Я не знал, что сказать. Папаша Дюшки иногда, бывало, срывался, но чтобы шомполом…
- Он меня как-то шомполом лупил уже, - вспомнил Дюшка. - Я в бочку с рыбой насыпал песка, не помню зачем… Но тогда это за дело было, а сейчас…
- Ты же пятнадцать рублей у него упер, - напомнил я.
- Я не упер, я одолжил. Я ему сразу пообещал, что отдам. Устроюсь на подсеку и отдам, там по тридцать рублей платят. Но он и слушать не стал, отщелкнул шомпол от карабина и отходил.
Дюшка снова поморщился, стоять ему было явно неудобно. А сидеть он вообще не сидел.
- И из-за этого ты решил удрать в будущее? - спросил я.
- Да не. - Дюшка помотал головой. - Не из-за этого. Подумаешь, шомполом отлупил… Я ему потом сам по шее настучу… Нет, я не из-за этого. Просто… тут скучно.
Скучно ему. Смотри-ка ты.
- Тут ничего интересного, - сказал Дюшка. - Мы с тобой живем в самом начале настоящего времени, все только-только начинается, и мы можем не успеть.
Теперь уже я покривился. Вот лично я особо никуда не торопился, куда мне не успевать-то?
- Тебе плевать, а я могу не успеть на рейс, Вадь! Я могу не увидеть ничего, а я хочу увидеть первый звездный старт!
- А с чего ты вдруг решил, что тебя возьмут в будущее? - спросил я.
Позлить захотелось эту жертву научной фантастики. Или позавидовал я. Не, в будущее я не верю, я не дурак. Но Дюшке я все-таки позавидовал немного, тому, что он верит. Хочется верить, когда веришь, как-то приятнее живется. Ну, и букету.
- Вот ты мне мозг компостируешь. - Я постучал себя по мозгу. - Талдычишь: будущее-будущее, а с какой радости будущему тебя забирать? В тебе какая ценность?
Дюшка хотел сказать что-то, но лишь рот открыл.
А я продолжал:
- Ты не гениальный математик, не изобретатель, не поэт и не композитор. Таких, как ты, в любом времени полно, как лягушачьей икры в болоте. С какой вдруг радости будущникам тебя забирать?
- Ты хочешь сказать, что я недостоин? - спросил Дюшка.
- При чем здесь это? - хмыкнул я. - Достоин - недостоин… Ты, как все мы, обычный, никаких талантов особенных. Ну хороший, да, добрый, честный, книжки читаешь. Но если они начнут всех подряд добрых и честных в будущее тягать, там места быстро закончатся. Придется кого-то в другое время отселять.
Дюшка поморщился.
- В будущем всем места хватит, - сказал он. - Потому что там не только на Земле можно будет жить, но и в Космосе. Мы разлетимся по всем планетам, никому не будет тесно! Каждому хватит места…
Уверенным таким голосом.
Разлетимся так разлетимся, мне-то что? Надоел, честное слово…
- Ладно, ладно, я недостоин, - сказал Дюшка. - А почему ты сам не хочешь?
- В будущее?
- Ну да. Это же здорово! Там книги будут прямо по телевизору передавать. А телевизоры будут как книги. И в каждом доме будет такая духовка, в которой еда сама по себе станет приготовляться! И ты туда не хочешь?
- Хочу, конечно…
Сказать ему, что он дурак? Именно дурак, не выдумщик, не фантазер, а дурак. К тому же заигравшийся. Все это было весело, Анна красивая и на гитаре играет, Марк странный, с ними интересно. Но с будущим Дюшка перегибал. Он привык чувствовать себя дурачком, я не привык. Подумаешь, папаша выпорол, что теперь, из-за этого в дурь впадать?
- Ты не веришь, - понял Дюшка. - Оно понятно, ты не веришь. Но я точно знаю, по-другому быть не может.
Еще как может, хотелось мне сказать. Еще как. Мне жаль Дюшку, Дюшке предстояло скоро хорошенько приложиться об лед. Пойдет за своим счастливым билетиком, а окажется, что это не билетик в светлую даль, а билет на автобус до Нового Уржума. И цветы не помогут. Хотя Дюшка сделает вид, что ничего не случилось, он ведь всегда так делает. Ну подумаешь, немного ошибся, до свадьбы заживет.
- А если по-другому будет… - прошептал Дюшка. - Если по-другому… То лучше бы миру вообще сгореть. Я сожгу его… сожгу.
Это он произнес… с ненавистью.
- Чего спорить-то? - спросил я. - Сейчас пойдем к Анне и увидим. Ты подаришь ей букет, а она тебе билет. Только немного непонятно…
- Что тебе опять непонятно?
Дюшка стал разворачивать газету - проверить розы. Упало два лепестка, Дюшка наклонился, поднял и спрятал их в карман. А я своего журавлика в кармане проверил.
- Как ты в будущее проситься станешь, - поинтересовался я. - Подойдешь к Анне и скажешь: "Ах, Аня, возьми меня в свой две тысячи двадцатый год"? Так она на тебя как на дурака посмотрит.
Дюшка пожал плечами.
- Я с ней поговорю, - сказал он. - Она должна понять, мне тут плохо…
- Да так все считают, - перебил я. - Что они не в своем времени, каждый дурак думает, что он достоин большего!
- Но это ведь так! Что они не в своем времени! В "двухтысячный год" - что это не билетик в счастливую даль, - спокойно ответил Дюшка. - И каждый на самом деле достоин большего. Человек, может, и нормальный родился, а время ему досталось плохое…
- Да время всегда хорошее, - перебил я. - Надо лишь уметь в нем правильно устроиться. Вот и все. Тебе с Котовым поговорить надо, он про это много знает, как потеплее.
- Это неправильно, - упорствовал Дюшка. - Это… неправильно - подстраиваться под время, надо время под себя менять.
- Болван ты. - Я постучал Дюшке по голове. - Пей сушеный шиповник. И, может, пойдем уже? Сидим тут как дураки.
Дюшка потер затылок:
- Все равно… Я хочу в будущее.
- Будущее не резиновое, - сказал я. - Там все места давно заняты.
Какой-то у нас странный разговор получился. Большой. Раньше мы о таком никогда и не думали разговаривать, а тут вдруг… Снова как в книжках. Во всех книжках герои рано или поздно такой разговор затевают, без него никак. Самое смешное - вот ввязываешься в такой спор и начинаешь чувствовать себя очень взрослым. И умным. Во всяком случае, я тогда чувствовал себя гораздо умнее Дюшки. Взрослее.
А если еще по-настоящему подумать про этот спор… Глупость. В восьмидесятом спорить про сорок лет спустя.
- Да там всем места хватит, - уверенно заявил Дюшка. - Каждому уголочек найдется: и талантливому, и обычному, и любому. Все будут жить с удовольствием. Ты не понимаешь, Вадька, не понимаешь… Мы заслужили будущее.
- Чем это? - усмехнулся я.
- Да всем! Мы же хорошие. Хорошие! А значит, нам там место. Ты только представь…
Он стал рассказывать.
И опять ничего нового, все из фантастических книжек и немного из фильмов. Вкалывают роботы - счастлив человек.
Я хотел у него спросить - а сволочей куда девать? Вот все так хорошо будет, что же с гадами разными делать? Но знал, что у него и на этот вопрос готов ответ. Скажет, что сволочи от такой жизни захиреют и как-то сами собой повыведутся. Вместе с дураками. Как вши и блохи. Раньше все были вшивые и блохастые, но постепенно-постепенно эти гадкие насекомые вымирают от всеобщей гигиены. Так и негодяи вымрут.
- От душевной чистоты, - сказал Дюшка.
Похвалин вымрет, как же, подумал я. Толще он станет и сильнее, вот это наверняка. На бесплатном-то мороженом. А потом у Похвалина души может не быть, а если и есть, то он ею вряд ли пользуется.
- И ты веришь в это?
- Верю, - сказал Дюшка.
- Ну-ну. Посмотрим.
- И ты верь. - Дюшка уставился на меня. - Чем больше людей верит, тем скорее все так и случится.
- Чем больше шкаф, тем шибче грохот, - ответил я. - Вот это да, вот это точно.
На это Дюшка не нашел что сказать.
- Пойдем. - Я кивнул в сторону берега Анны. - А то у тебя цветы опадать начали.
- Да, пойдем.
Я спрыгнул с поваленного дерева, и мы пошагали к Анне. Дюшка молчал, то ли злился, то ли обдумывал нашу беседу. А я, наоборот, разговорился.
Я ему это и раньше говорил, а сейчас повторял. С каким-то взрослым и злым удовольствием повторял в сто двадцать пятый раз, так первоклассник рассказывает младшему брату про то, что Деда Мороза нет, это всегда пьяный папа, всегда. Доказывал, что Дюшка сам не заметил, как погряз во вранье. Потому что в книгах и фильмах вранья больше, чем наполовину. В книгах не как есть, а как должно быть, и от этого у многих в головах происходит смещение, они начинают путать книги и жизнь. Так вот, Дюшка давно перепутал книги и жизнь и меня еще в это втянул. Но это только в книжках хорошие побеждают нехороших, а на самом деле и по-другому случается.
Говорил про Котова, который тоже врун. Но врет не по наивности, а наоборот, из вредности. Его вранье похоже на расстановку капканов - хороший капкан и через полгода сработает. Котов будет жить в своей Москве, а заложенные им мины ждут назначенного часа, его вранье может сработать потом, через годы.
Говорил про то, что пора опуститься… То есть про то, что пора опуститься с небес на землю, я не успел сказать.
- Тихо!
Глаза у Дюшки округлились, как в кино, он толкнул меня в плечо, и мы прижались к толстой сосне.
- Что?
- Они!
- Кто?
- Бачурин! - зловещим шепотом ответил Дюшка.
Я быстро выглянул из-за дерева. Мне представлялось, что известный рецидивист Бачурин выглядит так: здоровенный мужик в ватнике и зимой и летом, бритый наголо, со зверским выражением лица, с синими наколками на руках. В сапогах, за голенищем обязательно финарь.
А нет.
Показался еще один мужик, теперь двое их было.
- А это Осокин, его дружок, - объяснил Дюшка. - Они вместе магазин грабили. Но сидели, кажется, в разных местах…
И Осокин, и Бачурин выглядели совсем не так, как мне думалось. Они были похожи… я не сразу понял, на кого, а Дюшка вот сразу. У него мозг быстрее работает.
- Они же как самураи, - прошептал он. - Из позавчерашнего фильма. Бачурин - Кикутиё, а Осокин как Кюдзо!
Точно. Как самураи, теперь и я увидел. Самураи. Одежда нарезана полосами и издали напоминала обтрепанные самурайские халаты. Босиком. Это по лесу-то босиком! По сучьям и шишкам голыми пятками.
Но самое смешное заключалось вовсе не в одежде, а в прическах. И Бачурин, и Осокин были необратимо обриты. Но не полностью, а на старинный японский манер - когда посередине, от лба до затылка, выбрито, а по краям головы оставлены дурацкие пучки. Вид одновременно грозный и нелепый.
- Самураи, - сказал я.
- Точно, самураи, - подтвердил Дюшка. - Смотри, они как пришибленные.
Бачурин и Осокин выглядели глупо до невозможности. Если бы я не знал, что это самые главные в городе уркаганы, никогда бы на них не подумал. Они были похожи на клоунов. И двигались как-то странно, бродили между деревьями как лунатики, одурело улыбаясь.
- Кто это их так? - спросил Дюшка.
Просто так спросил. А я бы и не спрашивал. И так понятно.
- Смешно, - хихикнул Дюшка. - Представь, как они в таком виде в городе появятся.
Я представил. Как бритый под самурая Бачурин входит в пивбар на берегу реки и тамошние пьяники дружно выскакивают в окна. Или как они в таком вот виде идут по улице Советской, а прохожие шарахаются по сторонам, а стая собак, живущая во дворе десятого магазина, с пониманием следует по пятам.
- Обоих в дурдом отправят, - ухмыльнулся Дюшка. - В Никольское. Будут коробки клеить.
Я подобрал шишку, прицелился, кинул, попал Бачурину в лоб. Бачурин шишки не заметил, так и продолжал брести.
- Ничего не соображают, - показал пальцем Дюшка. - Совсем деревянные.
- И что делать будем? - спросил я.
- А ничего не будем, - ответил Дюшка. - Пусть дальше бродят. Сами виноваты.
Это точно, с этим я вполне согласен, такие, как Бачурин, виноваты. Теперь им долго придется дома сидеть, пока волосы отрастут. Или состричь все, что по краям осталось, а потом опять отращиваться.
Мы оставили Бачурина и Осокина бродить по лесу, пусть хоть до потопа тут бродят, правильно Дюшка говорит, без них лучше в мире станет, сами пошли дальше.
Перед берегом Анны Дюшка остановился и стал разворачивать букет, освобождать розы от газетной бумаги. Еще несколько лепестков отвалилось, Дюшка снова их собрал в карман. Но пахнуть розы слабее не стали.
Как-то я ему позавидовал. Букету. У меня ведь тоже двадцать четыре рубля есть, но я на мопед коплю. Зря я ему помог, если бы я не помог, шиш бы ему, а не розы, а я на мопед собираю…
Я нащупал в кармане своего бумажного журавлика.
На поляне ничего не изменилось, она точно застыла во времени: палатка, пень, костер углями потрескивает. Марк возле костра с половником, Анна на пне, смотрит на реку, в куртке.
- Привет! - сказал громко Дюшка.
Анна помахала рукой, Марк помахал поварешкой.
Мы подошли.
Дюшка покраснел, потом все-таки решился, достал из-за спины розы, протянул Анне.
- Это тебе, - сказал Дюшка. - Цветы. Ты хотела розы посмотреть, вот я нашел.
- Розы?
- Розы.
Анна взяла розы. Думал, это как-то иначе произойдет, романтичнее и торжественнее, все-таки мы из-за этих роз вчера все наизнанку выкрутились, а оказалось по-другому. Обыденно.
- Там в лесу уголовники бродят. - Я указал пальцем. - Странные какие-то… Чумные. Они к вам не приходили?
Марк рассмеялся.
- Мы никого не видели. - Анна пыталась быть серьезной.
Но я видел, что ей тоже смешно. Нет, Бачурин и Осокин выглядели, конечно, зверски, но…
Я смял в кармане бумагу.
- Да, мы никого не видели, - повторила Анна и понюхала розы. - У нас все спокойно.
- Они же уголовники…
Марк рассмеялся громче.
- У - головники, - сказал он и тут же повторил: - Головники - У. Нечестивые псы.
Ага, действительно "Семь самураев".
- А что у них… с головой? - спросил Дюшка.
- У кого? - вроде как не понял Марк.
- Да ни у кого, - вмешался я. - Это Дюшка просто болтает, на него чага упала, когда мы мимо шли.
- На меня не падала чага… - попытался возразить Дюшка.
- Это на меня чага упала, - тут же сказал Марк. - А Анька ее слайсами нарубила и в чай. А я кашу сделал с салом. Давайте есть. Каша с салом - это еда!
Каша с салом называется кулеш, вспомнил я. У нас никто не готовит, но однажды я пробовал его в гостях.
У Марка было вкуснее. У него вообще, кажется, имелся кулинарный талант. Настоящий кулинарный талант. Когда вкусноту можно сделать из любых простых вещей. Сало, лук, пшено, помидоры. Я съел две тарелки. И съел бы третью, но Дюшка и Марк уже подобрали весь котелок и даже стенки хлебом вычистили. Обожрались и отвалились, только от комаров отмахивались.
А Анна не ела. Она сидела на пне, держала в руках розы. Сидела себе и розы в руках держала.
- А я там гробницу раскопал, - сообщил Марк лениво. - На высоком. Рядом тут.
- Что за гробницу? - не понял я.
- Ага, гробницу. - Марк облизал ложку. - Там сосну повалило, а из-под корня черепки. Я копать стал и ножик выкопал. Древний нож. Им убивали оленей.
- Какая могила-то? - спросил я.
- Там древних людей хоронили. - Марк почесал ложкой затылок. - Они уже разложились, от них и щепок не осталось.
- Могильник, - пояснил Дюшка. - По берегам их полно, тут и неолитические стоянки есть. То есть если нож нашелся, то, наверное, железный век, да?
Дюшка поглядел на Анну. Анна сидела с розами, журавлик лежал комком в моем кармане.
- Не знаю, - ответила она. - Может быть.
Я сел на чурбак.
Я понял почему. Мне тут уютно было, место хорошее, его словно вырвали из еще лучших мест и закинули к нам. Но на самом деле это не из-за леса, это из-за Анны. Почему-то я с ней себя очень уверенно чувствовал. Рядом с Анной…
Рядом с ней можно было просто сидеть.
Она сидела на пне и молчала в обнимку с розами. Это у нее главное качество, рядом с ней хорошо. Рядом с ней можно пропустить день и не чувствовать, что он прошел зря.
Она мне нравилась, но и всё, Дюшка, похоже, в нее влюбился с ушами, и это неудивительно, в нее сложно не влюбиться. Но я вот не влюбился. Мне с ней хорошо. Она была как соль. Зачем думать о соли, соль просто есть. И глаза как янтарь.
Дюшка посмотрел на Анну. Анна сидела, лицо в розах. Пожалуй, красиво. И всё. Она сказала Дюшке "спасибо", и всё.
- Пойдем посмотрим могилу, - предложил Марк. - Это интересно.
Дюшка еще раз взглянул на Анну:
- Пойдем посмотрим.
И они с Марком отправились на высокий берег.
Анна закрыла глаза.
Мне тоже нечего было на поляне делать, незачем, я тут лишний, Анна, розы, река, а я уже не совпадал, поэтому я отправился за Дюшкой и Марком. Пусть она побудет с розами. А я могу и на первобытную могилу посмотреть. Ей важней с розами.
Могила, кстати, ничего себе оказалась, глубокая. Мы стояли по краям и смотрели вниз. Яма, деревяшки какие-то гнилые. На самом берегу, почти на краю. Еще немного времени пройдет, и река эту могилу окончательно подмоет.
- Скелет фрагментирован, - сказал Марк. - Ничего не осталось, костяные иголки. Вот это еще осталось.
Он протянул на ладони черные кругляшки, четыре штуки.
- Они звенят внутри. - Марк сжал пальцы и потряс кулаком.
Кругляшки глухо брякнули. Марк засмеялся.
- Зря ты ее раскопал, - сказал Дюшка. - Могила все-таки… Плохая примета.
- Это интересно. - Марк снова побрякал. - И нож нашел. Нож в палатке, сейчас покажу.
- Плохая примета, - повторил Дюшка.
Марк перепрыгнул через яму. Над нами каркнула ворона. Дюшка вздрогнул, задрал голову и отшагнул к реке.
Быстро.
Берег под Дюшкой подломился. Край, подмытый снизу водой, он обвалился. Это произошло быстро. И так неожиданно, что я даже не понял: вот Дюшка стоял - и вот он исчез. Словно кадр сменился в комбинированной съемке.
Булькнуло - и нет.
Я подбежал к берегу, осторожно выглянул. Обрыв, невысоко, метра три до воды. Дюшки нет, только у берега песчаная муть.
А плавать он не умеет. А если еще головой стукнулся. И течение.
Я прыгнул не разбегаясь, стараясь попасть подальше от берега. Ушел на глубину, до дна ногами не достал, всплыл, огляделся. Течение тянуло. Дюшки на поверхности не было.
Я нырнул. Вода мутная, ничего не видно. Если Дюшка ударился головой, глотнул воды, то мог зацепиться за корягу. Или под топляк затянуло. Тогда он на месте остается, а меня сносит.
Вынырнул, огляделся. Дюшки нет. Меня снесло метров на двадцать, я выплюнул воду и стал выгребать против течения. Бесполезно, слишком сильное, как ни гребу, только на месте стою. Нырнул снова. Растопырил руки, пошел под водой вдоль берега. Если Дюшку несет по дну, то могу его подцепить, шанс есть.
Не успел, не успел руку выставить, лицом о топляк, больно, весь воздух вышибло. Рванул вверх, вдохнул, хлебнул, вода ударила в нос, я закашлялся и хлебнул еще. Перед глазами плыли красные круги. Берег здесь был пологий и глинистый, я выбрался на него и, шатаясь, полез вверх. Ноги дрожали. Вернуться вверх по течению и проплыть снова, попробовать поискать Дюшку еще. Еще, пока не поздно. Поискать. Поискать.
Прямо передо мной у берега всплыла Анна. Она держала за подбородок Дюшку. Я хотел помочь ей вытянуть его, но не получилось, поскользнулся на глине, свалился, чавкнув грязью.
Анна нащупала дно, поднялась, причалила Дюшку к земле. Из ее куртки, которую она так и не сняла, струйками вытекала вода. И это было смешно.