Пока я об этом думал, мне в голову пришла странная мысль. В результате дознания так ведь и не было установлено, на что он потратил деньги. Вполне вероятно, что он спрятал их. А что если они спрятаны где-то совсем поблизости, возможно, даже в этой самой комнате? Заинтересованность, которую он проявлял к своей хозяйке, тоже была по меньшей мере странной. Я почувствовал, как во мне просыпается жадность и усиливается острота зрения. Совсем иначе, чем до сих пор, огляделся я в хорошо знакомых мне четырех стенах, стремясь мысленно поставить себя на место человека, который хочет устроить здесь тайник. Я тут же понял, что речь может идти только о камине, другого подходящего места в комнате не было. Правда, полиция, конечно, уже тщательно все обыскала, однако эти субъекты не отличаются самостоятельностью мышления.
Я без шума закрыл дверь и приступил к делу. Сняв два подсвечника и часы, стоявшие на камине, я попробовал приподнять мраморную плиту, лежавшую сверху. Она была укреплена, однако слегка приподнималась, как крышка запертого сундука. Похоже, что ее держал какой-то запор, и действительно - одна из завитушек декора, если ее повернуть, давала плите свободу. Та легко поднялась, и обнаружилось углубление, доверху заполненное пачками купюр и мешочками золотых монет. Я нашел потайной сейф.
Так значит, в течение долгого времени я влачил свои дни в полной нищете подле несметного клада, находившегося от меня на расстоянии протянутой руки, словно человек, стоящий над скрытым от глаз родником и погибающий от жажды. Как часто ночами напролет ходил я взад и вперед по комнате, взвешивая все шансы, поставив именно на эту мраморную плиту стакан грога. Бессчетное количество раз выбивал я об нее свою трубку. Какой презренной представлялась мне теперь та тупая жизнь, что я вел. Почтительно и с возрастающей гордостью за свой проницательный ум, получивший новое качество, пересчитал я купюры и золотые монеты. Имея такие деньги, в тюрьму не садятся - поделом глупому малому.
Не оставалось никакого сомнения - встреча с доктором Фэнси изменила меня, он был прав: я должен быть благодарен ему. С этого момента я все явственнее чувствовал в себе новую силу, подобно ребенку, прозревающему, учась, с каждым днем все больше и больше. Примерно так же я ежедневно учился все искуснее пользоваться своим вторым "я", дававшим мне огромные преимущества. Сначала - при катастрофе поезда и с каминным тайником - дар этот свалился на меня неожиданно, я ходил, как лунатик, следовал за ним слепо, как во сне. Потом я осознал, что это такое. И научился управлять им по своему желанию, хладнокровно и рассудочно. Прежде всего я пользовался им в приемлемых для меня пределах, поскольку для его проявления я должен был как бы сильно напрягать свое зрение. Я жил словно с микроскопом на глазах среди людей, даже не подозревавших о существовании такого прибора. Однако я пользовался им, только когда появлялось желание. И тогда я видел силы, определяющие ход событий, зародыши нарождающегося счастья и несчастья. Я с осторожностью шел по этому пути, как бы прикрываясь шапкой-невидимкой.
Конечно, я тут же навестил родные картежные притоны и игорные дома. Теперь-то я видел весь расклад карт, знал, какая выпадет цифра. Калейдоскоп мастей и квадратов полей рулетки больше не таил в себе для меня опасности; все комбинации разыгрывались внутри меня, на дне глазного яблока. Теперь меня занимали другие проблемы. Я должен был научиться обуздывать новую силу, вложенную в меня, должен был сам как-нибудь привыкнуть к ней и научиться скрывать ее. Исполненный такого намерения, я поначалу, подолгу испытывая неуверенность в себе, сидел возле зеленого стола, как игрок, у которого при себе только одна золотая монетка и который никак не может решиться рискнуть. Я хотел увериться в своем искусстве. Вскоре я понял, что оно беспроигрышно.
После этого я начал делать ставки, но следил за тем, чтобы проигрывать. Я создал себе славу плохого игрока. Доктор Фэнси выискал для своих опытов не самого последнего дурака. Потом я начал скромно выигрывать - здесь тридцать, там пятьдесят фунтов. Я старался афишировать свои проигрыши, а выигрыши оставлял в тени. Самым важным было замаскировать свое искусство. Правда, никому не могло прийти в голову о его существовании, однако на всякий случай лучше было не обращать на себя внимание непрерываемой серией выигрышей. Впрочем, теперь мне стало известно и то, о чем я постоянно догадывался: каждый счастливчик, часто выигрывавший по-крупному, был мошенником.
Очень скоро я утратил к азартным играм всякий интерес. Дикое напряжение, охватывавшее меня и державшее всю ночь, пролетавшую, как одно мгновение, пропало, уступив место неожиданно появившейся скуке, как только я увидел, что мой шанс - беспроигрышный. Я сидел за игорным столом, как чиновник в конторе, который ждет не дождется, когда кончится рабочий день. Удовольствие доставляли только азарт и страсти других игроков, когда я видел, как беспомощно барахтаются в сетях простофили и как обманщики в свою очередь оказываются обманутыми мною.
Вскоре я увлекся более тонкими делами. Я переехал в западную часть города и снял дом, полный слуг. Первая провидческая трансакция, которую я провел, касалась наследства. Мне стало известно про осиротевшие суда и про бедных наследников канувшего в Лету родственника - исходные данные, сведения о которых я превратил через подставное лицо в чистое золото: я приобрел эти суда, считавшиеся аварийными, и застраховал их на большие суммы. Кроме того, я стал совершать вояжи к местам, где, по преданиям и легендам, лежали зарытые клады, и без труда находил их. Но я не утруждал себя тем, чтобы извлечь их; я оставлял их на старом месте, где они лежали сохраннее, чем в банке. Произведя опись, я присовокуплял чертежи и карты к своим ценным бумагам. По опыту я понял также, что слухи, передаваемые в народе от поколения к поколению, большей частью вполне обоснованны. И число тайных кладов значительно превосходит предполагаемое.
Еще проще оказались махинации с залежами природных ископаемых. Я знал места, где можно было напасть на жилу. Эти сведения я держал при себе, приумножая ими свой капитал. Особое удовольствие доставляло мне получать прибыль с разработок, о которых мне прекрасно было известно, что все усилия впустую. Я заключал договор с землевладельцем, дававший право на создание артелей; у меня рвали куксы из рук. Жуируя на их деньги, я оставлял дельцам надежду на богатые месторождения и право оплаты всех изыскательных работ.
Вкусив и пресытившись большим успехом, я нашел, что гоняться за отдельными объектами, дающими прибыль, дело довольно утомительное. Оно отрывало к тому же от удовольствий и наслаждения жизнью. По необходимости я вышел на просторы большого бизнеса, больших денег, перемещением которых могла управлять одна только сила духа. Я проник в тайны биржи. И вскоре освоил техническую сторону дела. Изучил стоимость ценных бумаг, а потом и мысли тех, кто определяет курс акций. Как и все силы на земном шаре, деньги тоже, с одной стороны, абсолютно реальная величина, с другой абсолютно иллюзорная. Большие дела успешно проворачивает тот, кому известны оба свойства денег.
Этим и объясняется наличие такого компонента, как фантазия, присущая любому денежному королю, который строит на ней свои биржевые комбинации, сравнимые разве что с музыкальными композициями. Ведь комбинации в мире звуков и музыки тоже соотносимы с вариантами восприятия бесконечных рядов чисел.
"Продавай поднимающиеся в цене бумаги и скупай падающие". В этом правиле заложена вся стратегия биржевой игры, и оно гласит, что и ту, и другую серию необходимо прервать в нужный момент. Однако интуитивное желание не упустить свой шанс и врожденный азарт толкают нас порой на прямо противоположные действия, поскольку люди одержимы идеей везения, которому не будет конца. Но я хорошо усвоил законы конъюнктуры на бирже.
Отныне я входил в круг избранных, кому богатства, накопленные другими, и всякий человеческий труд приносят огромные дивиденды. Бизнес это работа одних людей, делающих деньги для других. Негр, добывающий в синих недрах алмазы, инженер, прокладывающий с легионами больных лихорадкой землекопов канал, соединяющий два моря, фермер, озабоченный будущим урожаем, князь, взвешивающий в глубине своих покоев возможности войны и мира, - все они едва ли подозревают, что общие их усилия улавливаются и концентрируются в фокусе спекуляций, в итоге которых в тиши глухих кабинетов определяется стоимость мира, находит свое денежное выражение. Деньги - подлинный властелин мира, хозяин жизни, самая рациональная ее аббревиатура, отсюда и тот всеобщий чудовищный ажиотаж, стремление завладеть ими.
Таинственны приливы и отливы огромных денег, когда целые состояния то появляются, то бесследно исчезают. Искусство финансовых богов разбираться в движении капитала полностью отделено от самих денег, но оно словно мощными импульсами воздействует на это самое движение, на стоимость денег, моделируя ее. И есть такие невидимые сферы, где убытки приносят не меньшие проценты дохода, чем прибыль. Вот там бизнес носит идеальный характер.
В скором времени я так организовал свою жизнь, что при минимальной затрате сил имел максимальный доход. Частично через своих агентов, частично по телефону я давал поручения банкам скупать ценные бумаги, упавшие в цене до предела, а другие спускать незадолго до момента, когда их цена достигнет кульминационной точки. Трудность как таковая заключалась не в выборе тактики, тут я промаха не знал. Она состояла главным образом в том, что мне нужно было себя ограничивать, чтобы из-за моих операций по скупке ценных бумаг не нарушалось соотношение между предложением и спросом. Я находился в положении человека, который, хотя и знает победителя забега, все-таки занижает сумму, когда делает ставки. Мое положение сковывало меня и в чисто философском плане, поскольку предоставляло мне исключительную возможность заглянуть в механизм взаимодействия свободы воли и координации своих действий. Иногда мне приходилось прерывать начатую операцию и симулировать понесенные убытки, чтобы завуалировать ее истинный смысл и не ставить в зависимость от себя всех остальных участников игры на бирже. Это приводило иногда к сокрушительным ударам. Однако мое состояние достигло скоро баснословных размеров.
Я завел во всех столицах, на площадях, где помещались биржи, маленькие, фешенебельные, с изысканным убранством особняки, в некотором роде pied-a-terre. Лучшие портные, лучшие поставщики мира были к моим услугам. Скупщики рыскали в поисках картин и предметов искусства для меня. Издавна я любил одеваться со вкусом и окружать себя элегантными вещами; теперь я мог удовлетворить любое свое желание. Я превратился в денди, считающего пустяки важным делом, а важные дела пустяками. Я старался избегать даже малейших усилий со своей стороны. Так, например, мне надоели бесконечные примерки; я завел манекены, изготовленные по моим размерам, и портные работали по ним. Я любил роскошные машины, хороших лошадей, а также, хотя и умеренно, пил самое лучшее вино, всегда хранившееся в моих подвалах. Дворецкий с манерами венецианского посла избавлял меня от всяких неприятностей со слугами.
В Булонском лесу меня видели с княгиней Пиньятелли, в Эптоне - с Сарой Батлер, чья игра достигла вершин славы. Для меня не было тайной то, что женщины тем тщательнее скрывают свою симпатию к незнакомому мужчине, встретившемуся на их пути, чем сильнее это ими овладевает. Я всегда был уверен в себе, ибо точно знал, какое произвел впечатление. Поэтому мне чужды были смущение и стеснение, испытываемое обычно под влиянием чар красавиц; я действовал наверняка, с абсолютной уверенностью. И вслед за нею появлялась неотразимость.
* * *
Я сидел в Ваннзее за завтраком, когда мне доложили, что пожаловал господин Катценштайн. Я знал его по имени как одного из виртуознейших финансистов. Я просил его войти. После нескольких общих фраз он перешел к делу; причина его появления заключалась в следующем. Он давно уже наблюдает за всеми моими поручениями, даже за теми, которые я даю маклерам. Он знает моих подставных лиц. Ему показалось, что, за исключением одного-двух просчетов, за всеми трансакциями скрывается острейший ум необычайной силы. Он подробнее остановился на отдельных деталях и заговорил затем о гениальности моих комбинаций. Исключительно только восхищение послужило поводом для его визита, как, скажем, чтение книги неудержимо рождает в читателе желание лично увидеть автора. Он хитро посмотрел на меня и прищелкнул языком, словно попробовал отменного вина высшей марки.
При этих словах меня охватила сильная досада; мне представилось, что в последнее время я был менее осторожен, чем обычно. Не оставалось ничего другого, как принять важное выражение лица и снизойти до высказываемого восхищения. Я предложил ему с покровительственной улыбкой отведать моего портвейна. Что может быть естественнее, чем то, что прибыль основывается на доскональном знании сути денег и законов обращения капитала? В первую очередь необходимо, конечно, понимание большой политики и ее влияния на рынок и тяжелую индустрию. Ведь именно от нее зависят все остальные, находящиеся в сложном переплетении друг с другом отрасли хозяйства. А потом, конечно, встает вопрос свободных денег и тех крупных сфер вложения, куда они устремляются. В основе конъюнктуры, бывает, правда, лежат свои многочисленные и зачастую скрытые причины, но все они более или менее прогнозируемы. Когда бросаешь камень в воду, то следует ожидать и кругов, образующихся при этом. Можно точно рассчитать, когда та или иная часть пруда придет в движение. Катценштайн внимательно слушал, как я излагал ему эти общие места.
Он ответил с величайшей вежливостью:
- Конечно, конечно, именно так и написано в учебном пособии по национальной экономике. Таким же способом метеорологи предсказывают с довольно большой степенью вероятности погоду на завтра. Правда, не без помощи метеостанций, приборов, судов и размещенного по белу свету служебного персонала.
Он растопырил при этом пальцы, разглядывая свои пустые ладони.
- Что вы хотите этим сказать, господин коммерческий советник?
Он смотрел на меня восхищенным взором, словно любовался картиной Рафаэля:
- Толковая голова, я это сразу сказал, блистательный ум. И винцо тоже отменное - такой портвейн можно получить только лично от старого Зандермана. Я хочу сказать, что одной науки о деньгах in praxi недостаточно. В придачу к ней нужен еще капиталец. Деньги, увеличиваясь в размерах, приобретают и большую притягательную силу. Преимущество банков в том и состоит, что они могут дольше участвовать в операции и следить за ее ходом на разных игровых полях, чем, скажем, мелкий игрок, и поэтому вероятность их успеха выше. Есть только один вид игры, способной потягаться с ними, а именно та, которая направляет ход, делает погоду на бирже.
Моя злость нарастала. Этот тип с донимавшим его желчным пузырем и потухшими от сытой жизни глазами, без сомнения, был хорошо осведомлен обо мне; он знал, что еще совсем недавно я был нищим. Конечно, он не догадывался, в чем истинная причина успеха. Он принимал меня за брокера, представляющего интересы тех, кто невидимо стоит за кулисами мирового рынка. Только он не настолько был умен, чтобы понять, что кулисы сами по себе - иррациональная величина. Он не подозревал и не мог подозревать, что я свои подсказки получал от величайшего в мире закулисных дел мастера и что у меня от него генеральная доверенность на полную свободу действий. Он не знал, у кого он завтракает.
С подобающей сдержанностью я дал ему понять, что его провидение не лишено оснований. И если действительно существовали связи, по поводу которых он строил догадки, то они могли принести плоды только в том случае, если о них умалчивать. Естественно, мое поведение только еще больше усилило его интерес ко мне. Он возрастал по мере того, как я разыгрывал стремление не раскрываться перед ним. В каждом деле преимущество на стороне того, кто в нем не заинтересован. Катценштайн буквально навязывался мне и набрасывался на мою наживку, как хищная акула.
С этого дня он часто навещал меня и просил моего совета. Тем самым он снимал с меня, сам того не подозревая, огромную работу, прежде всего общение с агентами, которое всегда утомительно. Я стал его компаньоном. В качестве такового я внедрил в его концерн одно страховое общество, дававшее денежные ссуды под урожаи и занимавшееся тем самым рискованным бизнесом, явно связанным с возможными убытками. Это страховое общество я оставил за собой в качестве своего особого долевого пая.
Незадолго до ослабления марокканского кризиса курс ценных бумаг на бирже упал по моей прихоти, поскольку я отменил ограничение на военные риски. Удар был направлен против Катценштайна, и он, хотя не смог разгадать смысл моих далеко идущих намерений, стал недоверчив. Вероломно я советовал ему предпринять кардинальную ликвидацию имеющихся у него акций, но он на это не пошел. Понижение биржевого курса представлялось неестественным, оно сулило двойную прибыль. В такие дни все кажется неопределенным, требует изменения тактики, которую нельзя определить словами, тут нужно только особое чутье. Деньги поднимаются на головокружительную фиктивную высоту, становятся предметом чистейшей фантазии. Мой совет был правильным, почему он не последовал ему? Потому что он полагался только на свои арифметические расчеты. Затем последовал танжерский договор, а за ним и черная пятница. Банк прогорел, страховое общество принесло колоссальный доход. Во время таких кризисов постоянно повторяется старая игра: "Война или не война? "- точно так же, как с монеткой: "Орел или решка?" Вслед за этим произошло объяснение между Катценштайном и мною. Он признал, что был не прав. Когда на следующее утро слуга пришел будить его, то нашел его в постели мертвым. Поговаривали о сердечном ударе, горе его кредиторов было безграничным. Отныне я стал владельцем фирмы "Катценштайн & К°". Теперь уже никого больше не могло удивить, что я связан с делами мирового бизнеса. Я субсидировал государственные займы - эту высшую, поднебесную сферу финансов. Меня сделали немецким бароном, наградили орденской лентой Почетного легиона. Филантропы зачислили меня в свои ряды. Ее Высочество теперь в открытую подъезжала к моему дому; в жокей-клубе вокруг меня всегда толпились любопытные - известно было, что я проигрывал там крупные суммы.