- Хлопают! Они хлопают!
Мы так ничего толком и не смогли от него добиться. После обеда норд-ост окреп, с севера потянуло тучами. Волны шли какие-то странные, гривастые, остроносые, и наш кораблик ощутимо болтало. Царь забился в трюм. Филин долго вглядывался из-под руки в серое марево на горизонте, а потом вдруг восхищенно заухал:
- Ну надо же!
- Что? - рявкнул я. Нервы у меня в последнее время были на взводе.
Филин обернул ко мне раскрасневшееся лицо и выпалил:
- Симплегады!
- Какие еще гады?
Филин даже ногой топнул от раздражения.
- Ну же, ты что, окончательно забыл историю? Симплегады, Симплегадские скалы. Они перекрывают вход в Эвксинское море.
- Ты как, совсем чокнулся? Они же остановились лет сто назад.
- Значит, опять пошли.
Филин не ошибся.
Море между скалами клокотало. Две черные громады расходились в стороны, и море устремлялось между ними, неся рваную клочковатую пену. И - АХ! С грохотом схлопывались скалы, вода бурлила, завивалась водоворотами, бессильно стучала в камень. Пеленой висели соленые брызги. Над скалами играла радуга.
- Как красиво! Нет, ты посмотри, Мак, какая красота!
- Ага. Сдохнуть можно.
Меня почему-то Симплегады не восхитили. Перепуганный Кролик рухнул на палубу и попытался забиться в клетку. Я пинком отогнал его и снова обернулся к скалам.
- Ну и как мы здесь проплывем?
Даже в полумиле от скал нас качало, как пробку. О том, чтобы плыть в этот кипящий пеной туннель, не могло быть и речи.
Филин задумчиво глянул на жмущегося к моим ногам Кролика.
- Аргонавты пустили впереди себя голубя.
Я с сомнением покосился на жирную птицу.
- Может, у них был очень резвый голубок. Скороход. А нашего красавца там сплющит.
- Инстинкт самосохранения присущ каждой божьей твари, - философски заметил Филин.
- Это значит?..
- Это значит, неси дробовик.
Когда я показался на палубе с дробовиком, Филин с усилием вздернул птицу вверх и кинул ее в воздух. Кролик тяжело захлопал крыльями, напоминая обремененную излишним жиром наседку на штакетнике.
- Стреляй!
Я прицелился, и дробь просвистела в двух миллиметрах от голубиного хвоста.
Кролик сердито каркнул и устремился к скалам. Мы с замиранием сердца следили за ним. Вот громады расходятся, вот птица устремляется в проход, едва избегая жадно облизывающихся волн.
- Давай, Кролик, давай! - заорал я что было мочи.
- Лети! Лети! Run, Rabbit! Run! - надрывался Филин на своем тарабарском.
Однако птица была слишком неповоротлива. Скалы начали смыкаться. Вытянув шею и отчаянно курлыкая, голубь летел во все сужающемся просвете. Взвизг, грохот, рев воды - и море усыпали рябые перья.
- Мда, - сказал Филин, отирая выступивший на лбу пот. - Незадачка. У аргонавтского голубка защемило всего одно перышко.
- Одно перышко? Одно? - я был вне себя. - Да у него полхвоста отхватило!
Кролик подтвердил мои слова возмущенным криком из-за скал.
- У нас снесет всю корму, и мы потонем. Если только предварительно не взорвемся.
- И что делать?
Впервые я видел Филина таким растерянным.
Мы смотрели на гадские скалы, мокрые, блестящие, омерзительно голые, изготовившиеся для нового прыжка.
- Я помогу.
Мы крутанулись на месте. Царь выбрался из трюма. Вид у него был неважнецкий, как после сильного приступа морской болезни, но выражение лица решительное.
- Я сделаю.
- Что ты сделаешь?
Я как можно более ласково положил руки на плечи безумца и легонько надавил.
- Иди. Мы разберемся.
Царь покачал головой и шагнул к поручням.
Секунду он стоял так, тощий, маленький, напряженный, его длинные волосы и рубашка хлопали на ветру. А потом…
- Нет! - заорал я.
Но было поздно. Узкое тело метнулось за борт и сгинуло в кипящих волнах.
- Глуши двигатель!
Я толкнул Филина к открытому люку.
- Глуши…
- Постой.
Филин ухватил меня за руку и сжал так крепко, что я всхлипнул от боли.
В море мелькнула черная спина. Через мгновение из воды показалось острое рыло, снова скрылось, и вдруг черный, огромный, глянцевитый дельфин выскочил на поверхность и сделал в воздухе сальто.
- Что?..
- Швыряй ему канат!
Я не двинулся, так что Филин сам промчался к бухте каната и принялся лихорадочно его разматывать. Спустя секунду я вышел из ступора и стал ему помогать. Обдирая ладони, мы завязали канат тройным морским на швартовом кольце, а второй конец кинули в море. Тяжелая веревка ушла в глубину и тут же показалась снова, зажатая в узкой дельфиньей пасти.
Филин перехватил штурвал и крикнул:
- Давай!
Ветер унес его слова в сторону, но дельфин услышал. Снова мелькнула мокрая спина, и вдруг корабль вздрогнул, тронулся, пошел, все набирая и набирая ход. Скалы приближались. Волны стучали о борт, перехлестывали, окатывали нас пеной.
- Держииись!
Я вцепился в поручень. Черные громадины надвигались, я уже различал рисунок камня, мелкие трещинки с забившимися в них водорослями, бурые наросты лишайника.
- Пошееел!
Корабль зарылся носом, зеленая вода накрыла меня с головой, я захлебнулся, чуть не выпустил поручень, но тут море схлынуло и, задыхающийся, отплевывающийся, я снова увидел свет дня. Мы прошли Симплегады. Сверху радостно квакнул Кроль.
Царь-Дельфин провожал нас еще некоторое время. Только под вечер, когда солнце бросило на море огненную дорожку, он в последний раз выпрыгнул из воды, сверкнул в розоватых лучах и ушел без всплеска в глубину. Мы поняли, что это прощание.
- Он ведь всегда этого хотел, - вздохнул под ухом Филин.
- Да, по большому-то счету…
В груди у меня ворочался горячий червячок. Неожиданно для себя - и уж тем более для Филина - я развернулся и взял своего последнего оставшегося друга за руки.
- Обещай мне кое-что.
- Что?
- Обещай, что будешь со мной до конца. Что не сбежишь, не исчезнешь и не превратишься во что-нибудь. Обещай, что мы вернемся домой вместе.
Филин улыбнулся.
- Конечно, обещаю. Вот уж не думал, Мак, что ты настолько сентиментален, - и покровительственно похлопал меня по плечу.
Но глаза у него блестели.
* * *
Колхида встретила нас догорающими у причала танкерами и огромным, расползшимся вдоль и вширь по гавани нефтяным пятном. Неприятно воняло гарью, керосином и еще чем-то сладковатым, нехорошо напоминающим запах тления. "Арго" вошел в портовые воды, грудью расталкивая нефтяную пленку и неся за собой длинный шлейф чистой воды. След, впрочем, быстро затягивало.
- Как-то здесь неуютно, - пробормотал Филин, разглядывая притаившийся за горбатыми кранами и недостроенным зданием морского вокзала город.
- Не то слово, - процедил я сквозь зубы.
Над городом стелился дым. Несло палевом, нежилью и неприятностями.
Мы оставили "Арго" у причала. Спрыгивая на бетон пирса, я почему-то подумал, что никогда уже не ступить нам на проржавевшую, ставшую родной палубу. Однако тут же погнал мысль прочь. Обесхвостевший Кролик сделал над нами круг почета и устало полетел к горам, а мы направились в город.
На портовых задворках дымились огромные мусорные контейнеры. На них покаркивали тощие вороны. Дальше, на стоянке, чернели искореженные скелеты машин. Несколько автомобилей уцелело, и их новенькая краска диковато блестела под солнцем.
Чем дальше от порта, тем больше было разрушенных зданий. Зияли оконные проемы. Язвы от попавших снарядов заполнились пылью и строительным мусором. Редколистые акации давали слабую тень, но вообще деревьев было мало, будто и их смело волной отступления. Всюду были разбросаны тряпки, черепки битой посуды, валялись распахнутые чемоданы. В одном дворе мы обнаружили целое семейство забытых в песочнице кукол.
Ближе к центру здания становились ниже, блочные многоэтажки уступили место двух и трехэтажным домам из желтоватого песчаника. Здесь было почище, но так же светло, пусто и безжизненно. Ветер доносил облачка дыма и едкий смрад еще горящих на севере кварталов.
- Что это, а? Что это такое, Мак? Война?
Я пожал плечами. Война была столкновением сверкающих щитами рядов, блеском мечей и ржанием кавалерийских лошадей, война была знакома по песням и рассказам старших, но это… это запустение скорее напоминало об эпидемии.
Негромко переговариваясь - а громко говорить в мертвом городе нам мешало что-то вроде благоговения - мы вышли на площадь. Вышли и замерли. На площади были люди.
В центре, примяв кусты можжевельника и березки маленького сквера, раскорячился бронетранспортер. Его пятнистые бока и задранное дуло пушки отбрасывали тень на исчирканный пулями камень ограды. В тени расположилось несколько солдат. Двое из них курили, затягиваясь с видимым наслаждением. Еще двое переговаривались. Водитель в сползшем на глаза шлеме пил воду из пластиковой бутылки, а трое совсем молодых ребят сидели на корточках и весело смеялись. Приглядевшись, я понял, что они запускают детский волчок. У всех восьмерых были автоматы.
Они заметили нас прежде, чем мы убрались обратно в проулок. Водитель выпустил из рук бутылку и схватился за автомат. Двое курящих бросили сигареты. И только парни с волчком как сидели, так и остались сидеть.
Один из куряк уже приготовился давить на гашетку, но стоящий рядом с ним бородатый верзила схватил его за плечо и что-то гортанно крикнул. Я разобрал только слова "хара" и "Тали-амас".
* * *
- В общем, все не так уж и плохо, - неуверенно сказал Филин, потирая скулу.
На скуле вздувался здоровенный синяк. Филин озабоченно покопался пальцем во рту, извлек осколок зуба и задумчиво продолжил:
- Нас могли бы и сразу пристрелить.
- Какое счастье, воскликнул лобстер, когда его вытащили из кастрюли и положили обратно на полку.
Меня отделали гораздо сильнее, чем Филина. Очень болело плечо, по которому заехали прикладом. Ухо набухло и торчало в сторону. И, похоже, мне тоже сломали зуб. Губа быстро распухала, так что говорить было нелегко.
Мы валялись на полу в просторной комнате с рядами сдвинутых к стене парт. Филин утверждал, что это школа. Я здания снаружи не видел, поскольку на голову мне нацепили мешок. До сих пор я не мог отдышаться от вони прелых сапог.
По полу были разбросаны книги с вырванными страницами, возможно, учебники. Стекла в окнах были разбиты. Осторожно подобравшись к подоконнику и высунув голову, я обнаружил, что комната находится на втором этаже. Внизу белел под солнцем широкий двор, вокруг него тянулся забор с высокими железными воротами. Странная школа. У ворот маячили двое в формах и с автоматами, еще двое возились у БТРа. Больше во дворе никого не было.
Филин подобрался сзади и задышал мне в затылок.
- Похоже, они ждут какого-то Тали-амаса. Называют его то шейхом, то полевым командиром. Он и решит, что с нами делать.
Я потрогал плечо, скрипнул зубами и ответил:
- Я бы не стал его дожидаться.
Филин хлюпнул носом, втянул кровавую соплю. Нет, над ним тоже поработали будь здоров.
- Я проверял - комнату вроде не охраняют. Можно спуститься, посмотреть, нет ли другого выхода.
Я подумал и кивнул. Все равно ничего лучше в голову не приходило.
Висящая на одной петле дверь жалобно скрипнула и погрозила нам длинными щепками. Коридор тоже был пуст. Стекла в двух окнах сохранились, но пол все равно был засыпан осколками и обвалившейся штукатуркой. На цыпочках мы прокрались вдоль коридора, заглядывая по дороге в пустые классы. Там было все то же. На черной доске в одном из классов был нарисован огромный член и написано что-то, но не по-гречески.
В конце коридора обнаружилась лестница, ведущая вниз. Когда мы спустились на первый этаж, отчетливо послышались голоса прогуливающихся под окнами часовых. Мы пригнулись и поспешили дальше, в подвал.
Дверь в подвал была тяжелая, железная, выкрашенная зеленой краской. Недавно выкрашенная. Филин попробовал ручку, толкнул. Дверь бесшумно открылась. За ней обнаружился еще один коридор. Под потолком тянулись толстые трубы в рваной изоляции. Местами проступало ржавое железо, сочилась вода. Пахло плесенью и нагретым воздухом, где-то неподалеку что-то утробно ухало, гудело, тускло светила заключенная в металлическую сетку лампочка. Наши шаги звучали приглушенно, будто мы ступали по вате.
- Думаешь, здесь есть другой выход? - шепнул Филин.
Я пожал плечами и ускорил шаг. Мы прошли еще метров двести и завернули за угол, когда послышались голоса.
Я замер. Филин, не успевший сориентироваться, налетел на меня и зашипел, ударившись больной ногой. Я зажал ему рот ладонью и указал вниз. Голоса шли оттуда и звучали отчетливо, как будто говорящие находились в паре шагов от нас.
- Ну что, решила уже?
Низкий мужской голос странно тянул слова, но язык был определенно греческий. Второй голос, писклявый и одновременно пришептывающий, поддержал:
- Какую режем первой - правую или левую?
Я упал животом на пол и подполз к тянущейся вдоль стены трубе. Под ней обнаружилась узкая щель. Оттуда открывался вид на еще один подвальный этаж под нами. Просунув под трубу голову, я увидел квадратную комнату, ярко освещенную лампами дневного света. В комнате стоял железный стол. К столу была привязана девушка лет семнадцати. Тощая, остроносая, с большими темными глазищами. Над левым глазом синел фингал. Волосы у нее были короткие и тоже темные, а выражение лица свирепое.
Рядом со столом расположились двое - один в хаки, другой в защитном пятнистом комбинезоне. Рукава комбинезона были закатаны, а в большой волосатой лапе зажата пила. Тот, что в хаки, потянулся за чем-то невидимым, и я обнаружил, что у него нет уха. На месте уха багровел уродливый рубец. Второй, с пилой, принял у товарища то, за чем он тянулся. Это оказалась бутылка с мутноватым пойлом. Пятнистый глотнул, задрав голову и двигая щетинистым кадыком. У человека с пилой не хватало глаза; глазницу закрывала черная повязка.
- Ах Кассандра, Кассандра, - пропел Одноглазый, занюхивая самогонку рукавом. - Кассандра с буквы "к". Ну и сильно ли помогли тебе твои пророчества?
- Я прямо не знаю, - подхватил Одноухий, - что за придурь на хозяина нашла. Ну зачем ты ему сдалась? Уродина-уродиной, да еще и дура. Прошмандовкочка ты бесполезная.
Одноглазый хмыкнул, весело взмахнув пилой:
- Не, почему же бесполезная. Она ж эта… пророчица. Так, Касси? Ну-ка скажи, какую руку я тебе сейчас пилить буду?
Он игриво занес пилу. Девушка не издала ни звука.
- Скучно. Совсем с тобой скучно, Кассандра. Ничего ты толком не умеешь. Даже отсосать как следует не можешь, где уж тебе пророчествовать.
- Понимаешь, - вмешался Одноухий. Он тоже уже приложился к бутылке, и шрам налился краской пуще прежнего. - Понимаешь, всякое пророчество бесполезно, это доказал еще этот геометр, ну как его…
Он защелкал пальцами.
- Эвклид? - охотно подсказал второй.
- Нет, ну какой Эвклид. А, вспомнил! Архимед. Великий был человек. Так вот, Касси, он говорил, да, лично мне говорил при нашей последней беседе в Сиракузах… Ты была в Сиракузах, Касси?
Девушка молчала.
- Ладно, неважно. А говорил он, что всякое пророчество бессмысленно, поскольку либо неверно, либо бесполезно. Поясняю…
Он взял у товарища пилу и приложил лезвие к левому плечу девушки. Кассандра напряглась.
- К примеру, ты говоришь, что я отрежу тебе левую руку. А я бац…
Тут он ловко перекинул пилу к другому плечу.
- Бац - и отрежу правую. Это какое пророчество? Это пророчество неверное. А вот если я действительно отрежу левую, - тут он вернул пилу на прежнее место. - Если левую отрежу, то это пророчество бесполезное - что толку в том, что ты все верно предсказала, если рука все равно тю-тю?
Одноухий тоненько захихикал, и спустя секунду его товарищ присоединился к нему басом.
- Пойдем, - я дернул Филина за руку. - Пойдем, пока нас не засекли.
Но он и не двинулся.
Я откатился от щели и уставился на Филина. Его лицо, и без того бледное, стало совсем белым, и резко проступила едва пробивающаяся на подбородке щетина. Филин был младше меня на два года.
- Я никуда не пойду. Мы должны спасти ее, неужели ты не понимаешь?
Я сделал ему знак говорить тише, и он зашипел:
- Это же Кассандра, та самая Кассандра! Это о ней говорил Гомер. Я всегда мечтал ее встретить, я столько хотел узнать…
Я покрутил у виска пальцем.
- Кассандра умерла пятьдесят лет назад. И она была старше. А это я не знаю кто, но нам до нее нет дела.
Филин замотал головой. Я вздохнул и прошептал как можно более убедительно:
- Надо выбраться отсюда. Даже если это та самая - а я в это не верю - она уже все напророчила. Она нам больше не нужна, понимаешь?
Филин явно не понимал. Я начал злиться.
- Ты что, совсем спятил? Мы приплыли в Колхиду не для того, чтобы спасать прекрасных дам. И Царь нас не для того на себе тащил. Мы пришли за руном…
- Ну и иди, - зашипел Филин, - иди за своим драгоценным руном, проваливай. А я остаюсь.
Я треснул кулаком по холодному полу и закричал шепотом:
- Ты обещал! Помнишь, ты обещал, что не бросишь меня?! Где твое слово?
Филин неожиданно улыбнулся. Спокойно так, как будто мы в нашей нычке под верандой распивали стыренное из дедушкиного буфета эфесское.
- А я тебя и не бросаю. Это ты бросаешь меня. И ее.
Я аж плюнул с досады.
Плана у нас никакого не было. Конечно, Филину лишь бы проявить благородство - а разбираться с подонками он предоставил мне. Мы долго блуждали в поисках хода вниз, Филин трясся и проедал мне плешь:
- А что, если ей уже отрезали руку? Если она умрет?
- Да не ссысь, - убеждал я как можно уверенней, - они тут все ждут этого Тали-амаса. Без него они и не пукнут.
Сам я в этом сильно сомневался, но Филин немного успокоился. Наконец мы спустились по узким железным скобам и пошли обратно. Филин снова впал в панику - ему казалось, что мы потеряемся в одинаковых узких, тускло освещенных коридорах, и не найдем квадратной комнаты. Но у меня с чувством направления все было в порядке, и вскоре мы услышали голоса. Среди них был и высокий девичий. Судя по тому, что девушка не визжала и не стонала, ей пока ничего не отрезали. Я прислушался. Сейчас говорил Одноглазый:
- Нет, ну это невыносимо. Предреки хоть что-нибудь. Ну например: когда я умру?
- Очень скоро, - спокойно ответила девушка, - смерть уже приблизилась и дышит тебе в затылок.
Я не смог сдержать ухмылки. Может, и вправду стоило спросить ее про руно?
Мы подкрались к двери в комнату. Она была приоткрыта. Я сделал Филину знак держаться позади и заглянул внутрь. Двое стояли вплотную к столу, что было плохо. Но их автоматы - УЗИ и укороченный М-16 - лежали в противоположном углу, и это было хорошо. Одноглазый, разозленный предсказанием Кассандры, как раз заносил руку для удара, когда я толкнул дверь и вальяжно вступил в комнату.
- Где здесь общественный туалет?
Одноглазый так и замер с поднятой рукой. Одноухий, стоявший ближе к двери, моргнул и уставился на меня.