И вот тогда Дживана посетила гениальная идея. Он влез в банковские счета приёмных родителей аистят из их отряда - многие ребята либо знали пароли, либо могли их угадать. Операция прошла блестяще: всего несколько щелчков по клавиатуре - и аистята обзавелись кругленькой суммой в 17 000 долларов, помещённой на какой-то офшорный счёт. А зайти на этот счёт было проще простого - с помощью поддельной пластиковой карточки.
- Кто-то где-то, конечно, примется тянуть за ниточку, - растолковывал Дживан Старки. - Но в конечном итоге она приведёт не к нам. Она приведёт к Рэймонду Харвуду.
- Кто такой Рэймонд Харвуд? - спросил Старки.
- Гад, который мне в школе проходу не давал.
Старки расхохотался.
- Дживан, тебе кто-нибудь говорил, что ты - криминальный талант?
Дживану, похоже, похвала пришлась не совсем по вкусу.
- Ну, вообще-то мне говорили, что я талант...
Старки часто задаётся вопросом, почему родители Дживана отправили на расплетение такого умного и способного мальчика. Но у расплётов есть неписаное правило - не лезть с расспросами.
Деньги дали аистятам относительную свободу, ведь с деньгами можно устроить свои дела на более-менее законных основаниях. Всё, чего им надо было - это прикрытие, иллюзия, достаточно правдоподобная, чтобы никто не стал к ним подкапываться. Уж что-что, а искусством создавать иллюзии Старки, будучи фокусником, владеет неплохо. Отвести внимание - вот что главное. Любой иллюзионист знает: глаза публики всегда следят за движущейся рукой и зрители будут верить тому, что видят, до тех пор, пока не станет поздно. Вот так и родилась идея "подсадной утки" в виде летнего детского отряда.
Всего-то и понадобилось, что заказать 130 футболок с символикой отряда, несколько теннисок с надписью "штаб" и соответствующие головные уборы для довершения образа. Отряд "Красная утка" мог теперь путешествовать на поездах или даже на чартерных автобусах, потому что иллюзия основывается на образе, создающемся в умах зрителей. А зрители видели теперь детский отряд, выехавший на природу, чтобы разбить лагерь. Он ни у кого не вызывал ни малейших подозрений. Более того, в ситуации была своя ирония: чем буйнее и шумнее они себя вели, тем солиднее становилась иллюзия. Даже когда народ смотрел репортаж о банде беглых расплётов, отряд "Красная утка" мог бы пройти в непосредственной близости, горланя и кривляясь, и никто, даже блюстители порядка, и глазом бы не моргнул. Потому что спрятанного на виду никто не замечает.
Первым пунктом на повестке дня было убраться из южной Калифорнии туда, где власти не станут их искать. Пустыня надоела Старки до чёртиков, поэтому он решил податься на более зелёные и пышные пастбища. Отряд проехал на поезде до Монтерея, где и разбил свой первый лагерь, а потом отправился дальше на север, зарезервировав место для стоянки на кемпинге "Секвойная гора". До сегодняшнего дня всё шло как по маслу, да и нынешний кризис был преодолён без особых затруднений.
Бэм смывает обесцвечивающее средство с головы Старки, пацан с полотенцем спешит осушить ему волосы.
- Так что - если управляющий донесёт на нас, ты действительно возьмёшь в оборот его детей? - спрашивает Бэм.
Старки раздражается: не следовало бы ей задавать такой вопрос в присутствии "фонариков", "полотенца" и "ведра с водой".
- Не донесёт, - говорит он, встряхивая волосами.
- Ну а если?
Старки поворачивается к пацану с полотенцем - тот малолетка и из кожи вон лезет, чтобы заслужить внимание начальства.
- Что я всегда говорю?
Пацан судорожно сглатывает:
- Э... дым и зеркала?
- Точно! Всё это дым и зеркала.
Этот ответ настолько туманен и уклончив, что его и ответом-то считать нельзя, но другого Бэм не дождётся. Исполнит ли он, Старки, свою угрозу? Хотя он предпочитает вообще не думать об этом, но если придётся, он сделает всё необходимое ради защиты своих аистят. Даже если это означает навредить другим детям.
- Кстати, если уж заговорили о зеркалах, - говорит Бэм, - взгляни-ка на себя.
Она протягивает ему зеркало, содранное с дверцы чьего-то автомобиля.
Чтобы рассмотреть себя как следует, Старки двигает зеркало туда-сюда.
- Мне нравится, - заключает он.
- Ты теперь платиновый блондин, - поясняет Бэм. - А что, тебе идёт. Прямо покоритель женских сердец.
- Зато взрослые не доверяют таким типам, - возражает Старки. - Обрезай. Чтобы коротко и аккуратно. Я должен выглядеть как орёл-скаут.
- Ну, Старки, орлом-скаутом тебе точно не бывать, - усмехается Бэм, и кое-кто из ребят тоже прыскает. Если честно, Старки задет, хоть и не показывает этого. Он и фокусами-то занялся в своё время, потому что это повышало его бойскаутский статус. Удивительно, как иногда поворачивается жизнь.
- Приступай, Бэмби, - говорит он. Девчонка хмурится; Старки как раз на это и рассчитывал. Остальные ребята помалкивают, зная, что Бэм не спустит, если они засмеются, услышав её полное имя.
Бэм принимается стричь его, и по окончании процесса Старки приобретает вид славного малого, своего в доску. Это если он улыбается. А если нет, то смахивает на члена гитлерюгенда. Кожа на голове ещё покалывает от красителя, но это ничего, даже приятно.
- Ты знаешь, я тут не единственный, кому не помешало бы сменить облик, - говорит он своей заместительнице, когда остальные ребята покидают сцену.
Она хохочет:
- Как же! Чтобы кто-то притронулся к моей голове - да ни в жизнь!
Волосы у Бэм совсем короткие - так с ними легче управляться. Одевается она как парень, но это потому, что не желает выглядеть кисейной барышней. Один-единственный раз она подкатилась к Старки, но получила от ворот поворот. Другая на её месте, скорее всего, устыдилась бы и чувствовала бы себя в присутствии Старки неловко, но Бэм приняла удар не дрогнув и вела себя как ни в чём не бывало.
Да даже если бы она и нравилась Старки, он не стал бы поддаваться влечению. В сложившихся обстоятельствах отношения не продлятся долго; а это значит, что в случае чего ко всем трудностям их полудикой жизни добавятся ещё и осложнения с его первой помощницей. Нет, Старки не настолько глуп. Что касается других девушек, то он может выбрать любую - таково преимущество его положения; однако он знает, что должен быть осторожен. Он одинаково улыбается и заглядывает в глаза всем девушкам, да и не только им - также и парням, которые, судя по всему, проявляют к нему соответствующий интерес. Это необходимые элементы тонкого управления людьми. Внушай им мысль, что каждый из них особенный; что он или она - не просто лицо в толпе. Знаки внимания сами по себе крохотные - а значение они имеют огромное. Иллюзия надежды в сочетании с дозой естественной почтительной боязни держат его аистят в узде.
- Я имею в виду не твой личный облик, Бэм, - поясняет Старки, - а наш общий. Этот тип сумел докопаться, кто мы. Ради нашей безопасности мы больше не можем оставаться "Красной уткой".
- Мы можем назваться школой. Тогда мы не только до конца лета продержимся, но и начало учебного года не станет помехой.
- Отличная идея. Учреждаем частную школу. Что-то этакое эксклюзивное. - Старки перебирает в уме все известные ему виды водяных птиц. - Назовём-ка себя... Академия "Пеликан".
- Здорово! Символично.
- Пусть эта девочка-художница, как её там, создаст новый дизайн для одежды. Но ничего такого яркого, как для "Утки". Цвета академии "Пеликан" - бежевый и зелёный.
- Можно я придумаю нашей школе легенду?
- Валяй.
Прятаться на виду у всех, чуть ли не размахивая красным флагом банды беглецов - это тактика хитрая, тут важно не переступить черту; и Старки отлично умеет держаться на тонкой грани, словно умелый канатоходец.
- Легенда должна звучать достаточно правдоподобно, чтобы одурачить юнокопов, если что, - говорит он.
- Юновласти - сборище идиотов.
- Ничего подобного, - возражает Старки. - Если недооценить противника, то можно очень быстро угодить к нему в лапы. Юнокопы очень даже умны, значит, мы должны быть умнее. А когда мы нанесём удар, то он будет таким, что они нескоро опомнятся.
С момента их трагически закончившегося полёта они не освободили ни одного аистёнка. Ещё живя на Кладбище, Старки спас от расплетения нескольких подкидышей, однако все списки с именами обречённых ребят остались у Коннора. Без этих списков Старки не знает, кого нужно спасать. Но он находит выход из положения. Выручать аистят по одному и в качестве предупреждения для других жечь их дома - это, конечно, правильно и благородно, но Старки знает - существуют более эффективные методы борьбы.
В своём кармане он держит рекламный проспект одного заготовительного лагеря. Как всякий подобный проспект, он пестрит буколическими пейзжами и портретами обитателей лагеря - если и не счастливых, то, по крайней мере, примирившихся со своей судьбой.
"Щемящее и прекрасное путешествие, от которого зависят жизни многих людей!" - провозглашает брошюра.
- Что, Старки, жизнь надоела? - интересуется Бэм, застав его за разглядыванием проспекта тем же вечером. - Неужто собираешься расплестись?
Он пропускает мимо ушей её подначку.
Этот лагерь находится в Неваде, к северу от Рино, - поясняет он. - В Неваде самая ленивая молодёжная Инспекция в стране. К тому же там очень много аистят, ждущих расплетения. Обрати внимание: в этом заготовительном лагере не хватает хирургов, они не успевают оперировать.
Он одаривает её улыбкой "парня, своего в доску". Хватит уже держать планы при себе, пора начинать сеять семена великих свершений. Пусть Бэм узнает первой.
- Мы больше не станем возиться с каждым домом и аистёнком по отдельности, - гордо сообщает он ей. - Освободим целый заготовительный лагерь - одним махом.
И помоги Бог любому, кто окажется на его, Старки, пути.
16 • Риса
•••••••••••••••
СЮЖЕТ ИЗ ВЫПУСКА НОВОСТЕЙ
Сегодняшний выпуск "Новостей искусства" посвящён эпатажным работам Паулу Рибейру, бразильского скульптора, использующего весьма необычный материал. Взгляните на эти снимки: его произведения потрясают, интригуют и выводят из равновесия. Сам себя он называет "художником жизни", потому что каждая его работа складывается из расплетённых частей тела.
Нам удалось взять у Рибейру интервью во время его недавней выставки в Нью-Йорке. Он сказал:
"То, что я делаю, вовсе не так уж необычно. В Европе полно соборов, в отделке которых использованы человеческие кости; в начале двадцать первого века такие художники, как Эндрю Красноу и Гюнтер фон Хагенс работали с человеческой плотью. Я просто сделал следующий логический шаг. Надеюсь не только дать толчок для вдохновения, но и спровоцировать поклонников изобразительного искусства, ввергнуть их в состояние эстетического шока. Я использую части тел расплётов, чтобы выразить свой протест против расплетения".
На одной из этих фотографий изображена, по мнению Рибейру, лучшая его работа - ужасающая и одновременно интригующая. Этот действующий музыкальный инструмент, которому художник дал название "Органический орган", принадлежит в настоящее время частному собранию.
"Очень жаль, что моя самая выдающаяся работа находится в частном владении. Я хотел, чтобы её слышал и видел весь мир. Но, как и со многими расплетёнными, этому не суждено сбыться", - говорит Рибейру.
•••••••••••••••
Риса видит во сне застывшие каменные лица. Бледные и измождённые, осуждающие и бездушные, они взирают на неё, но на этот раз не издалёка - они совсем близко, протяни руку - и коснёшься. Но протягивать Рисе нечего - рук у неё нет. Она сидит за роялем, а лица ждут сонату, которая никогда не будет исполнена; и только сейчас Риса осознаёт, что эти головы так тесно сдвинуты вместе, что у них просто не может быть тел. Одни головы, выстроенные бесконечными рядами; их столько, что не сосчитать. Риса в ужасе, но ей не под силу отвести взгляд.
Риса плывёт между сном и явью. Ей кажется, что она спит с открытыми глазами. Её взгляд падает на экран телевизора: там улыбающаяся женщина объясняется в любви чистящему средству для туалета. Реклама.
Риса лежит в удобной кровати в уютной комнате. Она никогда не бывала здесь раньше, и это хорошо, потому что куда бы она ни попала, хуже, чем те места, где ей довелось провести последнее время, быть просто не может.
Неподалёку сидит долговязый паренёк цвета умбры - как раз в этот момент он отвлекается от телевизора и смотрит на девушку. Риса не встречала его прежде, но лицо юноши ей знакомо - она видела его в рекламных объявлениях, гораздо более серьёзных, чем то, что демонстрируется сейчас.
- Как выяснилось, ты и вправду та, за кого себя выдаёшь, - произносит он, заметив, что Риса проснулась. - А то я тут думал, что какой-то идиотке взбрело в голову над нами пошутить.
В реальности он выглядит старше, чем в рекламах. Но, может, у него просто вид такой, усталый. Ему лет восемнадцать - её ровесник.
- Для тебя две новости, хорошая и плохая, - сообщает парень. - Хорошая: жить будешь. Плохая: у тебя воспаление на запястье от той ловушки.
На правом запястье Рисы пурпурного цвета отёк. Неужели она потеряет кисть? Наверно, вот почему ей снилось, что у неё нет рук. На ум девушке сразу приходит рука Коннора, вернее, рука Роланда, подшитая к телу Коннора.
- Только попробуй пересадить мне чужую руку! - грозит Риса. - Так залеплю в башку - на всю жизнь запомнишь!
Паренёк смеётся и указывает на свой правый висок, где виден тончайший шов:
- Да мне, вообще-то, уже залепили в башку, так что спасибо, не надо!
Риса смотрит на другую свою руку - на ней тоже повязка. Она в недоумении, почему.
- Ещё мы проверили тебя на бешенство. Кто это тебя цапнул - собака?
Ах да, точно. Теперь она вспоминает.
- Койот.
- М-да, тот ещё друг человека.
В убранстве комнаты множество блестящих деталей. На стене зеркало в золочёной раме. Люстра - сплошь мерцающие подвески. Всё вокруг сияет и искрится. Блестяшки. Огромное множество блестяшек.
- Где это мы? - спрашивает Риса. - В Лас-Вегасе?
- Почти. В Небраске. - И он снова смеётся.
Риса закрывает глаза и пытается восстановить в памяти цепочку событий, приведших её сюда.
После её звонка в хлеву появилось двое мужчин. Койоты к тому моменту уже убрались. Находясь в полубессознательном состоянии, Риса не запомнила подробностей. Незнакомцы заговорили с ней, но их вопросы и её ответы ускользнули из памяти. Ей дали воды, и её вывернуло. Тогда её покормили тёплым супом из термоса, и на этот раз Рисе удалось удержать его в себе. Затем её посадили на заднее сиденье комфортабельного автомобиля и увезли. Придётся бедным койотам искать следующий обед где-то в другом месте. Один из мужчин сел сзади, бережно приобнял девушку и что-то тихо, успокаивающе говорил ей. Риса не знала, кто эти люди, но доверилась им.
- У нас тут есть пара лёгких с присобаченным к ним врачом - если ты догоняешь, о чём я, - произносит темнокожий юноша. - Он говорит, с твоей рукой не всё так плохо, как кажется, но ты можешь потерять один-два пальца. Ерунда, зато маникюр дешевле будет.
Риса смеётся. Она в жизни не делала себе маникюр, однако мысль о "попальцевой" плате за маникюр кажется ей забавной. "Чёрный юмор", что называется.
- Я слышал, ты офигенно уела этого орган-пирата.
Риса приподнимается на локте.
- Я только вывела его из строя. Уели его койоты.
- Вот ведь сукины дети, - усмехается он и протягивает ей ладонь: - Сайрус Финч. Но все зовут меня СайФай.
- Я знаю, кто ты, - говорит Риса, неловко пожимая его кисть левой рукой.
И вдруг лицо юноши неуловимо меняется, да и голос тоже звучит чуть по-другому - резче и даже несколько враждебно:
- Ну да, знает она меня! Нечего прикидываться!
Риса, слегка сбитая с толку, собирается извиниться, но СайФай выставляет перед собой ладонь:
- Не обращай внимания, это Тайлер. Он такой - заводится с полуоборота, чуть что - сразу из себя выходит; а выходить-то ему и не с руки, потому как он и без того уже был, да весь вышел.
Риса ничего не понимает из сказанного, но сам говор СайФая, нарочито просторечный, действует на неё успокаивающе. Девушка невольно улыбается:
- Ты всегда так разговариваешь?
- Когда я - это я, а не он, то да, - пожимает плечами СайФай. - Я предпочитаю говорить так, как предпочитаю. Мой говор - дань уважения моему наследию. Так говорили тогда, когда нас называли "чёрными", а не "цвета умбры".
То немногое, что Рисе известно о Сайрусе Финче (кроме телевизионной рекламы), она почерпнула из его выступления в Конгрессе на дебатах, где обсуждался законопроект о снижении возраста расплетения с восемнадцати до семнадцати лет. На принятие нового закона, Параграфа-17, оказало огромное влияние его свидетельство, вернее душераздирающий рассказ Тайлера Уокера о собственном расплетении. То есть не самого Тайлера, а его части, вживлённой в мозг Сайруса.
- Знаешь, а я здорово обалдел, когда ты позвонила, - говорит СайФай Рисе. - Большие шишки из ДПР обычно с нами и разговаривать не хотят, делают вид, что мы пустое место; а всё потому, что мы имеем дело с людьми уже после расплетения, а не до.
- Да ДПР теперь ни с кем не разговаривает, - вздыхает Риса. - Последний раз я с ними общалась бог знает когда. Если честно, я вообще сомневаюсь, что ДПР ещё существует. По крайней мере, в прежнем виде.
- Хм-м... Фигово.
- Я продолжаю надеяться, что ДПР как-то возродится, реорганизуется, но в новостях только сообщают о всё новых арестах его активистов. Говорят, мол, "за противодействие законности".
СайФай грустно качает головой.
- Иногда, когда законность становится незаконной, ей стоит попротиводействовать.
- Ты сказал, Сайрус, что мы в Небраске. А где точно?
- В частной резиденции, - сообщает он. - Вернее... ну... в закрытом учреждении.
Довольно уклончиво. Но Риса не настаивает на разъяснениях. Веки её тяжелеют, и ей не очень хочется разговаривать. Она благодарит СайФая и спрашивает, нельзя ли ей поесть.
- Скажу папам, чтобы принесли тебе чего-нибудь, - обещает Сайрус. - Вот они обрадуются, что у тебя проснулся аппетит!
•••••••••••••••