Тот встретил меня радостно и по-свойски, будто всё это время только и дожидался моего прихода. Упоительного, свежего аромата зелени, счастья, жизни и лета не способен был отобрать у него ни один заботливый ибээровец-генетик. Нежные, трогательные вблизи цветочные мордочки доверчиво тянулись к моему лицу, будто желая поцеловать меня. В укромных колючих зарослях весело и гостеприимно пострекотывали, шуршались, перепархивая с места на место, крохотные пичужки. На несколько секунд я забыл обо всём, растворился в этом сладостном окружении, не знавшем ни метафизических, ни моральных дилемм - только чистое блаженство бытия. Мучительно захотелось стряхнуть с себя всё ненужное - и на правах старого, но ещё бодрого животного влиться в этот вечный, мудрый, всепрощающий земной круг. Но я вовремя опомнился. Я хорошо сознавал, что меня оставили в покое ненадолго - а, значит, я просто обязан воспользоваться этим, чтобы привести размахрившиеся мысли в порядок.
Я медленно двинулся вдоль по узкой дорожке, заложив руки за спину и усилием воли пытаясь настроиться на рассудительный лад.
Пока что мне это плохо удавалось. Как часто бывает, пережитое до сна казалось подёрнутым дымкой и немного нереальным. Я лишь смутно сознавал, что случилось нечто, грозящее перевернуть с ног на голову - если только вообще не перечеркнуть - добрых три четверти моей жизни.
Не так-то легко с подобным справиться, и та часть меня, что отвечает за логику, малодушно оттягивала болезненный момент погружения в новую реальность.
Для затравки стоило раскурочить наиболее лёгкие и, скажем так, примитивные вопросы (недаром же я в своё время отдал большой кусок себя преподавательской деятельности). Например:
Вопрос № 1.Что, собственно, произошло?
То, чего я больше всего на свете боялся. Позорнейший ляп, главная ошибка моей юности, на которую я жизнь угрохал, чтоб только поглубже спрятать её от самого себя, о которой я не смел даже вспоминать, вдруг вылезла наружу во всей красе - и запихнуть её обратно не было никакой возможности. Я чувствовал себя вывернутым наизнанку и совершенно беззащитным.
Вопрос № 2. Что же теперь будет?
Что-что, - видимо, грядёт расплата, дожидавшаяся меня более полувека. Для этого, очевидно, меня сюда и привезли. Забавно, мы с маленьким Альбертиком как бы поменялись ролями - теперь он держит в руках мою жалкую душонку, вот только возможностей у него куда больше, чем у двадцатитрёхлетнего советского студентика, ему ведь достаточно шевельнуть пальцем, чтобы меня уничтожить - во всех смыслах.
Впрочем, одно я мог сказать себе с полной уверенностью: не страдай энурезом, Анатолий, никакая серьёзная опасность со стороны новых приятелей тебе не грозит. Если б дела обстояли как-то иначе, ты бы сейчас уже мирно ютился в ячейке колумбария, а не разгуливал по розовым кущам. Раз уж они потратили столько времени и сил на уговоры и доставку, стало быть, месть будет куда более тонкой и изощрённой - но и относительно безобидной, в стиле весёлых тиранов гуманистической эпохи. Так, уронят в бассейн с пираньями или заставят разок-другой проползти под бильярдным столом с кием в зубных протезах (интересно, есть ли на Даче бильярдная? - вопрос № 3).
Хотя…
Вопрос № 3, пожалуй, стоит переформулировать. Он должен звучать примерно так: "Не начинается ли у меня маразм?.."
Я вдруг почувствовал, что схожу с ума - реальность плавно выворачивалась во мне лентой Мёбиуса, и юркий муравей моего сознания сам не заметил, когда и каким образом оказался на обратной её стороне. Впору было смеяться от радости избавления - и одновременно плакать с досады на свою непроходимую глупость.
Вы, конечно, уже поняли, в чём заключалась логическая закавыка этой забавной ситуации, хе-хе.
Всё было ровно наоборот. Не ошибка, а подвиг. Не расправа, а награда. Не я был должен, а мне должны. И ещё как должны!..
Да-да, именно так. И даже более того, вдруг подумалось мне. Я ведь - как это стало ясно в свете новых данных - жизнь свою личную положил за Бессмертного Лидера. А, стало быть, теперь мне полагается прямая компенсация от государства.
Да-да, за все шестьдесят пять неудачных лет. Ведь, как не крути, а именно благодаря этому малахольному Альберту я нынче - одинокий, никому не нужный старик. И некому мне стакан воды подать в трудную минуту и перевести через пустую дорогу. И, раз уж всё так получилось, именно он, Альбертик, и должен помочь мне исправить этот досадный пробел в моей биографии.
Нет, никаких генетических чудес - я не ёлка и не роза. Но, хошь-не-хошь, а это я и только я подарил Альбертику вторую жизнь. Так что я ему, по сути, отец. Уж, во всяком случае, побольше, чем его родной папаша, слинявший до наступления самого интересного. Хоть, возможно, и меньше, чем Василий Гнездозор, брутально чернобородый журналюга-международник. "Не та мать, что рОдит, а та, что в школу водит" - вспомнилась мне ещё одна русская народная поговорка производства фольклорного отдела ИБ России.
Поздравьте меня. Под девяносто лет у меня, наконец-то, появился сын. Сынуля!..
Конечно, положа руку на сердце, я предпочёл бы иметь в этой роли симпатяшку Игорька, а не этот несуразный тюк с мукой. Но что поделаешь - родню не выбирают. Попытаюсь привыкнуть к нему и полюбить. Думаю, получится (где наша не пропадала). Я человек крепкий, к тому же, как-никак, психотерапевт.
Впрочем, Игорь ведь тоже нам не чужой. Все они там одной верёвочкой повязаны. Известно же - общие государственные интересы, а, тем более, преступления скрепляют куда прочнее кровных уз. Так что, в сущности, никто не мешает мне и на Игорька смотреть по-родственному. Будем считать, что он мой… ну, скажем, племянник. Да, племянник. Внучатый. И вот я приехал к мальчикам в гости на летние каникулы. Приятно. Было бы очень неплохо проводить все оставшиеся мне каникулы таким вот образом. А, может, и не только каникулы. Может быть, мне, как приёмному отцу, выделят скромную комнатушку в президентских апартаментах. Почему бы и нет? Где-нибудь в Кремле, например. И вот мы, все втроём, уютными зимними вечерами… мирно, тихо, по-семейному… улыбающийся Игорь… древние чёрно-белые ели за холодным изузоренным стеклом… треснувший абажур зелёной лампы, отбрасывающей световой круг на глянцевую поверхность стола (это из меня уже полезли ностальгические образы Ленинской Библиотеки)… крепкий ароматный чай в хрупком, полупрозрачном екатерининском фарфоре, поднесённый хорошенькой снегуркообразной горничной на золотом подносике-рококо…
Я так замечтался, что на несколько счастливых секунд полностью отключился от внешнего мира - и был за это наказан: с разлёту въехал лицом прямо в пышный розовый куст, сам не заметив, как дошёл до конца дорожки.
К счастью, хитроумные генетики лишили своё детище не только аромата, но и шипов, так что, кроме лёгкого испуга и некоторого забавного телесного смущения - на меня попали прохладные брызги, - я не получил от столкновения никакого ущерба.
Сад был устроен в виде нехитрого лабиринта, я стоял на "Т"-образном перекрёстке и должен был выбрать, куда идти дальше - направо, налево или повернуть назад?.. Я, известный консерватор и противник всяческого риска, предпочёл третье.
Точно такой же поворот на 180* сделали и мои мысли, за последнюю минуту-другую уехавшие куда-то уж совсем далеко. Будто некая умная и трезвая субличность жёсткой рукой схватила розового мечтателя за шиворот - и вернула в реальность, с силой ткнув носом в скопившуюся там убористую кучку вопросов, которые не так-то просто было уничтожить хлористым натрием "игнора":
№ 4: Не кажется ли вам, Анатолий Витальевич, что ошибка - пусть и никем, кроме вас, не замеченная - всё-таки остаётся ошибкой, глупость - глупостью, великий закон причинно-следственной связи ещё никто не отменял - и расплата по-прежнему ждёт каждого из нас не по результатам, а по намерениям?
№ 5: Рад ли сам Альбертик встрече с тягостным прошлым?
№ 6: Может ли быть счастливым существо, словно стеклянной стеной отгороженное от себе подобных неким уникальным свойством (в данном случае - бессмертием)?.. Способен ли такой сверхчеловек по-настоящему радоваться жизни в окружении близких и друзей? И, если подумать, уж не лучше ли в сто раз смерть, чем подобная - незримая и оттого вдвойне страшная - изоляция?…
И тэдэ, и тэпэ…
Нет, нет, уговаривал я себя. (Уговаривал, надо сказать, очень профессионально - сказывался огромный клинический опыт). Я ведь сделал его не просто Бессмертным - я сделал его вечно молодым. Здоровье и молодость, растянутые на бесконечный срок - это ли не праздник?.. Не об этом ли мечтает каждый - и я в том числе?.. А уж если к этому добавить ещё и абсолютную власть… К чему тут ещё какие-то сомнения и вопросы?..
И всё же с каждым новым доводом, который я себе приводил, противное нытьё внутри меня только усиливалось - не помогали даже эти чудесные розочки без запаха, как ни в чём не бывало тянувшие ко мне свои хорошенькие, аккуратные, глянцевые головки.
- С чего ты, собственно, взял, - спрашивал меня мой омерзительно-честный внутренний голос, - что Альбертик так уж доволен своим положением? Посмотри - уже сейчас он начинает ощущать некоторое несовершенство мироустройства - судя хотя бы по тому, что выписал тебя сюда. Его мучит нестерпимое одиночество и тоска по близким. А ведь ему только семьдесят пять - мальчишка, по твоим-то меркам. Что же будет через десять лет? Через двадцать? Через пятьдесят, когда век его закончится и окружающий мир целиком заполонят чужие, незнакомые, пугающе-непонятные люди (даже если допустить - свято место пусто не бывает, - что он всегда сумеет найти себе какого-нибудь Кострецкого)? Что будет, когда власть и сама жизнь наскучит ему (а это рано или поздно произойдёт непременно!) и он захочет уйти на покой?
А ведь захочет, захочет - как уже однажды захотел. И не сможет - как уже несколько раз не смог. Как смеялся вчера Кострецкий, рассказывая мне об этом!.. На самом же деле тут не было ничего смешного, - я вновь представил себе Альбертика, стоящего на стуле с верёвкой на шее, и меня передёрнуло. Неспособность умереть - можно ли вообразить что-то более жуткое?.. То, давнее - это ещё цветочки. Когда-нибудь Альберт решится по-настоящему. Рано или поздно он захочет, страстно захочет освободиться, но не сможет, будет совершать всё новые и новые унизительные попытки под аккомпанемент лукавых смешков всё новых и новых Кострецких, чья нескончаемая весёлая череда будет бесстыже его использовать в своё удовольствие, как и Кострецкий-номер-первый, - пока, наконец, он не наскучит им и не останется со своим никому не нужным бессмертием один на один. Да, скорее всего, так и будет. Протухшие консервы, которые так никогда никто и не сможет вскрыть и использовать по назначению. Но так далеко я заглядывать боялся. Мне вполне хватало и того, что я слышал вчера - и сегодня утром. Бессмертие - высшая точка бессилия и безысходности.
А, кстати - кто же это всё сделал с ним? Кто обрёк на этот кошмар доверчивого, перепуганного, ещё ни в чём не виноватого очкастенького вундеркинда?.. Чья это была ошибка, чья глупость, чей непрофессионализм, неудовлетворённые амбиции и тупой юношеский пафос? Кто за всё это в ответе?..
Окружившая меня слащавая живая открытка в модной розово-зелёной гамме вдруг превратилась в гризайль.
Вопрос№ 7.
Это было хуже, чем тогда, шестьдесят пять лет назад. Много хуже. Во-первых, потому, что повторение всегда хуже. А во-вторых, я только сейчас осознал - тот "проступок", в котором я каялся всю жизнь, был детским лепетом рядом с тем, что я, оказывается, совершил на самом деле. И на сей раз я не мог уповать даже на то, что мою ошибку сгладит время.
Все шестьдесят пять лет я казнил себя за глупость и самовлюблённость. Но, оказывается, я был много хуже, чем дурак, хуже, чем напыщенный павлин - я был Сатаной во плоти. Каким-то образом мне удалось исковеркать саму Ткань Бытия. Но мне вовсе не хотелось быть Сатаной. Да, собственно, и самим собой тоже.
В эту секунду мне хотелось только одного - чтобы рядом был Игорь Кострецкий, я ползал бы у него в ногах и молил о пощаде, выклянчивал бы укола, наказания, избавления от этой нестерпимой вины. И я уже дёрнулся было прочь из этого жуткого синтетического рая - к нему, к нему, к единственному спасителю. Но тут же суровый голос сказал внутри меня: "А вот Альберту это право не дано", - и я, застонав, присел на подкосившихся ногах на корточки, обхватив голову руками.
Странно, но это бессознательное движение - телесная реакция на невыносимое чувство отчаяния - неожиданно помогло мне придти в себя и собраться с мыслями. Я вдруг увидел себя как бы немножечко со стороны - и в тот же миг обуревавший меня огромный вселенский ужас бесследно испарился, уступив место банальному стыду. Совсем я, что ли, сбрендил, старый дурак? С каких это пор я стал так слепо верить политической пропаганде? А ещё претендую считать себя работником науки, несчастный маразматик.
"Сбрендил", точнее не скажешь. Ведь "Бессмертный Лидер" - не что иное, как обычный бренд. Ловкая выдумка Кострецкого, умелый рекламный ход - не более. Какой я, к чертям, Сатана? И какой он, к чертям, "бессмертный"? Мощный иммунитет, хорошо работающие рефлексы - вот и всё, что я мог ему дать. В лучшем случае. Да и то не дать, а просто разбудить, что в нём дремало. Семьдесят пять… не такой уж он, в самом деле, и долгожитель. Очень здоровый старикашка, вот и всё. Скорее всего, в один прекрасный момент он, как и все мы, благополучно закончит свои дни - где-то, как-то, самостийно, в отпущенный ему срок.
Вот она, простая истина. От облегчения я даже рассмеялся - и, с кряхтением поднявшись на ноги, стоял теперь посреди дорожки, блаженно потирая взмокший лоб дрожащими пальцами - и с бессмысленной "кишечной" улыбкой (со стороны, вероятно, идиотской) глазея на заманчивые кусты. Розовые мордашки улыбались в ответ - они были расположены ко мне благосклонно.
Внезапно…
Как будто что-то неуловимое вторглось в мои шахматно строящиеся мысли и произвольно смешало их; я ещё не понял, в чём дело, но чувствовал - что-то изменилось.
Как, где?.. Я насторожился и замер. Нет, не показалось - перемена действительно произошла, и не где-то внутри меня, - а в самой что ни на есть внешней реальности. А именно - чуть-чуть другим стало звуковое оформление райских декораций. Что-то еле заметно примешалось к фоновому шелесту листвы и щебетанию крохотных птичек - какое-то иное щебетание, чей источник я пока ещё не мог определить, но уже чувствовал (скорее, чем слышал), что оно очень даже приятное, нежное и мелодичное. Впрочем, звук с каждой секундой приближался, и вот я уже слышал, что это - песенка:
"Я словами, как бусами,
Понапрасну увешусь,
Позабыв мизансцену
Счастливого сна…"
Голосок звучал уже совсем близко, я мог бы поклясться, что его обладательница где-то рядом, ну вот за тем кустом. Несколько секунд я, убогий старый советский обыватель, стоял пень-пнём, вслушиваясь в эту незамысловатую, но приятную мелодию и машинально, вполмозга размышляя о том, что, по-видимому, к кому-то с соседнего участка приехала погостить молоденькая внучка, - пока, наконец, неумолимость приближения загадочного голоска, который звенел уже почти над ухом, не вернула меня к действительности - какие, чёрт подери, тут могут быть соседи?! - и не бросила старого придурка в жар испуга и смущения, ибо я наконец, сообразил, что не галлюцинирую и не ошибаюсь и, похоже, в наш маленький мирок проник новый обитатель - женщина.
Женщина. А что, собственно, в этом такого уж удивительного? Почему я решил, что я единственный гость здесь? Только теперь я вспомнил слова Кострецкого о том, что Альберт, то есть президент Гнездозор, весьма активно общается с дамским полом. Что ж, вполне естественно и похвально в его тридцать пять, да, в общем, и в его семьдесят пять тоже. Конечно, у него не было никаких поводов менять свои привычки и на каникулах - даже, я бы сказал, наоборот.
Но я, старый дурак, вдруг отчего-то до ужаса смутился. "Говори со мной, будь со мной… Хоть секунду, хоть вечность…" Судя по тому, как вольно разливался её чистый голосок по окрестностям, эта девушка была частой гостьей на Даче, а, возможно, даже и фактической хозяйкой, - и я не знал, насколько она осведомлена обо мне и как я буду объяснять ей моё присутствие в её владениях - присутствие чужого, страшного, неуклюжего и вопиюще немодного старикана. В панике я сказал себе, что куда благоразумнее предоставить это тому, кто как раз и поставлен здесь для разруливания подобных ситуаций.
Приняв такое решение, я пригнул голову - и какой-то дурацкой, унизительно-трусящей походкой поспешил в сторону домика. Забавно: кажется, вот только что я рвал себе душу напополам, ища ответы на трагические, экзистенциальные вопросы, от которых напрямую зависела не только моя и Альбертикова жизнь, но в немалой мере и судьба России - и вдруг напрочь забыл обо всём, боясь только одного: как бы не столкнуться нос к носу с юной обладательницей приятного голоска. В этот миг я снова чувствовал себя закомплексованным прыщавым мальчишкой, инстинктивно прячущимся за штору при появлении первой красавицы класса. (В том, что девушка была красива, сомневаться не приходилось).
"Светлый ангел, бесценна
Твоя белизна…"
Кстати я вдруг вспомнил и давешний намёк Игоря насчёт "ответственного дня", который нас якобы ожидает, - и это воспоминание заставило меня вконец оробеть. Уж если самому Кострецкому встреча с этой девушкой кажется чем-то ответственным, в панике подумал я, значит, особа к нам приехала и впрямь в высшей степени серьёзная.
И вместе с тем меня одолевало любопытство. Какая она - нынешняя избранница Альб… Бессмертного Лидера?.. Какому типажу на сей раз повезло расшевелить этого тюфяка?.. Брюнетка она или блондинка, а, может, рыженькая?.. Стройная или полненькая?.. Высокая или крохотулька?..
Вбежав в дом, я сразу же бросился на второй этаж, ворвался в спальню, чьи окна выходили на розовый сад. Пусто - видно, девушка пошла другой дорожкой. Тогда я столь же резво метнулся в гостиную и, бегом обойдя огромное детище краснодеревщика, с жадностью приник к большому окну, из которого видно было лужайку. И как раз вовремя.
Вот когда я оценил тонкость и предусмотрительность Кострецкого, руками невидимой обслуги положившего на мой подоконник ещё вчера казавшийся ненужным театральный бинокль!.. Дрожа от волнения, я протирал его окуляры краем футболки, забыв про удобные самоочищающие опции.
Она бежала через лужайку наискосок, распахнув руки в обнимающем весь мир жесте - совсем юная, тоненькая, длинношеяя, в лёгком зелёном платьице с развевающимся подолом - и солнце купалось в потоке золотистых волос. Весна, улыбка, ликование. Даже у меня, старика, на миг встрепенулось сердце. Другой старик, улыбаясь чуть снисходительно, но обрадованно, поджидал её под туями. Удивительно, но в этот миг ему шла заношенная тельняшка, и вообще он был сейчас до ужаса похож на человека, почти совсем-совсем, ну прямо не отличишь, и я всё крутил и крутил колёсико бинокля и не мог оторвать глаз от ласково улыбающегося молодого лица, - покуда подбежавшая не загородила его, повиснув на шее, и я в смущении не отвернулся, решив, что постороннему не подобает подглядывать за этой трогательной сценой любовного воссоединения.