Октавий потерял две фаланги пальца по рассеянности. Однажды, размечтавшись за обедом, он принялся за еду слишком рано. А в другой раз съел семьдесят четыре ложки супа. Один из его пальцев не вынес низких температур холодильника.
С тех пор кто-нибудь из Красных обязательно за ним присматривает с самого утра. Очередности никакой нет, просто каждый день кто-то берет эту обязанность на себя. В последние месяцы этим занимались в основном мы с Марком, что нас очень сблизило.
Я голоден. Я прикладываю ухо к двери, чтобы послушать, не несут ли мне еду. Сразу же отпрыгиваю, потому что опасаюсь примерзнуть к металлу.
Почему Ромул сказал, что я чего-то не понял? Что я должен понять?
Дверь открывается. Цезарь 2 молча ставит поднос. Я устремляюсь в его сторону, чтобы почувствовать тепло извне. Слишком поздно, он уже ушел. Сначала я проглатываю все жидкое, чтобы оно не успело застыть и поцарапать горло. Потом съедаю все остальное, кроме хлеба, который оставляю про запас, не столько для борьбы с голодом, сколько для борьбы со скукой. После этого я начинаю зарядку: хожу, сажусь на корточки, вытягиваюсь. Машинально повторяю эти упражнения раз двадцать.
Приходит Ромул. Я направляюсь к мотору, чтобы показать, что мне нужно как можно скорее поговорить с ним.
- Как вижу, ты в форме… Это хорошо, - говорит он мне.
- Мне уже надоело. Спасибо за эту ночь.
- Вообще-то это моя работа. Я за вас отвечаю. Давай говорить быстро и по существу. Цезарь 1 тебе не доверяет. Он предложил мне этой ночью не приходить совсем. Впервые он так мил…
- Значит, ты скоро уйдешь?
- Да, через пять минут. Знаешь, ты мне нравишься. Тебя я знаю лучше остальных.
- А почему ты живешь отдельно, как наказанный?
- Похоже, я должен заплатить за все свои ошибки по полной программе. О большинстве из них я уже и не помню. Самая большая, без сомнения, состоит в том, что я родился на свет.
- Почему ты так говоришь?
- С самого начала я никогда не был таким, как надо в его глазах. Я всегда был злым Ромулом.
- В чьих глазах?
- В его… того, кто создал это все. Я - безумный Ромул, непредсказуемый.
- Лично я знаю, что ты очень добрый. Ты несколько раз спасал мне жизнь.
- Я действовал по приказу. Ладно, я пойду. Вернусь завтра. Я много чего знаю, но не знаю, с чего начать. На завтра приготовь мне три вопроса, которые сочтешь главными, и я на них отвечу. Пока.
Он исчезает за столбом, и спустя несколько минут я слышу, как за ним с грохотом захлопывается дверь.
Я займу свой мозг составлением списка всех тайн Дома. Надо, чтобы я был готов к его возвращению. Я должен его дождаться. Кулаками бью себя по коленям, борюсь с болью, которая возвращается в левую руку. Распускаю шнурки, чтобы пальцы ног свободно двигались в ботинках во время ходьбы. Я присаживаюсь на пару минут. Считаю секунды, чтобы не заснуть, и начинаю ходить снова. Надо занять время, не важно чем, лишь бы не уставать слишком быстро.
Ах да… вопросы Марка о нашем происхождении. Мы так над ними смеялись. Это его любимая тема. Он говорит об этом с момента своего появления.
После урока об уходе за ульями он расспрашивал Клавдия на предмет существования секретного подземелья, где могла бы прятаться наша королева. В другой раз он интересовался моим мнением насчет того, родились ли мы без конечностей, но с хвостами в толще воды.
- Как головастики, что ли? - спросил я, смеясь.
- Ну да. Потому что, представь, - уверял меня он, - мне кажется, я нашел там, внизу спины, место, где раньше у нас был хвост.
Но самый яркий эпизод, оставшийся у нас в памяти, произошел на уроке. Тогда он задал свой вопрос напрямую преподавателю.
Мы прослушали доклад о разведении свиней на острове, и вдруг он внезапно поднял руку.
- А мы, люди, - спросил он, - мы тоже млекопитающие?
- Да, Марк, - спокойно ответил учитель. - Какой у тебя вопрос?
- На что похожа человеческая самка? У них, как и у свиней, половые органы внутри, а на животе ряды сосков?
Все дети засмеялись, услышав такой смелый вопрос. Но никто из нас не знал на него ответа.
- Твой вопрос беспредметен, - рассердился учитель. - У нас урок о свиньях. Мы здесь разводим свиней! А людей - обучаем! - после долгой паузы он продолжил:
- Ты совершил серьезный проступок, Марк. Нельзя задавать вопросы не по теме, и ты это знаешь, не так ли? За эту ошибку ты будешь наказан.
- Я приношу свои извинения, - проговорил Марк. - Я не знаю, что на меня нашло. Простите, простите!
- На этот раз я принимаю твои извинения. Но не делай так больше никогда! И я адресую это предупреждение всем! - сказал учитель, повышая голос.
- Обещаю, что больше не буду, - уверил Марк.
Мой друг вышел из передряги невредимым, и я испытал глубокое удовлетворение. Но мне стало стыдно, что я тоже смеялся.
Вечером я не смог сдержаться и высказал ему свое восхищение:
- Ты осмелился задать настоящий вопрос: главный, основной.
- Я задал его в никуда. Мы никогда не получим на него ответа, - с грустью проговорил он.
- Я уверен, что когда-нибудь мы все узнаем, - уверенно сказал я.
Любопытно, но именно с этого момента я начал непрерывно думать о своих корнях. Не появился же я по волшебству, в глубине подвала. Нет, я родился, от пары мужской и женской особей. И нет сомнений, что в этом выводке я был не единственным.
Время тянется безнадежно медленно. Глаза закрываются помимо моей воли. Не надо! Ромул сейчас вернется, а я буду не готов. Я должен сосредоточиться на самом важном: будущее, наше предназначение на выходе. Как же мне задать вопрос так, чтобы не получить на него туманный ответ? Что?.. Как?..
Я просыпаюсь на полу, с ужасной болью в спине. Должно быть, меня все же сморил сон. Внезапно кто-то касается моего плеча.
- Итак, вопросы?
Я не соображаю, что сказать.
- Давай же, - поторапливает он меня, - сегодня у нас совсем мало времени.
- Почему… почему ты сказал мне, что уже не ребенок?
- Потому что это правда. Ребенок - это тот, кому не больше пятнадцати. На моем веку через твою кровать прошло уже четыре поколения детей. В среднем они живут здесь четыре-пять лет, из чего я заключаю, что мне как минимум тридцать. Впрочем, как и Рему, которого я всегда знал…
- Что происходит с Красными, когда они выходят из Дома?
- Бывает по-разному: у них есть выбор. Не все выбирают одно и то же… Осторожно!
Дверь резко открывается, и я не успеваю ничего понять. Внезапно я чувствую, словно мне что-то вбивают в голову.
Когда я просыпаюсь, то вижу, что сижу в кресле, в тепле. У меня по лбу струится пот, и рубашка намокла. Передо мной сидит Цезарь 3.
- Что тебе сказал Ромул?
- Ромул? Он сказал мне, что скучает.
- Что он еще сказал тебе?
- Он сказал, что рад меня видеть…
- Хватит надо мной издеваться. Я могу сделать все, что угодно, ты знаешь. Например, отправить тебя в холодильник на неделю и оставить там помирать!
Он вне себя, я его таким никогда не видел. Он, всегда такой спокойный, величественный…
- Что он сказал тебе?
- Он сказал, что уже не ребенок и что, по его подсчетам, ему как минимум тридцать лет.
И что он хорошо знает Рема.
- Ты поверил ему?
- Нет, не знаю. Я считаю, что он не совсем нормальный…
- Да, он совсем не в себе, - подтверждает Цезарь, голос которого снова становится спокойным. - Он живет в одиночестве и имеет очень яркое воображение. Дальше?
- Я…
- Говори!
- Я спросил у него, что становится с Красными, с Квинтом, например, когда они уходят.
- И?
- Он сказал, что они должны сделать выбор, а потом кто-то пришел, и я больше ничего не помню.
Цезарь гладит себя по бородке и наблюдает за мной с улыбкой.
- Выбор… Он сказал "выбор". Ты не обманываешь меня, мне донесли эти последние слова. Хорошо, хорошо… Твое наказание скоро кончится, тебе осталось выдержать полтора дня. Можешь поесть до того, как вернуться в холодильник: ровно тридцать шесть ложек.
- Ромул будет наказан?
- Нет, скорее всего, нет. Больных не наказывают, ничего не поделаешь. А ты будешь хранить молчание о том, что он тебе рассказал. У меня есть уши повсюду: в спальне, в столовой, везде.
На краю кухонного стола стоит тарелка: тридцать шесть ложек счастья. Это теплое и безвкусное пойло, но я готов разрыдаться от радости.
Цезарь наблюдает за мной и следит за подсчетом.
- Пора, Мето.
Я наполняю легкие теплым воздухом и возвращаюсь в холодильник.
Я инстинктивно возобновляю свои упражнения и без конца повторяю: "У меня будет выбор… у меня будет выбор. Но какой? Между плохим и худшим?" Я не так уж много узнал. Хотя нет. Среди детей есть доносчики, те, кого можно назвать "ушами Цезаря". Я встречаюсь со стукачами каждый день. Я разговариваю с ними, некоторые из них, возможно, мои друзья. Я мысленно представляю себе каждого из ребят нашей спальни. Мне казалось, я так хорошо всех их знаю. И пусть не все они мои товарищи, пусть я всегда думал, что не создан для жизни вместе с ними, я все равно не могу представить, что среди них прячутся предатели. Я всегда чувствовал с их стороны сочувствие к тем, кто получал наказание. Значит, некоторые претворялись, и так было всегда… Я не должен доверять, даже близким людям.
Я не буду сразу же рассказывать о том, что узнал. Понаблюдаю за друзьями в течение нескольких недель. Я должен быть уверен, что рассуждаю здраво и что взор мой не затуманен переживаниями или привычками.
Свобода…
Вечер. Сперва я съедаю свои семьдесят две ложки в одиночестве на кухне, а потом - у меня есть право помыться, прежде чем надеть чистую пижаму. Все, что нужно для мытья, уже готово: от мягкой мочалки до жесткой щетки. Воду можно использовать без ограничения, это впервые. Я не могу отказать себе в удовольствии и принимаю душ долго: как минимум четыреста секунд, это невиданно.
Цезарь 5 в темноте провожает меня до кровати. Все лежат тихо. Дверь закрывается.
Я подхожу к кроватям моих товарищей, которые вот-вот погрузятся в сон.
- Мето, это ты? - шепчет Марк.
- Да.
- Ты не попал в санчасть? - волнуется Октавий.
- Нет, я цел.
- Хорошо.
- Прости меня, Мето, - тихо говорит Красс.
- Все уже позади. Мне надо поспать.
- Конечно, Мето. Спокойной ночи! - отзывается Марк.
- Разбудите меня завтра, парни, я не хочу, чтобы меня наказали.
- Не беспокойся, - заверяет меня мой лучший друг, - я счастлив, что ты снова с нами.
У меня все болит. Горит спина, а голова, кажется, сейчас взорвется. Надо замедлить дыхание, чтобы плавно погрузиться в сон.
Подъем ужасен. У меня ломота во всем теле. Хромаю в умывальную комнату.
- Мы много думали о тебе, - сообщает мне Красс. - Мы даже мысленно пытались направлять к тебе волны, чтобы согреть тебя. Ты что-нибудь чувствовал?
Марк смеется. Нас с Крассом встречает дружный хохот.
- Красс, как ты справлялся тут без меня?
- Отлично, я даже не делал глупости. Многие дети приходили поговорить со мной о тебе. Они восхищаются твоей смелостью!
- Какой смелостью?
- Твоей попыткой бегства и пребыванием в холодильнике.
- Я жалею о содеянном. И совсем не горжусь этим. А ты не забудь: не надо выпендриваться. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы это понять.
- Обещаю.
Глава V
Сегодня я решаю рассказать все, что теперь знаю, Марку и Клавдию. Не хочу впутывать в это Красса. Он слишком маленький и слишком легкомысленный. Он может навлечь неприятности и на себя, и на меня. Октавию рано или поздно мне тоже придется рассказать, но меня беспокоит его патологическая рассеянность. Он легко может себя выдать.
Прошло уже больше трех недель, и мне немного стыдно, что я играю в шпиона со своими собственными друзьями. Три недели ежедневно я следую за ними по пятам.
Никто из них не исчезал ни на минуту, чтобы донести. Каждый раз я засыпал последним. Я уверен, что они верные товарищи. Мы должны подозревать других.
Сначала я спрошу у них, хотят ли они слышать то, что я собираюсь им сказать. Ведь я подвергну их опасности; после того, как они все узнают, они станут моими сообщниками.
Я начинаю с Марка, встретившись с ним на выходе из спальни:
- Я узнал кое-что, пока сидел в холодильнике. Я не имею права об этом говорить. За мной пристально следит Цезарь. Если хочешь тоже узнать, я могу посвятить тебя в эту тайну. Не отвечай прямо сейчас. Подумай до вечера.
Легким кивком головы Марк делает знак, что он понял.
- Подумать о чем? - спрашивает Красс, хлопая меня по плечу.
- А, это ты! Подумать о смысле жизни… о смерти…
- Вы что, издеваетесь надо мной? Я уверен, вы что-то скрываете!
- Нет.
- А я говорю, что да. Что именно?
Поскольку мы молчим, Красс начинает хмуриться. Он обижен. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать: "Это для твоего же блага".
К своему второму другу я подхожу во время хора. Павел стоит с Фиолетовыми. Как раз выдается момент, чтобы поговорить с Клавдием наедине. Он поет слева от меня. Я заранее приготовил записку на туалетной бумаге, потому что учитель пения не терпит болтовни.
Партитуры мы держим в руках. Я просовываю свое послание ему под большой палец. Вижу, как Клавдий хмурит брови. Он читает записку. Перестает петь и пытается поймать мой взгляд. Я пою громче обычного, улыбаясь, чтобы не вызывать подозрений. Занятие заканчивается. Я чувствую, как он засовывает бумажку мне в карман. Я украдкой достаю ее: это моя записка. Он вернул мне ее. Я ищу Клавдия глазами. Но он уже смешался с толпой.
Я встречаю его несколько минут спустя у входа в туалет, без сомнения, он ждет Павла. Он кивает мне. Поравнявшись с ним, я слышу:
- Я не хочу знать.
- Уверен? Ты можешь не отвечать прямо сейчас.
- Я не хочу ничего знать, - говорит он, чеканя каждое слово. - А ты будь осторожен.
Павел возвращается, я исчезаю.
Я просто в шоке. Неужели Клавдий боится? За себя? За Павла? Он всегда мне представлялся надежным и сильным старшим братом. Почему он так поступает со мной?
Вечером в столовой Марк садится напротив и сверлит меня взглядом. Он выбрал правильный момент. Во всеобщей суматохе никто не услышит, что он собирается сказать.
- Я согласен, - уверенно произносит он. Затем опускает голову. - Ты говорил еще кому-нибудь? - интересуется он.
- Я хотел рассказать Клавдию, но он отказался. Не понимаю почему.
- Он пытается тебя защитить. Мне страшно, - продолжает он, - но я не хочу оставлять тебя наедине с этой тайной. Но когда ты мне все расскажешь, оставь меня в покое.
Вечером перед сном я делюсь с Марком тем, что узнал.
После короткой паузы он отвечает:
- Надо воспользоваться отведенным нам здесь временем. Обещай, что ты больше не будешь ничего предпринимать.
Поскольку я не отвечаю, он продолжает:
- Пойми, что я дорожу тобой как частью себя. Я боюсь за тебя. И Клавдий тоже, я уверен.
Я вынужден солгать, чтобы его успокоить.
- Я подумаю. Возможно, вы правы. Спокойной ночи, Марк.
- Спокойной ночи, Мето.
Я понимаю их опасения. Мне самому страшно. Но я хочу знать. Я должен узнать, что скрывается за запертыми дверями, невозмутимыми лицами Цезарей и мордами солдат-монстров.
Завтра за ужином я не буду пить и проверю, прав ли был Ромул, когда говорил, что нам подсыпают снотворное.
Этим утром я принял решение быть послушным учеником, весь день вести себя как барашек. Это позволит мне быть неприметным. Надо, чтобы обо мне забыли. Тогда никто не заподозрит, что ночью я могу превратиться в хитрую проныру и не считаться ни с какими запретами.
День прошел как по маслу. Испытание ждало меня за ужином. Не пить - это настоящая каторга. С первых же ложек еды меня охватывает жуткая жажда. Наверное, продукты напичканы солью или чем-то подобным. Странно, что я ничего не чувствую. Должно быть, вкус чем-то замаскирован. Я наблюдаю за соседями и считаю, сколько выпивают они. Трое детей напротив меня - десять, семь и тринадцать стаканов соответственно. Я беру в руки кувшин, подношу стакан к губам, но не пью ни капли.
Зато во время чистки зубов я наверстываю упущенное и заглатываю огромное количество воды, чтобы потушить пожар в горле.
Засыпают все, как обычно, в спокойной и умиротворенной обстановке. Короткие разговоры стихают, голоса постепенно смолкают, и спальня погружается в абсолютную тишину. А я не сплю. И глаза не слипаются. Проходят долгие минуты. Я решаюсь проверить: зову по очереди тех, кто лежит рядом. Никто не отзывается. В этой комнате я никогда не говорил так громко, даже днем. Мои глаза полностью привыкли к темноте и видят почти как днем. Я поднимаюсь и смотрю на спящих товарищей. Старшие спят по диагонали, а малыши ровно вдоль бортиков кроватей.
Вдруг я слышу шаги за дверью. Я ложусь и натягиваю одеяло. А дальше происходит невероятное: кто-то включает свет. Никто из детей не реагирует. И так, значит, каждую ночь! Я не решаюсь приоткрыть веки. Чувствую чье-то присутствие. Пахнет не смазкой для ботинок, а дезинфицирующим средством или шампунем от вшей. Я приоткрываю глаза и вижу их: они большие, высокие. Они нагибаются, чтобы собрать белье в мешки с именами учеников. Затем я слышу, как одни за другими открываются дверцы шкафов. Их как минимум шестеро. Когда их лица поворачиваются в мою сторону, я закрываю глаза. Теперь они подметают. Авл задевает правой рукой мою кровать. Я уверен, что это он. Он был Красным, когда я только появился в Доме. Они одеты в черные комбинезоны с номерами на спинах. У Авла номер 197. У него впалые щеки. Он кажется грустным и уставшим. Движения его машинальны. В одном ухе у него, как и у других, продето широкое кольцо. Он прерывается на десять секунд, чтобы потрогать волосы Павла или кого-то из его соседей. Вообще, я больше догадываюсь, чем вижу на самом деле. Свет гаснет.
Итак, значит, бывших, по крайней мере какую-то часть из них, не выгоняют в холод и голод, когда они вырастают выше положенного. Некоторые остаются в Доме. Они работают ночными уборщиками. И судя по тому, как они выглядят, думаю, они не слишком хорошо отдыхают и днем.
Благодаря Ромулу я чувствую, что завеса тайны потихоньку приоткрывается. Завтра я ничего не скажу Марку, не хочу, чтобы он волновался. Вскоре я засыпаю.
На следующую ночь приходят они же. Когда Авл нагибается взять мои вещи, я решаю заговорить с ним. Я открываю глаза. Он глядит на меня и громко произносит:
- Один из Красных открыл глаза. Мето 6/4. Тревога.
Я слышу, как кто-то вдалеке ему отвечает, словно эхо:
- Мето 6/4. О’кей.
Я замираю. Смотрю на него еще несколько секунд, потом плотно сжимаю веки. Лежу в полной неподвижности. Слышу, как они какое-то время суетятся, затем выключается свет и хлопает дверь. Завтра и всю следующую неделю буду опустошать кувшины за ужином и спать, как все остальные.