При такой законности, те, кто находится на свободе, представляют из себя, куда большую опасность, чем те, кто сидит в тюрьме…
– И все-таки – это убийство, – как-то не очень уверенно сказал Риоль. – Те, кто ведет гражданские войны – сами и убийцы, и самоубийцы одновременно, – сплюнув на немытый пол, сквозь зубы проговорил Искариот.
– …Интересное у тебя представление о людях, – сказал Риоль, выходя из калитки вслед за Искариотом, и видя, как тот брезгливо сбрасывает с себя кожаную куртку и аккуратно надевает поверх жилетки свой дорогой французский пиджак.
Замусоленный конверт с сургучными печатями, Искариот повертел в руках и выбросил в кусты:
– Да. Об определенной категории людей я имею некоторое представление.
И иногда мне очень хочется, чтобы оно было ошибочным…
– О чем ты думал, когда сунулся сюда? – спросил Крайст, внимательно глядя на Искариота, который подошел к ним вместе с девушкой, нарисованной акварелью.
– Это не имеет значения. Куда важнее то, о чем я не думал, – ответил Искариот, так же внимательно глядя на Крайста.
– О чем же ты не думал?
– Я не думал о том, что мне опять придется присутствовать при твоем последнем часе…
Слушая все это, девушка, нарисованная акварелью, молчала, но по ее лицу было видно, что она ничего не понимает, а просто рада тому, что оказалась на свободе. И еще то, что она сразу поверила людям, освободившим ее.
Иногда, для того, чтобы в тебя поверили – дать человеку свободу – это вполне достаточно.
– А можно я пойду с вами?
Конечно можно, дитя мое, – ответил ей Крайст, а Искариот усмехнулся: "Раньше ты набирал себе спутников из мужчин", – но сделал он это про себя.
– Ты, что же, стал женоненавистником, Искариот? – спросил Крайст, и Искариот, казалось, совсем не удивился том, что Крайст прокомментировал не сказанное им.
– Нет, Крайст. Просто все самое значительное на земле создано мужчинами
– Да – все.
Кроме мужчин…
Искариот отошел на некоторое расстояние, сдвинул свою шляпу на затылок и пробормотал:
– Если не обращать внимания на мелкие женские недостатки: корысть, интриганство, самовлюбленность, лицемерие, склонность к изменам – то можно обнаружить у них великие достоинства, – видимо расстояние, на которое отошел Искариот, оказалось недостаточно большим. Во всяком случае, Крайст, явно иронизируя, поинтересовался:
– Какие, Искариот?
– Длинные ноги, например…
– …Только я очень голодная, – смущаясь того, что начинает с просьб, проговорила девушка, нарисованная акварелью.
– Нам тоже не мешало бы подкрепиться, – поддержал ее Риоль, – Правда, я предпочел бы оказаться подальше от этого места.
– Не думаю, что здесь ресторации лучше, чем тюрьмы, – пожал плечами Искариот, – Так, что я вообще предпочел бы оказаться в другой эпохе.
Крайст тоже пожал плечами, и Риоль впервые увидел, как тот делает то, что остальные люди, делают постоянно:
– Там внизу, у дороги когда-то была не плохая корчма. Правда, корчмарь – каналья.
А Искариот, ухмыльнувшись, прибавил:
– Как все корчмари…
* * *
По склону холма они спускались напрямик, да и дорога куда-то делась, видимо затерявшись в высокой, никогданекошенной траве.
Девушка и Искариот шли быстрее, ориентируясь на черепичные остроконечные крыши, блестевшие на солнце у подножья холма, а Крайст и Риоль чуть приотстали:
– Крайст, – спросил Риоль, видя, как Искариот, бережно поддерживает под руку девушку, которой не ловко было спускаться на высоких каблуках по крутому склону, – Тебе не кажется, что Искариот довольно странный?
– Что тебя в нем удивляет?
– Для дурного человека, он слишком прилично себя ведет…
– Дурной человек? Ты это об Искариоте, который только что нас спас?
– Крайст, я так думал.
– Ничего. Вспомни, что я сказал тебе о добре и зле при нашей первой встрече.
– Я помню, но просто… – Риоль не смог сразу подобрать соответствующего выражения, и Крайст сделал это за него:
– Просто у человека иногда такая репутация, что лучше бы ее вообще не было…
– Я слышал о том, что он предал тебя, Крайст. – А ты слышал о том, что меня кто-нибудь не предавал?..
– Знаешь, Крайст, я думал, что Искариот твой враг.
– У него были все свойства друга.
Кроме верности…
– Много воды утекло с тех пор, Крайст.
– Да, Риоль, и иногда мне кажется, что с тех пор Искариот сошел сума.
– Как это?
– Он стал все время говорить правду…
– Крайст, а почему люди, вообще, так много врут? – Потому, что ложь защищать легче, чем правду…
Они замолчали, думая каждый о своем, хотя на самом деле, они думали ободном и том же.
Когда двое, думая каждый о своем, думают об одном и том же, это уже не просто попутчики, это – единомышленники.
– Кстати, а если бы Искариот не освободил бы нас – что бы мы делали?
– Ничего, Риоль. Просто ушли и все.
– Значит, он, можно сказать, ничего для нас и не сделал, если мы могли уйти без его помощи?
– Он пришел помочь нам.
А людей нужно оценивать не по поступкам, а по намерениям.
Это – куда человечней…
– А как же: "Благими намерениями… дорога в ад"? – Это оправдание, которое придумали те, кто не понимал, что такое истинные благие намерения…
– Иногда, цель оправдывает средства. – Нет, Риоль, средства, попросту, выдают настоящий смысл цели…
Риоль почувствовал, что получил право задавать любые вопросы.
И понял, что должен задать какой-то очень важный.
Только сразу не смог понять – какой?
Но самый важный вопрос нашелся сам собой:
– И уж прости меня, Крайст, совсем неожиданный вопрос: "Что такое ад?"
– В этом вопросе нет ничего неожиданного: ад – это место, где тебя никто никогда не любит…
Так, разговаривая, перемежая шаги с остановками, они настолько отстали от Искариота и девушки, нарисованной акварелью, что когда Риоль толкнул сосновую дверь корчмы, те уже сидели за длинным столом, отполированным локтями многих посетителей.
На стенах большой комнаты висели очучеленные головы диких зверей и свечные фонари, сейчас не горевшие потому, что мутные слюдяные стекла вдоль одной из стен давали днем достаточно света для того, чтобы разглядеть и стол, и то, что могло оказаться на столе, достойно длинном, чтобы уместить за ним несколько разных компаний.
И именно из-за длины стола, сама комната казалась узкой и длинной.
Кроме них, в том, что можно было бы назвать залом, находилось несколько крестьян и два бродячих монаха, сидевшие за отдельным столом в углу у очага.
По громкому разговору, преходящему в нестройные выкрики, и количеству бутылок и кувшинов, стоявших на том конце стола, где сидели крестьяне, чувствовалось, что сидят они уже давно и выпили прилично.
– Гуляет народ, – усмехнулся Риоль, – Отсюда наше пьянство?
– Нет, – ответил Крайст, – Пьянство начнется позднее. Когда после смерти одного тирана, его приемники, имея возможность утопить страну либо в новой крови, либо в старых кризисах, решили утопить страну в водке, увеличив ее выпуск в восемь раз. Потом эти лидеры захотели засадить страну кукурузой, но все это было потом, в том времени, в которое мы еще вернемся.
А эти крестьяне просто нагуливаются перед постом.
– Кстати, Крайст, я хотел тебя спросить: посты соблюдать очень нужно?
– Ты ведь сам знаешь, что периодическое голодание полезно для здоровья.
– Знаю.
– Так зачем спрашиваешь?..
– Вообще-то, ты пришел для того, чтобы давать людям ответы, – глядя на Краста, слегка прищурено, сказала девушка, нарисованная акварелью.
– Я не обещал людям отвечать на все вопросы, – явно подмешивая грусть в свои слова, проговорил Крайст, а Искариот, смахивая полями своей коричневой шляпы крошки со стола, тихо, так, что его не расслышала даже девушка, сидевшая рядом с ним, добавил:
– Потому, что заранее предполагал бессмысленность многих из них…
* * *
В это время к ним подошла очень красивая девушка-разносчица кушаний: "Что подать господам?"
Черные волосы, карие глаза.
Таких, одним движением руки, легко рисуют хорошие рисовальщики угольным карандашом.
Риоль невольно засмотрелся на нее:
– Посмотри, Крайст, какая она красивая.
– В моем возрасте меню уже интересней, чем официантки, – застенчиво ответил Крайст, но в этот момент, обратив внимание на непривычную и дорогую одежду новых посетителей, грубо оттолкнув девушку, нарисованную углем, пред ними очутился жирный корчмарь:
– Что изволят господа чужестранцы?
– Мяса, – ответил ему за всех Искариот.
– И не забудьте подать еду тем странникам, что сидят в углу, – добавил Крайст.
Мясо принесли через несколько минут, но когда из угла, где сидели странствующие монахи, раздалось:
– Спасибо тебе, Господи, за пищу, посланную нам, – Крайст, без всякого успеха попытавшийся вилкой отделить кусочек мяса, поморщился, и, не выдержав, воскликнул:
– Ну, уж нет! Этот жесткий бифштекс послал нам не Бог, а мерзкий буфетчик, ленящийся отбить мясо и вымочить его в молоке или вине перед жаркой.
– Да это безбожник! – возмущенно крикнул один из странствующих монахов.
– Перестань, святоша, – донеслось с той стороны стола, где сидели крестьяне, – Просто выпил человек лишнего.
При этих словах Искариот задергался от хохота:
– Настоящий мудрец тот, кому дураки отказывают даже в праве считаться трезвым…
Желтые глазки толстого корчмаря бегали по лицам споривших, а физиономия отражала желание понять, грозит ли такой разговор неприятностями ему самому
И определить меру этих неприятностей.
Два княжеских стражника, остановившие своих лошадей у коновязи во дворе, спешившихся и направившихся к дверям корчмы, положили конец сомнениям.
"Стражники разбираться не станут, – решил корчмарь, – За любой спор о боге – княжеская дыба обеспечена".
– Тише! – зашипел он, выпучив свои глазки, отчего они стали еще желтее, – Тише! Хватит спорить. Княжеская стража.
Все сидевшие в зале, включая и странствующих монахов, тут же примолкли – видимо, иметь дело со стражей не хотел никто.
Богу – богово, князю – князево.
Но стражники, постояв у дверей и, видимо, передумав входить, ускакали.
Корчмарь облегченно свободно вздохнул, и ему тут же захотелось найти виновного в его собственном страхе.
Когда трус вздыхает свободно, ему всегда хочется кого-нибудь наказать за свой прошлый страх.
Настоящие виноватые за страх могут нагнать новые страхи, поэтому виновного трус всегда ищет не среди тех, кто вызвал страх, а среди беззащитных.
Самой беззащитной оказалась девушка, нарисованная углем.
– Убирайся отсюда!
– Куда же мне идти, хозяин?
– Подыхать на большой дороге! Я тебя из милости приютил, а ты… – жирный корчмарь замялся, подыскивая вину для служанки, но его, подходя ближе, перебил Крайст:
– Если кричишь о милости, значит это не милость, а корысть, – а то, что сказал Искариот, оставшийся сидеть за столом, но уже застегнувший пиджак своей дорогой французской тройки, никто не услышал:
– Из милости не берут, а дают…
Когда Крайст, Риоль и девушка, нарисованная акварелью, – Искариот задержался в зале – уже выходили из дверей корчмы, к ним подошла девушка, нарисованная углем:
– Можно я пойду с вами?
– Можно, – ответил Риоль, – Только мы пойдем очень далеко.
– Чем дальше отсюда – тем лучше.
– Почему ты хочешь отсюда уйти?
– Потому, что здесь меня никто не уважает
Поэтому мне все равно куда идти.
– На нашем пути может случиться разное.
– Разное – может случиться и без всякого пути… А потом, вы разве не знаете, куда идете?
– Мы знаем, куда идем, но куда придем – пока неизвестно.
– Я хочу пойти с вами.
– Почему ты выбрала именно нас? Неужели мало путников, способных о тебе позаботиться, проходит здесь?
– Не мало. Но все они знают куда придут. И поэтому, они все одинаковые.
– А что особенно в нас?
– Мне кажется, что вы уважаете себя, может тогда, вы и меня станете уважать.
– Что значит, по твоему – уважать?
– Уважать человека – это, значит, предоставлять ему возможность делать выбор…
– Кстати, а где Искариот?
Девушка, нарисованная акварелью, заглянула в окно корчмы и ответила Риолю:
– Проповедует жирной свинье-корчмарю библейские истины.
– Это – как?
– Получил по одной стороне физиономии – подставь другую.
Риоль посмотрел на Крайста: "Осуждаешь насилие?" – Крайст вначале промолчал, но, увидев, как появившийся, наконец, в дверях Искариот, достал из бокового кармана платок, вытер им правую руку, а потом с отвращением бросил кусок ткани на землю, тихо сказал, перекрестившись:
– Когда как…
– Чего испугался корчмарь? – спросил Крайста Риоль.
Он уже понял, что вопросы – это все.
Ответы – это все, тоже.
– Остальные испугались не меньше. Просто некоторые из них были пьяны.
– А пьяные ничего не боятся?
– Они боятся. Только потом.
– Так чего же они все бояться?
– Князя.
– Почему?
– Их так с детства учили – бояться князя.
– Больше чем Бога?
– Небояться Бога они учились потом, когда росли.
– Почему?
– Потому, что князь – это для них ежедневный и князь и Бог.
– Не понимаю: как можно быть Богом, не будучи им?
– Для забитых, суеверных, неграмотных людей, только небог и может быть Богом…
Искариот, что-то шептавший двум девушкам, при этом, довольно ехидно улыбаясь, казалось, не слушал их разговора, но после последних слов Крайста, обернулся и тихо проговорил: "Для забитых, суеверных, неграмотных людей, Богом может быть кто угодно…"
– Скажи, Крайст, суеверия – тоже от дьявола? – спросил Риоль, задумавшись, словно еще не задавая вопроса, а только подходя к нему.
– Суеверия от страха и глупости, и это, конечно, зло, – ответил Крайст, но потом, вздохнув, добавил:
– Только что это была бы за человеческая цивилизация, если б не было суеверий…
– Почему люди боятся Бога больше, чем Дьявола? – это и был главный вопрос, который в этот момент хотел задать Риоль Крайсту, но Крайст ответил не задумываясь, как будто, отвечать на этот вопрос ему приходилось уже не раз:
– Потому, что с Дьяволом людям легче договориться…
– Но ведь люди рассчитывают на помощь именно Бога, а не Дьявола. – Для того, чтобы рассчитывать на помощь Бога, нужно для начала найти с Ним общий язык…
– Но ведь Бог помогает людям? – проговорил Риоль, но в его голосе не было уверенности. Крайст заметил это и, покачав головой, улыбнулся: – Только в том случае, если цели Бога и цели людей совпадают…
– И все-таки, много лет, надежда на Бога – была единственной надеждой людей.
– Надежда на бога – это только прикладная часть веры, Риоль.
Ошибка людей заключается в том, что они просят у Бога невозможное.
– Но разве для Бога есть что-нибудь невозможное?
– Конечно. Бог не может считать, что ему возможно все. Этим он отличается от людей – твоих современников…
– Что же может ограничить область дел Бога?
– Область дел Дьявола.
– Почему?
– Потому, что Бог не может делать то, что хочет делать Дьявол…
– Но, в конце концов, для защиты людей от дьявольских несправедливостей, Бог создал адвоката. После этого, по крайней мере, в оценке людских поступков, дьявол оказался бессильным? – услышав эти слова Риоля, Крайст откровенно рассмеялся: – Нет. Дьявол просто создал второго адвоката…
– Скажи, Крайст, в древние времена историю было делать легче и интересней? – Нет. Просто это обходилось дешевле…