"Так в чем проблема, парень? - ласково возражал Хорёк. - Порадуйся за друга. Семья это хорошо. Это плечо и поддержка".
"А если она его не полюбит?"
"Мальчик, любовь - это каприз обмена веществ. Такая малость, о которой не стоит беспокоиться. Одна таблетка под язык - и твоя подруга влюбится на всю оставшуюся жизнь. А как под радугой пройдут, так и не посмотрит ни на кого вокруг, кроме своего мужа. С руки станет есть. Главное в браке, знаешь что? Психологическая совместимость. Мои тесты - непогрешимы. Если они покажут, что именно этот человек станет Вилине хорошим мужем, значит, так оно и будет. Она будет счастлива".
"А как же я? - водя ложкой по пустой тарелке, говорил Джереми. - Ведь я её люблю. Без всяких таблеток".
"Что ты удумал? - сердился Фреттхен. - Вилина старше тебя на целых пять лет. Нет, это никуда не годится".
"Всего на пять лет! Ну, и что?"
- Эй, Дже, - Хайли пихнул его локтем в бок. - Как у Хорька было?
- А?
- Что–было–у-Хорька!
- Потом расскажу!
- А?
"Пять лет - не половина жизни. Через два года я стану совершеннолетним. Неужели ей нельзя подождать два года?"
"Вилина имеет право на любовь и счастье - прямо сейчас, - гневно отчеканил Хорек. - Почему она обязана ждать? Потому что тебе захотелось? А о ней ты подумал? О том, что лучше для нее? Воплощённые мечты - это прекрасно, это наша цель, но ведь не за чужой счет?"
Джереми вздохнул. Пустая трата времени - разговор с самим собой. А если бы и с Хорьком… что толку? Фреттхен не может отменить результаты тестов.
Он брёл на занятия, а в голове кружились воспоминания прошлой ночи.
Ровно в десять тарарам в Эколе стихает, и за смычки берутся цикады и сверчки. Их музыка похожа на короткий сухой треск со скупыми переливами. В такие часы хорошо взять нотный лист и записывать все подряд: шершавую скороговорку волн, хруст веток, когда сквозь них ломится какой–нибудь заяц, шаги и голоса редких прохожих. Холодный песок и тёплый океан. Луна - крупная и пористая, как здоровенный кусок пемзы, а звёзды - огромные, жадные, того и гляди, проглотят тебя целиком. И бабочки - вся ночь от них белая, точно от снега. Кружатся, порхают, струятся с неба, подсвеченные лиловым блеском звезд, путаются в волосах.
- Бабочки - это души спящих чаек, - говорит Вилина.
Высокая, сутуловатая девушка в темноте распрямляется и делается грациозной, как большая кошка. Ночью ее робкие движения обретают лёгкость. Ладони теплеют, а белая лента в косе сияет ярче луны.
- А ведь и правда, - удивляется Джереми, - такие же вездесущие, только что не гадят на крыши. Ты сама придумала или услышала по радио?
- Не знаю. Днем трудно сосредоточиться. Радио - повсюду, хуже настырных чаек. И хочешь от него спрятаться - да некуда. Мне кажется иногда, оно выслеживает мысли у нас в головах - и тут же крадет. Может быть, у меня паранойя, - улыбается она смущенно.
Они медленно идут вдоль берега. Джереми - босиком, а Вилина в пляжных тапочках. В отличие от большинства жителей Эколы, она никогда не ходит без обуви. Не потому что мёрзнет или боится поранить ноги. Это у неё в крови - никогда не появляться на людях босой или полуодетой.
- Скоро ты выйдешь замуж и перестанешь гулять со мной по ночам, - печально констатирует Джереми.
- Да, мне уже пора замуж, - говорит она, словно извиняясь, и тут же радостно добавляет. - Кстати, у Айрин - такой дом! Такой красивый, с резными наличниками, весёлый и разноцветный, как пряничный домик из сказки. Я видела, с ним рядом строят такие же. А улица, знаешь, как называется? Аллея Счастливых сердец! Здорово, правда?
- Ага, - кивает он без особого энтузиазма.
- У нас с мужем будет своя кухня и своя собственная спальня, как у Айрин с Кристофером, - продолжает Вилина. - Я буду сама готовить. Нас учили на уроках домоводства. Стану взрослой важной дамой, и ты сам не захочешь со мной дружить.
- Я всегда буду хотеть с тобой дружить.
Горло - точно зашнуровано. Дышать сложно, а не то, что говорить. Он ненавидит себя в эту минуту - за свой возраст, за нерешительность, за то, что не может просто взять ее за руку и признаться в любви.
- Только тебе станет не до меня, - с трудом выдыхает он то, что лежит на сердце.
- Ты чудесный парень, Колючка. Правда. Мы же все равно будем видеться. А потом ты встретишь ту, которая подойдет тебе, как перчатка к руке, и вы проживёте долгую и счастливую жизнь! - заканчивает Вилина мечтательно. И, помолчав, добавляет, - тесты никогда не подводят. Вот увидишь, ты непременно будешь очень–очень счастлив.
Джереми молчит. Бабочки каким–то образом проникли внутрь и порхают в животе. Но это не радость, а тревожное предчувствие. В двух шагах, укутанный соленым туманом, плачет океан.
Глава 4
Белые, увитые плющом и бугенвиллией домики под черепичными крышами. Уютные улочки, не более семи метров в ширину. Живописное небо с лёгкими, как дым, облаками. Скользящие солнечные блики на стенах, в цветущей зелени, на мостовой. Экола напоминала загадочный старинный городок с картин Томаса Кинкейда.
Гельмут стоял на пятачке балкона, облокотясь на перила и вдыхая полной грудью соленый бриз с океана. Его дом, самый высокий на полуострове, располагался на холме, откуда к океану разбегались извилистые, каменистые улочки.
За оранжевыми черепичными крышами, утопавшими в сочной зелени, виднелась площадь с нарядной плиткой, витыми фонарями и фонтаном. За ней - уютная набережная с галереями, магазинчиками и кафе. Вдали сверкала голубая полоска океана, соревнуясь по чистоте оттенка с бездонным сапфировым небом.
К сожалению, пляж у набережной оказался непригодным для купания. Крупные камни и тёмная гряда кораллов почти у самого берега - живописно, но в воду заходить неудобно.
Верхаен приехал в благодатный уголок вечного лета из заснеженного Миннеаполиса. Окунуться в теплый океан, тут же, по приезде, было для него делом принципа. Глядя на каменистый берег, профессор нахмурился и Фреттхен, его верный гид и правая рука, тут же отреагировал:
- У нас есть еще два пляжа. "Рыбацкий" - там прекрасная, тихая бухта и "длинный" - белый песок, пологое дно. Вы останетесь довольны! "Рыбацкий" - вооон там, - махнул рукой Хорёк куда–то вправо, - за детским городком. А "длинный" - подальше. Он на другом конце и к нему довольно крутой спуск…
- Благодарю, но не сейчас. Я не настолько хорошо себя чувствую после перелёта, чтобы совершать долгие пешие прогулки. Пойдемте лучше, перекусим где–нибудь.
Лёгкий ужин в кафе "Бриз" порадовал свежими солоноватыми устрицами, коктейлем из креветок и лобстером с гриля.
Верхаен остался доволен, и Фреттхен, который считывал малейшие оттенки эмоций с его лица, трещал без умолку, пока они поднимались по извилистой улочке к профессорскому дому.
- Вы обязательно должны посмотреть нашу галерею! Мы ежемесячно обновляем экспозиции. А иногда и чаще!
- Завтра, все завтра, - махнул рукой Гельмут, - увидимся завтра!
Он захлопнул дверь и отправился прямиком в душ. А оттуда - в объятия Морфея.
Утро выдалось прекрасным - он рано лег и рано встал, замечательно выспался и застал удивительной красоты рассвет. Дошёл, не торопясь, до "рыбацкого", про который толковал Хорёк, и насладился в полной мере и девственной чистотой природы, и тишиной, и одиночеством. После шумного мегаполиса всё это казалось настоящей роскошью.
Если бы не пара перевёрнутых лодок на берегу и одна - замершая крохотной точкой в океане, можно было подумать, что Гельмут очутился на необитаемом острове и единолично владеет розовыми скалами, разноцветной галькой и прозрачной водой, в которой видно не только мальков, но и каждый мелкий камушек на дне.
После купания он принял душ, спустился на набережную и позавтракал под резкие крики чаек и тихий плеск волн о камни. Затем провел полдня в кабинете у школьного психолога.
- Вот этот, этот и этот. Вот ещё. Ещё один, - бросал он папки Фреттхену на стол.
Перебирал личные дела и результаты тестов, отбирая тех, на кого хотел посмотреть лично.
- Да, мистер Верхаен, - встал на вытяжку Хорёк.
- Не надо официоза. Зовите меня по имени. А это кто? Ну и ассоциации! Океан - свобода, небо - простор, пальма - одиночество, галька - твёрдость… забор - побег! Куда ни ткни - сплошная индивидуальность и свободолюбие. Что за Джереми Вильямс? Что–то я его не припомню.
- Хороший парень, - затараторил психолог. - Немного молчаливый и замкнутый, но в целом - подающий надежды. Мы с ним очень подружились - я на короткой ноге со всеми ребятами! У меня всё под контролем.
После беседы с Вильямсом и остальными, не вполне благонадёжными воспитанниками - обед в школьной столовой. Профессор пожалел, что не наведался в полюбившийся "Бриз". Там кормили вкуснее. С другой стороны - шагать под жарким тропическим солнцем, обливаясь потом, то ещё удовольствие. Лучше простой картофельный салат, но рядом со школой.
Сиеста - сладкое время послеобеденного отдыха, и вот профессор обозревает Эколу со своего балкона. Он тут главный. Он - Гельмут Верхаен, давно вошёл в круг победителей и заслужил право смотреть сверху вниз.
Профессор повернул гордый профиль направо - туда, где неспеша прогуливался утром. Корпуса детского городка, а за ними "рыбацкий пляж".
Слева, за поселковой амбулаторией, укрытой зарослями морского винограда - рабочий поселок. Длинные строения, похожие на обувные коробки с множеством дверей. С другой стороны - тоже двери, только раздвижные и выходят на крошечные участки со стандартными мангалами.
А где–то позади, за кварталом молодожёнов должен быть еще один пляж - "длинный". Тот самый, с белоснежными песками и пологим дном.
Воистину - рай на земле!
Не то, что та дыра, в которой его угораздило родиться.
Гельмут Верхаен появился на свет в семье рестораторов. Звучное слово на деле означало прокуренный зал на двадцать столиков, пьяные выкрики и потасовки, липкие столы, тяжёлые пивные кружки и грязный туалет, отмывать который, частенько приходилось будущему профессору. Бизнес балансировал на грани разорения. Об этом денно и нощно причитала госпожа Верхаен - худая женщина неопределенного возраста, с такой тусклой наружностью, что казалось, будто она давно покрылась копотью, как и все её кухонное царство. Своими жалобами она доводила до бешенства Верхаена–старшего. Стоило жене открыть рот - благоверный тут же начинал таращить глаза, багроветь, раздувая толстые щеки, и срываться на петушиный крик.
Тяжелой рукой отец раздавал детям тычки и подзатыльники, сопровождая их такими ругательствами, что маленький Гельмут краснел, как от пощёчин.
Его старшая сестра - ласковая и незлобливая - умела подлизаться к папочке и получала меньше работы и наказаний. Её брат не прощал папаше обид. Он их копил, как иной бедняк копит гроши, клянясь наедине с собой, что никогда не забудет побоев и унижений. Никогда в жизни не станет он преемником деспотичного, скорого на расправу отца. При первой возможности покинет опостылевший семейный бизнес и криминальный район, заселённый такими же неудачниками, как Верхаены.
Так и случилось.
Не успел Гельмут окончить школу и порадоваться приличному аттестату, как в семье разразился скандал. Из дома пропали деньги - вся дневная выручка, сложенная лично главой семейства в ящик пузатого комода. Ключ хранился в кармане широких, вечно облитых пивом штанов господина ресторатора. Кто и когда вынул ключ и завладел деньгами, так и осталось тайной, но отец накинулся с обвинениями на сына. А когда тот, впервые за долгие годы взорвался праведным гневом, Верхаена–старшего накрыло так, что он затрясся и пошел на Гельмута с дубовым табуретом. Подросший и возмужавший Верхаен–младший выбил табурет ногой и кинулся в бой. Как два борца, катались они по лысому от старости ковру, не слыша крики обезумевшей жены и матери. Победила молодость, и это положило конец побоям и оскорблениям. Вскоре Гельмут покинул отчий дом навсегда.
Перепуганная дракой сестра разбила копилку, а мать достала из запасников горсть золотых побрякушек, которые время от времени скупала у местных пьяниц, жаждущих опохмела.
Этого хватило на билет до Миннеаполиса, где жила родная тетка Гельмута. Она приютила симпатичного племянника и помогла ему устроиться на работу в тот же самый торговый центр, в котором сама много лет продавала элитную косметику.
Так Гельмут начал карьеру продавца в отделе подарков и сувениров фирмы Холмарк. Проводить дни среди плюшевых мишек и ярких открыток было куда приятнее, чем в дыму и пьяных визгах. Но амбициозный молодой человек мечтал о большем. Он хотел войти в круг победителей.
За спиной Верхаена раздался мелодичный звонок причудливо стилизованного телефонного аппарата - профессор любил антиквариат. Он мог себе это позволить. Под проект открыли щедрое субсидирование.
Гельмут шагнул с залитого тропическим зноем балкона в прохладу комнат и поднял трубку:
- Алло.
- Господин Верхаен, простите за беспокойство, это Марк. Марк Фреттхен.
- Марк, вы можете называть меня по имени, я же говорил.
- Совершенно верно! Простите, Гельмут. Я звоню, чтобы удостовериться, что наша договоренность в силе. Быть может, у вас изменились планы…
- Нет, мои планы не изменились, - спокойно и с достоинством ответил Верхаен, - я сейчас выхожу.
- Так я вас жду у школы, - оживился Хорёк. - Я покажу вам нашу главную галерею, познакомлю с лучшими работами, а потом мы поужинаем в "Лангусте". В "Бризе" вы уже были…
- Договорились.
Профессор положил трубку. Его взгляд упал на портрет в серебряной рамке: цветная студийная фотография, с которой безмятежно улыбались крупная голубоглазая блондинка и два похожих на неё белобрысых мальчугана - Марти и Джонатан. Сейчас они оба взрослые, а Джонатан уже обзавёлся семьей. Верхаен взял в руки более поздний портрет супруги. Да, Милена постарела. Пышные кудри посеклись и поредели, округлые щёчки стекли вниз, грудь опала. Время безжалостно ко всем без исключения.
Он спускался по лестнице, насвистывая нехитрую мелодию. Ту самую, под которую они впервые танцевали с Миленой.
Молодому продавцу из отдела подарков Холмарк сказочно повезло. Судьба послала ему дочь известного банкира. Она вошла в отдел уверенной походкой, покачивая полноватыми бедрами, и, капризно выпятив губу, двинулась к полкам с игрушками.
Гельмут с первого взгляда понял, что в его тихий залив заплыла крупная рыба. Да что там рыба! Акула! В ушах искрились бриллианты, под круглым локотком пристроилась сумка Луи Вуиттон, и даже простое на вид льняное платье выдавало безукоризненный вкус и чувство стиля.
- Разрешите вам помочь, - предложил он, почтительно склонив голову.
- Будьте так любезны, - томно произнесла она и ткнула розовым ногтем в мягкий живот плюшевого медведя, - у вас есть что–нибудь покрупнее этого?
- Секундочку!
В подсобке, в открытом ящике, лежал огромный, лоснящийся шоколадными боками мишка - неразобранный товар. Гельмут не успел навесить ценник и выставить его на продажу.
Да, - расцвела Милена, это именно то, что она искала.
- Сколько? - она вынула из сумки кошелек.
- Для вас - бесплатно, - не раздумывая ни секунды, произнес Верхаен.
Девушка закусила губу, но не сказала ни слова.
Она просто развернулась и пошла из отдела вместе с подарком, будто так и должно быть.
- Простите, - Гельмут догнал её у самого выхода.
- Вы передумали? - усмехнулась она.
- Нет, что вы. Я счастлив одной только мыслью, что буду связан с вами этим подарком. Не посчитайте это подкупом… но, могу ли я надеяться когда–нибудь увидеть вас снова?
Сколько обожания способны выразить его глаза? Чуть–чуть прищуриться, улыбнуться уголком рта - точно в смущении… посмотреть искоса… Вот так, хорошо. Милена таяла как молочный шоколад на языке.
- Позвоните мне.
В протянутую ладонь упала визитка с фамилией, известной всему городу.
"Бинго!"
Потом были танцы - да, под ту самую мелодию! - дорогое вино, романтичная прогулка. "Ах, эти новые туфли стёрли все ноги!" - "Я понесу вас на руках!"
А еще через полгода они поженились.
- Гельмут! - Фреттхен помахал носовым платком и стёр им же испарину со лба. Похоже, бедняга простоял у парадного входа школы достаточно, чтобы изжариться. - Пройдемте, я покажу вам наши лучшие работы.
- Как вам здесь? Нравится? - спросил профессор, спускаясь по разноцветной брусчатке вниз, к набережной.
- О, замечательно! Просто замечательно! Я уже не представляю, что где–то существует зима и слякоть, и грязное метро, неустроенные бомжи и прочие прелести внешнего мира. Отвык, знаете ли.
- Да, вам необыкновенно повезло, Марк. Такая удача выпадает не каждому. Надеюсь, вы сможете оценить это по достоинству и оправдать наше доверие.
- Конечно, конечно, - заторопился Хорёк, - Экола для меня - всё! И семья, и жена, и любовница. У меня ведь никого нет. Родители уже умерли. Меня никто нигде не ждёт, - горько заметил он.
- Иногда это неплохо, Марк. Вы просто не осознаете своего счастья, - криво усмехнулся Верхаен.
- Ну, что вы! Какое счастье в одиночестве…
- Да, хорошенькая подружка вам бы, наверное, не помешала.
- Наверное, - улыбнулся Хорёк смущённо, - но девушки всегда были ко мне равнодушны.
- Печально, печально, - пробормотал профессор, уклоняясь от колючего побега бугенвиллии.
- Ну, вот мы и пришли, - с облегчением выдохнул психолог и смахнул насквозь промокшим платком пот со лба. - Добро пожаловать в нашу главную галерею!
Он с гордостью подвел Верхаена к огромному стенду с золотой надписью: "Лучшие из лучших".
- Вот - это победители прошлого конкурса "Экола - энергетический центр планеты".
- Да, да, хорошо, пусть почувствуют ответственность. Они первопроходцы в оздоровлении и общества, и всего земного шара, - кивнул благосклонно профессор. - Хорошие лица, - добавил он, бегло осмотрев портреты молодых людей, вывешенные на стенде.
- Вы обратили внимание? Никаких фотографий! Все портреты выполнены нашими местными художниками. А скульпторы украшают сады и улицы. Я вам покажу наш сад скульптур.
- Хорошо, замечательно, - Гельмут взглянул на часы, - сад скульптур оставим на потом. Давайте, пройдемся по галерее и - на набережную. Я уже проголодался.
- Конечно, как скажете, - заторопился психолог. - Вот текущая экспозиция, пойдемте!
Верхаен двинулся по светлым залам, осматривая картины. Большие - во всю стену и миниатюрные - с ладошку. Прозрачные, нежные акварельки и многослойные работы маслом. Попадались рисунки карандашом и углем. Несколько залов занимали аппликации и инсталляции, их разбавляли установленные тут и там скульптуры. Все это многообразие воспроизводило Эколу, её узкие улочки, заросшие плющом, нарядную площадь и длинный пляж с медитирующими. Тема медитации была особенно популярна среди конкурсантов.
- О, похоже на вас, Марк, - профессор остановился перед гипсовой фигурой - худой и остроносой, замершей на невысокой подставке в позе лотоса.
- Да, - зардевшись, подтвердил Фреттхен, - это меня изваял наш победитель. Эрик Гудман. Большой талант!
- Ах вот как, - усмехнулся профессор, - что ж, он правильно выбрал модель…