К выходу подкатила его машина, и Виктор, распахнув дверцу, расчетливым движением втолкнул журналистку внутрь. Она взвизгнула, засмеялась, крикнула что-то протестующее о программе, операторе и микрофоне. Сел рядом, сразу ощутив в полумраке ее горячее бедро. Поверх тонированного стекла увидел, как мнется снаружи окончательно сбитый с толку, смешной и лопоухий Женька.
- Ты свободен, - сказал ему Виктор. - До понедельника.
(за скобками)
Окно посередине выходило на тихий перекресток, балкон углового здания напротив поддерживали два грифона с изогнутыми хвостами. А в торцовое просматривался сквозь буйную зелень кусочек главной площади и даже башня с электронными часами, по которым вся страна встречала Новый год. И еще крыши, мозаика разноцветных крыш исторического центра города. Мансарда, чердак - да какая, в сущности, разница? Все равно здорово.
Виктор вышел из кабинета - собственного кабинета! - и прошелся по офису, еще недоделанному, захламленно-пустому, пахнущему ремонтом. Здесь будет общественная приемная: диван, пара кресел, секретарь. Туг посадим пиар-отдел - забавно звучит, по смете всего-то две скромные студенческие ставки; ничего, пора привыкать к политическому сленгу. В самой большой комнате будет конференц-зал. А что, метраж почти такой же, как там, в ДК. Поставить овальный стол, побольше стульев, купить новый электрочайник и несколько блоков чайных пакетиков…
Все хорошее, все настоящее останется как раньше. Только теперь - еще и по-взрослому. Всерьез. Чтобы уже никто не мог и не смел не замечать, не считаться.
Что-то с грохотом рухнуло. Виктор выглянул в коридор.
- Привет, - сказал через плечо Олег, составляя заново пирамиду из картонных коробок при входе. - Можно к тебе?
- Почему "ко мне"? Это же наш офис. Конечно, заходи.
И все же ощутил маленькую заминку, решая, куда именно его провести: в приемную, в конференц-зал, к себе в кабинет? Усмехнулся; о назначении всех этих помещений пока что знал только он сам. Из верхней коробки вывалился остаток тиража последнего выпуска, и брошюры лежали россыпью на полу, словно сбитая ливнем листва. Олег присел на корточки собирать.
- Да брось ты. Пойдем.
Виктор крутнулся на каблуках и проследовал все-таки в кабинет. Площадь была видна только оттуда. Присел на подоконник торцевого окна:
- Мебель и оргтехнику на той неделе завезут. Тогда и будем обживаться. На тебя рассчитывать?
Олег подошел к другому окну, с видом на перекресток и балкон с грифонами. Обернулся:
- Что?
- Я спрашиваю, придешь помогать с переездом?
- А-а. Да, конечно, звони.
Провисло молчание, словно парус без ветра. По идее, заговорить должен был Олег, заявился же он для чего-то сюда, - однако он молчал, и не спрашивать же, в конце концов, "зачем пришел?"… Тишина становилась давящей, как гидравлический пресс. Виктор подал голос:
- Хорошее место, правда?
Олег кивнул.
- И аренда недорогая. Вообще смешные деньги для центра.
- Я насчет Женьки.
Вот и сказано. И нечего делать вид будто не догадывался, не ожидал.
- Не знаю, что у тебя с Оксаной, - продолжал Олег ровно, по-прежнему глядя в окно. - Собственно, меня оно и не касается. Но он ее любит, и ты об этом знаешь. Было бы честно поговорить.
- Я так и хотел, - голос дрогнул, как если бы он, черт возьми, оправдывался. - Я поговорю.
- Поговори, - с нажимом повторил Олег. - А то он сидит в общаге, даже на пары не ходит. И дело не только в Ксюхе, ты понимаешь.
- А в чем? - с вызовом спросил Виктор.
Разумеется, он понимал. Это они ни черта не понимали в происходящем, в упор не видели того, что делалось у них под носом, без чего она гроша ломаного не стоила бы, их самодеятельная свобода!.. И надо же, именно теперь, когда удалось выйти на новый уровень, когда цель стала на порядок ближе и обрела реальные контуры - эти никчемные идеалисты и неврастеники начинают возмущаться. Чего стоит одна Краснова с ее демаршем. Но Олег-то вроде бы нормальный, уравновешенный парень. Какого?..
- Ты, конечно, знаешь, что делаешь, Витя. Но ведь за все это, - неопределенный жест вокруг, включающий в свою орбиту и башню, и площадь, и грифонов, - придется расплачиваться. Ты хотя бы в курсе, как именно? Уже договорился?
- Допустим. По-твоему, я должен отчитаться? Испросить благословения съезда, как требует Краснова?
Олег пожал плечами. Поглубже сел на подоконник, уже не доставая ногами до паркета. Спросил:
- Ты не жалеешь?
- О чем?
- Что она ушла. На Таньке многое держалось.
- Да ладно, еще вернется.
- Вряд ли.
- Олег, - Виктор встал, зашагал по будущему кабинету, - ты хоть сформулировал бы как следует, чего тебе от меня надо, а? Хорошо, с Красновой я тоже поговорю. И еще один съезд мы, разумеется, организуем, настоящий, партийный, и на нем я отчитаюсь за каждую копейку. А тебе скажу уже сейчас, что никаких кабальных условий я ни с кем не подписывал. Все это, - аналогичный кругообразный жест, - ради свободы, понимаешь? Ради настоящей свободы, а не дремучего детства с салатовыми ленточками!
- По-моему, ты не понял. Никто не говорит, будто ты чего-то прикарманил или влез в кабалу. Я о другом. Мы сейчас теряем самое главное, Витька. Я не уверен, что оно у нас было с самого начала, но если да, то сейчас мы его вот-вот потеряем. Как бы тебе объяснить…
- Вот-вот. Попробуй пояснить внятно, хорошо?
- Попробую. Нам нельзя идти в политику, потому что она по своей сути противоречит свободе. Возникает диссонанс, люди дезориентируются. Сначала нонконформисты вроде Женьки или Красновой. Но постепенно это захватит всех. От чего-то одного придется отказаться. Догадываешься?
- От свободы, - усмехнулся Виктор. - Только это сплошная демагогия, Олег. Звучит вроде бы логично, но ты подменяешь понятия. Свобода - это наша цель, наша жизнь. А политика - инструмент для вхождения в реальность, и не больше. Сильный инструмент, и на данном этапе нам без него не обойтись. Или предложишь какой-нибудь другой?
Олег молчал.
- Помнишь наши "Пять шагов к свободе"? Так вот, пора издать еще одни "Пять шагов", только уже в другом, социальном масштабе. И либо мы их делаем, либо топчемся дальше на уровне неформальной молодежной тусни! - голос взлетел, как на выступлении перед аудиторией, и Виктор, спохватившись, сбавил тон. - Разумеется, взрослеть страшно. И вообще что-то менять. Тут возразить нечего, просто смотри шаг второй.
- Я ничего не боюсь, - процитировал Олег.
Почти без иронии. Но этого "почти" хватило, чтобы одна из самых неоспоримых фраз прозвучала претенциозно и фальшиво.
Снова образовалась висячая штилевая пауза. Часы на башне за окном поочередно показали число и месяц, температуру воздуха, театральный анонс, банковскую рекламу, - что угодно, только не время. Сегодня еще занести справку в налоговую и разобраться с реквизитами, а на восемь договаривались погулять с Ксюхой… наверное, придется перезвонить.
- Я зайду в общагу, - сказал он. - Сегодня вечером, часов в восемь.
Олег кивнул и спрыгнул с подоконника. Виктор проводил его до выхода, наступая на рассыпанные брошюры. У самых дверей задел локтем пирамиду из коробок, она покосилась, как Пизанская башня, но устояла, и общими усилиями им удалось кое-как ее подровнять. Потом Олег коротко простился, побежал вниз по лестнице, и с каждым пролетом звук его шагов становился все более гулким и нереальным.
Виктор вернулся в офис и опять подошел к окну. Ощущения щенячьего восторга от собственного кабинета с видом на площадь уже не реанимировать, и не надо. К счастью, есть вещи куда более ценные и важные, а главное - значительно менее уязвимые. Причем их немало в жизни, таких вещей.
Присел на подоконник и достал из кармана мобилку:
- Привет, Ксю.
(за скобками)
Часть третья
ЖЕНЩИНА
ГЛАВА I
На рабочем столе творился обычный бардак, тем более нелогичный, что никакой работы здесь никогда в жизни не делалось. Но никто бы не догадался. Беспорядочные стопки бумаг, монитор облеплен желтыми стикерами, словно квадратный подсолнух, на старой распечатке олимпийские кольца от передвижений чашки, и сама она тут же, естественно, немытая. Фото Олафа с мальчишками задвинуто за сканер и накрыто, как мантией, хвостом неоторванного факса. Имидж деловой женщины соблюден безукоризненно. Ради имиджа мы и не такое способны терпеть.
Анна бросила сумочку на гостевой стул, села на рабочее место, включила поочередно компьютер, кондиционер, электрочайник: все здесь же, в досягаемости протянутой руки - кнопки управления маленькой офисной жизнью. Вокруг оптимистично зажужжало, запищало, забулькало. Обеих сотрудниц Фонда, наших подчиненных, еще не было, да они сегодня и не придут, с чего бы им являться в субботу, - но жизнь прекрасно бурлила и без них.
Добурлила до кипения и отключилась со звучным щелчком.
Монитор выдал вопросительное окно; Анна ввела пароль, и компьютер принялся неторопливо загружаться. За то время, что ему на это требуется, мы как раз успеваем заварить чай, блекло-зеленый отвар с запахом жасмина. Разумеется, хочется кофе; но после сорока приходится либо радикально менять вкусы в сторону скучной полезности, либо постепенно превращаться в старую больную ведьму. Было бы обидно - особенно теперь.
Она пила мелкими глотками горячую жасминовую зелень, глядя поверх бардака на столе в окно, где обледенелый жестяной марлин над рыбзаводом судорожно дергался туда-сюда, словно флюгер, обманутый порывистым ветром. Если б не эта бестолковая рыба, пейзаж за окном побил бы все рекорды мрачности: крыши, трубы, серый городской снег. А так - ничего. Вполне можно жить и как бы работать.
Компьютер изобразил готовность, и Анна ринулась в сеть. Как в омут.
Почтовая программа двинулась вперед медленно и натужно, затем, как обычно, зависла, пришлось перегружаться. Невыносимо. Почему Олаф не поставит сюда нормальную оргтехнику?! Правда, мы его об этом не просили и теперь уже точно не попросим. Будем терпеть как есть. Мы и не такое способны вытерпеть.
Главное - не напрягаться, не фокусироваться в безумную точку, не смотреть в монитор. В конце концов, несолидно, нелепо, даже смешно. У нас муж, и не худший из возможных экземпляров, у нас, черт возьми, двое детей. Извлекла фотографию из-под факсовых завалов, расчистила для нее место на столе между колонкой и ковриком для мышки. Мальчишки на фото были на пару лет младше, чем сейчас, а потому казались какими-то ненастоящими. Вот Олаф с тех пор ничуть не изменился. Он вообще никогда не менялся, сколько мы вместе - и теперь, когда все остальное плывет и плавится, на глазах обращаясь в свою противоположность, это особенно абсурдно и непостижимо.
Писем не будет. Ни от кого, ни одного, все-таки суббота, - и мы спокойно поедем домой, стараясь не обращать внимания на странную пустоту внутри. Бессмысленно, ведь пустота предполагает, что раньше данный объем был чем-то заполнен, а это неправда. Заполняла его чистая иллюзия, и - будучи умной женщиной, скептичной интеллектуалкой и трезвой реалисткой - мы знали об этом с самого начала. Иллюзия, которая нас развлекала, добавляла жизни красок и драйва, но не больше, не больше. Если мы позволили себе расслабиться и подсесть на нее, будто на легкий наркотик, то теперь-то уж точно все кончено. Что, разумеется, к лучшему.
Жестяная рыба за окном беспомощно крутила длинным мечом носа. На краю зрения поменялась картинка: кажется, загрузилось. В вашем ящике находится 1 (одно) непрочитанное сообщение. Наверняка какой-нибудь спам.
Если б у него было хоть малейшее желание переписываться, пускай даже так, не всерьез, для разрядки, как это делали мы сами, он ответил бы давным-давно. Но он ни разу не написал раньше и тем более не напишет теперь. Скорее всего, он уже вытер из ящика те письма и не сохранил себе адреса. Ему незачем.
Нам тоже.
Положила руку на мышку, словно на приклад оружия или рычаг управления самолетом. Клацнула сразу же, как только увидела, не прочла даже - угадала его имя в адресной строке. Его новое, ненастоящее имя…
Программа опять подвисла, в углу монитора крутилось и крутилось колесико, неутомимое, как вечный двигатель. Анна Свенсен, успешная женщина, деловая и замужняя, глава благотворительного фонда и мать двоих детей, красивая и еще молодая, богатая и счастливая. И это жалкое вертящееся колесико - словно водоворот, откуда не выплыть, не выбраться. Несопоставимые вещи запросто меняются местами в искаженном, неправильном мире. И мы ничего не можем с этим поделать.
Скользнула взглядом по открывшемуся тексту. Горячая волна в щеки: что?.. Ну да, а мы-то думали… Издевается. Сама виновата.
Усмехнулась. Закрыла; спохватилась, вернула назад, перечитала снова.
Похоже, действительно надо ехать.
* * *
Дорога пошла на круг, в объезд обширной территории санатория. Мужу мы скажем, что ездили именно сюда, в санаторий, по делам Фонда, с усмешкой решила Анна, придерживая руль на повороте. Кстати, и в самом деле пора бы заглянуть, первое число, время для ежеквартального благотворительного взноса. Поморщилась от ноющей, как зубная боль, непобедимой тоски. Не сегодня. Хотя бы в понедельник. Или вообще послать Ивонн.
В поселок Анна въехала привычно, по ветвистой системе боковых заездов, давно выученных наизусть, как линии на ладони любимого человека. Пускай это будет рука Олафа, не жалко. Главное, что не надо спрашивать у аборигенов дорогу, привлекая к себе лишнее внимание. Спустилась почти к самому морю, загнала машину в гараж с перекошенной половинкой двери на одной петле, облюбованный еще в те времена, когда мы и вправду проводили здесь благотворительный рейд. Прикрыла скрипучую створку и зашагала вверх по утоптанной снежной дороге.
Все-таки мы давненько здесь не были. Анна шла вперед и словно бы отмечалась в точках стратегического значения: вот тут впервые выступает из-за поворота его дом; отсюда просматривается пляж, где он еще тогда, до снега, играл с большой породистой собакой; с этого места лучше всего видны его окна с квадратным силуэтом монитора за ними; а здесь можно встать в зазор между соседними строениями и беспрепятственно следить за входом в дом с одноэтажной стороны. В свое время мы все это перепробовали. Как ни прискорбно, как ни смешно.
В последней точке она остановилась и огляделась по сторонам. Поселок был тих и безлюден, как, впрочем, и всегда, а сегодня рыбаки к тому же вышли, наконец, на лов. Все равно: действуем по возможности быстро и четко, чтобы оказаться внутри раньше, чем кто-нибудь успеет увидеть чужую женщину под его дверью. Впрочем, он и сам наверняка до сих пор настолько чужой здесь, что никакой случайный свидетель не захочет и не станет вмешиваться в его жизнь. Мы ничем не рискуем. Вперед!
Он написал, что кладет ключ за порогом. Расплывчатое указание; но когда Анна сунула руку в предполагаемую щель, металлическая связка легла в ладонь точно и сразу, будто притянутая магнитом. С первой же попытки определила нужный ключ, вставила в скважину мягко, без сопротивления - а вот проворачиваться он не хотел, и Анна билась над замком добрых две минуты, пока не догадалась потянуть на себя ручку двери.
Открыла. Вошла.
Вот только не надо, решила она, проходя мимо стеклянной двери (видимо, на кухню) по короткому коридору. Хотя бы сегодня не будем впадать в дешевую сентиментальщину с примесью шпионажа. Никакого обследования его территории, сдобренного догадками относительно образа жизни хозяина, его привычек, слабостей и уязвимых мест дома-крепости. Есть конкретная просьба, и мы ее выполним. И не больше. Не больше.
Остановилась на пятачке между тремя дверьми и огляделась по сторонам. Ничего. Только слепой кусок стены, где любая женщина непременно повесила бы зеркало. Анна крутнулась на каблуках: триста шестьдесят градусов. И ничего.
А может, он все-таки… Его письмо сразу показалось нам какой-то странной хохмой, издевательством, очевидной бессмыслицей. Мы отменили, отодвинули в сторону это впечатление, зная за собой способность воспринимать любое электронное послание в ироническом тоне, по крайней мере на первый взгляд. Но если так, то зачем? Заманить сюда?.. для какой цели?!
Ему - незачем.
Вокруг стояла гулкая тишина, безупречная, какая бывает только в пустом доме. Или в пустом доме с грамотной засадой. За любой из трех закрытых дверей.
А если он вообще не писал это письмо? При должном уровне информированности ничего не стоит завести почти такой же адрес, с разницей на какую-нибудь похожую букву - элементарный сетевой трюк. Плюс экзотическое содержание письма, сбивающее с толку, напрочь отключающее логику. И нечего сдерживать нервозный смешок, убеждая себя, будто подобное невозможно. Мы-то прекрасно знаем, что возможно все.
Звук. То ли шорох, то ли скрип. Слишком негромкий, чтобы определить направление. Стоим на месте. Слушаем.
Она медленно, стараясь не производить лишнего шума, отворила дверь напротив. Его кабинет. Диван у стены и широкоэкранный монитор возле окна с видом на море. Не хуже, чем из нашей спальни. Но и не лучше: здесь, в этой стылой и серой стране все вот так, посередине, сбалансировано и развешено оптимальными порциями согласно рангам и должностям. Ему, наверное, нравится, раз он купил этот дом и поставил именно тут, у окна, свою рабочую машину. А ведь прежний Женька ни за что, никогда и ни в чем не соглашался на порцию, долю, половину…
Черт, мы же давали себе слово. Никакой инспекции, никакой ностальгии. И вообще, его зовут Олег. Пора бы запомнить.
Кабинет был обставлен настолько минималистски, что никакой человек, будь он трижды профессионалом, не сумел бы затаиться здесь, - это Анна поняла сразу же, как только вошла. Ни портьер, ни платяного шкафа, ни более-менее габаритной мебели, даже диван представлял собой плоское лежбище без валиков, спинки и ножек. Правда, есть еще кухня и ванная, не говоря уже про обширный первый этаж. Ну и как мы поступим? Исследуем все эти помещения на предмет засады - или попытаемся отступить неожиданно и стремительно, тем же кратчайшим путем напрямик через коридор до входной двери?
Снова звук. Сначала шуршание, отчетливое и даже вызывающее. А потом…
Да. Птичий щебет.
Она вышла в коридор. Потопталась на месте, несколько раз неуверенно поворачиваясь в разные стороны, наугад нащупывая направление, словно в детской игре "холодно - горячо". Они действительно были где-то здесь, как ни удивительно, как ни алогично, - они щебетали звонко и требовательно, и совсем рядом, близко, почти над головой…
Вскинула голову, посмотрела вверх. Ну наконец-то мы догадались.
"Привет. Тут такое дело: мне нужно срочно уехать, а у меня в доме вылупились птенцы. Было бы очень здорово, если б ты смогла их забрать и кормить первое время. Я оставлю ключи за порогом. Спасибо. Олег".
Только сумасшедшая могла поверить такому вот письму, безоговорочно принять его как руководство к действию.
Потому-то он и написал не кому-нибудь, а нам.