- Постоянно думай о смерти различного рода людей, симпатичный мне Межеумович, - продолжил Марк Аврелий, - посвятивших себя различным занятиям, принадлежащих к всевозможным племенам, и дойди таким образом до конца времен. Затем перейди к другим классам. И тебе придется отправиться туда же, куда отошло столько красноречивых ораторов, столько знаменитых философов, как Гераклит, Пифагор, Сократ, столько героев древности, а за ними столько военачальников, первых секретарей и тиранов. Сгинули и другие люди, даровитые, возвышенного образа мыслей, трудолюбивые, искусные в диалектических спорах, уверенные в себе, как Отец и Основатель, и даже такие обличители тщеты и мимолетности человеческой жизни, как все его Продолжатели до самого последнего. Все они - помни об этом! - уже давно лежат в земле. Что в этом ужасного для них? А что для тех, вроде тебя, талантливейший Межеумович, имена которых уже совсем позабыты? Лишь одно действительно ценно: прожить жизнь, блюдя истину и справедливость и сохраняя благожелательность по отношению в людям лживым и несправедливым.
- Буду благожелателен к людям лживым и несправедливым! - в каком-то предельном отчаянии заверил Марка Аврелия диалектический материалист.
- Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудут о тебе.
- Нет, - тихо выдохнул Межеумович. - О Сократе будут помнить, а обо мне нет?
- Ты, мой милый Межеумович, - подхватил эстафету Сократ, - делаешь непоследовательное заключение, противопоставляя утрате благ ощущение зла и полностью забывая, что ты будешь мертв. Человека, лишенного блага, например, презервативов, огорчает ощущение зла, противоположное благу. Но ведь тот, кто не существует, не воспринимает этого лишения. Каким же образом может возникнуть печаль из того, что не приносит познания будущих огорчений? Если бы ты, дорогой мой, с самого начала по неведению не предполагал единого ощущения для всех случаев, ты никогда бы не устрашился смерти. Теперь же ты сам себя крушишь, стараясь лишиться дыхания жизни, и сам обрекаешь себя на утрату души. Ты дрожишь от страха потерять ощущение и в то же время считаешь, что будешь воспринимать чувством чувство, которого не будет и в помине. Да, кроме того, существует немало прекрасных доказательств о бессмертии души. Ведь твоя смертная природа никаким образом не смогла бы объять и свершить столь великие дела: безмерно и безудержно защищать бездушный материализм, взирать на небеса и усматривать там диалектическое круговращение звезд, кривые пути Солнца и Луны и их восходы и закаты, преодолевать затмения своего ума и бурные взрывы собственных страстей. Природа наша запечатлевает в памяти на вечные времена события, происходящие в Космосе. Все это было бы недоступно душе, если бы ей не было присуще некое поистине божественное дыхание, благодаря которому она обладает проницательностью и познанием столь великих вещей.
- Господи, прости и помилуй, - прошептал потрясенный диалектик. - А вдруг все это правда?
- Время человеческой жизни - миг, - подлил масла в огонь принцепс Марк Аврелий, - ее сущность - вечное течение, ощущение - смутно, строение всего тела - бренно, душа - неустойчива…
- Нет, нет, душа устойчива! - запротестовал материалист.
- … судьба - загадочна, - не обращая на него внимания, продолжил принцепс, - слава - недостоверна. Одним словом, все, относящееся к телу, подобно потоку, относящееся к душе - сновидению и дыму. Жизнь - борьба и странствие по чужбине, посмертная слава - забвение. Но что же может вывести на путь? Ничего, кроме философии.
- Буду заниматься только философией, - пообещал Межеумович. - И пить брошу!
Тут он в каком-то отчаянии хватил полный кратер вина. А Марк Аврелий все гнул свою, отнюдь не материалистическую, линию.
- Философствовать же значит оберегать внутреннего даймония от поношения и изъяна, добиваясь того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или не делает что-либо его ближний, чтобы на все происходящее и данное ему в удел он смотрел, как на проистекающее оттуда, откуда изошел он и сам, а самое главное - чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения тех элементов, из которых слагается каждое живое существо.
- Понял, понял, понял! Буду безропотно готовиться к смерти! - заявил Межеумович, находясь, словно, в каком-то божественном трансе. - Ах, я так теперь досадую на себя…
- На что тебе досадовать? - риторически спросил принцепс Марк Аврелий. - На порочность людей? Но если ты поразмыслишь над положением, гласящим, что разумные существа рождены друг для друга, что терпение есть часть справедливости…
- Буду терпеть, - кротко сказал материалист и поднял полный кратер.
- … что люди заблуждаются против своей воли. Если ты припомнишь, что столько людей враждовавших, ненавидевших, соперничающих умерло и обратилось в прах, то скоро успокоишься.
Межеумович шумно выхлебал содержимое кратера. Да и все другие не забывали периодически совершать это священное действие.
- Тебя, стойкий материалист Межеумович, увлекает мечта о славе? Обрати внимание на то, как быстро все предается забвению, на хаос времени, беспредельного, по твоему мнению, в ту и другую сторону, на суетность похвал и безрассудство тех, которые, по-видимому, тебя ценят, на незначительность пространства, пределами коего твоя слава ограничена. Ведь вся Земля только математическая точка по сравнению с Вселенной. А какой крошечный уголок ее занимает место твоего пребывания? А сколько здесь тех, кто будет прославлять тебя, и что они собой представляют?
- Бог мой! - воскликнул Межеумович. - Своими речами вы обратили мои мысли в прямо противоположную сторону. Я чувствую, что страх смерти вышел из меня вон, а на его место пришло томление. Меня охватило желание, подражая вам, Сократ и Марк Аврелий, сказать нечто тонкое и значительное, да вот только никак не соображу, что.
- Ты, любезный Межеумович, - сказал принцепс, - не можешь никого удивить быстротой своей сообразительности? Пусть так. Но ведь есть многое другое, относительно чего ты можешь сказать: "Я не рожден для этого". Проявляй же те свойства, которые всецело зависят от тебя: чистосердечие в еде, серьезность в глупости, выносливость в речах, пренебрежение к запрещенным наслаждениям, довольство своей несуразной судьбой, немногочисленность беспредельных потребностей, благожелательность к самому себе, свободу рабства, умеренность чрезмерности, счастье пустословия и неуемного высокомерия. Знаешь ли ты, со скольких сторон ты еще мог бы проявить себя, относительно которых нельзя было бы сослаться на природную неспособность, и все же добровольно остаешься на прежнем материалистическом уровне? Или же к тому, чтобы роптать, жадничать, льстить, во всем винить свое жалкое тело, потворствовать ему, превозносить и испытывать подобные душевные волнения, также принуждает тебя какая-нибудь прирожденная неспособность? Нет, клянусь богами, нет! Напротив, ты давно уже мог бы отделаться от всего этого. Если же ты действительно признаешь в себе недостаточную быстроту понимания и сообразительности, то этот недостаток следует уничтожить упражнениями, а не потворствовать своей лени, махнув на нее рукой.
- Но как я могу изменить своим твердым материалистическим взглядам? - ужаснулся Межеумович.
- Наше согласие с чем-нибудь не есть нечто неизменное. Где, в самом деле, человек, не менявший своих взглядов? - спросил принцепс Марк Аврелий.
- А Сократ? - указал диалектик.
- Что Сократ? Сколько Сократов поглотила вечность. Пусть эта мысль приходит тебе в голову по поводу каждого человека. Почем мы знаем, что Сократ был выше Межеумовича по своему внутреннему настроению?
- Нипочем, - вставил материалист.
- Ведь для этого недостаточно знать, что Сократ умер более славною смертью, что он с большим успехом обличал хронофилов, что он проявил большую выносливость на симпосиях и, по-видимому, большее благородство, не отказываясь разговаривать с тобой. Истина этого, к тому же еще, может быть подвергнута большому сомнению. Но следует рассмотреть, какой душой обладал Сократ, мог ли он довольствоваться справедливостью в отношении к людям, благочестием в отношении к богам, не досадовал ли он на порочность людей, не потакал ли он чьему-либо невежеству, не смотрел ли на ниспосылаемое ему природой Единого, как на нечто чуждое, или не тяготился ли им, как чем-то нестерпимым и не приобщал ли своего духа к состоянию тела.
- Да, - тут же согласился Межеумович, - он никогда не досадовал на порочность людей и всегда потакал невежеству.
- Тогда успокойся, - подытожил Марк Аврелий. - Еще немного времени - и ты исчезнешь, равно как и все то, что ты видишь, и все те, кто живет сейчас. Ибо все подлежит изменению и исчезновению - дабы, вслед за ним, возникло другое.
- Только бы вы, Сократ и Марк, не ошиблись относительно души, - взмолился Межеумович. - А уж тогда я претерплю свою смерть со всей тщательностью. И все же, так ли уж необходимо умирать?
- Припомни, достойнейший Межеумович, - снова был вынужден начать принцепс, - всех других. Гиппократ, исцелив множество болезней, сам заболел и умер. Халдеи предсказали многим смерть, а затем их самих настигла судьба. Гай Кесарь, разрушив дотла столько городов и умертвив в боях миллионы людей, в конце концов и сам расстался с жизнью.
В этом месте сенатор Гай Юлий Кесарь согласно кивнул головой.
- Гераклит, столько рассуждавший о мировом пожаре, умер от водянки. Демокрита заели вши. Сократа убили тоже своего рода паразиты. Но какой вывод из всего этого? Ты взошел на корабль, совершил плаванье, достиг гавани: пора сходить. Если тебя ждет другая жизнь, то, так как боги вездесущи, они будут и там. Если же это будет состояние бесчувственности, то тебе более не придется терпеть страданий и наслаждений и служить оболочке, которая настолько хуже того, кто у нее в плену. Ибо последняя есть душа, оболочка же - прах и тлен.
- Бесчувственности не хочу, - заявил материалист. - Хочу душу и богов, которые бы всемерно заботились о моей бессмертной душе. А с кем я буду там беседовать на симпосиях? Сократ тоже там будет?
- Если успеет умереть раньше тебя, - сказал славный Агатий.
- Ты уж постарайся, Сократ, - попросил диалектик.
- На все воля богов, - заикнулся, было, Сократ.
- Каких богов?! - зло спросил славный Агатий. - Все в руках Межеумовича, моих и и еще одного… человека.
- Так, значит, брать плату за пользование общественными сортирами, - заключил обед в буфете император Флавий Веспасиан.
- За материализм! - поднял кратер сенатор Гай Юлий Кесарь.
За материализм, конечно, все выпили с большим удовольствием. Даже сам Межеумович.
Глава двадцать девятая
Мы с Сократом хотя и не поели, но выпили вполне достаточно, чтобы сидеть на симпозиуме с умным видом.
- А что же у нас сами физики молчат? - задал коварный вопрос диалектический Межеумович. - Весьма любопытно было бы послушать их мнение по поднятым сегодня на недосягаемую высоту вопросам.
После некоторого замешательства и упорного молчания в зале с места вдруг поднялся Аристокл и чуть ли взлетел на трибуну.
- Держись за себя покрепче, - посоветовал мне Сократ.
- Уж не Аристокл ли, любимейший ученик Сократа? - воскликнул Межеумович.
- Да, он самый, - чуть ли не с гордостью подтвердил ненавистный мне молодой человек. - Я не займу много времени. В последние дни на страницах различных изданий появились статьи, в которых авторы, исключительно диалектические и исторические философы, пытаются поставить под сомнение естественнонаучное значение теории относительности, исходя только из своих положений о времени и пространстве. То же самое происходит и сейчас, на этом симпозиуме. Однако из одних только философских соображений никакие естественнонаучные представления еще не вытекают. Здесь уместно вспомнить слова Сократа: "Если укажут противоречащий опыт, тогда будет о чем говорить". Но обычно непонимающие люди заявляют: позвольте, вы перевернули наши понятия о времени и пространстве.
- Это уж не я ли непонимающий?! - взвился над столом диалектический материалист. - Или, быть может, Марк Аврелий?! Или…
- Послушаем, послушаем, - ласково перебил его славный Агатий, и Межеумович нехотя успокоился.
- А я сказал бы наоборот, - продолжил бесстрашный Аристокл. - Это у вас нет четких и определенных понятий о времени и пространстве. Эйнштейн их дал. Может быть, он сделал это так, что его понятия не совсем точно описывают природу, но их, по крайней мере, можно проверить на опыте.
- Вы что же, молодой человек, считаете, что философия диалектического материализма ложна? - в лоб спросил славный Агатий.
- Я физик, а не философ и поэтому не считаю свое мнение о диалектическом материализме для кого-то интересным.
- А нам интересно. Весь мир, затаив дыхание, глядит на непримиримую борьбу материализма с идеализмом, а вы…
- Кому-то и работать надо, а не только смотреть.
- Вы дерзите специально?
- Не дерзость движет мной, а желание узнать, что такое Время и Пространство.
"Надо же! - удивился я. - И я этого хочу".
- Мне трудно понять, - продолжал бесстрашный, оказывается, Аристокл, - почему следует считать, что теория относительности безнадежно обесценена идеализмом ее создателя, в то время как другие физические теории признаются верными в научном отношении, хотя они созданы учеными, не только не являвшимися сторонниками диалектического материализма, но иногда открыто признающими, что они верят в богов. Пример - британский ученый Исаак Ньютон, чью теорию всемирного тяготения никто не считает идеалистической. Если отвергать отдельные понятия, законы, принципы, теории физики и математики лишь потому, что они сформулированы так называемыми идеалистами, то мы будем вынуждены отказаться от многих новейших достижений физики. Противники теории относительности спешно переделывают ее положения и вдобавок объявляют, что их можно вывести и без помощи теории относительности. Последнее, действительно верно. Преобразования варвара Лоренца, закон эквивалентности массы и энергии, "красное" смещение, искривление световых лучей вблизи больших масс или вращение перигелия Меркурия - все это можно вывести и без теории относительности. Но только в этом случае для каждого из указанных явлений приходится постулировать отдельную, специально придуманную для него гипотезу, между тем как теория относительности связывает их воедино. Так что критиковать теорию относительности с точки зрения идеологии - это все равно что спорить, какого цвета меридиан.
- Вот как! - воскликнул диалектический Межеумович. - Условно одобряя сравнение Аристокла, ученика Сократа, о том, какого цвета меридиан, я хочу спросить своих идейных противников: а какого "цвета" их меридианы? И где они их прячут? Окраска моего меридиана всем присутствующим в достаточной степени ясна. Вот только непонятно, какого цвета меридианы Сократа и Аристокла: красного или белого?
- Бесцветного, - сказал Аристокл.
Такая явная защита идеализма не понравилась не только президиуму симпозиума, но и залу, уже приобретающему способность мыслить после вкушения самых разнообразных блюд обеда.
- Мне думается, - сказал простодушный Аристокл, - было бы ошибочным считать, что наши противники занимаются бессмысленными делами, тратят на них громадные средства, создают целые исследовательские институты, собирают конференции и международные симпозиумы, издают специальные журналы - и все это лишь для того, чтобы протащить в физику свой махровый идеализм. Для того, чтобы вести идеалистическую пропаганду и военную агитацию, имеются более эффективные и дешевые средства, чем занятие, например, кибернетикой.
Сумасшедший Аристокл хотел было сойти с трибуны, но славный Агатий его остановил:
- Минуточку, дорогой оратор.
Безумный Аристокл остановился.
- Если я правильно понял, вы хотели бы, чтобы философы не вмешивались в интерпретацию физических теорий?
- Примерно так, - согласился недальновидный Аристокл.
- И в то же время вы сами бесцеремонным образом вмешиваетесь в диалектический материализм.
- Не обращайте внимания, - посоветовал легкомысленный Аристокл. - Я ни на чем не настаиваю.
- В точности, как ваш учитель - Сократ. Тот тоже ни на чем не настаивает, но все приводит к абсурду. Нет, дорогой физик, внимание-то обращать мы как раз и будем!
Свихнувшийся Аристокл сел на свое место.
А на трибуну уже толпой лезли протестующие ораторы. Победивший в этой свалке, не дожидаясь разрешения Межеумовича, заорал:
- Я не физик и не философ! Я вообще читать не умею! Но как же можно?! Как же можно?! Против позиции шредингеров и эйнштейнов Самая Передовая в мире наука направляет победоносное мировоззрение Самой Передовой в мире партии, непримиримое оружие в борьбе с религиозно-идеалистическими, антинаучными мракобесами. Вооруженный творческими идеями Отца и Основателя в недопонимании каких-то там проблем, диалектический и исторический материализм доказал, что все остальное, по определению, находится за пределами наук и псевдонаук! В Америке, этой развратной Персии…
- На Персию! - поддержали его в зале.
Кто-то из тех, кому не терпелось выступить, воспользовался замешательством, сверг предыдущего оратора с трибуны и повел свою пылкую речь так:
- Мне кажется, никто не обратил внимания на следующий знаменательный факт. "Красное" смещение в спектре галактик! Оно говорит не о каком-то там идиотском расширении вселенной, а том, что вся Вселенная привержена "красному" цвету развития, цвету Великого Октябрьского Хроноклазма! Не белому, заметьте, или какому-нибудь серо-буро-малиновому, а именно "красному", цвету наших знамен! Вселенная идет по пути, указанному Отцом и Основателем! По пути, указанном Самой Передовой в мире партией! Вперед, к еще большим, я бы сказал, умопомрачительным, победам!
Третий внес конкретное предложение:
- Давайте отловим один отдельно взятый электрон! Да неужели наши доблестные стражи не смогут обезвредить и препроводить в соответствующее место какой-то там паршивый электрон?! А тогда, вооруженные Самой Передовой в мире идеологией, мы одновременно, бесповоротно и с бесконечной точностью определим и координату и импульс этого отдельно взятого преступника! Предлагаю это сделать к Первомайским праздникам, а еще лучше - к какой-нибудь годовщине со дня рождения Отца и Основателя! Мы, самые передовые в мире ученые, вооруженные Самой Передовой в мире идеологией, дадим решительный отпор идеалистическим концепциям непознаваемости явлений бесконечного материального мира, существующего только в наших головах!
Четвертый провозгласил: