- Да не надоело нам твое гостеприимство, Каллипига, - искренне возразил Анаксимандр, - но ведь дела. Школа, ученики, доклад заведующему всенародным образованием. То да сё…
- А как же, - подтвердил Анаксимен. - Этот отдел всенародного образования уже всю душу вымотал, требуя ежедневные отчеты о безусловном повышении уровня образованности сибирских эллинов.
- Начальников полно, а учителей в деревне не хватает, - поддержал их Диоген.
Где-то, еще далеко, разнесся стук колес, катящихся по мостовой. Все толпились перед закрытыми воротами.
Пифагор еще раз взглянул на творение своего могучего ума - пифагоровы штаны, как влитые сидевшие на мне, правда, со штанинами разной длины, и, кажется, все-таки остался доволен.
- Ну что ж, глобальный человек, в этой жизни мы больше с тобой, надеюсь, не увидимся, а в следующих - уж как повезет. Тогда вот тебе мои последние советы. Прежде всего почитай бессмертных богов, соблюдая их старшинство согласно закону, и верным будь клятве. Славных героев и подземных богов чти по закону.
При этих словах сидящий чуть в стороне Гераклит с раздражением расплескал розовую воду из лохани.
- Ладно, - согласился я. - Буду чтить.
- Делать старайся полезное людям. Помни, где необходимость, там и возможность. Все это так и запомни. И не предавайся обжорству. Сон ограничь, научись обуздывать гнев и желанья.
- Буду обуздывать, - согласился я.
- Пусть, - что важнее всего, - твоим главным судьей станет совесть. Не занимайся тем делом, в котором ты не образован. Но изучай то, что нужно, и жизнь твоя будет прекрасной.
- Буду изучать, - заверил я Пифагора.
- Ко всему подходи с размышлением и руководствуйся подлинным знанием - лучшим возничим. И если ты, тело покинув, в свободный эфир вознесешься, станешь нетленным и вечным и смерти не знающим богом.
- Буду богом, - обрадовался я.
При этих моих словах Гераклит топнул ногой в лохани и окончательно расплескал розовую воду. Но ноги ему уже омыли.
Стук колес о булыжную мостовую приблизился к самым воротам и затих.
- А вот и Гефест благородный, - сказала Каллипига и приказала служанкам отпереть ворота и открыть их пошире. И тут все увидели колченогого, хромого бога Гефеста. Он стоял, набычившись, слегка разведя в стороны сильные руки, державшие костыли. Мощные, мускулистые плечи его мерно поднимались и опускались. Рядом стояли самобеглые треножники с золотыми колесами.
- Уж не знаю, как и благодарить тебя, многоумелый Гефест, - залилась Каллипига. - Может зайдешь, угостишься киафом статинского вина? Амвросии, сам понимаешь, не держим.
- Недосуг мне, Каллипига, - заворчал Гефест. - Еще колесницу Гелиоса надо починить, а ночь коротка.
- Да как же она будет коротка, - удивилась Каллипига, - если ты не успеешь починить колесницу?
- Вот и надо торопиться. Принимай работу, хозяйка, а я пошел.
- Если ты бог, - заорал Межеумович, - то можешь создать камень, который не сможешь поднять?!
- Он же кузнец, а не каменотес, - пояснила Каллипига.
- А-а! Не можешь! А еще бог!
- Межеумыч, - сказала Каллипига, - перед тобой ведь бог, а не просто кузнец! Нельзя с богами так разговаривать!
- А по мне хоть бог, хоть герой! Упраздняю я всех богов и точка!
Но Гефест почему-то не упразднился. Может, не понял просто диалектического материалиста. Тут все снова стали уговаривать его задержаться хоть чуть-чуть, но бог только махнул рукой и заковылял по темной, пустынной улице на восток и исчез в темноте.
И тут же восток начал алеть. Златоперстая Эос начала свою каждодневную работу.
Быстро же работает Гефест, подумал я. Не успел начать, как, поди, уже и починил колесницу Гелиоса.
Предрассветная тьма быстро рассеивалась. Отъезжающие и провожающие ходили вокруг самобеглых треножников, соображая, как же ими управлять, чтобы не упасть, да и не сбиться потом с пути.
- Кажись, с кибернетическим управлением треножники-то, - сказал, наконец, Сократ. - Вот и микросхема и гидравлический привод. Сами покатят, понятное дело.
Расставание было легким, как будто ввечеру они снова собирались встретиться. Лишь мне было горько и тяжело. Прав был Пифагор: никогда нам больше не встретиться. Я это чувствовал. Но прощальные слова уже были сказаны. Отъезжающие распределили треножники меж собой, взгромоздились на сидения. Что-то заурчало внутри хитроумных машин. И после небольшой прогазовки треножники Анаксимандра и Анаксимена сорвались с места и помчались на восток, навстречу златоперстой Эос. Механизм Диогена сначала, было, забарахлил что-то, но потом одумался и тоже помчался, сначала вслед за старотайгинцами, а потом круто взял влево, на север, туда, куда вела прямая дорога в Сибирис.
Потихоньку восходил на небо и Пифагор, держа на руках притихшего Ферекида, начал уменьшаться в размерах, а потом и вовсе исчез в лучах восходящего солнца.
Печаль заполнила мое сердце. Я пошел и лег на свое уже привычное место, закрыл голову руками, но все-таки не заплакал.
Подготовка к очередному симпосию продолжалась…
Глава тридцать шестая
И тут я заметил, что Каллипиги рядом со мной нет. Звуки ее слов еще оставались, а самой уже не было. Вся философия выскочила у меня из головы, и я заметался. Каллипига все не возвращалась, и тогда я потихонечку сполз со своего лежака и выскользнул во дворик. Дельфин Бим все так же плескался в небольшом бассейне. Служанки были заняты гостями, а гости друг другом. Я начал разведывательную операцию и почти тотчас же обнаружил приоткрытую калитку. После некоторого колебания я осторожно выглянул на улицу и увидел преспокойно сидящую на лавочке Каллипигу. Судя по всему, она кого-то ждала. Я еще колебался, обнаружить мне себя или нет, как Каллипига сказала:
- Садись, чего уж там.
И тогда я действительно сел на каменную скамейку, отполированную многими поколениями самых разнообразных задниц.
- Что скажешь интересного? - спросила Каллипига.
- Ага, - согласился я.
Улица была пустынна, за высокими заборами, казалось, не было никакой жизни. Даже голоса Сократа и Гераклита не доносились сюда. На меня вдруг нахлынула мыслительная волна и после недолгого поиска самой главной мысли я спросил:
- Аристокл?
Этот красавец смутил мой покой. Вернее, он смутил покой (если таковой имел место вообще) Каллипиги. А, следовательно, волновался и я.
- Он так и остался холостяком, - сказала Каллипига.
- Ну, - облегченно отозвался я.
- А все ты виноват.
- Я?
- А то кто же? Шагу не даешь ступить.
А я-то полагал, что она и не хочет отступать от меня ни на шаг!
- Да что в нем такого хорошего? - сказал я целую речь.
- Он же сын бога Аполлона.
- Свидетельства-то о рождении нет, - возразил я, начиная понимать, что заболел недержанием речи.
- Да всем известно, что когда Перектиона, его мать, была в цвете юности, Аристон, муж ее, попытался овладеть ею, но безуспешно. А когда прекратил свои попытки, то увидел образ лучезарного Аполлона, после чего сохранял свою жену в чистоте, пока та не разрешилась младенцем. А родился он в день, когда отмечают рождение Аполлона. Разве это не доказательство?
Я вынужден был согласиться.
- А перед самым рождением Аристокла Аполлон снова явился. Тут уж его многие видели. А потом родители, Перектиона и ее муж Аристон, отнесли младенца на гору Гиметт, чтобы принести жертву Аполлону, Пану и нимфам. И пока они занимались благочестивым делом, пчелы, которыми славится Гиметт, отложили медовые соты в уста ребенка Аристокла как предзнаменование его будущего сладчайшего словесного дара.
Неопровержимость фактов поколебала меня.
- Грамоте он учился у Дионисия, музыке - у Дракона, а гимнастикой занимался у борца Аристона и даже выступал борцом на Истмийских играх, правда, венка из сельдерея не получил. Занимался живописью и сочинял стихи - сперва дифирамбы, затем лирику, а потом уже и трагедии.
- А сейчас? - поинтересовался я.
- А потом, готовясь выступить с трагедией на состязаниях, он услышал перед Дионисовым театром беседу Сократа о вреде алкоголя и пользе добродетельного строя жизни и сжег все свои стихи со словами: "Бог огня, поспеши: ты надобен ныне Аристоклу!" И с тех пор он стал неизменным слушателем Сократа.
Таким образом, отметил я, количество учеников Сократа все возрастает.
- Аристокл получил прекрасное воспитание, - продолжила Каллипига, словно зациклившись на этом красавце и умнице. - Ты ведь имеешь представление сибирских эллинов о совершенном, идеальном человеке, так называемом понятии "калокагатии"?
- Нет, - подтвердил я.
- "Калос" - прекрасный, "агатос" - хороший, добрый. Вот человек и должен соединить в себе физическую красоту безупречного тела и внутреннее, нравственное благородство. С помощью упражнений, образования и воспитания с малых лет Аристокл и достиг этого божественного состояния.
- А нос у него широкий и слегка приплюснутый, - возразил я.
- Да при чем тут нос? - направила меня на правильный путь Каллипига. - Без внутренней, душевной красоты и внешняя, телесная красота бессмысленна. Помнишь, как у Сапфо:
"Кто прекрасен - одно лишь нам радует зрение;
Кто же хорош - сам собой и прекрасным кажется".
- Какой-то он уж слишком квадратный, - попытался я образумить Каллипигу, понимая, однако, что это бесполезно.
- А в борьбе чувств и страстей, привязанностей и пристрастий и вырабатывается в конце концов тот мудро уравновешенный человек, что заслужил, по словам Симонида Нелюбинского, название "четырехугольного", у которого равномерно развиты все способности. А добиться этой великолепной соразмерности можно только усердным воспитанием и закалкой, ибо, по словам Питтака, как ты помнишь, "хорошим быть нелегко".
Это-то я знал, и страсти кипели во мне и привязанности опутывали. Так что, подумал я, может, еще не все потеряно.
- А тут ты что делаешь? - спросил я. - У тебя ведь гости.
- Гермеса жду.
- У тебя и с ним свидание?
- Он же - бог! Какие у меня с ним могут быть свидания?
- Но ведь ждешь же!
- Он почту разносит, вот и жду. Может, от Ксенофонта будет какое послание…
- И кто же этот Ксенофонт? Тоже прекрасный юноша?
- Точно, - сказала Каллипига. - А ты что, знаком с ним?
- Откуда? - возразил я. - Это ты всех знаешь.
- Да кто же не знает Ксенофонта? Он на редкость скромен и на редкость же хорош собой.
- Представляю, - тихо возмутился я.
- Сократ как-то повстречал его в узком переулке, загородил ему палкой дорогу и спросил, где можно купить такую-то и такую снедь? Ксенофонт все толково и рассказал. "А где человеку можно стать прекрасным и добрым?" - спросил Сократ. И Ксенофонт не смог ответить. "Тогда ступай за мной и узнаешь", - сказал Сократ. Ксенофонт и пошел за ним на многие годы. Сначала просто слушал, а потом и записывать его слова начал.
- И этот тут? - спросил я.
- Нет, этот там, - ответила Каллипига.
- Где?
- Да в Персии.
- Какой такой Персии? Что все о ней говорят?! Ведь нет в природе никакой такой Персии!
- В природе нет, - согласилась Каллипига, - а там есть.
- Да где это - там?!
- Там. Как ты не поймешь?
- Ладно, пусть - там. И что он там, в Персии делает?
- Видишь ли, глобальный человек… Ксенофонт решил покинуть Сибирские Афины и отправиться в Малую Азию на службу к персидскому царевичу Киру Младшему. Попутно он мог заехать в Афины.
- Зачем ему попутно заезжать в Афины? Он из Афин и выехал.
- Нет, глобальный человек, выехал-то он из Сибирских Афин.
- А это не одно и то же?
- Похоже, что нет. Он хотел посетить не Сибирские Афины, а просто Афины.
- И что же?
- Сократ посоветовал Ксенофонту сначала отправиться в Дельфы и вопросить бога относительно этого путешествия. По прибытии в Дельфы Ксенофонт спросил Аполлона, какому богу он должен принести жертву и вознести молитву, чтобы со славой и пользой совершить задуманное путешествие и благополучно возвратиться? Аполлон вещал ему: принести жертву тем богам, каким и положено в подобных случаях. По возвращении из Дельф Ксенофонт рассказал о пророчестве Сократу. Выслушав его, Сократ стал укорять Ксенофонта за то, что тот не спросил бога, следует ли ему ехать, но, решив сам с собой, что ехать надо, спросил только о лучшем способе совершить путешествие. "Однако, - сказал Сократ, - раз уж именно так ты поставил вопрос, надо исполнять приказание бога". Ксенофонт принес жертву согласно повелению бога и отплыл. А теперь вот я жду от него известия о том, что случилось в Афинах.
- А что там могло случиться?
- Да откуда я знаю? Вот получу письмо и все выясню.
И действительно, с неба вдруг свалился почтальон. Через плечо у него висела сумка, в левой руке был жезл с белыми лентами, на голове - широкополая соломенная шляпа от дождя, а на ногах - крылатые золотые сандалии. Я тотчас же признал в нем бога Гермеса, того самого, что научил олимпийских богов искусству получения огня с помощью быстрого вращения специальной палочки, а до этого те пользовались только спичками, и изобрел игру в кости и в "очко".
Каллипига привстала с лавочки, приветствуя бога, но тот остановил ее божественным жестом, сам пристроился рядом, открыл почтальонскую сумку, достал тетрадь, нашел в ней нужную графу, затем вручил два запечатанных конверта и попросил расписаться в получении. Каллипига все исполнила в соответствии с правилами почтового ведомства, поблагодарила бога за качественно выполненную услугу, и Гермес взлетел, придерживая рукой соломенную шляпу, чтобы не свалилась с головы. Крылья золотых сандалий захлопали чаще и энергичнее, и бог почти тотчас же скрылся из виду в вышине.
Каллипига раскрыла один конверт, вынула из него листочек, развернула, прочитала и предложила то же самое сделать мне. А что? Читать я умел.
"Осужден. Казнен. Подробности в полном собрании сочинений", - прочел я.
- И что это значит?
- А значит это то, глобальный человек, что Сократа в Афинах осудили и казнили. А подробности процесса и казни мы прочитаем, когда он напишет полное собрание своих сочинений.
- Это другой Сократ? - спросил я.
- Другой, конечно, потому что тот же самый.
- Да этот, вроде, жив, хотя о своей казни знает и даже любит порассуждать по этому поводу.
- Он такой, - согласилась Каллипига.
- И что ты намерена предпринять?
- Пока не знаю. Но, скорее всего, ничего.
Второй конверт она вертела в руках, почему-то не распечатывая его. Уловив мою заинтересованность, она сказала:
- Это личное. От славного Агатия. Наверное, сообщает, что прекращает финансирование Мыслильни, пока я с ним не сольюсь в калокагатии. Тут и читать нечего. Последнее предупреждение…
- И что же? - спросил я. - Будешь сливаться?
- А куда денешься? - как-то уж очень легко согласилась Каллипига, чем чрезвычайно обидела меня.
- Давай, я буду содержать твою Мыслильню, - предложил я.
- Давай, - столь же легко согласилась Каллипига. - Сейчас начнешь или чуть позже?
- Чуть позже, - сказал я, потому что еще не придумал, откуда возьму деньги.
- Так я и думала. А он, славный Агатий, требует сейчас.
- Ну, нет, - сказал я. - Хоть в лепешку разобьюсь, а деньги достану!
- Будет чем закусить, - сказала Каллипига, разорвала второе письмо на кусочки и пустила по ветру, а первое с размаху насадила на поднятый в восторженном порыве фаллос статуи Гермеса, стоявшей сбоку от ворот.
Глава тридцатая седьмая
Мы вошли во дворик. Приготовления к симпосию, кажется, уже закончились.
- Что ж, дорогие гости, - сказала Каллипига, - кому не мешает начать симпосий, а кому и продолжить.
Ксенофану и Гераклиту уже вытерли ноги, и гости нетерпеливо топтались посреди двора, явно не возражая на приглашение хозяйки. Что-то сообразивший вдруг Межеумович широко развел руки, выгнулся для начала, изобразил на лице неимоверную радость, а потом ринулся на Гераклита с явным намерением заключить того в свои диалектические объятия.
- Гераклит! Кого я вижу! Ну, хоть один истинный материалист появился!
Гераклит отшатнулся от Межеумовича. Но тому, впрочем, все равно было не дотянуться до шеи из-за обширности живота философа.
- Что же ты не радуешься, а молчишь?!
- Чтобы ты болтал, - раздраженно ответил Гераклит.
- Ах, вот ты как! - заорал Межеумович. - Я тебя привечаю, а ты морду воротишь!
- Да ладно тебе, Межеумыч, - примирительно сказала Каллипига, - занимай-ка лучше место на полке, а то тебе опять худшее достанется.
- И достанется! - с вызовом заявил материалистический диалектик.
Все снова вошли в комнату, уже чисто прибранную. Лавки были застелены чистыми покрывалами, столики ломились от обильной еды, вино из кувшинов только что не расплескивалось.