Запись в тетради
И опять мы остановились у моих ворот. Лил бесконечный дождь, укрыться было негде, мы прижались к газетному киоску, холодные капли падали за ворот.
Я представила, что ему еще ехать через весь город, туда, к себе, и мне жутко стало.
- Хватит, Кимушка, езжай… Тебе ведь далеко добираться.
- Ничего, - сказал оп весело, - я привычный. - И вдруг добавил - Хорошо, что навестили Старика. Видишь, даже он одобряет Федора. Даже благодарен ему. А ты все злишься. Отчего Хатаев злит тебя?
- Не знаю. Фамилия раздражает.
- Чепуха.
- Конечно. И еще… Мы все время говорим о нем… Ты замечаешь? Даже сейчас не можем забыть, что есть на свете какой-то Хатаев. Почему это?
Мы встретились с ним глазами, и я увидела: он растерялся
- В самом деле… Все время он здесь… Как привидение! - Он помотал головой и вдруг сказал в сердцах: - А ну его к черту!
О Хатаеве мы больше не говорили. И вообще, кажется, больше не говорили Он гладил мое мокрое лицо. Целовал глаза. Он любит целовать мои глаза.
Целует и молчит.
А я все жду, когда же он скажет…
А может, никогда?
Уже около часу ночи.
И я решаюсь:
- Послушай, - говорю я, - может, ты не поедешь домой… ведь так поздно…
- Куда же я денусь? - спрашивает он удивленно.
- Останешься у меня.
- А мама? У вас ведь одна комната.
- Ну и что же? Я постелю себе на полу.
- Нет, - сказал он, подумав, - я так не могу. Да и мои там опять волноваться будут.
- А хочешь, - говорю я и слышу, как вдруг начинает толкаться в грудь мое сердце, - хочешь, я поеду с тобой… К тебе…
Несколько секунд он напряженно вглядывается в мое лицо, я чувствую, как вздрагивают его пальцы. Он отводит со лба мои волосы, целует их, прижимается щекой к моей щеке и говорит глухо, глядя куда-то в сторону: - Понимаешь… Мать… Она болезненно все это воспринимает. Надо немного подождать… Совсем немного… я что-нибудь придумаю…
Я стою молча. Ну, что я могу сказать? Что еще я могу сказать! И сердце затихает. Я уже не слышу его. Мне кажется, оно остановилось совсем, и в какой-то момент я начинаю задыхаться, не хватает воздуха… Это длится одно только мгновенье. Только одно мгновенье. Потом все проходит. Становится как-то очень спокойно… И так же спокойно, с холодной ясностью вдруг приходит странная мысль: если бы на его месте был Хатаев, он не колебался бы. Ни секунды.
Боже мой, все было бы так просто!
16
Несколько дней Федора почти не видно было в лаборатории, он появлялся, выхватывал из стола какие-то бумаги и тут же снова уезжал вместе с директором и Ганиевым. Вид у них всегда был чрезвычайно озабоченный.
Жора стоял у окна и в духе футбольного репортажа комментировал все происходящее внизу, у подъезда.
- Внимание! Директор и Ганиев идут по правому краю, приближаются к площадке, хотят обойти Федора, но он преграждает им дорогу. Короткий, неравный поединок, Ганиев устремляется вперед, но Федор намертво блокирует директора, пытается изменить направление его движения, схватка, финт вправо, финт влево, подкат, Федор оттесняет директора обратно к машине. Так… Пройдена линия защиты. Они садятся в машину, они отъезжают, итак, один-ноль в пользу Федора. Схватка продолжается. Судя по тому, что Федор при полном параде, даже галстук надел, чего с ним никогда не бывало, я думаю, не ошибусь, если скажу, что именно сегодня окончательно решится исход этого темпераментного, захватывающего поединка… Прошу всех быть наготове!
Жора оказался прав. Федор приехал в конце дня необычайно торжественный, с горящими, беспокойными глазами, чувствовалось, что он не может стоять на месте, он все время двигался, его сжигало какое-то внутреннее возбуждение, оно искало, требовало выхода, оно клокотало у него в горле, трепетало в каждом жесте.
Его о чем-то спрашивал Гурьев, что-то говорил ему Жора, но он ничего не слышал, может быть, даже не видел, он оглядывал столы, шкафы, приборы, что-то, видимо, прикидывал, соображал.
Он попросил никого не уходить, вышел ненадолго, потом вернулся, подошел к своему столику.
- Несколько минут внимания, - произнес он громко, и все почувствовали, что за этой вроде бы ничего не значащей фразой кроется нечто чрезвычайно важное - Нам дали новое помещение, через день-два - будем переезжать
Какое-то мгновение было необыкновенно тихо, потом поднялся невообразимый шум. Жора, приложив ладони ко рту, исполнял туш, Ким бросился выяснять, где находится новое помещение, а Семен Борисович переспрашивал Женю, силясь понять, что сказал Хатаев.
Федор поднял руку.
- Это здание, которое предназначалось Сельхозпроекту, на улице Октябрьской, угол Чехова. Но Сельхоз-проект получит другое. Им там все равно тесно, а мы переедем вместе с нашим институтом. Нам отдают целое крыло - пятнадцать комнат, небольшой зал, есть подвальные помещения, трансформаторная и гараж. - Он снова сделал паузу, но на этот раз было необыкновенно тихо, все напряженно ждали, что он скажет дальше - по всему было видно, что самое важное он еще должен сказать. И он сказал:
- Все это - все эти древние столы и стулья, шкафы прошлого века мы с собой не возьмем. Там будет все новое Но дело, конечно, не в этом, вы понимаете. Дело в том, что, оставляя здесь все это старье, мы должны оста вить здесь и весь наш старый стиль работы.
Он оглядел высокие, потемневшие стены, лепные украшения по углам, покрытые несколькими слоями штукатурки и пыли, посмотрел в окно, за которым виднелся вход к Дементьевне, и усмехнулся.
- Я понимаю, во всем этом есть своя прелесть, свое очарование прошлого. Но всему свое время. Сейчас двадцатый век на дворе, причем третья четверть двадцатого века. И давно пора усвоить требования сегодняшнего дня.
- В науке мы всегда были на уровне сегодняшнего ДНЯ- негромко сказал Гурьев, но его густой, плотный голос как-то сразу заполнил помещение. - Иногда впереди даже… - добавил он
- В теории - может быть. - Федор вскинул голову, - Но. понимаете, в том-то и заключается анахронизм, что чистая теория уже изжила себя в нашей области на данном этапе.
- Позвольте, - заволновался Гурьев, он даже привстал, - какая же это чистая теория, если прямым результатом наших исследований должна явиться универсальная система защиты?!
- Должна явиться! - Федор язвительно выделил последнее слово. - А она, как видите, до сих пор почему то не является!.. От нас ждут отдачу сейчас! Понимаете - сейчас, а не в будущем. И мы дадим ее сейчас!
Он обвел всех горящими глазами, и они все увидели, что спорить с ним сейчас бесполезно.
- Что для этого требуется? - продолжал он. - Четкость в организации работ, ритм, контроль и, главное, конечно, инициатива каждого. У нас теперь будет самостоятельный план производственного внедрения. Мы его обсудим совместно с производственниками, сами распределим, кто что будет делать, сами себе наметим конкретные задачи, составим график, и уже потом - все! Закон! Сами его установим, сами будем железно соблюдать.
Он опять обвел всех горящим взглядом, увидел настороженные, хмурые лица и весело сверкнул белыми зубами.
- Почему я завел сейчас этот разговор? Потому что понимаю: кого-то такой порядок, может быть, не устраивает. Ну, что ж, подумайте сейчас, пока не поздно, - насильно держать никого не будем, хотя, скажу откровенно, я очень надеюсь на всех. Я уверен, что если мы вместе возьмемся за это дело, то горы своротим, не сомневаюсь.
Запись в тетради
В тот день, когда он произнес свою тронную речь, я впервые увидела, что даже Жора потускнел. Состояние у всех, видно, было одинаковое. Я слышала, как Жора сказал Киму:
- Старик, что-то скверно во рту, вроде медяк подкинули… Может, смоем это дело?
- Хорошо бы, - сказал Ким, - но ведь он еще там, внизу.
Жора глянул в окно.
- Ничего. Сейчас отчалит. Директорский экипаж наготове…
Они стали собираться, а мне до ужаса тоскливо стало.
- Ребята, возьмите меня с собой, - попросила я. Они переглянулись.
- С удовольствием, - сказал Жора, - но, понимаешь, в этом заведении женщины не появляются…
- Ничего, я в уголке посижу, между вами, ладно? Они опять переглянулись.
- А что, куда ни шло, - махнул рукой Жора, - пошли.
Мы спустились вниз, вышли из подъезда и увидели отъезжающий директорский ЗИЛ.
- Адью, - сказал Жора и помахал рукой.
Но на углу ЗИЛ остановился, из него вышел Федор, машина поехала дальше, а он пошел нам навстречу, улыбаясь до ушей, сверкая всеми своими жемчужными зубами, - не человек, а само радушие.
- Все в порядке, мальчики, - послезавтра переезжаем. Ну что - обмоем это дело?
Мы остолбенели, глядя друг на друга.
- Пошли, пошли, я угощаю. Такое дело грех не обмыть.
Мы шли, а он, захлебываясь, рассказывал, как все здорово: штаты есть, оборудование выписывают, помещение - отличное, с нового года, как пить дать, будет институт.
Мы дошли до угла.
- Салют, - сказала я, - мне направо.
И ушла.
Все опять как ни в чем ни бывало. Ким и Жора опять души в нем не чают. Все, что он обещал, оказалось правдой. У нас сейчас у каждого чуть ли не по комнате. Куда ни ткнись - пластик, цветной линолеум, кондиционирование.
Все сияет, сверкает, мелькает… И он тоже сияет и сверкает. Фантастика.
А Лаврецкий уехал. В санаторий…
Ладно, надо спать. Чего доброго просплю, опоздаю на три минуты. А в дверях теперь стоит Семен Борисович и записывает. А потом рапортичку на стол.
Вот так!
17
Рабочий день теперь начинался ровно в десять короткой планеркой. На ней обязаны были присутствовать все. Федор смотрел на часы, вставал и говорил:
- Ну что ж, начнем.
Они собирались в холле, который примыкал к приемной и кабинету Федора. Себе он оставил небольшой кабинет, предназначавшийся, судя по всему, для секретаря, а из большого сделал холл, где они собирались для всяких заседаний и разговоров.
Первое время на планерку опаздывали, на пятнадцать минут, на десять, на пять. А он принципиально открывал ее в десять ноль-ноль. Только один человек ни разу не опоздал - Семен Борисович, - он всегда приходил раньше других,
Однажды они с Федором оказались один на один, все задержались: шел дождь, и транспорт, видно, подвел.
Федор сидел, смотрел на часы, барабанил пальцами по столу. Семен Борисович примостился на краю дивана, руки на коленях, туловище наклонил вперед, словно бежать приготовился и только ждал сигнала. Время от времени он поднимал на Федора широко раскрытые, печально-вопрошающие глаза и тут же опускал их к полу.
Федор встал, подошел к окну, шел дождь, подхлестываемый ветром, над асфальтом взбивалось облако водяной пыли.
- Я давно хотел с вами поговорить, Семен Борисович, - громко сказал Федор, не оборачиваясь. - Все не удавалось… Но поскольку мы с вами оказались самыми дисциплинированными сегодня…
- Дождь… - сказал Семен Борисович и, словно извиняясь за всех, развел руками.
Федор прошелся по залу, потом сел рядом с Седлецкнм на диванчик, закурил.
- Я ведь все вижу, Семен Борисович, вижу, что вы стараетесь, вижу, что вы приходите раньше других, а уходите позже.
Семен Борисович поднял глаза на Федора, криво улыбнулся.
- Но, понимаете, в чем дело, - продолжал Федор доверительно, - мы ведь теперь должны работать на новом уровне… Ну, с совсем другой отдачей, понимаете?! Задачи нам придется, решать совсем другие, гораздо более сложные… И вы не справитесь с ними, дорогой Семен Борисович…
- Я буду стараться, - быстро сказал Седлецкий.
- … Вы не справитесь с ними, если даже переселитесь сюда и вообще перестанете уходить домой.
Семен Борисович еще раз поднял на Федора свои печальные глаза, опустил их и уже больше не глядел на него.
- Я думал о вас, - сказал Федор, - и вот к какому выводу пришел. Расчеты мы возьмем на себя, сами будем их делать, распределим между группами, в общем - не ваша забота. А вас я попросил бы взять на себя роль этакого диспетчера. Что я имею ввиду? Вот, скажем, мы намечаем на планерке ход работ на неделю - вы проверяете, как идет выполнение, что мешает, где затирает, может, требуются какие-то материалы, транспорт, приборы - все на заметку. Кто-то не вышел на работу, опоздал, не выполнил задание - на заметку. А в конце дня рапортичку мне на стол. В конце недели - уже недельную. А в конце месяца - сводный отчет-какая группа как сработала. Вы поняли?
- Я не знаю… - тихо сказал Семен Борисович.
- Ну вот, вы не знаете. А я, представьте себе, знаю. С этим вы справитесь прекрасно. Ну как, по рукам?
Семен Борисович сидел сгорбившись, руки его все так же покоились на коленях, но плечи как-то опали, опустились.
Он молчал.
- Ладно, - сказал Федор, - подумайте. Я не буду требовать немедленного ответа. Но Долго тянуть с этим тоже нельзя. Давайте так: я жду три дня. А потом - или-или…
Так Семен Борисович появился у входа с блокнотом в руках. На планерку больше не опаздывали…
- …Итак, начнем, - говорил Федор. Он смотрел в листок, который лежал перед ним на столе. - Вот итоги недели. Группа Кима. Разработка системы защиты комбината… Есть. Почти сто процентов. Почти… - Он кинул короткий взгляд в сторону Кима, затем продолжал: - Группа Кудлая… Так… Окончательная наладка и пуск в эксплуатацию всей системы "Сельмаша"…Есть. Все закончено полностью. Группа Гурьева Завершить обследование района кабельных сетей экскаваторного завода… - Федор провел пальцем по таблице. - Так… Сделано. Представить примерный финансовый план зашиты… Не сделано. - Голос Федора стал глухим, он нахмурился. - Представить примерный финансово-экономический расчет… Не сделано…
Он вздохнул, поморщился, поднял глаза.
- Вадим Николаевич, объясните, пожалуйста… Нет, пет, сидите… В чем дело, я никак не могу понять, ведь самую трудную работу-обследование - вы проделали, почему же план защиты и экономический расчет вы до сих пор не дали
- Самую трудоемкую? - медленно проговорил Гурьев. - Это, знаете, смотря что считать трудом… Ежели движение, то, конечно… Однако план обдумать надо. Обдумать…
- Я не сомневаюсь в этом, Вадим Николаевич, - в голосе Федора послышалось раздражение, - но ведь мы с вами вместе составили этот график, и вы его приняли, верно
- Верно. Однако разрешите заметить, Федор Михайлович, у нас научное учреждение, и конвейерная система нам как-то не подходит. Мы ведь не можем работать в ритме завода…
- Я этого не требую, - терпеливо сказал Федор. - Пока… Но стремиться к этому мы должны. Во всяком случае уважать свой собственный график, который отражает нашу научную специфику.
- Ну, разве его специфику… - мрачно сказал Гурьев. __ Я вас не совсем понимаю, Вадим Николаевич, -
Федор остановил на Гурьеве внимательный взгляд.
- Давайте я останусь после планерки, и мы поговорим.
- Хорошо, - сказал Федор. - Так… Что же осталось? Группа Буртасовой… Расчет сетей… Так, что-то не вижу…
- Есть! Все есть! - торопливо поднял руку Семен Борисович и привстал со своего стула. - Я просто не успел записать. Вот оно все, - и он поднял вверх какие-то листки.
Федор кивнул, отметил что-то в листке.
- Подводя итоги, могу сказать, что в общем работали неплохо, но все же инерция нашего старого стиля дает еще себя чувствовать. Нет еще огня, нет еще творческого напряжения, бьющего, так сказать, через край. Ну, ничего, я думаю, вскоре все это придет. Семен Борисович, да сидите, сидите, ради бога, значит, вот что - машину к трем часам в редакцию. Прошу, не забудьте, к трем часам к подъезду редакции. Так. Теперь, Георгий Максимович, вам предстоит заняться одним чрезвычайно важным делом, даже двумя. Совещание директоров предприятий, о котором я говорил, состоится в четверг, возьмите на себя все заботы - для нас это чрезвычайно важно. И еще одно: выступление но телевидению. В принципе договоренность есть, возьмите на Себя подготовку, примут участие наши ведущие сотрудники. Так… Как будто все. Задания на следующую неделю розданы. Все ясно? Тогда все свободны. - Он глянул на часы.
- Вадим Николаевич, я вас слушаю, но, к сожалению, в нашем распоряжении десять минут.
- Мне хватит и пяти, - сказал Гурьев. Он сидел не поднимая головы, устремив тяжелый взгляд куда-то к подножию стола. - Я буду откровенен, Федор Михаилович. - Он стал заметно окать. - Я думаю, что мне надо уходить.
- Почему? - поднял брови Федор.
- Я скажу. Я вижу ясно, куда вы ведете дело. Все усилия нашего отдела вы направляете на усовершенствование существующих систем. Может быть, это сейчас и нужно, я не знаю. Но, понимаете, какое дело, мне это не интересно Я ведь этим занимался пятнадцать лет. А к Лаврецкому я пришел для того, чтобы теоретически обобщить опыт, который у меня за плечами. - Он говорил медленно, неторопливо, словно взвешивая каждое слово перед тем, как бросить его Федору. - А вы, Федор Михайлович, хотите, чтоб я опять повторял зады. Да и шуму много. Треску. Может, кому из молодых это и нужно, А мне вот - не резон. Времени-то у меня не так уж много осталось.
Он поднял свою тяжелую голову и остро глянул из-под нависших бровей.
- Я так и знал, что вы все это скажете, - усмехнулся Федор. - Так и знал.
Он вышел из-за стола, прошелся по комнате.
- А ведь вы неправы, Вадим Николаевич, неправы. Не надо вам уходить.
- Почему же это - неправ?
- Потому что… - Федор вдруг резко обернулся к Гурьеву. - Да! Да! Нам нужно было привлечь внимание. Нужно было, чтоб заметили, чтоб заговорили. Больше того, на какое-то время, может быть, мы уходим от главной проблемы. Верно, я не скрываю. Но неужели вы не видите, что мы сейчас оказались в самом центре, в самой гуще событий, что мы сейчас идем па гребне большой волны. Новая экономическая реформа, новые требования к экономике и нас вклад в производство! Глядите, как здорово все это воспринимается, как нам повсюду идут навстречу, как запросто решаются для нас вопросы, которые, может быть, еще десять лет ждали бы своего решения. Отступление? Может быть. На полгода, на год. Но зато через год вы сможете вернуться к своей теме. А как вернуться! Институт - раз. Штаты - два. Финансы - три. Оборудование - четыре. Положение - пять.
Вы меня поняли? Разве игра не стоит свеч?
Гурьев не отвечал. Он все так же неподвижно глядел куда-то в угол. Но в повороте его головы Федору увиделось что-то новое.
- Кстати, я слышал, что у вас в издательстве книга лежит по блуждающим?
- Лежит, - вздохнул Гурьев. - Уже два года. И неизвестно, сколько еще лежать будет.
- Так вот, - сказал Федор, - могу вам дать гарантию, не позднее, как через полгода вы будете держать в руках сигнальный экземпляр. Не верите? Хорошо. Не выполню - можете уходить. Договорились? Ну и прекрасно. А теперь, извините, меня ждут.