Я, старый пенёк, замялся с ответом. Вообще-то я не очень жалую современную попсу. Больше люблю классику или, на худой конец, ненавязчивый русский рок времён моей молодости. Но аудио иногда включаю - нельзя же совсем отставать от жизни. И, соответственно, время от времени слышу эту гнусавую свистульку Ди, которую сейчас где только не крутят. Что и немудрено, учитывая, что она, как говорят - сержант ИБР. Может быть, именно потому я поначалу слегка брезговал ею. Плюс туповатые текстовки и довольно вульгарные мотивчики её сладеньких песенок. Ни одну из них она обычно не успевала довести до конца - эфирное время, как известно, очень дорого, и ведущий врывался со своей счастливой бредятиной в самый разгар необязательного куплета. Но однажды он то ли заснул, то ли что, в общем, песня не прервалась, как обычно, а свободно текла всё дальше и дальше, - и я, наконец, услышал то, что таилось в её финале, ну просто ах. Истоптанная тропинка простенькой мелодии, которую я привык считать надёжнее заламинированного шоссе, оказывается, с каждым шагом утончалась, становилась всё неприметнее, зарастала буйной зеленью звуков, - чтобы, наконец, окончательно потеряться в диких джазовых джунглях, сквозь которые счастливый, ошарашенный, завороженный слушатель с наслаждением продирался добрых три минуты, не меньше.
Я был потрясен. Впервые понял я, зачем люди, у которых есть аудио, тратят бешеные деньги на покупку лицензионных файлов. В общем, альбом я и вправду скачал, чтобы иногда, под настроение, слушать в ванной. И как только об этом пронюхали ибээровцы?!
Покуда я кряхтел да мямлил, подыскивая такие выражения, чтобы и мысль моя была ясна и современно звучало (не хотелось ударить носом в грязь перед этими натасканными, изощрёнными словоблудами!), мимо пронеслось несколько верстовых столбов с яркими огоньками на табло. Прочесть их я, естественно, не успел, - а дальше уже можно было расслабиться, я понял это из того, что меня, наконец, перестали смущать продвинутыми разговорами об искусстве, зато левый, золотисто-бежевый, подбадривающе подмигнул - и обратил мое внимание на красоту заоконных видов.
Те и впрямь были весьма впечатляющи. Сейчас, например, мы ехали меж двумя плотными рядами могучих голубых елей - как на подбор, высоких, махровых и разлапистых. Мощно и торжественно, как раз в моем вкусе. Я с досадой подумал о том, как наслаждался бы сейчас дивным пейзажем, если бы очутился здесь не в качестве эдакого заложника вежливости, а по своей воле (впрочем, по своей воле я бы сюда нипочем не попал!), если б не зундел сзади над ухом Игорь Кострецкий, с присущим ему тончайшим юмором и знанием дела излагая историю происхождения этой редкостной рощи, однородной по составу, то есть сплошь состоящей из одного-единственного растения - генетически модифицированной скороростки, высаженной здесь не далее как десять лет назад исключительно в видах строительства Правительственной Дачи. На этом месте я, уж извините, отключился. Впал в транс, как говорят в моем кругу, а попросту - задумался, ушел глубоко в себя, потеряв нить повествования - и даже не заботясь о том, чтобы в нужных местах кивать головой и угукать, изображая вежливую заинтересованность.
Льщу себя надеждой, что мои собеседники великодушно простили мне это за возрастом и тем, что я - порождение иного режима. Что поделаешь - в те печальные времена, когда я постигал жизнь, этикет не входил, как ныне, базовым предметом в программу средней школы.
О чём же я думал?.. Да всё о том же. Сознавая, какая мне выпала незаслуженно великая честь, я всё же ловил себя на том, что, будь у меня возможность, с удовольствием рванул бы из уютного авто прямо на ходу. Казалось бы, ну чего бояться в моём-то возрасте? - а мне, однако ж, было весьма и весьма не по себе. И дело тут было вовсе не в пугающем и грозном образе хозяина Дачи, богоподобного властителя - в конце концов, я застал ещё (и прекрасно помнил!) то дивное время, когда Саша Г. был всего-навсего полукомедийной, средней руки телезвездой, жрущей ложками поганки и радостно причмокивающей в камеру.
Нет, куда сильнее нервировал меня реальный Александр Гнездозор, Гнездозор-человек.
Конечно, довольно трудно, да и неэтично давать людям какие-либо заочные характеристики. Но, говоря откровенно, он всегда казался мне личностью довольно мутной. Не знаю, как объяснить… Вроде бы он хорошо и умно рассуждал, грамотно строил фразы - и вообще производил впечатление серьёзного и надёжного политика, что вроде бы подтверждалось и на деле. Но я всякий раз не мог отделаться от ощущения, что он, как бы это сказать… не до конца отдаётся происходящему, что большая часть его осьминожьего сознания неспешно шевелит щупальцами где-то в тёмных, недоступных простому человеческому восприятию глубинах, - и, в общем, в каком-то смысле он просто ИЗОБРАЖАЕТ президента, бессмертного лидера, себя самого. Не знаю, чем порождалось это чувство, но было оно крайне неприятным - до того неприятным, что в конце концов я попросту перестал смотреть новости и на том успокоился. Но теперь нельзя было нажать на кнопку "выкл" - и я, несмотря на разгар июля, знобко поёживался, думая о предстоящей встрече.
Игорь Кострецкий - при всём, что я знал о нём - казался мне куда симпатичнее. Вот он-то был рационален до мозга костей - и этой рациональности хотелось довериться. Я скажу сейчас, наверное, странную вещь: реши он даже казнить меня, мне было бы, пожалуй, куда легче принять смерть именно от его руки, чем от кого-нибудь из своих знакомых или коллег. По крайней мере я бы сознавал в последний момент, что кончина моя не случайна, чем-то обоснована - и полезна для государства. Вообще я всё больше чувствовал к Игорю слегка парадоксальную приязнь (она почти не умалялась даже его нескончаемой, праздной трескотнёй, утомившей меня уже чуть не до головной боли). Уже за одно его великолепное чувство юмора я готов был простить ему страшный террор и тысячи за милую душу погубленных жизней.
Мне вдруг захотелось сказать Игорю что-нибудь тёплое, душевное - ну, хотя бы и о семенах скороростки, - и я обернулся. Однако тут же подавился приготовленной фразой, увидев, как тот весело стучит в стекло здоровущим бриллиантом своего дизайнерского перстня, словно приглашая взглянуть на изменившиеся декорации. Мы прибыли.
Машина въехала на небольшую прямоугольную площадку, окаймлённую игривыми туями, от которых, казалось, с презрением отпрянул суровый и ревнивый ельник, - и едва я успел побороть одолевшую меня нервную дрожь, как мы плавно припарковались у массивных узорчатых чугунных ворот, напомнивших мне лестничные перила в жилых зданиях эпохи середины прошлого века.
К моему удивлению, нас всех без единого слова пропустили вовнутрь, не спросив у меня ни персональной нанокарты (которую я предусмотрительно захватил с собой), ни завалященькой медкнижки - и даже не пошерудив по моему телу сверкающими, немного старомодными металллоискателями, которые свисали с вахтёрских поясов наподобие большущих ключей. По всему было видно - Кострецкому доверяют здесь безоговорочно.
Я думал, что сразу предстану перед главой государства - и, естественно, нервничал. Оказалось, зря. Предусмотрительный Кострецкий нарочно поторопился с приездом, чтобы дать мне время освоиться, - официальное же начало Каникул датировалось завтрашним числом. Всё это Игорь сообщил мне, ведя к "гостевому домику" - моему будущему обиталищу. Путь к нему пролегал меж густых, высоких зарослей цветущих роз, и я одновременно любовался ими и недоумевал - что же в них так меня смущает, пока Игорь не объяснил мне, что здешние садовники используют только непахнущие сорта - "иначе мы бы тут с вами давно одурели". И впрямь, розы - всех сортов, мастей и размеров - произрастали на Даче в каком-то диком количестве; впоследствии я узнал (опять-таки от Игоря), что таково было личное указание президента Гнездозора, страстного цветовода.
Симпатичный бежевый особнячок, двухэтажный, с тремя белыми круглыми колоннами по фасаду выглядел очень гостеприимно. Не дав мне как следует оглядеться в просторном холле ("позже, позже"), Игорь сразу провёл меня наверх - в роскошный многокомнатный "номер-люкс", где всё, от цветовой гаммы обоев до режима кондиционера, было как нарочно приготовлено для меня. Я первым делом облегчил душу, убедившись в наличии отапливаемого санузла - старый, сугубо городской человек, я, признаться, до ужаса боюсь всяких там загородных прелестей, щелястых "удобств" во дворе, биотуалетов и проч. К счастью, Александр Гнездозор явно не был поклонником сельской простоты. Туалет и ванная, щеголявшие новейшей отечественной сантехникой, были отделаны в замысловатом, кичевом, старинном даже для меня, старика, стиле: над огромной каменной раковиной красовалось столь же огромное зеркало в массивной медной раме, сплошь украшенной замысловатыми завитушками, а в мраморные стены то там, то здесь были вмонтированы гипсовые изразцы с изображением фривольных сценок из жизни хорошеньких, пухленьких ангелят или амурчиков. Пошлятина. Впрочем, я благоразумно решил не делиться с Кострецким своими эстетическими соображениями.
Прочие помещения в моей новой "квартире", по которым хлопотливый Игорь, не откладывая, устроил мне беглую экскурсию, - спальня, гостиная, кабинет и тд., - оказались не в пример проще и, я бы сказал, уютнее. Здесь царил добротный английский стиль, какой я с удовольствием завёл бы и у себя дома, если б только позволяли средства: антикварная мебель, неброский ковролин, старомодные, но очень приятные светильники-бра - и прочее в этом духе. Вот только, признаться, не привык я к таким бескрайним просторам - и теперь подумывал про себя (обижать заботливого министра, пожалуй, не стоило!), что для полного счастья мне по горлышко хватило бы одной гостиной - большой квадратной комнаты в багровых тонах, где имелся отменный велюровый диван (для отдыха) и ещё более отменный, красного дерева, стол (для работы).
Уже вполне самостоятельно обогнув его, я подошёл к окну, с силой потянул витой шёлковый шнур, отдёргивая тяжёлые бархатные шторы, - и мне открылся умопомрачительный вид: широкая изумрудная лужайка, с двух сторон окаймлённая ровными рядами серозелёных туй.
Чуть дальше виднелась мощёная розовым кирпичом дорожка, а за ней - прелестный миниатюрный "готический" замок - с воротцами, башенками и продолговатыми окнами, будто детской рукой составленный из крупного серого камня. Я почему-то сразу решил, что это домик Хозяина - и, когда осторожно высказал своё предположение Игорю, тот разразился привычно-пышными восточными комплиментами по поводу моей проницательности.
На подоконнике лежал изящный, белый с золотом бинокль. Внешне он ничем не отличался от обычного театрального - но, глянув в него и покрутив колёсико, я с ужасом увидел не только мелкие трещины в камне, но и мох, и растеньица, и каких-то гнусных многоногих насекомых в них - и с ужасом и даже некоторой брезгливостью вернул вещицу на место, предоставив ей быть тем, чем она, видимо, и была - элегантным, очень во вкусе Кострецкого, элементом декора.
Симпатичный седой, с густыми белыми бакенбардами слуга (или как его там ещё назвать, метрдотель?..) принёс ужин - несколько больших фарфоровых посудин на "гжелевском" подносе. Тут-то деликатный Игорь и откланялся, сославшись на некие "мелкие, но противные организационные проблемы", которые ему якобы срочно надо было решить.
Я оценил такт министра безопасности, уже откуда-то знавшего, что я предпочитаю ужинать в одиночестве. Гадать, как именно он об этом прознал, мне не хотелось. Я сильно подозревал, что это не единственная (и далеко не самая интимная) моя привычка, о которой ему известно, - и должен заметить, что невовремя прихлынувшие мысли на этот счёт едва не погубили мой и без того жалкий аппетит.
Всё же я съел принесённое, однако вкуса почти не ощутил - так сильно было моё волнение и любопытство. Стыдливо прикрыв грязную посуду полотняной салфеткой (интуиция подсказывала мне, что мыть её за собой ни в коем случае не следует!), я встал, чтобы продолжить исследование загадочных недр своего жилища, - теперь, когда Игорь не дышал мне в затылок, я был не прочь разглядеть его подробнее.
Так называемая "столовая" - смахивающее на операционную продолговатое помещение с длинным дубовым столом, из-за которого через строго равные промежутки торчали высокие, чуть выгнутые спинки аскетичных стульев, - пробудила во мне привитую советским детством классовую неприязнь, и я пообещал себе, что часто бывать здесь не стану - разве что мои высокие друзья нагрянут ко мне в гости. Уютная, в зеленых тонах, спальня заслуживала большего внимания. Меня, правда, слегка позабавили размеры королевского ложа, - но ведь я и дома всегда сплю на разложенной тахте: люблю, старый грешник, чтобы было где раскинуть конечности.
Присев на кровать и слегка попрыгав на ней, чтобы испытать её упругость (на новом месте приснись жених невесте!), я покинул спальню - и двинулся дальше, в рабочий кабинет.
Там было тоже очень славно и пахло деревом. В торце располагался вполне натуральный камин (сейчас он, правда, ввиду июля бездействовал), а на крепком письменном столе с множеством выдвижных ящичков - детская мечта! - стоял ноутбук самой модной марки. (Ещё в Москве Игорь предупредил, что все условия для работы будут мне предоставлены - "только, пожалуйста, не устанавливайте там "телефона доверия", - оговорился он, - это было бы не очень тактично по отношению к хозяину Дачи". Подобная просьба, весьма недвусмысленно выдавшая его мнение о моём воспитании, не на шутку покоробила меня. Впрочем, я очень миролюбиво ответил, что буду только рад отдохнуть от чужих проблем и в кои-то веки заняться чем-нибудь для души - скажем, вкусненькими научными статьями, алчно требующими завершения).
На стену упал закатный луч, окрасив её фрагмент оранжевым, - оказывается, был уже глубокий вечер, и я ощутил ту особую смутную тревогу, что частенько охватывает чувствительного горожанина в неуютной близости природы - чуждой ему стихии. Поёжившись, я включил ноутбук, но даже его мерный гул не избавил меня от ощущения тоскливого одиночества. Покрутившись немного на мягком офисном стуле и бессмысленно поглазев на экран, где, надо же, даже заставка рабочего стола была мне знакома - заснеженный зимний лес, - я решил сойти вниз и разыскать Игоря, который, хоть, наверное, и был очень занят, однако, возможно, из выработанной годами вежливости не отказал бы в компании пожилому, интеллигентному, страдающему от неприкаянности гостю.
Спускаясь, я вновь подивился тому, что и поначалу не ускользнуло от моего внимания - украшающей помпезную мраморную лестницу коллекции замечательной реалистической живописи конца прошлого века. Собрать её придворным искусствоведам стоило, наверное, немалых хлопот - многие из этих работ я узнал, во времена моей молодости они были рассованы по частным собраниям и встретить их можно было только в каталогах, где я, собственно, их и видел. У Бессмертного Лидера, если судить по этой подборке, был довольно консервативный, но тонкий и изысканный вкус.
К моей радости, которую я изо всех сил постарался не выказывать слишком бурно, Кострецкий, каким-то чудом успевший уладить все свои дела с персоналом, уже сам явился по мою душу. Я застал его на террасе сосредоточенно глядящим в крохотный звукофон, который он, увидев меня, тут же спрятал и радостно замахал рукой - оказывается, он звонил мне в номер, спросить: не хочу ли я осмотреть окрестности?.. Конечно, я хотел. Игорь бодро заметил, что он в этом и не сомневался.
Он уже успел сменить свой строгий серый городской костюм на более дачный - летний, светло-бежевый, с распахнутым воротничком. На моё стыдливое бормотание - мне-то, пню замшелому, и в голову не пришло переодеться с дороги - Игорь, однако, замахал руками и принялся уверять, что самое лучшее для меня сейчас - это расслабиться. Официальный этикет на Даче не имеет хождения, по давней традиции здешние гости разгуливают в чём попало (некоторые даже специально свозят сюда вышедшие из моды вещи!), а сам Бессмертный Лидер, тоже в каком-то смысле гость из прошлого, вообще терпеть не может никаких переодеваний - и, как правило, все четырнадцать отпускных дней носит один и тот же застиранный тельник либо майку - в зависимости от погоды.
- Это только один я такой… маньяк, - смеясь, добавил он, осторожно, как бы жену на сносях, беря меня под локоток - и сводя с каменных ступеней невысокой террасы на мощёную розовым кирпичом дорожку. - Невротическая забота о внешности. Возьмёте меня в пациенты, а, Анатолий Витальевич?..
Старательно громоздя фразу на фразу, я, хоть и коряво, но всё-таки ответил, что, мол, на сей раз, пожалуй, нарушу клятву Гиппократа - уж больно обидно мне лишаться удовольствия лицезреть столь редкостную элегантность. Похоже, я не ударил лицом в грязь - моё остроумие было тут же должным образом оценено. Расхохотавшись, министр безопасности погрозил мне наманикюренным пальцем - и заметил, что, мол, коль скоро я "манкирую" своими обязанностями врача, он, пожалуй, пристроит меня на дипломатическую службу.
Меж тем в моих словах почти не было комплимента. Я и впрямь любовался им, впервые имея случай наблюдать его так близко, да ещё вне привычного официоза. Он был чертовски хорош. Я всем телом ощущал сквозившую в каждом его движении вкрадчивую кошачью грациозную силу. От него исходил дорогой, но казавшийся почти естественным аромат древесной свежести. В маленьких, аккуратных ушных мочках посвёркивали крохотные бриллиантики. Ворот романтически распахнутой рубашки открывал по моде безволосую грудь (мне-то что, даже если он её и бреет?!), на которой блестел, подчёркивая ровный матовый загар, трогательный золотой крестик на цепочке. В русых, чуть растрёпанных волосах - ни сединки. Блаженные сорок пять. Мальчишка, по нынешним-то меркам.
Украдкой скашивая глаза, я с жадным интересом разглядывал его лицо, такое знакомое и незнакомое одновременно. Ухоженная линия бровей цвета мокрого, очень мокрого песка. Кошачий разрез лукавых, весёлых глаз. Короткий прямой нос. Подвижный рот, окружённый смешливыми складочками, всегда готовый, чуть-чуть, самую капельку слишком готовый к улыбке. Вот форму его я определить бы затруднился: он всегда или говорил или улыбался - вот как сейчас, например. Мне вдруг пришло в голову, что это, может быть, вовсе и не случайность - я не видел ещё ни одной фотографии Игоря Кострецкого, где его рот находился бы в состоянии покоя. Возможно, ему кажется, что тот не очень выгодно смотрится?..
На миг я ощутил соблазн проверить свою догадку (попросив его, скажем, попозировать мне для незатейливого отпускного фото), - но тут же махнул на неё рукой. Я ведь и впрямь не собирался брать Игоря себе в пациенты - он был вполне хорош как есть! - а, стало быть, и не желал копаться в его потаённых комплексах, даже если таковые - в чём я сильно сомневался - у него были. Вместо этого я вдруг поймал себя на дурацкой, слюнявой мысли, что хотел бы такого сына. А если б мой сын оказался хладнокровным убийцей, погубителем России, я не осуждал бы его, я б им гордился. Ведь это был бы мой сын, и гори всё остальное синим пламенем.