А борьба с пьянством и алкоголизмом тем временем пошла уже по третьему кругу. Похоже, "трезвление" нравилось и задержанным, и самим работникам "трезвильни". Все чувствовали себя много свободнее. Межеумович начал прохаживаться на небольшом свободном пространстве. Иммануил свесил короткие ноги с нар. Славный хронофил расчувствовался и, похоже, был не прочь наградить всех дармовым Временем. Аспазия уже перебралась на нары к Каллипиге, и теперь они о чем-то шептались, не очень вслушиваясь в слова Сократа.
А Сократ продолжал:
- Дабы ублажить Пенфея, пастухи сговорились захватить женщин и доставить их к поджидавшему в укромном месте царю. От этого вакханки, чей разум и поведение на время успокоились, вновь лишаются рассудка. Дионис обманул Пенфея, пообещав, что тот сможет без всякой опасности следить за вакханками. Этим Дионис решил наказать своего двоюродного брата за пренебрежение его божественной властью и чрезмерную уверенность в собственной, человеческой власти.
Вакханки напали на Пенфея, и уже ничто не могло удержать их, разгоряченных безумием. Агава не узнала собственного сына и стала рвать его на части. Агава настолько обезумела, что поверила, будто окровавленная голова сына, оказавшаяся у нее в руках, - это голова горного льва. Агава даже радовалась, что управилась своими руками и пальцами и обошлась без каких-либо изготовленных мужчиной орудий.
- И что же ты хочешь этим сказать, Сократ, - спросил славный Агатий.
- Если нам недостает сознания, если вместо проработки своей двойственности мы лишь отмахиваемся от нее, подобные состояния приходят вновь и вновь, - ответил Сократ. - Кадмус, дед Диониса и Пенфея, пробовал укорять Диониса, говоря, что тот не должен был проявлять такое бессердечие. Но внук отвечает: всем управляет Зевс, и судьбы не избежать. Но что такое судьба? Вокруг этой загадки, а также вокруг проблемы возникновения у человека способности к уничтожению (а она находится в вопиющем несоответствии с нашими созидательными способностями) сосредоточена масса историй. Жестокий обман Диониса и его подстрекательство к варварскому убийству нуждается в объяснении. Необходимо рассмотреть со всевозможных точек зрения, как и почему осознанное желание людей подвергнуться очищению в многотысячных демонстрациях по поводу великих революционных событий, а также и безо всякого повода, очень часто подрывается либо иным способом атакуется и уничтожается их сопротивлением боли, которую они бояться испытать при раскрытии потаенных уголков своей души. Их более всего пугает желание разорвать какого-нибудь секретаря первичной партийной организации в клочья с последующей участью самим быть растерзанными психопатическими или инфантильными силами, которые высвобождает процесс погружения в таинства.
Теперь служанки Каллипиги только наполняли стаканы и кружки, да едва успевали чистить селедку. Слушатели антиалкогольной лекции сами подходили к ним, принимали емкости и не спешили отходить.
- Надо бы расширить сеть "трезвилень", - сказал хронофил.
А Межеумович в знак согласия важно кивнул головой.
- Нет, не уйду я отсюда на пенсию, - сказал начальник "трезвильни". - Останусь посмертно. Куда еще с такой работы уйдешь?
А Сократ все говорил.
- Естественно, Пенфей с его приверженностью к порядку не мог не испугаться новых веяний, казавшихся одновременно безумными и таинственными. А Дионис, когда толпы и отдельные люди перестали воздавать ему почести и подносить вино, реагировал крайне агрессивно, как маньяк. Он наделил людей чистым разумом без всякой примеси веры, любви и совести. Находясь в угнетенном и подавленном состоянии, сибирские афиняне решили все перестроить по-новому. Но, поскольку мысли еще только едва мерцали в их воспаленных мозгах, а будущее представлялось исключительно прекрасным, начали они, как всегда, с разрушения, тотального обмана и массового воровства. Хотя, надо признать, что воровали и при развитом социализме. Но там, хотя бы, - по разнарядке: кто выше по положению, тот больше. А тут уж начали воровать, кто сколько мог. Некоторые, впрочем, настолько превозмогали себя, что тащили все подряд. Клевета какого-нибудь простака, что такой-то наворовал и награбил сверх всякой меры, воспринималась обществом, а особенно неподкупными средствами массовой информации, как посягательство на свободу слова. И действительно, какая может быть мера в воровстве или грабеже? Понятно, что никакой… А свобода словоговорения для сибирских афинян - дело святое.
Дионис показал, что непочтение ко всемогущему божеству - преступление, караемое безумием. Когда пациент, а мы все пациенты в этом космическом сумасшедшем доме, находится в глубоком отчаянии, он способен самым жестоким образом упрекнуть партийного воспитателя, что тот не заметил его соскальзывания в когти страха перед аидовыми муками. Демон тут обладает чудовищной силой. Он разрушает все.
А тут уже кто-то пытался петь:
- О Кёнигсберг, задворки всей Сибири!
А, это Иммануил выводил своим дребезжащим голоском. Но и другие, пока еще всяк свое, пытались подтягивать ему. Межеумович во всю силу своих могучих диалектических легких брал пока лишь отдельные ноты.
Каллипига, оказывается, уже сидела на коленях у славного Агатия, а тот в томлении закрыл глаза.
- Так вот, - продолжил Сократ, хотя его уже никто кроме меня не слушал, -Триллер о Пенфее, разорванном матерью на куски, хорошо подкрепляет мысль о необходимости поворота вспять в качестве защиты от беспокойства. Быть человеком - великая работа, которая не всегда доводится до конца. Поскольку прежде Агаву слишком ограничивали и контролировали, ее душа оказалась подавленной. Примкнув к вакханкам, она рассчитывала наверстать упущенное, но перемена оказалась слишком внезапной.
- И что же дальше было в Сибирских Афинах после запрещения продажи и употребления спиртного? - спросила Каллипига, подпрыгивая на коленях у славного Агатия.
Мне это очень и очень не нравилось. Но что делать, я еще не придумал.
- Да ты и сама знаешь, - ответил Сократ. - Пить стали больше, кое-кто нашел замену вину в виде наркотиков. Люди с удовольствием стали ходить на митинги против Первого секретаря. Ну, а потом началась так называемая официально объявленная Перестройка, закончившаяся подлинной и безудержной демократией. Сначала-то, как обычно, все разрушили, а теперь думают, стоит ли все восстанавливать, или уж оставить все, как есть. Потому что, если начать восстанавливать, то получится еще хуже.
- Кончилась сраная Перестройка! - возликовал материалистический Межеумович. - Да здравствует развитой социализм, от которого и до коммунизма рукой подать!
- Такой вот у нас диалектический закон природы, - печально сказал Сократ.
Межеумович услышал "ключевое" слово и потребовал:
- Так выпьем же за диалектику!
За диалектику всем было пить не привыкать.
Сократ, кажется, закончил свою речь. Она была одобрена всеми присутствующими. А одобрение тотчас же было подкреплено еще одним вкушением водки из граненых стаканов и металлических кружек.
Подкрепился и я. А сам думал: так каким же образом моя душа избавляется от чрезмерного беспокойства? Тут и подавление, превращение в зависть, злость и ненависть, а также отождествление с агрессором. Эти примитивные защитные механизмы необходимо было выявлять, следить за их нежеланием раскрываться и допускать над собой анализ. Триллер о Пенфее касался тех таинственных и могущественных сил, которые чаще всего пробуждаются к действию событиями повседневной жизни. Таких сил, к восприятию которых наша душа уже подготовлена. Он говорил об опасностях и предупреждениях, но не показывал, как противостоять страху и жестокому разрушительству.
Тут была какая-то прямая связь с нами-всеми. Но какая, я не мог понять.
Надо будет поговорить об этом с Сократом специально, подумал я.
- Так, значит, пить, сколько хочешь, но не напиваться, - заключил Сократ. Потом он свесился со своих верхних нар (как только удержался!) и сказал мне: - Пора возвращаться, глобальный человек. Сделай-ка так, как и было.
- Сделаю, - согласился я.
Дело в том, что я уже не мог больше выносить вид резвящейся на коленях у хронофила Каллипиги.
Нет, на симпосии мне было лучше, чем в "трезвильне".
Глава шестнадцатая
Как мы вернулись в "Мыслильню", я плохо помню. Кажется, мы забаррикадировали дверь, ведущую из той самой кухоньки с прокисшими щами в дом Каллипиги. Причем, вернулись именно в тот самый момент, который был прерван появлением милиционера и дружинников.
Анаксимандр, Анаксимен, Диоген и даже Пифагор с Ферекидом лежали на своих местах. Межеумович похрапывал на полу. А Сократ заканчивал рассказывать триллер о Пенфее.
Когда все присутствующие вдоволь напереживались душераздирающей историей Пенфея и Агавы, когда были досконально исследованы все причины и следствия этой истории, когда все вина из погреба Каллипиги были испробованы и симпосий достиг нужной остроты мышления, Сократ вновь предложил продолжить разговор о Пространстве и Времени. Начали с Анаксимандра.
- Мы тут с большим вниманием выслушали научное сообщение Фалеса о том, что все произошло из воды. С чего начнешь ты, Анаксимандр? - спросил его Сократ.
- С велосипедных шин, - ответил тот.
Мне пока что была непонятна связь между велосипедными шинами, Пространством и Временем, но я приготовился слушать, ведь непонятным было почти все.
- Начало - это вечное движение, обладающее старшинством над влагой, и от него одно рождается, а другое уничтожается.
- А что же это у тебя вечно движется? - поинтересовался Сократ.
- Нечто беспредельное, потому что у него нет начала, но оно само есть начало других вещей и оно все объемлет и всем управляет. Оно божественно, ибо бессмертно и неуничтожимо.
- А каков смысл этих утверждений? - спросил Сократ. - Можно ли на их основании сказать, что идея беспредельного родственна идее единого бога или, скажем, повсюду разлитого мирового духа?
- Беспредельное божественно, ибо оно бессмертно и неуничтожимо. Бессмертие же есть исключительное свойство богов. Именно бессмертием боги в первую очередь отличаются от людей и прочих живых существ. Вечность беспредельного, его неисчерпаемость и неуничтожимость дает ему право именоваться "божественным". Ничего другого за этим эпитетом здесь не кроется.
Тут дико всхрапнул Межеумович и сразу же встрял в разговор.
- Если бы кто-нибудь растолковал Анаксимандру понятие материи в том смысле, в каком оно употребляется в диалектическом материализме, то он, ни минуты не колеблясь, тут же обозначил бы его тем же эпитетом "божественное".
Анаксимандр не обратил на него внимания и продолжил:
- Беспредельное всем управляет не потому, что оно действует как личное божество, сознательно руководящее миром или же как "вечный перводвигатель" Аристотеля, остающийся неизменным и неподвижным, а потому, что все совершающееся в мире берет свое начало в "вечном движении" беспредельного и определяется теми закономерностями, которые в нем скрыты.
Я, конечно, дулся на Каллипигу за то, что она сидела на коленях у этого славного Агатия. Но, с другой стороны, симпосий, кажется, не прерывался. А тогда никакой "трезвильни" не было, и ни на чьих коленях Каллипига не сидела. Но ведь было же, было! Я обиделся уже на самого себя и решил включиться в философский мыслительный процесс.
Предположим, решительно подумал я, что "вечное движение" Анаксимандра - это то круговое движение, которое наблюдается нами в форме вращения небесного свода. Оно вечно и неуничтожимо, и оно-то приводит к периодическому выделению противоположностей и образованию сменяющих друг друга миров, которые также периодически погибают, возвращаясь в первобытное состояние неопределенности и бескачественности. Эта моя концепция, конечно же, предполагала представление о Беспредельном как о чем-то подобном сфере, наполненной материей, - сфере, помимо которой ничего нет. С этой точки зрения мне стало понятным объяснение неподвижности Земли, находящейся на равных расстояниях от краев мира, ибо Земля оказывается действительно в центре всего сущего.
Пока я размышлял о "вечном движении", они тут заспорили, что же такое само "беспредельное". Кто выдвигал гипотезу, что это вечно молодое вращательное движение, кто, что это вечное во времени и бесконечное в пространстве вещество, третьи, что это некое божественное начало, противостоящее веществу, а четвертые, что "бесконечное" это - Время как закон.
Межеумович сходу привел цитату древнего Гегеля:
- "Анаксимандр с материальной стороны отрицает единичность элемента веры; его предметное начало не выглядит материально, и оно может быть принято за мысль: ясно, однако, из всего другого, что он понимает под ним не что иное, как материю вообще, всеобщую, равную и тайную материю".
Может, беспредельное - это некая отрицательная величина, логическая конструкция, - рассуждал я мысленно, - которая может являться основой всего именно и только потому, что сама она лишена каких-либо качеств. Анаксимандр ищет первичного вещества не в той или иной чувственной материи, а в неподдающемся определению субстрате. Он ведь называет его апейрон, а в этом термине сливаются воедино понятия неопределенного и беспредельного. Апейрон это то, что остается, если мысленно отвлечься от всех качественных и количественных определений вещей. Это беспредельное, наполняющее все пространство, не знающее еще ни деления, ни форм и образований, и одновременно это есть нечто неопределенное, не приявшее еще никаких чувственных качеств. Это некая высшая абстракция, до которой может подняться мое мышление, это первое действительное отвлечение от всякого чувственного восприятия. Я понимал, что по существу это представление очень противоречиво.
А может, вечная, нестареющая, бессмертная и неразрушимая "беспредельная природа" или "природа беспредельного" - апейрон - это полубожественное Время?
Снова обретя слух и подкрепившись глотком вина, я услышал Анаксимандра.
- Из вечного этого начала, при происхождении космоса, отделяется зародыш тепла и холода, и образующаяся из него огненная сфера окружает воздух, объемлющий землю, подобно тому, как кора облекает дерево. Сферический объем, занимаемый "зародышем", расслаивается на несколько концентрических оболочек. В центре всего возникает холодная и тяжелая Земля, имеющая форму тимпана, высота которого равна одной трети его диаметра. Земля неподвижна вследствие того, что помещена посередине и имеет одинаковое расположение по отношению к крайним точкам. Поэтому у нее больше нет никаких оснований двигаться скорее вверх, чем вниз или чем в стороны.
Прекрасно! Здорово! Теперь я был всецело согласен с ним!
Из последующих рассуждений Анаксимандра я понял вот что…
Первоначально вся Земля была покрыта водой, за которой шла мощная воздушная оболочка. Периферию космоса составляла сравнительно тонкая, но горячая огненная сфера. В ходе дальнейшей эволюции от этой сферы отделились несколько колец, подобных гигантским велосипедным колесам, вращающимся вокруг Земли. Каждое из этих колец окружено воздушной трубчатой оболочкой. Трубки эти непрозрачны, ибо воздух, из которого они состоят, холоден и темен, но в них имеются отверстия. Просвечивающая через эти отверстия огненная материя представляется нам в виде Солнца, Луны и звезд. Сечение отверстия, образующего Солнце, сравнимо по величине с поверхностью Земли. Небесные кольца, вращающиеся вокруг Земли, обладают различными диаметрами. Максимальный диаметр у солнечного кольца, он равен двадцати семи диаметрам Земли. Затем идет диаметр лунного кольца - восемнадцать диаметров Земли. Звездное же кольцо имеет наименьший диаметр - всего девять диаметров Земли. Под действием жара Солнца происходит постепенное испарение влаги, первоначально покрывавшей всю Землю. Теперешние моря образованы той частью влаги, которая не успела испариться и осталась в углублениях земной поверхности. Когда-нибудь высохнут и эти моря, и вся поверхность Земли станет сушей. Первые животные образовались во влажном морском иле и были покрыты твердым иглистым панцирем или чешуей. Позднее они вышли на сушу, их чешуя лопнула, и они превратились в обычных наземных животных. Первые люди зародились в рыбах и были ими вскормлены и выношены. По достижении такого состояния, когда они уже могли жить самостоятельно, люди были изрыгнуты рыбами и поселились на суше. Через определенные промежутки времени мир снова поглощается беспредельным началом.
- А ты, глобальный человек, - обратился ко мне Сократ среди всеобщего шума и споров, - кажется, начал что-то припоминать. Да еще и раньше, чем подобные же мысли высказал Анаксимандр…
- Да, пожалуй, упьюсь идеями, - утвердительно ответил я.
- Мыслитель, - похвалил меня Сократ.
Анаксимандр был явно доволен своей речью. Но что тут началось!
Одни напирали на то, что нечто подобное уже было у Гесиода, а именно его Хаос. На что Анаксимандр вполне справедливо ответил, что Хаос Гесиода не был безначальной вечной сущностью; он возник подобно всем другим вещам и богам, правда, возник первым. Но все же возник! Беспредельное же существует вечно: у него не было начала и не будет конца. Оно само есть начало всего!
Понятие Беспредельного в силу его неопределенности я постепенно начал понимать как относительное ничто.
И это было тайной.
Тайна пьянила меня, кружила голову, заставляла то смеяться, то плакать, переставляла предметы местами, втягивая их в какой-то безумный водоворот. И тогда я снизу вверх упал на прекрасную Каллипигу. Триклиний не выдержал и рухнул. Я барахтался среди обломков, Каллипига приятно помогала мне, Межеумович орал: "Армагеддон!".
Сократ сказал:
- Ну, припомнил глобальный человек сразу слишком много… Вот и не выдержал. С кем не бывает. Мыслительная способность тоже ведь не бесконечна.
- Пойдем, проветримся, милый, - сказала Каллипига.
Она и Сократ подхватили меня под руки и куда-то поволокли.
- А вы тут пока намысливайте свои мысли, - сказал Сократ оставшимся фисиологам и философам, которые, между прочим, посматривали на все с превеликим философским спокойствием. - Мы на минуточку.