Зато персонал лаборатории повеселел и перестал делать в присутствии тела мрачные прогнозы. Так что Ленин, проведя в уме несколько диспутов насчет уступок мировому капиталу, в конце концов убедил самого себя, что эту временную меру вполне целесообразно иногда повторять.
Ну а после того как лаборатория получила миллион от правительства Северной Кореи за бальзамирование какого-то тамошнего начальника с незапоминаемым именем, Ильич и вовсе перестал занимать мозг лишними рассуждениями и вернулся к обычному безмятежному состоянию.
"Старею, наверное", - однажды подумал он.
Глава 7. Дети подземелья
Зима выдалась тихой. Кремлевский завхоз - явный ворюга и замаскировавшаяся контрреволюционная сволочь, распорядился провести внеплановую дератизацию помещений. После чего в мавзолее, к величайшему сожалению Ильича, пропали не только тараканы, но и мухи. Весь декабрь Ильич маялся, решительно не зная, чем себя занять. То пытался от нечего делать, скосив глаза к переносице, рассмотреть свой заострившийся нос, то восстанавливал по памяти апрельские тезисы, то взялся самому себе сочинять письмо от имени ренегата Каутского. Выходило порой презабавно…
В канун Нового года произошло нечто странное. Очнувшись поутру, Ильич ощутил смутное беспокойство. Вскоре оно настолько усилилось, что даже перешло в зуд весьма материального свойства. Поначалу Ильич предположил, что в саркофаг пробралась чудом уцелевшая блоха. Однако хорошенько поразмыслив, отверг эту мысль как заведомо ложную. Во-первых, блохе нужно чем-то питаться, и в этом смысле тело Ленина не представляло для нее никакого интереса. Ну и потом, даже пробравшись невесть как в гереметичный гроб, она бы просто издохла от паров химикалий, насквозь пропитавших ленинскую усыпальницу.
Беспричинная тревога не проходила. Сосало под ложечкой и что-то внутри подсказывало близость перемен. А ведь интуиция никогда не обманывала вождя: именно благодаря ей Ильичу в свое время удавалось мастерски обрубать хвосты, а однажды даже выбраться из Питера в Хельсинки, прыгая со льдины на льдину по Финскому заливу.
Не соврало предчувствие и на сей раз. Ровно в полночь, когда кремлевские куранты начали отсчитывать последнюю минуту уходящего года, по телу побежали холодные, колкие мурашки. Ленин понял - началось! Окинув свое недвижимое туловище сквозь щели из-под пристроченных век, Ильич обнаружил, что по костюму и даже по пошлому галстуку в горох пробегают голубые шарообразные искры. Такие электроразряды ему доводилось видеть в прошлой своей жизни, в гимназии, на уроке естествознания. Их выдавала динамомашина, которую, к восторгу гимназистов, крутил своей толстой холеной рукой папа Керенского.
Искр становилось все больше, а сияние - все ярче. "Да это шаровая молния", - успел было подумать Ленин, как его тело потряс грандиозный по своей мощности электроразряд, и он лишился фантомных чувств.
В себя пришел в конусообразном гигантском помещении. В отполированных глыбах отражались отблески тысяч воткнутых по периметру факелов. Зал поражал размерами. Даже Нотр Дам де Пари, в который Ленин как-то наведался от скуки, когда ему пришлось эмигрантом прозябать в скверной дыре - Париже, не мог сравниться масштабом. И зал этот был полон народу. На Ильича со всех сторон тек звук, по которому, чего греха таить - изнылось, истосковалось, истомилось его ухо. Гул многотысячной толпы.
Что это - стачка? забастовка? митинг? А быть может (чем черт не шутит) - даже и съезд! Ленин оживился. И только тут понял, что в данном случае слово "оживился" не было преувеличением. Он стоял! Пусть на высохших почти до кости, но на своих ногах. И мог смотреть вокруг не так, как привык - лежа, из-под щелки между веками, а нормально, широко раскрыв глаза. Какое счастье было ощущать себя вертикально - совсем как в ту пору, когда его ноги вышагивали по свинцово-серой брусчатке Питера.
Пестрая разноязыкая толпа тянула к себе, словно новогодняя игрушка. Посмотрев вниз, на свои начищенные до зеркального блеска ботинки, Ильич решился и сделал осторожный шаг. Суставы противно захрустели, но выдержали. Он шагнул шире, почти как встарь - и едва не упал.
- Что ж вы, батенька! - раздался сзади негромкий басок, сопровождаемый деликатным покашливаньем. - Новенький? Куда так разбежались? Аккуратней надо, шажок за шажком, как в детстве. Иначе травмы неизбежны. Пока обвыкнетесь, лучше идти по стеночке. Или же извольте - возьмите мою трость…
Ильич обернулся. Перед ним стояло тело изрядной сохранности с пышными бакенбардами, облаченное в черный парадный мундир тайного советника.
- Пирогов Николай Иванович, - представился незнакомец.
- Уж не тот ли самый прославленный хирург? - изумился Ленин. - И, ухватив руку эскулапа, радостно затряс ее так, словно перед ним был революционный матрос.
- Аккуратней, - поморщился Пирогов и, отняв кисть с красивыми, необыкновенно длинными и тонкими пальцами, внимательно ее осмотрел. - Все же эластичность тканей давно не та. На будущее попрошу учесть.
- Извините, - смутился Ильич. - Просто так приятно встретить соотечественника в этой, в этом…
- Некрополисе, - подсказал Пирогов.
- Некрополисе?
- Да-да. Видите ли, дорогой земляк, простите, не знаю, как вас величать…
- Ульянов. Владимир Ильич Ульянов.
- Видите ли, дорогой Владимир Ильич, - продолжил профессор, - мы с вами находимся в одной из тайных гробниц, сокрытых от глаз смертных песками Сахары.
- То есть, в Египте? - уточнил Ленин, во всем любящий предельную ясность.
- Именно.
Ильич переваривал эту информацию не больше секунды, после чего высыпал на собеседника ворох вопросов.
- И кто же здесь собирается? Какова цель собраний? Как часто они проходят? Каков кворум?
- Ба-ба-ба! Ну зачастили, - улыбнулся восковыми губами Пирогов, и принялся отвечать обстоятельно и неспешно. - Собираются здесь только те, кто подвергся процессу мумификации и бальзамирования. Что характерно - не суть важно, стало ли тело мумией по воле создателя или является рукотворным произведением человека.
Пирогов неожиданно замолчал, пристально глядя на руки Ильича.
- Простите, милейший, только не обижайтесь - сугубо профессиональное любопытство. Вас когда набальзамировали?
- В 1924-м, - не обиделся Ильич.
- Поразительно. Насколько могу судить по великолепной сохранности кожи, работали специалисты экстра-класса.
- Профессоры Воробьев и Збарский, - сухо ответил Ильич.
- Жаль, не имел чести. Но сохранность, повторюсь, изумительная. - Пирогов погладил Ленина по руке и очнулся. - Извините. Так вот, собираемся мы примерно раз в сто лет. Цель наших собраний… - он замялся - ну, в общем, благая. Поставить живых смертных на путь истинный и коллегиально решить, куда и какими средствами вести человечество дальше.
- Архиинтересно! И что? - Ленин встрепенулся и устремил на Пирогова свой фирменный взгляд с хитринкой. - Много ли мнений? Случаются ли прения?
- Ну, естественно, не без этого. Бывают и прения, и кое-что похуже… - Пирогов явно недоговаривал.
- Но как забальзамированные оказывают влияние на исторические процессы? - не унимался Ильич. - Каким образом манипулируют массами?
- Сами все, батенька мой, увидите, - прервал его хирург, печально улыбнувшись. - Пойдемте. Если позволите, буду вашим провожатым, этаким Хароном в царстве мертвых.
- Да-да, пойдемте! - с воодушевлением сказал Ильич, сдирая с шеи ненавистный галстук в горох и засовывая его в карман брюк. - Познакомите меня с товарищами.
Глянув на Ленина с некоторым недоумением, Пирогов пожал плечами и повел его по залу.
Глава 8. Пласти, господи!
Некоторые личности казались странными до чрезвычайности. "Гадость какая", - брезгливо подумал Ильич, разглядывая фигуру, распиленную надвое и напрочь лишенную кожи. Бугрясь клубками красных мышц и лупоглазо таращась на присутствующих глазными яблоками, обе ее половинки бродили по залу, то разъединяясь, то снова соединяясь и даже пытаясь идти в ногу. Разъединившись, они принимались игриво скакать по залу от одной группы шушукающихся мумий к другой, к явному неудовольствию присутствующих.
- Это кто же такие будут? - поинтересовался у Пирогова Ильич. И шарахнулся, потому что за спиной раздалось оглушительное ржанье и его едва не растоптал ободранный конь, на котором гордо восседал оскалившийся и такой же ободранный всадник. Неужто Буденный? - Ленин с надеждой всмотрелся в оскаленное красное лицо. Всадник ему подмигнул. Нет, все таки обознался. Не похож. Хотя может просто без усов не узнал?
- Пластиноиды, - ответил Пирогов.
- Пласти… что?
- Пластиноиды, - терпеливо повторил Пирогов. - Противно?
- Есть немного - признался Ильич.
- Можно понять, - успокоительно сказал хирург. - Сколько я за годы работы в действующей армии в Болгарии и на Кавказе навидался истерзанной плоти, но и то, признаюсь, немного коробит.
- Это их в ЧК так отделали?
- Где?
- Ну, на допросах…
- Пытошных дел мастера, вы имеете в виду? - догадался Пирогов. - Что вы, что вы! Мы с вами имеем удовольствие лицезреть экспонаты выставки "Миры тела". Автор - профессор Гейдельбергского университета Гюнтер фон Хагенс. Гений препарирования, что и говорить… Разработал, шельмец, новый метод бальзамирования. И какой! - Пирогов прищелкнул языком. - 50 000 лет сохранности гарантировано. Плюс совершенная идентичность цвета, формы и даже морфологической структуры тела. И ведь как просто! Замещаешь жидкость и жир в организмах умерших искусственным веществом - и все, готова куколка. Никакой вони, полная стерильность.
- Ужас! - вырвалось у Ильича.
- Отчасти согласен, сударь. И как православный человек не могу не ужаснуться вместе с вами. Тем более что Хагенс творит сие, руководствуясь не благими а сугубо меркантильными интересами. Но, - Пирогов назидательно поднял палец, - как медик не могу не оценить гениальность способа. Ничего не попишешь. О таких наглядных пособиях я и мои коллеги могли лишь мечтать. Мы ведь дальше распила замороженного тела не пошли, техника-с не позволила. А тут вы только посмотрите - он указал на гордо вышагивающего ободрыша, мышцы которого алыми пучками развивались вокруг обнаженных костей. - Все видно преотлично. Вот сокращается rectus femoris.
- Что? - переспросил Ильич.
- Прямая мышца бедра - охотно пояснил врач. - Вот вступила в действие quadriceps femoris - передняя поверхность. А вот, смотрите, смотрите, заиграла semi membranosus. Ну а про то, как хорош у него tibialis anterior, я вообще молчу!
Ильич восторгов доктора не разделял, но предпочел смолчать. Возможно, зря, потому что Пирогов тут же повел Ленина к фигуре со спиленной черепной коробкой, открывавшей взгляду извилины мозга (к счастью, фигура сидела, задумавшись над шахматной доской, и от знакомства с Ильичем невежливо отмахнулась), затем остановился у другого пластиноида и с возгласом "Ах, мне бы сейчас ланцет!" полез в его внутренности. Пластиноид при этом тепло смотрел на Ленина и делал приглашающие жесты руками. Ильича затошнило, он отошел в сторону и прижался спиной к колонне, стараясь дышать глубже. Уж на что Дзержинский был мясник, но чтоб такое!
И только ему полегчало, как мимо, развязно вихляя бедрами, прошествовало разрезанное тело беременной женщины, внутри которой калачиком свернулся младенец. Громко икнув, Ленин скрючился и его стошнило прямо на ноги какому-то чучелу с полуистлевшим черепом, прикрученным к плохо сохранившемуся телу, набитому травой. Чучело выругалось на непонятном языке, плюнуло на Ильича и пошло дальше, оставляя по дороге изрядные пучки сена, которые с довольным ржанием подмела с пола языком ободранная лошадь. "Этот трупный реализм надо категорически запретить!" - возмущенно подумал Ленин.
- Вам дурно? - озабоченно сунулся к нему Пирогов. - Извините старого дурака, увлекся. Ну пойдемте, с другими познакомлю. Не все же на пластиноидов смотреть. - И, взяв Ильича под руку, он повел его куда-то влево.
- А много их? - Ленин все еще был под впечатлением.
- Ну что вы. Это же штучная работа. Десятка два, не более. Вот этих, например, куда больше. Узнаете?
До Ильича донеслась любимая им втайне от Крупской "Аве Мария", которую высокими голосами негромко выводила шеренга монахов в полуистлевших рясах. Количество их поражало - шеренга начиналась у исписанного непонятными знаками столба и уходила в темноту, периодически выхватываемую чадящими всполохами факелов.
- Прямохонько из катакомб Палермо, - сообщил Пирогов. - Их там погребали аж с 16 века. И что любопытно - никого не бальзамировали, составами не пропитывали. В катакомбах Палермо царит особый микроклимат, который и сделал плоть погребенных нетленной.
- Выходит, никакой мистики - сущий материализм, - резюмировал Ильич.
- В этом случае - да, - признал хирург. Но, с другой стороны, мне довелось повидать при жизни и мощи святых старцев, сохранность которых наука не в силах объяснить. Выглядят поразительно естественно, мягкая кожа не теряет цвета и даже источает цветочный аромат. Подлинное чудо!
- А разрешите полюбопытствовать, Николай Иванович, как вы здесь оказались? - не удержался Ленин. - Тоже - из святых? Или вас, извините за выражение, мать-природа так преобразила?
Пирогов грустно покачал головой.
- Я, сударь, как и вы, деяние рук человеческих. На бальзамирование моего тела дал высочайшее разрешение Святейший Синод Санкт-Петербурга. Случай в истории христианства уникальный, - не без гордости добавил врач, извлекая из внутреннего кармана сюртука изрядно потрепанный номер "Русского Вестника" за 1881 год.
"Церковь, учтя заслуги Пирогова как примерного христианина и всемирно известного ученого, разрешила не предавать тело земле и оставить его нетленным, дабы ученики и продолжатели благородных и богоугодных дел раба божьего Н.И.Пирогова могли лицезреть его светлый облик" - прочел Ленин отчеркнутые карандашом строки.
- С тех пор и покоюсь без разложения в склепе в родной усадьбе Вишня под Винницей. Так пожелала жена Сашенька, а я был только рад. Рассчитывал, что наши души после смерти соединятся. Не вышло… - Пирогов поспешно отворотил голову, но Ильич успел разглядеть блеснувшую в глазах хирурга предательскую слезу.
- Ну что же вы расклеились, батенька - быстро заговорил он. - Обещали быть моим Хароном, а сами страдаете, словно прикованный к скале Прометей. Идемте же дальше!
Извиняюще тряхнув седой бородой, окаймляющей его лицо от уха до уха, Пирогов повел Ильича вдоль палермской шеренги, представляя на ходу: "полковник Эне ди Джулиано", "господин Веласкес, прославленный живописец", "писатель Джузеппе Томммази ди Лампедуза, автор жемчужины сицилианской литературы - романа "Леопард". Не читали?" Ильич промычал что-то неопределенное. Как он понял, в катакомбах Палермо хоронили всех подряд: рясы сменялись мундиры, мундиры - цивильной одеждой.
Художник Веласкес, взглянув на Ильича, пришел в жуткое возбуждение и разразился длинной тирадой.
- Его поразили ваши монгольские скулы, - любезно перевел Пирогов. - Он хотел бы писать ваш портрет в виде Чингизхана или Атиллы, потому что узрел на вашем лице следы великих свершений, способных потрясти вселенную.
- Переведите ему, товарищ Пирогов, непременно буду позировать. Непременно. - И Ленин нетерпеливо потащил было спутника дальше, но врезался в полутьме в здоровенную дубовую бочку: изрядно подгнившую, однако чертовски твердую. Какой дурак ее здесь поставил?! Потирая лоб, Ильич с досадой стукнул по бочке ногой. Неожиданно оттуда раздался недовольный гулкий голос. Говорили на древнегреческом, точней - бранились, причем весьма вульгарным образом. Ильич учил язык эллинов еще в гимназии, и, как оказалось, помнил все преотлично.
- Кто там? - опешив, спросил он Пирогова.
- Александр Великий! - невозмутимо проронил тот. - Завоеватель Вселенной. Был отравлен своей супругой и после смерти забальзамирован в бочке с медом, препятствующим разложению тела. Хотя лично я сомневаюсь, что мед способен сдержать разложение на столь длительный строк. Не зря великий полководец из бочки никогда не вылезает.
За бочкой стоял азиат противного вида во френче, с надменным видом ковырявший пальцем в носу. Ильич удивленно отметил, что на груди его красуется до боли знакомая пятиконечная красная звезда. Но что интересно - азиат при виде Ленина изумился еще сильней: глаза его округлились, рот ошеломленно распахнулся, демонстрируя неожиданно зеленые, как лягушка по весне, зубы.
- Кажется, китаец, - бросил Пирогов, не замечая этого замешательства и увлекая Ильича дальше, - Хотя не уверен. Новичок, как и вы. Общается только с парой таких же монголоидов.
И впрямь, в тот же момент к азиату придвинулись еще две узкоглазые мумии - в таких же потертых пыльно-зеленого цвета полувоенных костюмах и резиновых тапочках. Беспрестанно озираясь на Ленина с Пироговым, они возбужденно о чем-то заспорили, и было непонятно, обрадовала их эта встреча или наоборот огорчила.
- Неудобно такое говорить, но у китайца запах изо рта - отхожее место так не пахнет, - добавил Пирогов, ускоряя шаг. - Даже чинчорро шарахаются.
Ильич хотел было спросить, кто такие чинчорро, однако в этот момент сверху внезапно грянул звук гонга - настолько пронзительный, что он инстинктивно схватился за уши.
Глава 9. Хнумом сделан, Птахом сотворен
Факелы на стенах, прощально вспыхнув, погасли - зато в центре зала мощно высветился непонятным источником пьедестал, на котором кичливо растопырился массивный золотой трон (пудов пятнадцать не меньше - автоматически прикинул Ильич). На троне гордо восседал тощий, копченого цвета старик в треугольном переднике. На его гладко выбритой голове скособочилась похабного вида красная тиара, очень похожая формой на ватную "бабу", под которой обычно настаивают заварочные чайники. С подбородка старика свисала нетуго привязанная, переплетенная позолоченными нитями, тонкая накладная бородка, смахивающая на крысиный хвост.
Справа от трона Ильич разглядел антропоморфное существо с головой барана, которое ритмично, как маятник в Исакии, обмахивало крысинобородого пальмовым опахалом. С левой стороны, сложившись чуть ли не вдвое в почтительном полупоклоне, блеклый, как поганка, человечек жарко нашептывал что-то старцу в его копченое ухо. Тот внимательно слушал, время от времени мстительно щурился, облизывал сизо-коричневые губы и мелко кивал, от чего его бородка начинала трястись так, что старик приобретал законченное сходство с говорящим сказочным козлом. Над головой наветника Ильич с некоторым испугом рассмотрел парящие в воздухе наподобие нимба согнутые в локтях две руки.
- Узнаете? - приглушенно подал голос Пирогов.
- А как же, это трибунал святой инквизиции - попытался сострить Ильич, теряясь в смутных догадках. - Вот тому крысинобородому только что поступил сигнал снизу от товарища слева. И таких сигналов, видимо, много: он аж перегрелся от кипучей работы. Ну да ничего, - Ильич вновь хохотнул, - Товарищ-вентилятор справа справится. Охладит до нужной консистенции.
- Ваше ерничество здесь неуместно, - Пирогов явно занервничал. - Да, надо сказать, и небезопасно. Если хотите знать…
Но слова эскулапа потонули во втором гулком ударе гонга. Разговоры вокруг окончательно смолкли. Тысячи мумий дружно и, как показалось Ильичу, с рабским трепетом воззрились на залитый светом пьедестал.