом ему пришло в голову, что, раз свидание всё равно не удалось, стоит использовать сэкономленную энергию для работы - всякий уважающий себя тиран просто обязан оставить потомству обширный философский труд, и наш Лидер - не исключение, даром что читать его труды будут не потомки, а современники. Одним словом, он, недолго думая, вытащил девушку из нагретой постели и, невзирая на её жалобные протесты, заставил одеться, - после чего они вместе покинули спальню, которую он, человек аккуратный и по-своему стыдливый, запер за собою на ключ. Спустя час-другой кастелянша, у которой, как водится, есть дубликаты ко всем дверям, пришла сменить бельё, обнаружила под подушкой нож - и, естественно, задалась сакраментальным вопросом: "Что это такое?!" (Все мои люди соображают очень быстро). Дальнейшие события развивались мгновенно, и, я полагаю, не стоят связного рассказа. Но девушек я с тех пор подбираю Александру сам…