* * *
Дорога поднималась вверх. Они сошли с коней, чтобы облегчить животным путь, и повели их за собой, держа за поводья. По левую руку появились предупредительные сигналы: они вступили на территорию, где под землею хранились государственные сокровища. Казначейство оказалось вторым ведомством, оставшимся на Пагосе и имевшим внутри него разветвленную подземную сеть, оно подчинялось исключительно Проконсулу. Проходы сюда преграждались встроенными в скалу редюитами и специально подобранной охраной. Эту службу несли резервные войсковые части, размещенные вокруг шале, а также курсанты Военной школы.
Казна была двойной и отвечала по своей структуре проведенной Регентом денежной реформе, которая, как все мероприятия тех дней, носила одновременно как консервативный, так и прогрессивный характер. Возвратом к старому было введение вновь в обращение золота как меры стоимости и покрытия эмиссии банкнот. Весь оборот денежной массы обеспечивался золотым запасом, находившимся под присмотром Горного советника. С момента открытия Фортунио и другими новых эльдорадо проще простого было поддерживать эти запасы на должной высоте, разумеется, получив на то "добро" Регента. К этому еще добавилась добыча золота из моря с помощью ауромагнитов.
На основе расчетов золотом заключались сделки по движимому и недвижимому имуществу; золото было мерой всему, что зовется товаром. Новой, прогрессивной стала энергетическая валюта: в основе ее лежали энергетические мощности, что позволяло выражать ее в цифрах и определять ее курс по отношению к золоту. Ее базой было второе валютное хранилище энергией, - сравнимый разве что с подземными кладовыми таких полезных ископаемых, как уголь и нефть. Только энергобассейн представлял собой не залежи, а постоянно функционирующие плутониевые мастерские. Урановый огонь, неограниченное применение которого Регент сделал своей прерогативой, выступал здесь в роли чисто финансовой и рабочей силы. Для пользования энергией была введена разменная монета специальной формы. Ее опускали в бесчисленные автоматы, подававшие в дома, служебные помещения и на транспортные средства энергетические мощности, которые можно было обратить в свет, силу, тепло, движение и любой другой вид технической службы. К этому добавлялось еще общее количество энергии, расходуемой всеми движущимися и недвижущимися машинами на суше, море и в воздухе, находившимися как в общественном, так и в личном пользовании. Энергия передавалась излучателями по ионизированным каналам и измерялась автоматами до того, как была израсходована потребителем. Производство энергии составляло социализированную отрасль экономики, золотое обращение - капиталистическую. В принципе обе они являлись аспектами одного и того же процесса. Товарное производство находилось практически полностью в руках частного сектора, свободу которого регулировал государственный сектор - производство энергии. Таким образом, экономическая структура, в зависимости от того, под каким углом ее рассматривать, носила явно государственный или явно свободно-рыночный характер. Это находило свое выражение, как уже было сказано, и в валюте тоже.
Что касается контроля, то первоначально было распределено так, что Проконсул осуществлял надзор за золотым запасом, а Ландфогт - за энергионом. Недавно, однако, в этой взаимодоговоренности произошли существенные изменения: охрана энергиона и обеспечение его функционирования перешли к войскам. Это было главной заслугой вновь приступившего к своим обязанностям Патрона. За одну ночь достиг он той цели, вокруг которой долгие годы кружил Нишлаг, ведя безуспешные переговоры. Тем самым Проконсул контролировал теперь и энергию. Ландфогт мог противопоставить этому только свою популярность и обратить ее в серьезном случае в реальную силу, вызвав беспорядки. Тщетно пытался он до сих пор добиться личного влияния на рабочий персонал энергиона, но Патрон отбирал его лично и с предельной тщательностью.
* * *
Они дошли до Мальпассо - темного мрачного ущелья, обставленного кипарисами и перерезавшего дорогу. Узкое и глубокое, оно уходило за гору и вело к Кампо-Санто Гелиополя - к третьему подземному сооружению внутри Пагоса, связанному с эпохой Великих огневых ударов.
Возникшая тогда урановая угроза подорвала доверие не только к надежности и прочности городов и человеческого жилья, она также разрушила и надежды на неприкосновенность могил как последнего пристанища на земле. Ведь могилы, по сути, начало и конец жизненных координат в системе универсума. И осознание этого приняло мощный размах перед надвинувшейся смертью.
Изменения в обрядах погребения фиксируют величайшие фазы в истории человечества, простая смена стилей по сравнению с этим эфемерное явление. До Великих огневых ударов мертвых захоранивали в земле, хотя уже начала расти секта тех, кто предпочитал сожжение. Только позднее в этом увидели знак надвигающейся эры уничтожения.
При виде разрушенных кладбищ, развороченных могил и расплавленных памятников поднялась новая волна паники. Оставшиеся в живых, выбравшись наверх из мрака подземелья, не нашли ни крестов, ни могильных камней. Земляной покров с травой и цветами - символ материнского лона отсутствовал. Обелисков - хранителей отцовского начала - тоже не было. Все выжег огонь.
Вот в те времена и заложили на Пагосе некрополь, в тверди скалы, превосходившей по надежности даже пирамиды. Обряд быстро прижился, стал повальным и оправдывал себя. С новой страстью вспыхнувшее желание обрести вечный покой согласно старому христианскому обычаю нашло здесь свое осуществление. Так ущелье в восточной части Пагоса стало местом великого паломничества мертвых. Вход в это царство был торжественным, белые скалы устремлялись, словно мраморные колонны или трубы органа, в такую высь, где пролетал только орел. Давно иссякшие ледниковые воды образовали в скале мощные монолиты. Словно самой природой созданные обелиски обрамляли вход в долину мертвых, торжественно простиравшуюся в глубь горы.
Обустроенные подъезды к могильникам позволяли проникнуть в необъятное царство, заселенное умершими, места захоронений которых напоминали соты мрачного улья. От часовен и наскальных церквей, в которых свершались траурные церемонии, разветвлялись дорожки к криптам и, конечно, колумбариям. В этом находили свое отражение вынужденная теснота и перенаселенность последних пристанищ на земле. Стены колумбария были выложены, словно мозаикой, мемориальными плитами с выгравированными на них именами и двумя датами. Небольшое углубление предназначалось для святой воды, часто там лежала веточка самшита. Узкий каменный бортик внизу был весь покрыт застывшим воском, капавшим на него со свечей, зажженных в память об умерших. На родительскую и в день поминовения усопших в подземных галереях царило оживление, словно в дни больших торжественных приемов.
Луций любил ходить в такие дни по улицам города мертвых, сиявшего тысячами поминальных огней. Вот когда становилось очевидным, у кого из этих тысяч умерших есть еще хоть одна душа, помнящая о нем: имя его освещало тогда пламя свечи. Залы некрополя в скале походили на своды огромной каменной библиотеки. Только названия на корешках были освещены. А за ними покоились книги жизни, забытые быстротечным временем, но не пропавшие для вечности. В обычные дни едва ли когда забредал посетитель в заброшенные склепы, дремавшие в скале. Молчание здесь казалось безмерным.
Не мерцала ни одна свеча, и только тоненький лучик света, словно нить Ариадны, вел по лабиринту, освещая эту резиденцию смерти своим отблеском, не имеющим тени.
Но однажды случалось так, что вдруг все менялось, - обнаруживалось, что личность давно умершего значительна сама по себе. И тогда сразу появлялось много света - словно сама скала воссияла ради него. Здесь были и такие галереи, в которых мертвые лежали по рангу, в том числе большой пантеон с великими блистательными именами - пустынный пышный зал с золотом, мрамором и множеством статуй. При нем находился также героон, посвященный памяти павших героев, с саркофагами известных и останками неизвестных воинов и почетным залом, украшенным трофеями. Среди прочего упоминания достойны еще места захоронения членов Орденов и конгрегации монашеских общин, сиротских приютов и ночлежек, а также братские могилы неизвестных, погибших во время великих пожаров и наводнений.
Огненные смерчи вызвали наряду с массовой паникой еще и особые формы поклонения смерти. Подобные явления наблюдаются всегда, когда в стране начинается поголовный мор. При разрушительном опустошении восточных провинций Германского рейха впервые столкнулись с эпидемией самоубийств. Они повторялись в чересполосице катастроф и политических преследований и даже при возникновении нигилистических слухов. Вскоре как результат душевного томления в ожидании смерти расцвели многочисленные секты, такие, как "Птица Феникс", "Новораскольники" или "Маков цвет", цель которых состояла в облегчении и идеализации перехода в загробный мир. В некоторых местах, например на Кеосе, они даже пользовались поддержкой со стороны государства и были по восстановлении порядка упразднены Регентом. С тех пор даже их склепы опечатали. Ходили слухи, что там хранятся картины и скульптуры более вольного и скабрезного содержания, чем изображения на этрусских саркофагах. Сохранились даже легенды о тех сатурналиях, которые праздновались в этих местах. Подробности о том можно было найти в маленьком эссе Фортунио, взломавшего запретные сургучные печати и спускавшегося в склепы.
Среди этих густозаселенных могильников выделялись мавзолеи аристократов и богачей. Соотношение было таким же, как между фешенебельным районом вилл и переполненными городскими кварталами улиц и площадей. Классической формой была здесь часовня с более или менее богато украшенным алтарем и ракой с мощами предков. К ней примыкали один или несколько залов, в зависимости от разветвленности рода. Одни поражали обилием показного великолепия, другие отличались простотой решения. Вошло в обычай отмечать здесь юбилейные даты и семейные праздники - скромно и в то же время возвышенно, отдавая дань уважения мертвым, - будь то помолвки, клятвенные обеты или вскрытие завещания. Это приводило к тому, что в просторных карьерах Пагоса всегда царила жизнь - связанная не только с похоронными процессиями, но и с посетителями иного рода.
По вечерам колокольный звон возвещал о закрытии ворот некрополя. И тогда массы посетителей начинали стекаться из галерей и сводов подземного царства к проходам, появляясь из подземелья на свет. Луций как-то стоял в такой час у входа и с удивлением наблюдал за потоками людей, тянувшихся от порталов, в темных провалах которых дрожал в лучах заходящего солнца курившийся фимиам. Известно, что при выходе из темноты на свет на людей нападает безудержная веселость, дикая жажда радостей жизни. Кармелиты Пагоса заботились о том, чтобы на кладбищенских дорожках соблюдалось приличие. Их Орден посвятил себя служению усопшим, заботы о которых они несли, приходя сюда из монастыря и скитов отшельников. Они делали все - от грубой физической работы, выполняемой братьями-монахами в склепах и на могилах, до милосердия и отеческого утешения. Жили монахи в пещерах в горе по строгим канонам. Они подливали масла в лампады, служили ночные мессы, читали из Священного писания, поминали поименно всех усопших и совершали ночные обходы.
Чтобы завершить эту мрачную главу, оглянемся еще раз назад: грандиозные катастрофы неотвратимо сблизили человека со смертью. Он познал ее как неизбежность не только своей собственной судьбы, но и великих исторических коллизий; разум охватил канувшие в века цивилизации во всей полифонии их звучания, изучив историю их гибели, создал из них единый гармоничный оркестр. Сильнейшим подспорьем стала для него археология, которая невольно обращается к могилам и заставляет человеческий разум воспринимать поверхностный слой земли как крышку необъятного и таинственного саркофага. Человек проник в древние пирамиды, склепы и усыпальницы монархов, первобытные пещеры с настенными росписями, канувшие в вечность города и дворцы. И опять же невольно обнаружил для себя огромные трофеи именно там, где раньше процветал культ смерти.
Ищи, да обрящешь; находка - плод ностальгии, ее полярная противоположность в своей материальности. Все, что было награблено в могилах, осело в музеях. Музеи росли, как грибы, подменяя собой церкви, да и сами церкви тоже превращались в музеи. Отжившая свой век материя скапливалась там, хранилась или выставлялась для обозрения в раках и под стеклом, напоминая собой реликвии средневековья, хотя дух времени придал всему черты рационального. Когда же последовали первые мощные удары разрушительной силы, огромные города заняли центральное место в пантеоне погибших. Могила Неизвестного солдата, мавзолеи великих вождей, перекраивавших в часы испытаний судьбы народов, поля брани, ставшие массовыми могилами, крестные пути на голгофы, ужасы которых мистически выходили наружу, - все это давало мощное излучение. Потом началось великое перемещение беженцев, у многих из которых не осталось ничего своего, кроме воспоминаний о могилах. На этом отдыхали их мысли, отходила боль. Так поездки к памятным местам стали всеобщей нормой, они превратились в паломничество. Церкви взяли на себя заботу о почитании погибших, они стали могучим источником культовой власти.
Такова была обстановка, когда в ущельях Пагоса возникло государство мертвых. Оно явилось мрачным противовесом городской жизни с ее устремленными в будущее целями. Здесь обосновалась резиденция сил, которые не участвовали в движении вперед. Риск прогресса заключается, собственно, в том, что он отрицает смерть. Это бросает вызов Создателю, и Тот опять восстанавливает меру, философы и поэты считают, что человек выиграл, с тех пор как был низвергнут с высоты. Без сомнения, это не только укрепило его в вере, но и способствовало развитию искусств, которые всегда скорее произрастают на почве мистерий, чем научных знаний. Именно поэтому произведения искусства - главные свидетели силы духа.
* * *
Позади Мальпассо ущелье сужалось до каньона. Горный ручей пенился в теснине по каменистому грунту, доверху поросшему мхом. На моховых подушках жирели папоротники и вольготно росла жирянка. Здесь пришлось вести коней очень медленно по скользким бревенчатым мосткам, перекинутым с одного края теснины на другой.
Вдруг взору открылась котловина, окруженная скалами, внизу бурлила вода, напоминая огромный сталеплавильный котел с расплавленным металлом. Дух камня чувствовался в этом месте особо, властно заявлял о себе, представал миру голым - прямые отшлифованные скалы как опоры гигантской ледниковой мельницы и дно, выстланное мелким речным песком и обкатанной галькой.
Здесь древние охотники задолго до Нимврода облюбовали себе местечко. В гротах и по сей день можно было обнаружить следы костров, оружие из кремня и кости вымерших животных, а также настенные рисунки с изображением магического жертвоприношения и древней охоты. В таком уединенном месте жил Горный советник. Жилище его было выдолблено в юлсной стене котла и уходило в гору несколькими галереями, служившими сказочному гному кабинетами для его коллекций минералов.
Видимая часть жилья этого пещерного человека всегда напоминала Луцию пряничный домик ведьмы из сказки: стены покрыты аммонитами, ракушками, домиками улиток, "громовыми стрелами" и другими редкостными находками, создававшими иллюзию древности и обветшалости каменных пород. Когда, как сейчас, их освещало солнце, оно заставляло играть разноликую ржавчину минералов, лиловый бархат друз и мирно дремлющие кристаллы. Как раскаленный уголь пылает невиданными человеком тысячами солнц, так оживали здесь скрытые от глаз толщей земли сказочные богатства навсегда ушедших от нас веков. Не покидало предчувствие, что стоишь перед одной из величайших кладовых и вход в нее не через портал пышно украшенного фасада, а через инкрустированные дверцы волшебного ларца, в котором живет гном. Горный советник распоряжался Золотой казной, держал постоянную связь с золотыми приисками по ту сторону Гесперид и имел полную осведомленность о космических кладовых, что было доступно только немногим. В качестве консервативного противника энергиона на протяжении битв и споров за валюту и во время проведения крупных трансакций он всегда был на стороне золота, оставаясь, однако, в этой роли невидимкой. "Золото и смерть, - говорил он, - две силы, не нуждающиеся в пропаганде". Что же касалось его работы в Новой академии, то она носила строго математический характер - он числился там первым кристаллографом. Это автоматически влекло за собой то, что он, как никто другой, разбирался в теории излучения. Кроме того, он лучше всех знал Пагос и все его недра, тайны которых расшифровал с помощью Фортунио и держал их в своих руках. И это тоже давало ему власть.
- Подождите минуточку, я хочу поздороваться с Горным советником.
Луций отдал Костару поводья и пошел по узкой тропинке, ведущей к его обители. Дверь, которую, как вход в шахту, украшали два скрещенных молоточка, была без ручки, из металла, с выгравированным на нем плющом, гармонировавшим с зеленью цветущего бальзамина. Луций нагнул голову, нырнув под нависшие цветы, и тихим, но хорошо натренированным голосом воспроизвел крик дятла. В ответ раздался звонкий зуммер домофона - дверь открылась.
Из грота-передней, где при появлении Луция зажегся свет, ступени вели в просторный холл, утопленный в скале. Здесь царила прохлада, в камине полыхал огонь. Перед камином сидела Стаси - эльфообразное существо в белом газовом платье. Перед ней на столике стоял фонофор, из которого неслись позывные сигналы весьма далеких станций. Слышались названия портов, посадочных и разгрузочных площадок, складов, перечислялись минералы и драгоценные металлы, сообщались цифры - Стаси непрерывно стенографировала. При виде Луция по лицу ее пробежала улыбка, она помахала ему, но закончила сначала работу. Потом подала ему руку и спросила:
- Вы хотите повидаться с Горным советником, господин де Геер? - И тихо добавила: - Сегодня он странный, сегодня его трудный день.
Было известно, что на этого славившегося ясностью своих диспозиций интеллектуала нападали порой причуды и капризы, делавшие его недоступным для общения и систематически повторявшиеся у него, как приступы мигрени. Поэтому Луций подумал сначала, что лучше было бы уйти. Но тут дверь наверху отворилась и к балюстраде подошел сам Старик. Он крикнул вниз:
- А-а, командор! Вы наверняка пришли посмотреть на агаты. Поднимайтесь наверх.
Луций взобрался по винтовой лестнице, вырубленной в скале и наполовину нависавшей над холлом. На Горном советнике был серый домашний костюм, а на голове зеленый шлем, как у горняков в шахте. Он повел Луция в свой скит, освещенный мягким невидимым светом. Луций сказал, что заскочил на минутку.
- О, очень жаль, я выстроил для агатов новую галерею. Тогда могу предложить вам на пробу один лакомый кусочек - блюдо с морскими лилиями.