- Айрин, ты бредишь, - посмеивалась Вилина, выключая ночник, - какая любовь? Он еще ребёнок.
- Да ну, какой ребёнок, - не унималась подружка, - он уже бреется! Я видела у него щетину. Да, да, совсем недавно. Я стояла за ним в очереди, в столовой. Видимо, он не успел побриться. Хотя, тебе, наверное, лучше знать. Признайся, вы с ним целовались?
- О чем ты говоришь! Ты обо всех судишь по себе. Мы просто дружим. Да у него и в мыслях нет ничего подобного. С чего ты взяла?
- Я вижу, как он на тебя смотрит! С каким обожанием!
- Да меня все дети обожают. Особенно девочки из младшей группы. Выдумщица, вот ты кто.
- А я бы с ним закрутила, - хихикала Айрин, - он такой красавчик! Такие скулы, подбородок волевой. И губы твердые. И глаза! Глаза зелёные, как у кошки! И руки большие. Говорят, по руке можно угадать…
- Ну, хватит! - сердилась Вилина. - Оставь свои фантазии при себе, пожалуйста. Вот, скоро выйдешь замуж за своего Кристофера и крути с ним сколько угодно.
- Ага! Это ревность, дорогая!
- Никакая не ревность. Просто ты болтаешь чепуху!
Липкие шутки и намеки подруги раздражали. К счастью, Айрин и Кристофер вскоре поженились, соседка съехала в собственный домик с уютным кабинетом и просторным залом, и неприятные разговоры прекратились.
Зато появилась другая проблема. Оказалось, что Вилина совершенно не переносит одиночества.
Когда она после шумной свадьбы Айрин вернулась в пустую и тихую комнату, ей вдруг стало не по себе. Настолько не по себе, что захотелось бежать на улицу и сидеть всю ночь на скамейке под звёздами, лишь бы не быть одной в четырех стенах.
Однако она сумела себя пересилить и, измучившись от бессонницы, уснуть под утро с включенным ночником.
День прошел как в тумане - будто приснился - а ночь принесла с собой грозу. В небе громыхнуло так, словно где–то рядом прогремел взрыв, и в окно полыхнуло яркой вспышкой.
Вилина всегда плохо переносила громкие звуки и яркий свет. Даже от фейерверка её начинала мучить непонятная тревога. Пока все радовались и кричали от восторга, она кусала губы и мечтала, чтобы всё поскорей закончилось.
Гроза и пустая комната сошлись как два проводка в системе зажигания - Вилину буквально подкинуло на кровати и вынесло в коридор. Она сумела удержать рвущийся наружу крик, но волна ужаса, которая вышвырнула её из комнаты, понесла дальше, прочь, туда, где люди.
Хорошо, что никто не попался навстречу и она, благополучно избежав позора, упала в объятия маленькой и крепкой учительницы по музыке - она дежурила в корпусе у девочек, в комнате для преподавательского состава.
- Вилина, дорогая, успокойся! - бархатный голос выдержанной и невозмутимой китаянки по имени Мэйли Лэй подействовал магически. Будто реле щелкнуло, и Вилину отпустило.
Она расслабилась под колючим пледом и даже почувствовала, как он сотнями иголок впивается в кожу сквозь тонкую ночнушку. Как же это приятно - чувствовать реальность происходящего рядом со спокойной и надежной, как китайская стена, Мэйли. Пить ледяную воду из кулера мелкими глоточками, пока твои волосы гладит живая, горячая рука.
- Бедная, раненая птичка.
Так она сказала, Мэйли. Постелила на диванчике и уложила Вилину, и укрыла, и сидела рядом, пока та не уснула.
Плечо настойчиво теребили. Вилина обернулась и сняла наушники.
- По радио объявили полдень, - сказал Роберт. - Обедать пора. Ты что - не слышала?
- Нет, заработалась, замечталась.
- О, какой забавный слонёнок! Ты любишь слонов?
- Ну как тебе сказать… да, они умные. Один мой друг их очень любит.
- Какой друг? - насупился Роберт.
- Да из младшей группы, - махнула рукой Вилина, и Роберт расцвел:
- А, эти… да малыши тебя любят. Я заметил. Наверное, ты будешь хорошей мамой.
Они вышли через стеклянную дверь, пересекли сад и через пару минут очутились в столовой.
Вилина взяла поднос и двинулась вдоль лотков с ланчем - чили–суп, клэм–чаудер или томато–бискит?
Она поставила на поднос розоватый суп–пюре и обернулась к Роберту с лукавой улыбкой:
- А тебе не все равно, какой я буду мамой?
- Скорее нет, чем да, - многозначительно ответил он.
К супу добавилась паста с баклажанами и вишнёвый пирог на десерт.
Апельсиновый сок. И банан. Она его съест позже, дома. Во время сиесты.
Погружаясь душой в странные сказки писателя по фамилии Андерсен, хорошо пожевать что–нибудь сладкое и потом заснуть, выронив книжку, и смотреть сладкие сны…
Новая соседка - Терисса - притащила с собой целую библиотеку. И все сплошь - сказки. Андерсена Вилина никогда раньше не читала.
- Ты забрала у Фреттхена результаты тестов?
Роберт сидел напротив с таким видом, будто изобрёл, наконец, вечный двигатель и Вилина - первая, кому предстоит это узнать.
- Ты имеешь в виду тест на совместимость?
- Ну да, - он взял ложку и помешал густой сливочный суп с вкраплениями овощей и моллюсков, старательно делая вид, что ничто не интересует его сильнее собственной тарелки.
- Нет, хотела сегодня забрать, а что?
- Сегодня на пляже, после вечерней медитации Хорек объявит результаты. Можешь не торопиться - получишь сюрприз.
- Да? - Вилина легко, с улыбкой согласилась. - Ну что ж, последую твоему совету.
Смысла бежать к психологу перед вечерней медитацией не было.
Она вернулась домой, приняла душ и долго лежала в прохладной постели, с томиком сказок на подушке.
Кто станет её мужем? Фредерик? Он симпатичный. Высокий и породистый.. Но уж очень болтливый. Просто не закрывает рта, с таким устанешь. Что ж - хотя бы родятся красивые дети.
Марио - очень сексуальный. У него бархатные глаза и мягкий голос. Грация хищника и красивое тело. Одна беда - глуповат. Нет ничего утомительнее, чем глупый человек рядом.
Алан - спортсмен. Твердый, напористый. С ним надежно. Но бегать по утрам? О, нет, только не это!
Роберт. Спокойный и молчаливый. С ним комфортно. Они оба - скульпторы.
Так сказать, смотрят в одном направлении. Не красавец, но и не урод. Большой и сильный.
Так кто же?
Жаль, что в этом списке нет Джереми. С ним одним легко и весело. Но жизнь есть жизнь. В ней нет места детским играм и детским симпатиям.
Сон так и не пришёл. После сиесты она честно поболела за девчонок, а со спортивной площадки прямиком отправилась на "длинный" пляж. Отсидела медитацию, но так и не сумела сосредоточиться.
Небо словно нарочно не желало темнеть. Разложили костры, но ещё сквозила фиалковая голубизна в ярко–розовых мазках заката.
Скорей бы упала ночь, и взметнулось пламя, и Хорёк объявил то, чего Вилина ждет с замиранием сердца.
- Ты не замерзла? - Джереми тихо подошел сзади и сел рядом. - Хочешь мою рубашку?
- Дже, ты будешь сидеть тут голый?
- А что? Я выносливый! Океан закалит любого. Иногда волны такие высокие, что пока выберешься на берег, промокнешь с ног до головы. А ветер, знаешь какой? Замёрзнешь так, что зуб на зуб не попадает. И ничего - ни разу даже не чихнул!
- Хвастунишка, - улыбнулась Вилина, наблюдая за тем, как он отгребает широкой ладонью горку песка и чертит что–то на тёмной, чуть влажной поверхности.
- Привет! - Роберт подсел с другого бока.
Он победно улыбался, а широкое лицо с бледной кожей и яркими губами так и лучилось самодовольством.
- Привет! Я так и не поняла - ты то забрал свои результаты?
- Я? Да! Смотри, Хорёк готов вещать.
Подмигнув, он игриво толкнул её в бок.
- Дорогие друзья! Прошу внимания, прошу внимания! - Хорек пытался утихомирить разыгравшуюся молодёжь. Костры под темнеющим небом, мягкий песок и вечерняя свежесть настроили отоспавшихся в сиесту парней и девчат на веселье, песни и танцы.
- Ти–хо! - разнёсся сильный голос Мэйли, - ребята, Марк приготовил важное сообщение!
Её слова заставили всех умолкнуть, и в наступившей тишине Марк Фреттхен торжественно объявил:
- По результатам тестов на совместимость у нас образовалась новая счастливая пара! Вилина Харрисон и Роберт Хатчинсон! Ура! Поздравим их, друзья!
Пляж откликнулся радостным гулом и аплодисментами.
- По–з–дра–вля-ем!
- Жених, поцелуйте невесту! - тонкий голос Хорька перекрывал шум и вонзался иглами в барабанные перепонки.
Вилину оторвало от земли, прижало крепко–крепко к твёрдому телу Роберта, а губы сковало солёным и влажным поцелуем.
- По–з–дра–вляем! - неслось со всех сторон. В небе словно ударил гонг - звонко и гулко - и всё вокруг окрасилось в кроваво–красный цвет.
- Салют! Вилина, смотри, это салют! В нашу честь!
Возбужденное лицо Роберта меняло окраску вместе с соцветиями звёзд, взрывающими ночную тьму.
Вилине стало не по себе. Она оглянулась на Джереми, но его уже не было. Только на сыром песке виднелось нарисованное сердечко, пронзённое стрелой.
Глава 3
Хайли не соврал. Хорёк вырядился, как на свадьбу - в костюме и при галстуке.
- А, Джереми! Присаживайся, дружок, - кивнул он на пустой стул посередине кабинета.
Джереми сел и уставился на Фреттхена. На незнакомца рядом с ним он даже не сразу обратил внимание. Тот сидел тихо, спрятав руки под стол, словно всем своим видом желал сказать: я здесь не главный, так, наблюдаю. Перед ним лежала закрытая картонная папка, с надписью "Happy Birds".
- Профессор Верхаен из института прикладной психологии, - представил его Хорёк.
Щеки и лоб в пигментных пятнах. Веки тяжелые, как у рептилии. Внимательный прищур. Верхаен казался старым, такого старого человека Джереми еще не видел. Вернее, в поселке имелся один немолодой работник - он накрывал столы для совместных обедов и разносил еду - но у того шевелюра была темной, со щепоткой соли, а у профессора серебрилась, точно в степи ковыль.
- Добрый день, господин Верховен, - вежливо поздоровался Джереми.
- Верхаен, - с улыбкой поправил Хорёк.
Джереми покраснел, но не потому, что устыдился оговорки. Его смутило давнее воспоминание, такое же причудливое, как дары океана. Странное дежавю, вызванное видом старого человека. Он - совсем маленький, с короткими пальчиками и пухлыми ладошками. Лежит на спине и держит в руках чьи–то волосы. Пряди черные, пряди седые… Вьются перед глазами, обдавая ароматом шампуня, гладкие и прохладные, как струйки воды. Джереми пропускает их между пальцами. Это нечто вроде игры: отделить черные волосы от седых. Пусть одна половина будет старая, а другая - молодая. Когда это происходило? Где? Во сне, может быть? Нет, сны - не такие. Они не пахнут, не холодят рук.
- Ну что, Джереми, - начал Фреттхен, а Верхаен подвинул к себе папку и раскрыл её. Показался лист, расчерченный в виде таблицы. Профессор нацелился в него карандашом, - расскажи нам, о чем ты мечтаешь.
- Мечтаю?
- Ну, да. Вот, учителя о тебе пишут, что сидишь на уроках и всё о чем–то думаешь, не слушаешь материал. И даже на переменах весь в себе, а не болтаешь с друзьями.
- Да шумно в классе, не поговорить нормально.
- Это понятно. Шумно. В шуме - жизнь, не правда ли? В музыке, в смехе, в разговорах… Ты со мной согласен, дружок? Только смерть приходит на тихих лапах. Так о чем ты думаешь? Тебя что–то беспокоит?
Джереми посмотрел в левый верхний угол, где паук–рукодельник оплетал крылатую бедолагу смертоносным кружевом. Потом перевёл взгляд в правый угол, где из подвешенного кашпо сиреневым водопадом низвергалась традесканция. Ни тут, ни там он не нашел подсказки.
- Ну, как. О чем думаю? О том, например, что музыка - это классно, если только её не слишком много.
Верхаен сделал пометку в таблице.
- Не любишь музыку? - продолжал допытываться Фреттхен. - А говорят, у тебя талант. На занятиях по сольфеджио ты - лучший. Мелодии схватываешь на лету.
Джереми пожал плечами.
- Я люблю креветки, но не могу есть их ведрами. Уж лучше я совсем не стану есть креветок.
- А ты не дурак, - сказал Фреттхен.
Это прозвучало с ноткой разочарования, так, будто Хорёк непременно хотел, чтобы Джереми был дураком.
Ещё одна галочка спланировала на разграфленный листок.
- Молодой человек, - проговорил вдруг Верхаен. Голос у него оказался скрипучим, с оттенком превосходства, - а скажите, вам нравится в Эколе?
- Мне не с чем сравнивать. Я здесь родился и не знаю других мест.
- Так–так… - еще одна быстрая пометка, - все так, молодой человек. Вы родились в Эколе и никуда отсюда не отлучались, верно? И вы, конечно, помните своё детство? Ах, детство - волшебная пора! Беззаботность, искренняя дружба… Расскажите нам что–нибудь, мы с коллегой с удовольствием послушаем ваши детские воспоминания.
Наверное, лучший способ заставить самого отъявленного болтуна замолчать, это попросить его: "А ну–ка, расскажи нам что–нибудь на свой выбор!"
- Даже не знаю, что вам рассказать… похоже, в моем детстве не было ничего особенного, - Джереми задумался. - Как–то раз лодку чинил, вместе с учителем этики… или не с учителем… - образ взрослого расплывался, и лицо его рассмотреть не удавалось. Только руки остались в памяти - сильные, жилистые, перемазанные чёрным. - Она лежала вверх дном - лодка, в паре метров от полосы прибоя, и тут же, на берегу, валялась огромная медуза, вся перемешанная с галькой… Учитель или кто там, говорил, что она - живая, но я не верил… Живое не бывает таким студенистым и не разваливается на куски.
Джереми понимал, что несет чушь, но воображение само подсовывало ему картины. Странное ощущение - он будто по книжке читал.
Профессор Верхаен слушал, сцепив пальцы в замок и полузакрыв глаза. Хорёк поглаживал галстук.
- Ну, ещё с ребятами в мяч играли, помню, - сказал Джереми, слегка обескураженный, - в волейбол, что ли… Мне ещё левый кроссовок жал…
Упругий газон под ногами. Сетка, натянутая от края до края поля, делит площадку пополам. Длинная царапина на коленке, саднит. Мяч, летящий прямо в небо… Так ярко все, так живо, как будто вчера произошло.
- Вы любите играть в волейбол? - спросил Верхаен.
- Не так, чтобы очень. Я океан люблю. Я как–то раз на "рыбацком" пляже камешек нашёл, красный, прозрачный. Формой как маленькое сердце, и тёплый на ощупь. Не как обыкновенно камни бывают. Необычный очень. Если прищуриться и сквозь него посмотреть, весь мир багровым делается. И песок, и горы, и вода… Как будто я на Марсе.
- Замечательно, - оживился Хорёк. - Очень интересно.
- Ещё я помню, как спал в коробке.
- Что? В коробке? - Фреттхен с профессором переглянулись. - В какой коробке?
Джереми почувствовал себя так, будто сказал что–то неприличное.
- Ну, просто коробка. Картонная, большая… в таких продукты со склада привозят, ну, или книги. Высокие стенки. Прямоугольная.
Он не знал, как ещё описать, и никак не мог взять в толк, чего от него ждут.
- А, это, наверное, не так давно было? - предположил Фреттхен. - Год или два назад?
- Нет. Точно нет.
И что они так на него уставились?
- Пожалуй, ещё до камешка, - Джереми честно попытался вспомнить, но картинка туманилась. По сравнению с другими она казалась очень давней и словно выцветшей, точно старая фотография в альбоме. - Сейчас, - он усмехнулся смущённо, - я бы не поместился ни в какую коробку.
- Ладно, пусть так, - кивнул Верхаен. - Коробка - дальше?
Джереми уткнулся взглядом в пол.
- Не помню. Забыл.
О седых и черных волосах он решил промолчать, и так, похоже, наговорил ерунды.
- Что–то не так, Джереми? - мягко спросил Хорёк. - Ты сегодня как будто не в форме.
- Всё нормально, - буркнул тот, краснея до корней волос.
Лгать психологу считалось проступком. Ведь Фреттхен искренне желал помочь всем и каждому.
- Ты уверен?
Не будь здесь профессора с его таблицами, Джереми, может быть, и рассказал бы Хорьку о Вилине. Но не при Верхаене - нет, лучше он отгрызет себе язык, чем станет откровенничать с этим типом.
- Абсолютно уверен, - кивнул Джереми и вежливо улыбнулся.
- Ну, хорошо, - вмешался Верхаен, - давай от прошлого перейдем к настоящему. Ты выбрал себе занятие по душе? В какой сфере ты думаешь раскрыть свои таланты?
- Да я даже не знаю, есть ли у меня таланты.
- Уверяю тебя, они есть. Каждый из нас наделён каким–то даром и отказываться от драгоценного подарка, с которым тебя отправили в мир, это непростительная оплошность. Тем более если для твоего развития созданы все условия.
- Я бы хотел стать рыбаком, - Джереми вспомнил выходку Боба и Хайли и невольно улыбнулся. Нет, он не собирался, как его друзья, злить старого профессора или безобидного Хорька. Просто у него не было другого ответа.
Фреттхен залился краской, отчего веснушки у него на носу стали ярче, и открыл, было, рот, но Верхаен его опередил:
- Этот вариант не обсуждается. Для выполнения нашей главной задачи нужна именно творческая энергия, а не какая–то другая. К тому же, группа не может подстраиваться под ваш график и ждать, когда вы вернётесь с уловом.
- Джереми, - мягко встрял Фреттхен, - подумай ещё раз. Подумай хорошенько, прежде, чем ответить.
- У господина Вильямса свободного времени много больше, чем у нас с вами, - язвительно заметил профессор. - И оно пока гораздо дешевле. Поэтому тратить наше время на его раздумья я считаю не рациональным. Идите, Джереми Вильямс. Идите и хорошенько обдумайте - в каком направлении вы бы хотели двигаться дальше.
Напутствие профессора не легло на сердце, на котором уже покоился другой камень.
О нём Джереми и рассказывал Фреттхену мысленно, сидя в столовой, пока пережевывал завтрак и машинально отвечал на реплики соседей по столу.
У музыкальной какофонии есть свои преимущества. Она позволяет человеку даже среди людей оставаться в одиночестве. Ребята за обедом громко болтали, смеялись и что–то выкрикивали, но - удивительное дело - никто никого не слышал и не слушал. На многих были наушники.
"Мы вместе! Мы вместе! И вместе мы - сила! - вопил репродуктор прямо над их головами. Звук отражался от стен и метался по столовой, как полоумный, -
И каждого талантами природа наградила!
Мы вместе строим новый, счастливый, светлый мир!
И каждый в этом мире создатель и кумир!
"Вот ведь как, господин Фреттхен, - говорил Джереми, и его призрачный собеседник задумчиво кивал, - есть у меня девушка–друг. Вилина Харрисон. Ей двадцать один год, а значит, пора замуж. Скоро вы по своим тестам подберёте ей мужа…"