– Смотри: этот – от нижнего замка. Этот – от среднего. Вот этот здоровый – верхний. Каждый – два оборота. Как зайдёшь – выключатель справа. Телефон – в комнате, на столе. И там же – зарядка. Да не забудь, уходя, дверь-то как следует запереть – она у меня на сигнализации. Если замки будут открыты дольше трёх минут – понаедут ленты!.. А они нам нужны? Вот именно…
О том, что юный курильщик может обчистить жилье, оставив дверь незапертой, Леонид подумал в последнюю очередь: дома не осталось ничего, за что бы он переживал. Но если бы он не сказал то, что сказал, пацан мог заподозрить в нём хитрого грабителя, пытающегося стащить чужой мобильник…
– Я подожду в подъезде – ну, иди…
– Э-э… Может, помочь вам?.. – в юнце не к месту проснулась вежливость. Он даже приподнял руку.
– Иди уж, сам доковыляю. – Леонид сделал вид, что морщится от боли, – Понял, где? Вон тот подъезд, второй справа, квартира сто семнадцать…
Едва посланец скрылся из глаз, Леонид весьма шустро проследовал в противоположном направлении: три подозрительных машины в глубине двора, без огней, но с некоторым количеством сидевших внутри людей он заметил почти сразу – как только выглянул из-за двухметровых куч мусора, наваленного на месте снесённых по указанию Горхокимията частных гаражей…
Уж он-то знал, кто из соседей где ставит своих "верных коней"!
Да и не было ни у кого здесь таких шикарных джипов и "Тойот"…
Пробежав за наружной стеной короткой девятиэтажки, Леонид осторожно прокрался вдоль торца, и вошёл в тёмный подъезд. На полу, в луже блевотины и мочи, лежал пожилой мужчина в грязной одежде. Нормально для вечера. Если не заберёт жена – так и будет лежать до утра: никому ни до кого дела нет!
Леонид взбежал на шестой этаж – дальше не надо. Тяжело дыша, подобрался к окну подъезда. Стекло здесь имелось, наверное, только при Хрящеве – а сейчас отличный обзор окон "бывшей" квартиры ничто не загораживало. Неприятно только, что в лицо сильно дуло.
Ага – он правильно рассчитал время. Пока малец будет возиться с замками, он как раз успеет… Вот загорелся свет. И сразу – в соседнем окне, в спальне!.. Вот в окне мелькнули чьи-то силуэты – и явно не одного человека. А вот и из машин во дворе несколько человек побежали…
Леонид не стал ждать, начал быстро спускаться. Его кроссовки совершенно не шумели. Да и сам он помалкивал. Только непривычно сжимала сердце чья-то рука…
Ну вот, он и вне закона. Изгой. Враг Страны. Опасный диверсант. Террорист. Каких только ярлыков на него теперь не навесят!.. Доволен он?!..
Довольным он себя не чувствовал. Как не чувствовал и раскаяния. Он знал: такие же, если не более сильные чувства, к Аппарату и Силовым структурам испытывают все. И его коллеги, и простые "низкооплачиваемые" слои населения. Точнее говоря – обычные люди. Граждане. Хотя какие, к чёрту, все они Граждане?
Граждане – это те, кто работает на Государство, и может, в свою очередь, в любой проблеме рассчитывать на его поддержку! Хотя бы в защите своих Прав и Свобод. А какие права у них?
Платить драконовские налоги?..
Позволять себя обыскивать всегда и везде?..
Совать всем госслужащим – от врача до работника Собеса – вечные взятки, за то, что полагалось по "Конституции""бесплатным", как лицемерно писали на дверях каждого Кабинета?
Жить в вечном страхе, что в любой момент могут прийти ленты с обыском, нагло подбросить наркоту и посадить на десять лет с конфискацией, если не можешь откупиться?
Нет, Леонид знал, что любви – да что любви: её точно никто не испытывает к такому абстрактному понятию, как Правительство, ни в одной из бывших "постсоветских" республик. Как не испытывал никто и элементарного уважения, и того, что раньше было у каждого: гордости, что они – граждане Великой Страны… Причём, обоснованной Гордости.
Теперь же этим отличались разве что те, кто стоит у Кормушки.
Ну да – ведь их, Чиновников и Лентов, она сытно кормит. Предоставляет жилье и все условия… Недаром же лентов, служить в Город, набирают только из областных – они всех городских жителей – модных, "продвинутых", и обеспеченных за счёт обирания провинциалов, инстинктивно люто ненавидят: завидуют.
И при случае и демонстрацию безжалостно разгонят, и из квартиры на улицу выбросят за неуплату Налогов, и… Да мало ли что ещё. Руку, которая кормит, надо лизать!
Суть не в этом. А в том, что он теперь и впрямь вне Закона. А ближайшая государственная граница – в восьмидесяти километрах. И можно не сомневаться, что везде, на всех дорогах из города, в аэропорту, на железнодорожном и автовокзалах, выставлены усиленные наряды, и его не пропустят. Не ленты – их он как-нибудь "уговорил" бы при поимке – а камеры наблюдения. Теперь вся система оснащена чёртовой компьютерной программой, автоматически распознающей лица, и сразу дающей сигнал на Центральный пульт.
Значит, в любом случае, днём ему… Лучше не выходить. И границу переходить надо там, где ждать не будут. То есть подальше от традиционных мест перехода.
Дойдя до нового жилья, Леонид и здесь заметил подозрительную машину.
Что за!.. Или у него паранойя?! Хотя, если подумать…
Маклеры-то все тоже наверняка под колпаком. Если сами не стучат. Так, подстраховаться – вот, мол, пришёл сегодня один подозрительный… Уж больно похож на ту рожу, что сегодня в вечерних новостях передавали! А то, что его "рожу" уже передавали, да ещё с соответствующими комментариями, он нисколько не сомневался.
Ну как же, в брехне они поднаторели: "особо опасен, пять разбойных нападений…", "Представляет угрозу безопасности Граждан"… Словом, "не отпускайте детей одних! И быстрей сообщайте, если…"
Те, кто поопытней и поумней, сразу поймут: ищут очередного "политического".
А уж что он там делал – расклеивал листовки с призывами голосовать против Отца Народа, или воткнул нож в живот лента, пытавшегося отобрать последние крохи у его детей – значения не имеет.
Поймают – пытки, закрытое судебное "разбирательство" (очередной фарс, игра в "демократию и свободу"). Затем – в зависимости от физических кондиций. Или – урановые рудники пожизненно, или… Или скончался от болезни. Обширный инфаркт. (От удара мешком с песком.)
Но это уж для признанных совсем опасными. С кем даже общаться нельзя обычным узникам, чтоб не подцепить заразу инакомыслия и правдолюбия.
Не останавливаясь, Леонид прошёл мимо дома, где наивно рассчитывал отсидеться хотя бы сегодняшней ночью. Свет удачно падал на номерной знак. Точно – "СА". Индекс служебных машин Госбезопасности. Чтобы, значит, пропускали без остановок везде, особенно при "выезде на вызов"… Ну а здесь это его и спасает. Плевать на проваленную квартиру.
Куда идти ночевать, он знает.
Детский садик забросили лет десять назад. Когда плата "за кормёжку" стала совсем непомерной, и родители решили, что лучше пусть дети безобразничают дома.
Когда не стало, кого "доить", администрация разбежалась.
Отопление, свет и воду отключили, стекла повыбили, и остались только стены – совсем, как у сотен заводов, ещё тридцать лет назад исправно работавших и что-то выпускавших… Оказывается, можно жить и без заводов.
А вот интересно: то, что производят Чиновники, можно есть или продать?..
Нельзя же вечно брать кредиты у зарубежных стран на "Развитие инфраструктуры", или ещё какой модной ерунды? Или – можно? А то, что расплачиваться придётся внукам и правнукам, кого-нибудь волнует?!..
Вряд ли. В интернете Леонид видел: Мерзинийские Олигархи признаны самыми богатыми в мире! Понятно теперь, куда ушла львиная часть всех этих Кредитов и "целевых Проектов"!..
Леонид постоял в тени какого-то забора. Никого. Ну, ещё бы – после одиннадцати ходят только те, кто занят в ночную смену. Порядочные граждане смотрят телевизор. Дома. И у кого нет тарелки (дорогое, кстати, удовольствие!), вынуждены пялиться на морейские сериалы, и слушать восторженные местные новости, о том, как хорошо жить в их Стране: новые рабочие места создаются, сельхозпродукция выращивается, народ счастлив, танцует и поёт!.. Ну, и само собой, славословит самое Демократичное и народное…
Легко и бесшумно он преодолел полутораметровое заграждение из прутьев, отделяющее тёмное строение от улицы.
Чё-ё-рт! На что это он?.. А, ерунда, тряпьё. А он уж подумал… Впрочем, будь даже так – дохлые кошки не кусаются!
Подойдя к двухэтажному зданию с заколоченными досками оконными проёмами, он прислушался.
Кажется ему, или?.. Нет, так не годится. Он осторожно, стараясь ни на что хрустящее не наступать, пробрался к задней части садика, обращённой во двор. Принюхался. Точно!..
В одном из окон подсобки горел огонь – блики вяло отражались на рамах. И пахло горелым деревом – внутри жгли костёр.
Леонид подобрался ближе.
Так. Двое бичей лет по шестьдесят, и две… дамы. Того же типа. Но чуть помоложе.
Одеты все как на подбор – в немыслимые старые и грязные тряпки, когда-то бывшие джинсами, кофтами и юбками… Глина, конечно, с них не сыпалась… Наверное потому, что вся осыпалась. Сидели и полулежали на каких-то не то старых матрацах, не то – кипах тряпья.
Похоже, собрались на распив. Вон – две бутылки из-под вина. По ноль шесть.
Стало быть, сейчас компания как раз хороша… Но ему не вписаться без "вступительного взноса".
А взнос придётся сделать. И "присоединиться".
Ведь если он начнёт, как хотел, отдирать доски и лезть внутрь основного здания, его наверняка засекут. А там уж как повезёт. Могут и пришибить во сне. Остаётся рассчитывать на "солидарность" всех городских "собратьев по несчастью". Значит – точно взнос…
Леонид тем же путём удалился. Уж в этом-то районе он знал, где в любое время дня и ночи можно за наличные купить спиртное. Пусть и чуть дороже, чем в магазине, где "только лицензионный товар", зато точно такой же крепости…
Через двадцать минут он вежливо постучал в косяк выбитого окна.
К этому времени одна из женщин спала, остальные слушали маленького и говорливого мужичка, интенсивно помогавшего рассказу бурной жестикуляцией.
Эти трое вскинули головы, а мужичок сделал попытку встать – на случай, если ленты. Удалось плохо: рухнул почти на спящую, разбудив и её. Последовал громкий и невнятный поток мата. И только приказ заткнуться и настороженные взгляды в сторону окна закрыли фонтан непристойных пожеланий.
Леонид нарисовал в проёме бутылки. Потом и лицо высунул.
– Могу присоединиться к вашему… коллективу? – как покультурней назвать сборище, он так и не придумал. – Вот и вступительный взнос!..
Два по ноль пять водки, конечно, вызвали вначале нечто вроде столбняка…
Который весьма быстро сменился неподдельным энтузиазмом. Глаза забегали, загорелись, все заёрзали, предвкушая… "Народ" закивал, приглашая…
Отреагировал же вслух тот же говорливый "шустряк":
– А заходи, мил человек!.. Мы всегда рады поговорить, и посидеть в… приятной компании! Особенно с понимающим! Коллегой! Осторожней – вон там, в углу… э-э… напачкано!
Леонид и сам видел полузасохшую кучу. Ну и ладно. Видел же – значит, не наступит.
Он подошёл. Протянул "вступительный взнос" мужичку. Представился так, как значилось в фальшивом пропуске:
– Я – Алексей. Прошу извинить, что без приглашения… Пустите погреться?..
– Отчего бы не пустить хорошего человека!.. – мужичок окончил придирчивый осмотр, и профессиональным движением скрутил пробку. – Я – Ипполит. Это – Маша… И Глаша. А это – Николай. – кивками он представил остальных, и перешёл к делу: – Ну, само собой, за знакомство!
Тара, как по мановению волшебной палочки, появилась в руках всех. Чашку с отбитой ручкой всунули и в руку Леонида. Ипполит разливал. Хм… Делил он справедливо.
– Да, за знакомство!.. Ты, мил человек, не побрезгуй нашим закусончиком, но уж чем богаты… – Леониду отломили и кусок чёрствого хлеба с явственным душком плесени.
Это он унюхал сразу после того, как обжигающая жидкость согрела полупустой желудок, бросив в жар и выступив по́том на лице и подмышками. На остальных водка произвела куда более благоприятное действие.
Глаша стала похихикивать и строить глазки. Николай довольно улыбался, словно давно забытому вкусу из детства. Ипполит хитро щурился – вылитый кот, прикончивший целую миску сметаны. Впечатление усиливали отросшие почему-то в стороны усы. Маша… исподтишка рассматривала "Алексея". На водку не отреагировала никак – словно выпила воду.
– Так, приятно. Всё у нас по правилам. Градус понижать нельзя! – Ипполит подмигнул Леониду, подняв указательный палец, – Ну, между первой и второй перерывчик небольшой!
Вторая пошла чуть лучше. Леонид уже не кашлял. Маша потрясла головой и скривилась. Глаша попыталась что-то достать из-под себя, но ничего не вышло. Помог Николай: достал полупустую баклажку с водой. Глаша запила, баклажку передали по кругу. Леонид тоже отпил – вода явно из водопровода. С привкусом хлорки.
– Ну вот. Теперь, когда мы так мило познакомились, может ты, мил Алексей, расскажешь, как очутился в наших краях? – не понять намёка невозможно. Все двадцать минут, пока бегал за "вступительным", Леонид продумывал "легенду". Сейчас обкатаем. На один-то вечер должно хватить. Впрочем, как знать – может, ему предстоит провести здесь и не один…
Он постарается вызвать если не сочувствие, то хотя бы доверие.
Поэтому расскажет то, что случилось на самом деле. Пусть не с ним, а с его знакомым.
– Я всю жизнь проработал в школе… Учителем чурессийского языка. Работка непыльная. Только нервная. Сильно. Дети сейчас, сами знаете… Ничего, справлялся. Правда, приходилось и ругаться, и родителей постоянно вызывать. И "штрафы" с них брать. А уж про то, что отбирал мобильники и постоянно особо борзых выгонял из класса – это уж, как говорится, добрая традиция у нас, учителей… Единственное, никак не мог приучиться чаи распивать в учительской, как большинство местных… Не очень они меня поэтому… уважали!
Леонид вздохнул, печально посмотрев в угол с дерьмом.
Не вдохновило. Но продолжать надо. Тем более что Ипполит пододвинул в костерок целый кусок полусгоревшей длинной балки – видать, от рамы окна.
Облупившая краска вспыхнула, освещая лица и воняя, но вскоре запах почти прошёл. Леонид деликатно сплюнул в дальний угол, Глаша – тоже. После чего прилегла.
– Ну вот… Попался мне как-то борзый мальчик. Сынок чуть ли не замхокима… Какой-то области. Стал борзеть. Выгнал раз. Выгнал два… Приехал его папочка. Наехал на директора нашей школы… Ну, тот его и послал. Тогда у этого сволоча нашлись и завязки в Горхокимияте. Прислали Комиссию. А те уже были… проинструктированы. Написали несколько Актов да Протоколов… Что такой-то и такой систематически унижает "человеческое достоинство" учащихся, выгоняет с занятий, орёт, требует денег!.. Да ещё занятия ведёт пьяный… Ну, тут мне крыть было нечем – случалось… Да и "коллеги", мать их… – Леонид грязно выругался, – поспособствовали "правдолюбцам" из хокимията… Вот так накрылась моя работа на Государство – дали "волчий билет". То есть, в трудняке написали… Профнепригодность, систематические нарушения, нетерпимость к детям… Всё, что пишут. А сейчас же везде компьютеры хреновы… Нигде на работу не брали. Даже дворником. Нет денег – нет налогов. Задолжал… Ну, переселили в бараки, к остальным должникам… На Бирже труда истёк срок – пособие отобрали. Друзья… Друзья видеть не хотят – говорят, своих проблем хватает. Так, дадут иногда по старой памяти на пузырь, и – всё… А сейчас перешёл на вольные хлеба – охраняю парковку тут, рядом. Сплю в каком-то автобусе… – Леонид сам видел, что работают люди и так, и даже знал, где. Спросили бы – показал.
– А… к нам-то… ты с какого бока, Лёшик?.. – язык у Николая ворочался плохо.
– Тоска меня обуяла… Дай, думаю, посижу, хоть с людьми пообщаюсь. – А то меня уже и за человека не держат – сразу посылают на … – Леонид сокрушённо взмахнул кистями рук.
– Это – да! – сразу влез активный Ипполит. – Они, сволочи вонючие, нашего брата за человека не считают! И держатся подальше – якобы воняем мы в их чувствительные носы!.. Ну, располагайся, Лёня! Ты – как раз там, где надо! Мы и сами собираемся потрепаться о былом-то… Повспоминать, пообщаться!.. Всё легче жить. Ну, давай, Маша! – он ткнул ту в бок локтем.
Маша поняла правильно, только вначале указала кивком на засаленный стакан… Ипполит разлил.
Выпили. Глаша откинула голову на пук каких-то тряпок и мешков, и вскоре засопела. В дальнейшей беседе участия она не принимала, как и в распитии второй бутылки. Видать, совсем сдал организм: у хронических "порог отключки" очень низок, как знал из личной практики Леонид.
– Я… Раньше работала в Науке. Лаборанткой. Мыла чёртовы колбочки, пробирочки… Чего-то там взвешивала. Измеряла. Потом нашу Лабораторию прикрыли. Денег на неё, мол, нет. Перешла к соседям. Ну… уговорила тамошнего Шефа. Я тогда молодая была и красивая, – голова с давно немытой и нечёсаной шевелюрой вскинулась, словно приглашая оспорить крайне сомнительное заявление. Никто, впрочем, возражений не высказал. Как бы успокоившись, Маша продолжила:
– Второй женой я была недолго. До тех пор, пока не прихлопнули весь Институт. Тут уж – всех коленом под зад, да спасайся, как говорится, кто как может!.. Вот и Босс мой решил, что я ему в тягость – после трёх-то лет… За квартиру оплачивать перестал… А потом и вовсе пустил туда квартирантов. А меня – на улицу!.. Родственников здесь, в Мерзинии, у меня нет. А в Чурессии я такая, – она оглядела рванье, в котором была, с явной самоиронией хмыкнув. – Никому. Особенно – сводной сестре… Да вот, блин, и вся история-то… Полная …опа!
Все, кто не спал, сумным видом покивали. Ипполит свернул пробку второй бутылки и совершил священнодействие. На этот раз водка и у Леонида проскочила как вода.
– Ну, давай, Николай. – Ипполит покивал.
– Да чего давать-та, – оскалился тот. – Жись наша е…ая, и вокруг одна х…ня!.. Хотя ладно, раз попался хороший душевный человек, расскажу! – он икнул и занюхал совершенно без надобности куском хлеба. Поискал взглядом баклажку. Убедился, что воды нет. С ругательством отбросил в тёмный угол.
– Слесарь я был, на заводе стал-быть. Авиационном. В натуре, мог любую х…шку выточить, мать её туды!.. Ну а как распался "Великий и Нерушимый", так и понеслась по наклонной… Денег не платили по полгода… А потом вообще нас закрыли. Там, наверху, какие-то твари сказали, что мы, Мерзинийцы, оказывается, вообще права не имеем производить самолёты-то!.. А вот они – "калькодержатели" с…ные, имеют!.. – Николай ругнулся, протянул чашку. – Не могу, как вспомню – до сих пор… Убил бы!
Ипполит разлил, помалкивая, и только посверкивая хитро глазками в огонь.