- Потому что у тебя нет научных трудов! Впрочем, я и забыл, ты же у нас великий языковед, - язвил Ильич. - Автор труда "Марксизм и вопросы языкознания". Так вот, батенька, с работкой вашей в этой сфере я не знаком, но уверен, что - говно.
- Ах ты, падаль лысэлобая. Тэорэтик великий… А кто у Гильфердинга для статьи "Империализм как высшая стадия капитализма" все списал? И нэ постэснялся подписать своим именем? Плагиатор! Что ты для народа сделал? С бронэвичка картавил? Брэвно на субботнике носил? Это ты тэорэтик, а я практик. Ты ломал, а я строил. Я вэликий строитель коммунизма, а ты вэликий разрушитель. Поэтому я тут лэжать останусь, а тэбя скоро вынесут и закопают.
- Оппортунист! Сволочь! - отругивался Ленин, но в груди у него поселилось некоторое беспокойство. Он привык к своему саркофагу. Регулярные ванны, заботливый медицинский уход: что еще нужно человеку после смерти? В рай, ад и прочую поповщину Ильич не верил, а потому знал: если закопают - это все. И он замолкал, перебирая горестные мысли, какие могут прийти в голову только закоренелому атеисту.
Однако Сталину лежать молча было скучно. И вскоре в Траурном зале вновь раздавался его хрипловатый голос:
- Эй, Володя!.. Генацвале. Ну что нам дэлить, слушай? Вождь вождю глаз не выклюет. Что, молчишь? Ну молчи. Цаца какая! Эх, как же курить хочэтся… Почэму они не дали мнэ в руку трубку?
В марте 1959 года на Ленина опять попытались напасть. Один из посетителей вдруг резко выхватил из рукава пальто молоток, подбежал к саркофагу и со всей дури саданул по стеклу. Оно треснуло, но не разбилось. Караул опомнился, злоумышленника заломали и куда-то увели.
Вокруг еще царила неразбериха, а математический ум Ильича уже лихорадочно работал, перебирая версии. Покушение он воспринял однозначно: Дзержинский повторил операцию "Каплан". Значит партия опять нуждается в терроре. Но почему? Вот в чем главный вопрос! Неужели большевистские позиции вновь так шатки, что без этого никуда. Неужели Дзержинский с товарищами из ВЧК мало перестрелял тогда этой контрреволюционной сволочи.
Ильич даже зарумянился от удовольствия (приятно, что партия прибегала к его помощи и после смерти) и выложил свои соображения Кобе. "Отлично задумано, - восклицал Ильич, - Поскольку задумано верно". Сталин аж зашелся от смеха в своем гробу:
- Вот что значит слишком долго лежать под стеклом. Пора тэбя, Старик, сдать - как там у тебя было в твоей работке? А, вот… вспомнил - "сдать в архив большевистских дореволюционных редкостей"… У тэбя же понимание момэнта отстает от этого момэнта лэт на пятьдесят.
Но сам никаких версий выкладывать не стал. Ему нравилось подчеркивать, что он обладает большей, чем другие, информацией - свойство, доводившее Ленина до белого каления еще при жизни.
Поэтому когда через год, в июле 1960-го, случилось новое покушение, в Ильиче зароились глухие подозрения: уж не Коба ли это подстроил? Слишком подозрительно были схожи оба сценария: опять средь бела дня из потока людей выпрыгнул мужчина, только не низенький и пузатый, а наоборот длинный, жилистый и худой, вскочил на барьер, отделяющий саркофаг от людей, и сильным ударом ноги стукнул по стеклу. Оно разбилось. Ильича осыпало дождем осколков. Крупные скользнули по костюму без вреда, а вот мелкие впились в лицо и кисти рук.
Мавзолей немедленно закрыли, саркофаг Ленина окружили сотрудники лаборатории и милиционеры. "Над правой бровью разрыв кожи длиной в 1 см, глубиной в 3 мм, - диктовал эксперт следователю. - В ране застряли 2 осколка стекла. Еще несколько поверхностных повреждений кожи находятся…"
- Ничэго, нэмного остроты твоэй головэ нэ помэшает, - издевался Сталин из соседнего саркофага. - А потом, у нас на Кавказе говорят: шрамы украшают мужчину. Так что ты у нас красавэц! Спящий красавэц. Как в сказкэ.
Ленин делал вид, что не слышит. Коба не успокаивался:
- Эй, Ильич! У тебя осколок над какой бровью, над правой или над лэвой? Над правой? Ну так это у тебя детская болезнь правизни… Вылэчат! Ты бы загримировался на всякий случай, как тогда, в Смольном. Зубы платком подвяжи, как будто болят, очки огромные надень. Чтобы в следующий раз тебя нэ узнали…
Удалив осколки и замазав чем-то порезы, анатомы ушли. За ними, тщательно зарисовав место происшествия, удалились криминалисты.
- Интэрэсно, как пояснит следователям свое поведение товарищ Минибаев К.Н, - проронил им вслед Коба.
Подозрения Ильича здорово усилились. Но на вопрос, откуда Сталину известна фамилия злоумышленника, послышалось обычное: "Много будэшь знать, скоро состаришься!". После чего Коба загадочно добавил, что "и молотков, и ледорубов у нас на всэх хватит".
Ленин даже стал обдумывать, а не объявить ли ему Сталину товарищеский бойкот.
Глава 5. Коба, встань из гроба
Сталина приехали брать ночью. Увлеченные традиционной перебранкой, вожди не услышали, как открылась дальняя, не парадная дверь Траурного зала, и озадаченно замолчали только когда среди мраморных стен раздались хриплые матюги. Это кто-то из вошедших споткнулся на лестнице.
- Кто посмэл? - загремел Коба. - Где комендант Кремля?!
- Да, товарищи, извольте-ка объяснить! - поддакнул Ильич, тоже совершенно забывшись.
На шум прибежал заспанный и всклокоченный дежурный лаборант в криво застегнутом наспех белом халате и тут же исчез куда-то звонить. Вооруженные люди в кожанках вольно побродили по залу, бесцеремонно поглазели на Ильича, затем сгрудились вокруг сталинского саркофага.
- Коба, - позвал Ильич. - Что ты молчишь? Не падай духом, товарищ! Я думаю, тут какое-то недоразумение.
- Нэт, - донеслось из соседнего гроба. - Все намного сэрьезней. Попомни мое слово, Володя, налицо заговор и государственная измэна.
Люди в кожанках начали открывать саркофаг. Сталин опять замолчал.
В зале появлялись все новые и новые лица. Явился перепуганный комендант мавзолея. Один из тех, что в кожанке, сунул ему бумагу и объявил:
- Постановлением ХХII съезда КПСС от 30 октября 1961 года дальнейшее хранение саркофага с телом Сталина признано нецелесообразным, так как серьезные нарушения ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее имени Ленина. Поэтому тело Сталина мы у вас изымаем. Распишитесь здесь и здесь.
- Да-да, - лепетал комендант. - Нас предупреждали.
- Коба! - опять позвал ошеломленный Ильич.
Сталин не отзывался. Ильич изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит возле его саркофага, но видел только склоненные спины.
- А что, пуговицы на мундире и вправду золотые? - свистящим шепотом спросила одна кожаная спина у другой.
- Ну!
- Дык надо их срезать! Зачем они ему в могиле?
Ильич, свидетель готовящегося мародерства, скосил глаза в сторону коменданта и главного в кожанке, ломая голову, как дать им знак, что готовится самоуправство. Главный словно услышал немой призыв. Он сунул бумаги в папку, приблизился к сталинскому саркофагу и сурово спросил подопечных:
- Пуговицы сосчитали?
- Так точно, товарищ генерал-майор! Пять крупных и три мелких.
- Срезать!
- Есть!
Ильича затрясло от негодования. Тем временем в Траурный зал, горланя "кто здесь будет товарищ Захаров?" вломились несколько человек в измазанных рабочих спецовках. Главный в кожанке устремил на них холодный взгляд.
- СУ-63 из Главмосстроя, - сказал один из рабочих, ничуть не робея. - Дно и стены могилы мы бетоном, стало быть, залили. Как заказывали. Машину с бетономешалкой можно отпускать? А то у нас другой объект в простое…
- Машину не отпускать. - отрывисто скомандовал генерал. - Гроб землей засыпать не будем. Бетоном зальем.
И спрятал в карман носовой платок, куда завернул пуговицы со сталинского мундира. Сбоку от Ильича послышалось кряхтение: рабочие поднимали сталинский гроб. Ильич зажмурился, чтобы не видеть этого тягостного зрелища.
- А тело товарища Ленина?.. - раздался совсем поблизости угодливый голос коменданта.
- Остается на вашем балансе! - строго сказал человек в кожанке.
Ильич приоткрыл веки и увидел только спины, уносящие Кобу. То ли из гордости, то ли от шока Сталин так и не сказал последнего "прощай".
Никогда Ленин не ощущал себя таким одиноким, как в эту ночь. Чувства его были в полнейшем смятении. Он то злорадствовал, вспоминая сталинские подначки, то сочувствовал былому соратнику, оживляя в памяти все, что им вместе когда-то пришлось пережить. Как теперь коротать тягучие предрассветные часы? Ильич со стыдом вспомнил, как в позапрошлую ночь, победив Сталина в дискуссии, дразнил его скверным стишком "Коба, Коба, встань из гроба!". Мысли его метались и комкались. Эх, с каким бы удовольствием он сейчас поработал с имеющимися документами, детально изучил постановление, где сказано про "серьезные нарушения ленинских заветов".
Наутро мавзолей был закрыт. Несколько дней, пока в Траурном зале устраняли все следы пребывания второго саркофага, посетителей не пускали. Когда же двери, наконец, распахнулись и внутрь ввалилась возбужденная толпа, Ленин с обидой понял, что они не на него пришли поглядеть, а на пустое место, оставшееся от Сталина. Реплики гомонящей реки дышали новыми веяниями:
"…а мы на Рязанщине и не знали, что деньги уже новые…"
"…и в честь этих двух космических сучек сестра назвала дочек Белка и Стрелка…"
"…отправляю посылку в Сталинград, а говорят - нету больше такого города…"
Опять потянулись пустые, ничем не заполненные годы. Правда, больше Ильич в депрессию себе впадать не позволял. Вспомнив опыт царской тюрьмы, по утрам непременно делал гимнастику. Конечно, наклоны и приседания были невозможны, но зато он вращал глазами под веками, тренировал задержку дыхания, задавал сам себе математические задачки, чтобы активизировать мозг.
В лаборатории менялось руководство, однако приемы, которыми поддерживалось тело Ильича, оставались неизменными. Ему, бывшему бунтарю, это даже нравилось: с возрастом начинаешь ценить свои привычки.
А вот чужие традиции его безмерно раздражали. Например, у каждого нового Генерального секретаря объявилась мода: при вхождении в должность трижды незаметно стучать о ленинский саркофаг ногой. Ильич досадовал, что не может при этом громко сказать "Войдите!" и внести некоторое разнообразие в скучный официоз мавзолейных мероприятий.
Глава 6. Истинно святой
Осенью 1973 года Ленин со стыдом понял, что зря подозревал Кобу в провокациях покушение повторилось. Дело было 1 сентября, что было ясно даже без календаря - большую часть посетителей мавзолея составляли нарядно одетые школьники и учителя с букетами лохматых астр. Охрана расслабленно зевала по сторонам - и вовсе не обратила внимания на человека с пухлым портфелем в руках. А вот скучающий Ильич сразу насторожился, увидев, как бегают его глаза, как блестят от пота крупный нос и широкий лоб под низко надвинутой шляпой. Но что он мог сделать?
Поравнявшись с саркофагом, человек сунул руку в портфель и, видимо, на что-то нажал или соединил. Раздался страшнейшей силы взрыв. Людскую реку возле Ильича приподняло в воздух и разметало по залу. Крики и стоны поднимались к потолку, эхом отражались от гранитных стен. Обезумевшие от ужаса посетители топтали тела упавших и погибших. Ворвавшаяся милиция передавила для порядка еще немного народу, прежде чем рассортировала всех на живых и мертвых, на здоровых и раненых, на свидетелей и посторонних.
Ильич жадно наблюдал за этой суматохой. На этот раз милиции удалось подвести итоги лишь через несколько часов. Погибло три человека - сам террорист и следовавшая за ним вплотную супружеская пара из Астрахани. Ранено четверо детей. Несмотря на то, что основная сила взрывной волны пришлась на саркофаг, бронированный гроб остался неповрежден. "Это потому что он святой, истинно святой!" - с негодованием вспоминал Ильич заполошные вопли какой-то дуры бабки.
Все, что удалось найти под ногами толпы и идентифицировать как останки террориста, - это одна рука и часть головы. Обрывки документов указывали на то, что их обладатель отсидел 10 лет за уголовное преступление и на днях освободился из тюрьмы. Однако какой личный счет имел бывший зэка к вождю мирового пролетариата, осталось загадкой.
Ильич ждал репрессий, но они не последовали. Охрана лишь стала следить, чтобы все, кто входил в мавзолей, не держали в руках никаких увесистых предметов - вот и весь резонанс покушения. Видимо, опять встрял товарищ Зиновьев и не дал широким массам излить народный гнев, как это уже было однажды после убийства Володарского, - возмущался Ленин.
А нескончаемый людской поток двигался мимо вождя из ниоткуда в никуда, выплескивая на тело в саркофаге реплики уже совсем непонятного содержания:
"…так плотно на дефиците сидит, что даже за хлебом в магазин с заднего крыльца ходит…"
"…по сравнению с 1913 годом добыча угля у нас увеличилась может не на один, но на 0,8 процентов уж точно…"
"…нехилые шузы чувак толкал, а у моей герлы мани кончились…"
"…дочь замуж выдавал, так из Эрмитажа посуду взял - ему можно, он ведь Романов…"
Если ссылка на 1913 год Ильича только обескуражила (он долго пытался вспомнить, что же такого особенного случилось в 1913 году, но на ум так ничего и не пришло), то фраза про Эрмитаж привела в полнейший шок. Как? В Питере опять Романовы?!! Разве большевики не ликвидировали всех в Ипатьевском подвале? Куда смотрит ЦК?! Все террористы мира сочтут большевиков тряпками.
Руководство страны к саркофагу наведывалось исправно, речи произносило гладкие, но столь невразумительные, что ответа на свои вопросы Ильич не находил. Одутловатые физиономии функционеров с каждым годом вызывали в нем все большее отвращение. "Все-таки я выгляжу лучше", - самодовольно думал Ленин, разглядывая свое многоликое отражение в начищенных орденах наиболее обрюзглого партийца - с воловьими глазами и нечесаными бровями.
Этот человек дряхлел стремительней всех и, навалившись на саркофаг, норовил прикорнуть даже во время собственной речи. Однажды, протянув к Ильичу дрожащую морщинистую руку, с чувством выговорил: "Дарахой таварыщч Леонид Ильич!". "Вот дурака поставили, - раздражаясь, думал Ленин. - Имя мое не в состоянии запомнить". Когда вся компания старцев окружала его саркофаг, он с беспокойством думал, выдержит ли бронированное стекло, если они рассыпятся над ним разом.
Персонал лаборатории говорил исключительно о материальном. Хотя по лицам было видно - никто не голодает. О том же болтала и текущая мимо гроба равнодушная толпа. От нечего делать Ильич как-то подсчитал, что за день до него 243 раза донеслось слово "колбаса" и только 2 раза - слово "социализм", да и то в возмутительно неподобающем аккомпанементе. Однажды Ильичу показалось, что в череде посетителей мелькнуло постаревшее лицо младшего Збарского - он глядел на саркофаг с грустноватой теплотой, словно на комод из родительского дома. Впрочем, Ильич мог и обознаться.
Вот в этот самый период Ленин и приохотился от скуки дразнить мух. Их в мавзолее было немного, они прилетали к саркофагу со стороны правительственной комнаты, где подъедались в дни праздников. Особенно Ильичу импонировала одна из них, с деликатной узкой талией, блестящим антрацитовым брюшком и шаловливыми лапками. Когда она застывала напротив ленинского носа, глядя куда-то в неопределенность своими выпуклыми близорукими глазами, у Ленина теплело в душе. За женскую скрытность и кокетство Ильич прозвал эту муху Шансоньеткой.
День, когда прихлопнули Шансоньетку, Ильич запомнил надолго. Убийца - заведующий лаборатории по фамилии Мордашов… или это был уже Усков? нет, Ускова тоже уже сняли и, кажется, это был Дебов, - явился в мавзолей взвинченный и посоветовал сотрудникам готовиться к худшему. "Что-что, финансирование нам отменили, вот что!" - зло бросил он на ходу персоналу. "Да кто отменил?" - растерянно спросил один из ассистентов. "Ельцин, кто ж еще!" - пожал плечами второй.
Ельцина Ильич уже знал. Он ввалился в мавзолей как-то ночью, подпираемый мощными плечами охраны - осипший, пьяный, с расстегнутой ширинкой - ну в точности крепко поддавший ямщик. Все вырывался из рук своих помощников и пытался открыть крышку саркофага, крича, что желает выпить с Лениным на брудершафт. Но в итоге самостоятельно употребил целый штоф водки с надписью "Беспохмельная", при этом нес какую-то ахинею, "шта, понимашь, Вовка, просрали ведь эти падлы страну!", бранил некоего Зюганова, который "вот у меня где, понимашь", и приплясывал, дирижируя бутылкой. Его насилу увели… В общем, Ельцин показался Ильичу типичнейшим вредителем - таких он в свое время иронично предлагал вешать на вонючих веревках, чтоб раз и навсегда остановить распространение истерики.
Лаборантки рыдали, профессора пили капли, но - обошлось. Правда, в мавзолее случились некоторые изменения. Караул возле тела исчез. Ну так необходимость в нем и без того отпала: некогда полноводная людская река давно превратилась в до неприличия скудную струйку. На стене около двери в лабораторию приколотили табличку "Коммерческое предприятие "Ритуал"". А в мавзолей - причем все больше по ночам - стали являться личности с такой наружностью, что Ильич не без раскаяния вспомнил собственные слова, что партия - не пансион для благородных девиц и иной мерзавец может быть для нее именно тем и полезен, что он мерзавец.
"На баррикаде взломщик-рецидивист необходимее Плеханова" - ах как он аплодировал когда-то этой богдановской фразе. Но теперь, наблюдая через полоску век за очередным ночным посетителем, отворившим дверь в лабораторию хамским пинком, Ильич признал, что предпочел бы Плеханова.
- Сюда, сюда, пожалуйста! - послышался голос дежурного лаборанта, причем голос этот приближался. Ленин понял, что мерзкого посетителя ведут зачем-то к саркофагу. - Вот, можете взглянуть на этот объект. Ваш будет точно такой же.
- За базар отвечаешь, лепила? - сипло спросил его собеседник, приникнув своей гнусною рожей вплотную к стеклу и разглядывая вождя мирового пролетариата внимательно, как солдат - вошь. - У нашего ведь башку из волыны насквозь пробили, кулак сунуть можно.
- Ничего страшного, - журчал лаборант. - Опытный персонал, замечательные разработки… Будет как при жизни, даже лучше. Мы таких людей бальзамировали - Георгия Димитрова, лидера болгарских коммунистов, Чойбалсана и Сухэ-Батора лидеров социалистической Монголии, Клемента Готвальда, президента Чехословакии, Агостиньо Нето, лидера Анголы. Не хотите посмотреть каталог?
- Что ты мне коммунягами тычешь? - и рожа бесстыже выругалась. - Коля Шайба с самим Сильвестром работал и должен выглядеть так, чтоб пацанам перед другими бригадами не западло было.
- Двенадцать тысяч долларов в неделю, - быстро проговорил лаборант. - Четыре месяца работы, предоплата пятьдесят процентов.
- Не проблема!
И, послюнявив палец с гигантским перстнем-печаткой, соратник Коли Шайбы отсчитал разноцветные банкноты прямо на прозрачную крышку саркофага. Ильич, обмирая, понял, что в страну вернулся нэп.