Но особенно чаровало - если можно так выразиться - звуковое оформление комнаты. Ничего такого, из-за чего я с детства терпеть не могу загородных ночёвок - никаких тебе выпьих криков, никакого зловещего кваканья, кряканья, даже отдалённо-грозных шумов колеблемого ветром дремучего леса - только тихий, убаюкивающий шелест проезжающих неподалёку автомобилей. Казалось бы, откуда им тут взяться?.. Но, даже зная, что это всего-навсего акустический обман, приготовленный лично для меня заботливыми руками министра безопасности (очевидно, "жучок" устанавливали где-то под карнизом), я всё же не мог не поддаваться его мягкому воздействию - и каждую ночь с одинаковой неумолимостью погружался в дрёму, а затем и в глубокий сон, так и не успев толком доосознать ни одного из тех тонко завуалированных намёков, которыми Кострецкий, пожалуй, слишком щедро пичкал мою бедную стариковскую голову.
Но об этом - чуть позже.
А пока… А что пока? Чувствую, что мне пора бы уже и закругляться с первой частью мемуаров. Кстати, только сейчас обнаружил, что она словно нарочно начинается подъёмом и заканчивается отбоем, ну просто пионерлагерь какой-то. Я не хотел этого, поверьте. Забавно. Как будто я описываю какой-то очень долгий, запутанный, довольно нудный и донельзя беспокойный день. Наконец-то он дополз до финала. Спокойной ночи, дорогие россияне.
Часть II
1
Рассвет в деревне, как это приятно. Особенно в понимании такой закоренелой "совы", как я, который и в будний-то день раньше десяти нипочём не вскочит. Бессмертный Лидер хочет сию же минуту видеть меня в своём бункере! Что-что, простите?.. (кхе-кхе) Ах, да-да, понял. Каникулы, наконец-то, начались для всех. Потрясающая новость.
Кострецкий, сообщивший мне её по "внутряшке" (рогатый аппарат, стилизованный под начало двадцатого века, зелёный с золотом, на тумбочке у моего изголовья), так жалобно стенал и причитал мне в ухо, что меня даже сквозь остатки сна проняло - и я, наконец, разодрал ресницы, намертво схваченные противным старческим клеем. Он-де сожалеет! Он-де и сам обожает понежиться до полудня под одеялком с какой-нибудь аппетитной служаночкой, а то и с двумя-тремя!.. Но увы! Его пресловутые свобода и власть безразмерны лишь с виду - и обрываются ровно там, где начинаются причуды капризного и своенравного Гнездозора, богоподобного главы. Отплакавшись, он уже вполне твёрдым голосом посоветовал мне проявить мудрость - и отнестись к этим (насторожившим меня) "причудам" снисходительно и с пониманием - как и подобает врачу и, так сказать, старшему товарищу.
Что ж, я и в самом деле повидал в жизни многое - и форс-мажоры меня не пугали.
На противную лихорадочную мобилизацию под бодрый аккомпанемент нервного стука собственных челюстей ушло около получаса (что-то я совсем увяз в этих дурацких числительных). Стремительно чистясь, умащиваясь и одеваясь (завтрак побоку), я рассуждал о том, что, в сущности, только что столкнулся с обычным - пусть и несколько неожиданным - проявлением гуманизма и милосердия со стороны властей. Ибо куда худшей пыткой, чем ранний подъём, было бы для меня муторное, томительное ожидание - вроде как в "кукурузнике" перед затяжным прыжком или в очереди к стоматологу. Уж не сам ли Кострецкий смастерил для нас с Бессмертным нехитрый сценарий этой ностальгической "Зарницы"?.. Вполне вероятно. (За последние дни я успел убедиться, что его неусыпная забота о моём комфорте порой принимает весьма парадоксальные, а, впрочем, неизменно действенные формы).
Ровно в восемь, как и договорились, я сплясал зажигательную джигу перед стеклянными дверьми холла - сенсорными, но без истерической готовности впустить в себя любую мысль, любого пролетающего мимо воробья. Дресс-код: удобно и по сезону. Джинсы, кроссы и серая тенниска. Пунктуальный Кострецкий уже поджидал меня на террасе, фотомодельно прислонившись спиною к одной из колонн - рассеянный взор устремлён вдаль, золотая цепочка на шее солнечно поблёскивает, свободные "пиратские" рукава ярко-зеленого марлевого костюма развеваются на лёгком ветерке. Завидев меня, он тут же позабыл о воображаемом фотографе - весь разулыбался и широко расставил руки в зазывно-дружеском жесте. И вот что странно: я сразу почувствовал себя намного увереннее, даже на душе как-то потеплело. А ведь после вчерашнего разговора я старался ни на секунду не забывать о том, что имею дело с человеком до крайности бессердечным и жестоким, - а, попросту говоря, абсолютным мерзавцем, мерзавцем в государственном масштабе.
Чем он только брал, чертяка?..
После кратких, но крепких объятий, доставивших мне, признаться, неясного рода удовольствие, он нехотя натянул на своё подвижное лицо серьёзную мину - и бодрым голосом дал несколько ЦУ. Президент примет меня в своём кабинете. Тет-а-тет. Не нужно смущаться или чего-то бояться. Мне ничего не грозит, он, Кострецкий, зуб за это даёт (тут он лихо ковырнул наманикюренным ногтем сверкающий в резце страз). Ну, вот, собственно, и всё. Он ободрительно потрепал меня за плечо и задорно, с нажимом подмигнул. А я не стал признаваться ему, что вся эта прелюдия не столько успокоила меня, сколько напугала. К счастью, по опыту последних дней я уже знал, что уж чего-чего, а самообладания мне не занимать стать.
Хотели было пройтись по лужайке, но роса-злодейка, - ничего не попишешь, двинулись мощёными дорожками навстречу готическому мини-замку, на который я ещё вчера вдоволь налюбовался из окон гостиной, - но до сих пор ни разу не видел вблизи (краткое бинокулярное приближение не в счёт). Было свежо, я никак не мог унять противную мелкую дрожь, хорошо ещё, что заботливый Игорь, как всегда, успешно меня убалтывал. Он обратил моё внимание на хорошенький, как игрушечка, розовый кабриолетик, стоящий у небольших каменных воротец. Наш Саша, пояснил он, отличный водила и обожает погонять в открытой тачке по Москве и окрестностям. Момент трогательного тщеславия. Надо же, и не боится, машинально брякнул я - и тут же загорелся несбыточной мечтой заткнуть собственный язык себе в задницу. К счастью, у Игоря достало такта пропустить мой чёрт-те какой по счёту ляп мимо своих аккуратных ушек. Это, сказал он, единственная в России модель с устаревшей системой управления, т. е. с рулём и педалями, - для Гнездозора в ГАИ сделали исключение. Я в очередной раз отметил про себя, что, судя по всему, Бессмертный Лидер - такой же любитель ретро, как и я, грешный.
К моменту, что мы достигли ворот, я почти уверился в том, что зловещее, безнадёжно устаревшее словечко "бункер", прозвучавшее полчаса назад по "внутряшке", было то ли следствием помех на линии, то ли пугающей галлюцинацией не до конца проснувшегося стариковского мозга, - уж больно оно не шло к романтически-вычурным башенкам и стрельчатым окнам крохотного замка. Однако нет, я расслышал всё правильно - под строением и впрямь располагался самый натуральный бункер. Спускались мы туда долго, до-о-олго, о-о-очень долго - меж старательно оштукатуренных стен, по узкой винтовой лестнице, чьё скудное лиловатое освещение неприятно напомнило мне детские годы с их вечными болячками и нудными бдениями в мрачных коридорах советских поликлиник. Усилием воли я поборол предательский приступ клаустрофобии, заставив себя вспомнить, что офис Кострецкого, где я был совсем недавно, располагался, кажется, даже ниже - однако там я почему-то ничего подобного не чувствовал. Видимо, дело было не в глубине залегания, не в замкнутости пространства, а в чём-то совсем ином - возможно, в личности самого Гнездозора, напоминавшего мне, как я уже говорил, древнее глубоководное чудище - так что сейчас мне и впрямь казалось, что я медленно погружаюсь в страшные своим равнодушием океанские недра.
Игривое мерцание "дневных ламп" в коридоре ещё усиливало мою тревогу. Президент Гнездозор не жалует наногены, световые диоды и лазер, сочувственно комментировал Кострецкий, ведя меня за руку по длинной, узкой, белой, унылой бетонной "трубе". Он жуткий консерватор. Не по душе ему и яркий солнечный свет, и всякие там посторонние шумы. Поэтому-то (а вовсе не на случай некой несуществующей опасности!) здесь и обустроили этот бункер, сущее спасение для измученных нервов Бессмертного Лидера. Это его любимое место отдыха и работы. Можно даже сказать, что помпезный, пафосный верх здания - всего лишь дань приличиям, общей эстетике, композиционному строю Дачи, не обижать же добряка Витю Эльшанского, старого мастера, который прямо из кожи вон лез, готовя этот проект. Да и гости наши, все без исключения, склонны к прекрасному и возвышенному (других не держим!). Подлинное же гнёздышко Гнездозора - именно здесь, в бункере, именно здесь он отсыпается после тяжких государственных трудов, именно здесь принимает самые важные решения, именно сюда скрывается - подчас надолго, - если предвидит, что в его жизни, а, стало быть, и в жизни России назревают серьёзные перемены. Из чего я заключаю, что вы, мой дорогой Анатолий Витальевич - исключительно важный гость.
Сделав этот неожиданный вывод, Кострецкий резко остановился - я, не успевший вовремя затормозить, чуть не налетел на него, - и, указав на ничем не примечательную дверь - металлическую, покрытую уже местами облупившейся побелкой, - просто сказал:
- Мы пришли.
Всё-таки он был настоящий профи. Не успел я опомниться, как оказался по другую сторону страшной двери - так парашютный инструктор выталкивает дрожащего "перворазника" навстречу равнодушному геометрическому чертежу, пока тот не успел задуматься и вникнуть. Впрочем, в последний миг я всё же машинально отметил, что знаменитый архитектор Эльшанский, невзирая на бессмертие заказчика, всё же не позволил себе, конструируя дверь, пренебречь старыми добрыми правилами противопожарной безопасности.
И вот я уже стою, как дурак - почему "как"? - на пороге президентского кабинета, не решаясь пошевелиться, всем ноющим телом ощущая собственную нескладность и громоздкость - и всё ещё не до конца понимая, как я, собственно, сюда попал.
Святая святых. Ничего лишнего. Белые стены, серый бетонный пол, всё те же лампы дневного освещения. Мебель: металлический офисный стол, два таких же стула, узкий несгораемый шкаф да ржавая раковина в углу. Измученный модными тенденциями глаз так и просился отдохнуть в этой суровой казёнщине. Более дисциплинированные участки мозга, однако, твердили, что для отдыха сейчас явно не лучшее время.
Ибо тот, кто сидел за столом в центре комнаты спиной ко мне, чуть ссутулившись и едва не залезая головой в монитор ноутбука с разложенной на нём "косынкой", судя по всему, и был богоподобным президентом Гнездозором. Косвенным подтверждением тому были круглые плечи и спускавшиеся на них волнистые, а, впрочем, не слишком густые тёмно-русые волосы, которые я много раз видел в новостях. О моём присутствии он то ли не подозревал, то ли очень хорошо это имитировал, - потому что прошло минуты две, не меньше, прежде чем он, сложив пасьянс, аккуратно опустил крышку и, наконец, обернулся ко мне.
Только теперь я смог в полной мере оценить, какую кропотливую, титаническую работу вот уже больше пятнадцати лет проделывает ради нас, неблагодарных россиян, великий труженик на ниве безопасности, ежедневно, ежечасно лепя из подручного материала грозный и обаятельный образ Бессмертного Лидера. В отличие от Кострецкого, представляющего собой абсолютно точную копию своих теле-, видео-, -фото и голографических изображений, этот персонаж оказался не так уж и похож на себя самого - патлатый, рыхлый, немного неопрятный увалень с довольно странным (отрешённым и в то же время пристальным) взглядом глубоко посаженных мутно-серых глаз, которыми он - теперь, когда моё присутствие было счастливо обнаружено, - шарил по мне прямо-таки с неприличным любопытством.
Не очень-то вежливо по отношению к старику (я всё забывал, что у нас с ним не такая уж и большая разница в годах!). Ни гостеприимством, ни обаянием Кострецкого этот несчастный явно не страдал. Хоть бы поздоровался, что ли, ради приличия, - но нет, подобная странность ему даже и в голову не приходила. Просто сидел себе молча, ковырял пухлым пальцем ладонь и пялился на меня - так жадно, как я бы никогда не решился, - но как мне всё же очень хотелось. Поэтому я тоже периодически не выдерживал - и глазел на него ответно, стараясь маскировать своё нездоровое любопытство под суровую, несгибаемую преданность. Что, надеюсь, хотя бы отчасти мне удавалось.
На самом-то деле, конечно, никакой преданности я в этот момент по отношению к нему не испытывал. Даже наоборот. То есть, понятное дело, я совершенно искренне пытался вызвать в себе, пусть даже насильственно, хоть какое-то чувство уважения - всё ж Президент, не кто-нибудь. Но с каждой секундой это получалось у меня всё хуже и хуже - уж больно зачуханным, занюханным и каким-то несерьёзным он выглядел. В довершение беды я вдруг ощутил, что мои старые, варикозные ноги исподволь, но неумолимо начинают протестовать против вынужденной неподвижности, - а это, как вы понимаете, способно вызвать раздражение даже у самого ярого и кондового патриота. Короче, ещё немного - и, скорее всего, я бесповоротно погубил бы себя каким-нибудь неосторожным словом или междометием.
К счастью, этот неотёсанный, смахивающий на тётку хмырь в полинялой тельняшке вовремя спохватился - и махнув рукой на стоящий напротив стул, буркнул:
- Присаживайтесь.
Я не заставил себя упрашивать и, сделав несколько робких шагов, с облегчением плюхнулся на указанное мне место.
Теперь мы с Бессмертным сидели за столом "визави" - так близко, что я мог ощущать нюхом несвежесть его тельника. Это, собственно, и единственное, что изменилось в мизансцене - в остальном же всё осталось по-прежнему: он молча разглядывал меня с откровенной и непристойной алчностью, я же старался выдержать его взгляд с суровым и почтительным достоинством. К счастью, на его лице даже при ближайшем рассмотрении не оказалось ничего такого, за что мог бы зацепиться недоброжелательный взор - ни морщинки, ни прыщичка, ни, Боже упаси, старческого пятна на гладкой матовой коже, - разве что, пожалуй, выглядел он бледновато в синтетическом свете "дневных" ламп. Ясно, не пользуется косметикой - для людей нашего поколения это неприемлемо. "Не всё то можно, что модно", - вспомнил я присказку из какой-то видеорекламы, и эта милая, немного старомодная формула каким-то забавным образом отчасти примирила меня с происходящим.
А Гнездозор, видимо, тем временем благополучно завершил сбор визуальной информации обо мне - ибо вдруг заморгал круглыми глазами, ни с того, ни с сего улыбнулся - улыбка его, кстати, оказалась вполне экранной, с миловидными ямочками на круглых щеках, - и мечтательно проговорил:
- Так вот, оказывается, вы какой, Анатолий Храмов… Вот вы, значит, какой… Я-то вас совсем другим себе представлял… - после чего рассеянно уткнул глаза в матово-чёрную крышку ноутбука - и вновь погрузился в угрюмое молчание.
Если он рассчитывает, что я возьму нить интеллектуальной беседы в свои руки, то сильно ошибается, мелькнуло у меня в голове. То есть, конечно, я мог бы. Не проблема. Но, видите ли, я на таких делах собаку съел. Случается, за время полуторачасовой беседы с пациентом я не произношу ни слова. Нет, буквально - ни словечка. Пациент выговаривается сам. А я разве что одобрительно похмыкиваю в нужных местах. Хотите верьте, хотите нет, но такая вот имитация внимательного вслушивания подчас обеспечивает гораздо лучший терапевтический эффект, чем всякое там вдумчивое словоблудие и хамские "наводящие" вопросы.
Вот и теперь я предпочитал ждать. Сидел и дожидался катарсиса. По моему скромному опыту, он должен был случиться не далее, чем в ближайшие три минуты.
И что же вы думаете? Профессиональное чутьё не подвело меня и на сей раз. Я дождался.
Помолчав минуты две-три, Гнездозор вдруг снова устремил на меня мутный взор и улыбнулся. Но это была уже совсем другая улыбка - не та, экранная, известная каждому россиянину. Такой улыбки я ни разу не видел в новостях. В ней было что-то детское. И вместе с тем фальшивое. Типичная гнусненькая улыбочка нашкодившего пацана - кривенькая, слегка глуповатая. Это было так странно и необьяснимо, что теперь уже я без всякого стеснения смотрел на него во все глаза.
А он, видимо, уловив моё удивление, нервно хмыкнул - и таким же паскудно-неестественным тоном - репетировал, видно, заранее, подлец, может, даже и перед зеркалом - поинтересовался:
- Ну, и как там поживают великие герои Революции и дедушка Ленин? Или это уже вроде как неактуально - по нынешним-то временам? А, Анатолий Витальевич?…
(Это вежливенькое "Анатолий Витальевич" он выговаривал с особым смаком, - и в какую-то долю секунды я успел подумать о том, что почему-то никогда прежде не замечал, как красиво и мелодично, оказывается, звучит моё имя).
- Чего-чего?.. - машинально переспросил я. Мозг, видимо, ещё не зарегистрировал начала распада. Зато Гнездозор отчего-то пришёл в полный восторг:
- Ну как же, Анатолий Витальевич! Дедушка Ленин! Чем вы теперь лечите своих маленьких пациентов? Или они умирают?..
Вспышка слепящего света. Удар поддых.
Я мучительно пытался досообразить, допроснуться, что-то понять. Не может быть. Это-то как они раскопали? ИБР тогда ведь ещё не было. А что было? ФСБ? Или нет, КГБ? Забыл. Стар. Но тогда-то я не был стар. Я был юн. Слишком юн, чтобы все эти службы, как бы они там ни звались, могли мной интересоваться.
Нет, вру. Всё было совсем не так. Вряд ли в тот миг я был способен к логическим рассуждениям. Поначалу я элементарно не разобрал его слов - спасительный шок сознания. А, когда до меня, наконец, дошло, - временно перестал владеть своим телом.
Странное, жутковатое, чем-то даже приятное ощущение - когда от нестерпимого внутреннего жара всё в тебе вдруг раскисает и плывёт куда-то вниз - нос стекает в рот, глаза - вглубь щёк, те - на плечи, внутренние органы уже где-то в районе колен, счастье, что перед выходом я успел тщательно опорожнить мочевой пузырь и кишечник. О, блаженство - не сопротивляться себе, стечь со стула на пол, впитаться без остатка в чисто вымытый бетон!..
Но остатки гордости, былой советской выправки ещё, оказывается, жили во мне. Это они заставили меня собраться, удержать себя - ну, пусть не всего себя, а только глаза - в густой, ну, хотя бы гелеобразной, сметанообразной консистенции, чтобы твёрдо и прямо… да что там, хоть как-нибудь взглянуть на вялый прототип Бессмертного Лидера, который, оказывается, продолжал ещё что-то говорить, медиумически закатив зрачки вверх и так же - медленно, монотонно - раскачиваясь из стороны в сторону. Почти невероятным усилием воли я приказал себе сосредоточиться и услышать навязываемый текст: