* * *
– Кстати, мы так и не пообедали, – конкретизировала девушка, нарисованная акварелью, поправляя свои белокурые волосы и делая вид, что не замечает того, что мужчины любуются ей.
– Да, а если учесть, что мы и не позавтракали, то проблема удваивается.
Голод – не теща, из дома не выгонишь.
Только теперь уж харчевню выберу я, – сказал Искариот. Крайст посмотрел на него с сомнением, но согласился:
– Посмотрим, что у тебя получится.
– Доверьтесь моей интуиции.
– Доверяя интуиции, не стоит забывать того, что интуиция – это результат эволюции непонимания…
Искариот осмотрелся и исчез в кустах, сквозь которые несколько тропинок вели к асфальту шоссе, находившегося сразу за не высокими деревьями, над которыми возвышались мачты ЛЭП.
По одной из этих тропинок Крайст, Риоль и девушки вышли на дорогу, покрытую свежей разметкой из непрерывных и прерывистых линий.
Шоссе было таким прямым, что стометровые столбики в белую и красную полоску виднелись на несколько километров вперед, и лишь где-то у горизонта, сведенный в одну тоску асфальт делал поворот у темневшей группы деревьев.
Вдоль гравийной насыпи, как раз с той стороны, откуда они вышли на дорогу, стояли фонарные столбы, обвешанные шарообразными плафонами гелиевых ламп.
Было светло, но лампы почему-то горели.
И от этого, дорожные знаки, прикрепленные к столбам, слегка фосфоресцировали.
Риоль, почти автоматически, подчиняясь старой привычке опытного астролетчика, одним взглядом оценивать показания приборов на панелях управления и замечать все аномалии от ожидаемого, отметил, что среди знаков: "Только прямо", "Ограничение скорости 90", "Осторожно. Возможен выход животных на дорогу" и даже надписи "Самовольная порубка леса запрещена!", – указателя "Пункт питания" не было.
Не смотря на то, что шоссе было совершенно пустым, оно выглядело таким ухоженным и эксплуатируемым, что не вызывало сомнения в том, что машины ездят по нему часто. К тому же, в нескольких сотнях метров от того места, где стояли Риоль, Крайст и девушки, виднелась автобусная остановка, украшенная полуметровой красной буквой "А" на белом фоне.
– Ты когда-нибудь ездила на автобусе? – спросил Риоль девушку нарисованную углем.
– Нет, но однажды мимо дома, в котором я жила, шестерка лошадей тащила осадную катапульту. Так, что того, что большой телеги я не испугаюсь.
– Тогда все нормально. Только лошадей в той телеге, на которой мы, наверное, поедем, будет штук пятьдесят. Не меньше.
– Если лошадей больше трех, это уже не имеет значения – без конюха, знающего, как с ними обращать, все равно не обойтись.
Лишь бы конюх был не пьяница…
В этот момент, у них за спиной раздался звук клаксона, и оглянувшийся Риоль увидел автомобиль, за рулем которого сидел Искариот.
– Ты где взял машину?
– Как, где – в пункте проката.
– И не было проблем?
– Нет. Не считая того, что мои права оказались старого образца.
– А почему же ты не получил новые права? – усмехнулся Риоль.
– Не успел.
Только за сегодняшний день, наши права менялись уже три раза…
– Ладно, хватит разговаривать. Садитесь, и поедем, – Искариот широким жестом мелкого собственника распахнул двери машины.
– Куда?
– Обедать.
– Где же ты собираешься нас накормить на пустой дороге?
– Если есть дорога – значит, есть и "Макдональдс".
Только у меня зреет ощущение, что наши неприятности еще не закончились.
Посмотрев на Искариота, Крайст проговорил:
– В тебе появилось то, чего я не замечал раньше.
– Что?
– Оказывается ты – импрессионист…
Крайст сел на переднее сидение, с удовольствием вытянув свои худые ноги, обутые в стоптанные ботинки. Риоль – между девушками, на заднем сидении.
Машина была большой, и в кабине они разместились довольно свободно, но Риоль все-таки ощущал соприкосновение девушек.
Это было ему приятно, хотя он и не задумывался – почему?
Просто, прикосновение женщины – всегда комфортно для мужчины.
Иначе – это не мужчина…
Даже, если женщина незнакомая.
– Каждая женщина – не знакомая, – тихо проговорил Крайст, а потом добавил:
– Иначе – это не женщина…
– Что тебя беспокоит? – спросил Крайст, видя, что Искариот сосредоточенно молчит.
– Посмотри сам, – Искариот указал на группу деревьев, за которыми дорога делала поворот вправо.
Там действительно происходило что-то странное, особенно на фоне совершенно пустынного и потому, казавшегося очень спокойным, шоссе.
Под деревьями находилось несколько автомобилей зеленого цвета с синей полосой по кабине, на которой белыми буквами была выведено одно слово: "Милиция". Вокруг этих машин десятка два людей в мышино-голубоватой форме, в фуражках с красным околышком занимались чем-то, напоминающим одновременно и суету, и слоняние без дела.
Дальше от дороги, почти в лесу еще около полусотни людей сидели на корточках, но делали это так четко и сосредоточено, что было очевидно, что они не отдыхают, а ожидают приказа.
Эти люди были одеты в какие-то массивные, напоминающие не слишком удобные скафандры, одежды и закамуфлированные шапки, под которыми угадывались каски военного образца, только снабженные прозрачными масками. За плечами у них были такие же прозрачные щиты, а у пояса – длинные черные дубинки.
"Под одеждой у них – бронежилеты, – отметил Риоль, – Уж, не на войну ли мы попали?"
– Это такой мир, – тихо проговорил Крайст, и было не понятно, имел он ввиду – отсутствие боевых действий между странами, или состояние общества.
Еще дальше находились совсем странные люди, одетые в обычную полевую форму. Странность заключалась в том, что лица этих людей закрывались черными масками с узкими прорезями для глаз. В руках у масочников были короткоствольные автоматы без прикладов.
Когда машину, которую вел Искариот, поравнялась с деревьями, тормозя перед поворотом, Риоль, во взглядах тех, кто стоял возле милицейских машин, заметил сомнение: "Задержать или нет?" – но, видимо, приказа задерживать проезжающие машины, у этих людей не было, а было только желание…
* * *
Вокруг "Макдональдса", находившегося в нескольких сотнях метров за поворотом дороги, собралась довольно разношерстная, но явно агрессивно настоянная толпа. За зданием "Макдональдса" находилась котельная, напротив – дома налогоплательщиков.
А над дверями "Макдональдса" висело рекламное объявление: "Бесплатных ланчей не бывает!"…
Люди, понятия не имеющие о том, что такое ценности, и не понимающие идей – думают, что идеи важнее ценностей.
И потому их легко собирать на борьбу с ценностями, ради идей.
Чтобы разрушить идею, ее, как минимум, нужно понять – для того, чтобы крушить здания, их достаточно просто увидеть…
При этом, как всякая толпа, она состояла из людей самого разного толка. И, когда Искариот притормозил, у капота произросло сразу несколько человек: совершенно лысая дебильная морда в черной шинели, напоминающей одежду железнодорожника, старушка, размахивающая транспорантиком, величиной в две сигаретные коробки, на котором красовалась, или, вернее – уродливалась, надпись: "Слава КПСС!", длинноволосый мальчик в красной майке, с протрафореченной физиономией бородача в бюретке, и несколько молодых людей в самой разнообразной одежде и многообразием цвета волос.
Хотя в этих людях нескрываемо присутствовало что-то клоунское, их объединяло то, что на лице у каждого из них была написана борьба.
– За что боремся? – спросил Крайст, приоткрывая окно.
– За свободу! – дружно ответили, обступившие машину. Искариот посмотрел на Крайста, и тихо и грустно, словно человек, не раз видевший подобную борьбу, и уже не раз разочаровывавшийся в борцах, проговорил:
– Чаще всего люди борются либо за то, что их не касается, либо за то, о чем не имеют ни малейшего понятия…
Риоля почему-то больше остальных, окруживших машину, заинтересовал длинноволосый мальчик. Вернее не мальчик, а человек, изображенный на его красной майке:
– Кто это?
– Некий Че Гевара с кофейных островов, – ответил Крайст.
– Кто он?
– Идеалист, циник, пацифист, душегуб, трибун, пустомеля, поэт, палач. Такими – легко восхищаться. С такими – в одном автобусе ездить страшновато.
– Чем он занимался?
– Думал, что он прав…
– А против чего боремся? – не унимался Искариот. Проголодавшийся человек имеет право на неуемность.
Для остальных – неуемность это боязнь показать свою никчемность.
– Мы – антиглобалисты! – выкрикнула какая-то девица из вторых рядов. На голове у нее находилось нечто, возможно называвшееся волосами, выкрашенное в зеленый, красный и синий цвет. Видимо это давало ей моральное право находиться в первых рядах, и она была не довольна местом, которое занимает возле чужой машины.
– А зачем "Макдональдс" атакуете?
– Мы против американского глобализма! – девица явно не умела говорить без восклицательных знаков.
– "Макдональдс" – не американская фирма – канадская.
– Какая? – по коллективному выражению лица, было ясно, что этот факт привел в замешательство всех.
– Канадская, – повторил Искариот.
– Какая? – повторение этого вопроса могло продолжаться бесконечно, и чтобы положить этому конец, Искариот примирительно проговорил:
– Ну, хорошо, вы – антиглобалисты. Но зачем же громить "Макдональдс"? Ведь это просто место, где обедают.
– Человек выше сытости, как сказал великий классик.
Риоль, слушавший все это, удивился такому словосочетанию – как будто, классик мог быть и мелким, а Искариот, задумчиво повторил:
– Да, человек должен быть выше сытости. Но, думаю, классик забыл сделать одну оговорку.
– Какую?
– Выше сытости, может быть только сытый человек…
– Все равно – фирма жидовская, – в наступившей тишине твердозаученно выбубнил дебил в железнодорожной шинели, явно не задумываясь о том, что ничто так не глупит человека, как попытка выглядеть умным в собственных глазах.
– А, вы, простите, тоже антиглобалист?
– Я русский националист.
Риоль, видя, что возникает напряженность, шепнул Искариоту: "Брось. Спорить с националистом – это все равно, что учить кибернетике бешеную собаку", – но Искариот только улыбнулся:
– Последний вопрос – за что же вы боритесь?
– За чистоту расы.
– О какой чистоте расы вы говорите, если Русь триста лет находилась под монголо-татарами?
– Какими татарами? – круглое лицо с постоянно открытым ртом, вытянулось, – Что-то ты не то говоришь, дядя?
– То, что я говорю – тебе действительно не понятно, тем более, что этот исторический факт изучают в старших классах общеобразовательной школы. Но я вижу у тебя на шее православный крест.
– Конечно, я православный.
– И на кресте – распятие?
– Ага.
– На распятие у тебя Иисус?
– Ага.
– А ты знаешь, что написано над головой Иисуса на распятие?
– Что?
– "Иисус – Царь иудейский"…
– Я тебе не верю – ты предаешь русскую национальную идею. И ты просто лжешь!
– Может, ты сам лжец? – усмехнулся Искариот.
– Это почему?
– Потому, что не верить людям, как правило, заставляют собственные предательства…
Едва не покалечивший остатки разума обилием новой информации, железнодорожный националист перед тем, как смешаться с толпой еще успел крикнуть, давая выход давшей трещину, основе нищенского миропонимания:
– Национализм – это патриотизм! – на что Искариот ответил, ни к кому не обращаясь:
– Национализм – это поиск того, по чьей вине ты дурак…
– Наша гордость!.. Нам дорого!.. – раздалось уже из толпы. – Гордость… дорого… – скривился Искариот, – Брось. Национализм – это гордость дешевок…
– Послушай, Искариот, русские составляли подавляющее большинство, – смущенно проговорил Риоль, – И нет ничего удивительного в том, что некоторые считали, что на этом основании они должны иметь привилегии.
– А знаешь, для чего нужны привилегии?
– Для чего?
– Для того, чтобы совесть не мешала.
И помни – если русских больше, чем татар или евреев, это не значит, что один русский – это что-то большее, чем один татарин или один еврей…
– Я с тобой согласен, Искариот, но отчего же национализм так живуч? – Оттого, что национализм – это снобизм нищих, упорствующих в своей нищете…
Искариот вышел из машины и стал наблюдать за толпой.
Вслед за ним вышли девушки, и Риоль и Крайст остались почти одни.
Если не считать остальных людей, находившихся около и вокруг.
– Риоль, ты хочешь о чем-то спросить? Ведь разговор с нацистом заставил тебя задуматься о чем-то?
– Крайст, это очень деликатный вопрос.
– Мы для того и рядом, чтобы искать ответы.
– Ты знаешь ответ на мой вопрос?
– К сожалению, знаю.
– В Библии сказано, что евреи – это избранный народ. И в тоже время, антисемитизм существовал веками. И с этим невозможно спорить.
Может быть, евреи – это, действительно, плохой народ?
– Риоль, бывают плохие люди в любом народе.
Не существует плохих народов.
Искариот оглянулся и посмотрел на Риоля, прищурив глаза, слегка притененные полями шляпы коричневого цвета:
– Это не беда. Беда в том, что и хороших народов тоже не существует…
Во время их разговора, шум вокруг них постоянно менял уровень и тональность: то, напоминая шелест женского платья, то, поднимаясь до грохота возбудившегося паводком водопада. Видимо, это происходило оттого, что активность толпы колебалась в зависимости от успешности ее действий.
Успешности, в том смысле, который толпой понимается как успешность.
– Почему ты молчал, когда Искариот спорил с этими идиотами?
– Спорил? – переспросил Риоля Крайст.
– Мне показалось, что – спорил.
– Иногда, спор – это глупость, сводящаяся всего лишь к тому, за кем останется последнее слово…
– Я это понимаю, но в споре рождается истина. – В споре, Риоль, рождается спорная истина…
– Ты не торопился принимать в нем участие.
– Не торопись говорить сегодня то, что можно не спеша сказать завтра, – ответил Крайст, а Искариот, услышав слова Крайста, не удержался и съехидничал. Правда, на всякий случай, он сделал это так тихо, что его никто не услышал:
– Проповедовать принципы куда проще, чем доказывать их целесообразность…
Не бывает действий на столько бессмысленных, чтобы для этих действий не было бы смысла искать врагов.
– Нам не нравится наше государство! – прозвучал визгливый голосок за спиной Искариота. Искариот даже не оглянулся:
– Как бы плохо человек не отзывался о государстве – сам он может быть еще хуже…
– Мы, между прочим, выражаем общественное мнение, – совмещая визгливость с шепелявостью, пролепетала бабулька с транспорантиком "Слава КПСС!" в руках, норовя при этом, стукнуть этим транспорантиком Искариота по голове, уверенная в своей возрастной защищенности. Искариот не стал спорить, а просто сплюнул на асфальт: – Общественное мнение – это, кроме всего прочего, мера стадности…
В этот момент в окна "Макдональдса" полетели первые камни.
Гранаты бросают с целью. Булыжники в окна – чтобы изобразить цель.
Так действие скрывает свою бессмысленность.
Толпа тут же перестала быть собранием разных людей, превратившись в единую, не обремененную персонализацией, разрушающую угрозу.
Толпа растворяет человека в безнаказанности.
В толпе можно все, даже для тех, кто не считает, что все можно.
Толпа – это трусливая надежда на личную безответственность.
Толпу всегда можно позвать, потому, что толпа – всегда проститутка.
Толпа – теплое место для ублюдков…
Люди, побывавшие толпой, имеют отличный шанс стать подонками…
* * *
Людское поле переместилось к окнам "Макдональдса", скоктейлив в себе националистов, антиглобалистов, любителей Че Гевары и обыкновенных посторонних прохвостов, которых всегда бывает большинство.
Даже если не принимать в расчет того, что любые прохвосты, прежде всего – посторонние.
Сторонники "Славы КПСС!", как всегда, легко перемешались с остальными бузящими, хотя, в силу своей малочисленности, явно не играя никакой роли.
Серьезное отношение к "Славе КПСС!" никогда никому не приходит в голову, даже в кругу горлопанов, до тех пор, пока эта самая "Слава…" не оказывается у власти.
Тогда, как правило, бывает уже поздно…
Несколько девчонок, работавших в быстроедстве, попытались забаррикадировать двери, но были быстро и героически оттеснены вглубь помещения восставшими против глобализма.
Победа над десятком девчонок, старшей из которых едва ли исполнилось двадцать три, всегда окрыляет борцов за любую свободу.
Особенно, если девчонки работают, а борцы – люмпенствуют.
Теперь толпа была уверена в своих силах.
Искариот понял это, и, отворачиваясь, прошептал:
– Непроверенная в серьезном деле, уверенность в своих силах – это оптимизм, доведенный до кретинизма…
Риоль смотрел на происходящее с неприязнью, перемешанной с презрением.
Крайст – с горечью.
Девушка, нарисованная акварелью, и девушка, нарисованная углем – со страхом.
Искариот смотрел в противоположенную сторону.
– Что ты думаешь, Крайст, о той самозабвенности, с которой эти мерзавцы крушат обычную, никому не мешающую забегаловку? – поморщившись, спросил Риоль.
– Я думаю, что самозабвенней всего рабы борются за свое право оставаться рабами…
– Как ты считаешь – они идут сами, или за ними кто-то стоит?
– Невежество всегда кем-то организовано. Но не в этом проблема.
Проблема в том, что во все времена, подлецы находят для себя глупцов…
– Крайст, но бывают же просто голодные бунты? – Голодные бунты всегда организовывают сытые люди…
Риоль посмотрел на Искариота:
– Знаешь, я иногда начинаю понимать причины твоей нелюбви к человечеству.
– Во мне нет нелюбви к человечеству. Ведь любовь к человечеству – это занятие, хоть и пустое, но безвредное.
Неприятности начинаются с его идеализацией…
И, кажется, сейчас мы в этом убедимся.
– Да куда ты все время смотришь, Искариот?
Искариот ничего не ответил, а просто махнул рукой вдоль дороги, в том направлении, откуда они только, что приехали.
Там, поблескивая на солнце полировкой прозрачных щитов, разворачивались в строй люди в полевой защитной одежде, под которой находились бронежилеты.
И даже на значительном расстоянии было очевидно, что они разворачивались в боевой строй.
А рассыпавшиеся вдоль мелкого кустарника у дороги, люди с короткими автоматами без прикладов и черными масками на лицах, уже окружали поверженное здание "Макдональдса".
И делали они это так четко, спокойно и профессионально, что становилось понятно, что из толпы смогут сбежать только те, кого люди в черных масках сами пожелают выпустить.
– Садитесь в машину, – проговорил Искариот, – В лучшем случае, обеда мы здесь не получим.
– В лучшем случае, мы не получим проблем…