•••••••••••••••
На высоте в тридцать шесть тысяч футов Кэм резко просыпается. Что это - он у зубного врача? Но нет, просто он заснул, не успев полностью привести кресло в горизонтальное положение.
Этот роскошный частный самолёт "Граждане за прогресс" предоставили им с Робертой на время турне. Роберта спит в кресле позади Кэма; её дыхание ровно и размеренно, как вся её жизнь. Здесь имеется и консьерж - так в этом частном самолёте именуется бортпроводник - но сейчас он тоже спит. Время - 3:13, хотя и неизвестно, в каком они часовом поясе.
Кэм пытается восстановить в памяти свои сны, чтобы проанализировать их, но ничего не выходит. Его сны всегда смутны и хаотичны. Правда, он не знает, каковы они у нормальных людей, так что не может сравнивать. Его сны - это мучительные обрывки никуда не ведущих воспоминаний, потому что их начала и их концы существуют в других головах, живут другими жизнями. Единственное чистое и последовательное воспоминание - это память о расплетении. Оно снится ему слишком часто. И не одно, а многие. Эпизоды и фрагменты десятков операций сплавляются в одно незабываемо мучительное целое.
Обычно после этих кошмаров он просыпается с криком. Не от боли - расплетение, согласно закону, безболезненно. Но есть вещи куда хуже физического страдания. Кэм вопит от ужаса, от беспомощности, ощущаемой каждым из этих ребят, когда они видят, как приближаются хирурги, чувствуют, как части их тела сначала зудят, а потом немеют, наблюдают боковым зрением, как медицинские криостаты уносят прочь... Все органы чувств постепенно отключаются, воспоминания испаряются, и наконец, с молчаливым криком безнадёжного протеста каждый из расплетаемых уносится в небытие.
В этих снах присутствует Роберта, потому что она была при каждой процедуре - единственный в операционной человек, не носящий хирургической маски. "Чтобы ты мог видеть меня, слышать и узнать, когда все части будут объединены", - шептала она ему; но она не подозревала, насколько страшным будет это узнавание. Роберта - часть всего этого ужаса. Она - творец безнадёжности.
Кэм научился сдерживаться и не кричать во сне, хранить свой вопль глубоко внутри, научился вытаскивать себя из прогорклого супа своих кошмаров в живой, светлый мир, в котором он - это он, а не разрозненные фрагменты его "внутреннего сообщества".
Сейчас он один. Да, вокруг него есть люди, но в приватном самолёте, летящем сквозь ледяное ночное небо, Кэм чувствует, что он один посреди вселенной. Именно в такие моменты глубокого одиночества его одолевают вопросы, заданные ему суровыми судьями в учёных аудиториях, потому что эти вопросы - его собственные.
Вправду ли я живое существо? Да и существую ли вообще?
Несомненно, как органическая материя он существует, но вот разумное ли он создание? Кто он или что? В его жизни бывают моменты - и не так уж редко - когда он попросту не знает. И если в конце ему, как и всем прочим, нужно будет предстать перед высшим судией - не вернутся ли компоненты, составляющие его "внутреннее сообщество", к своим истинным хозяевам, оставив пустоту там, где когда-то находился он, Кэм?
Он сжимает кулаки. Ему хочется крикнуть: "Я есть! Я существую!" Но он предусмотрительно скрывает свои сомнения от Роберты. Пусть она лучше думает, что его его слабости ограничиваются юношеской похотью.
Гнев - вот что одолевает Кэма, когда он остаётся наедине с самим собой. Гнев на то, что, возможно, подстрекатели среди публики правы, и он, Кэм, может быть, всего лишь этакий медицинский курьёз. Фокус, проделанный при помощи скальпеля. Пустая оболочка, имитирующая жизнь.
В такие тёмные нигилистические моменты, когда, кажется, сама вселенная отторгает его, как в былые времена человеческие тела отторгали чужие органы, Кэм думает о Рисе.
Риса... Это имя врывается в его мысли, и он борется с желанием отключить мозг. Риса не презирала его. То есть, в начале да, но потом она узнала его лучше и разглядела в нём индивидуальность, а не просто сумму частей. Под конец она даже стала испытывать к нему нечто вроде тёплого чувства.
Будучи с Рисой, Кэм чувствовал себя настоящим. Он чувствовал себя чем-то бóльшим, чем просто лоскутным одеялом, сотканным наукой и гордыней.
Он осознаёт, как сильно любит её - и боль, причиняемая желанием и тоской, ясно даёт ему понять, что он живой. Он есть. Ибо как мог бы он испытывать такую муку, если бы у него не было души?
И всё же ему кажется, что Риса, покинув его, забрала его душу с собой.
"Знаешь ли ты, Риса, какое это страшное чувство? - хочется ему спросить. - Знаешь ли ты, каково это - быть обделённым душой? Разве не это ты ощущала, когда твой драгоценный Коннор погиб в "Весёлом Дровосеке"?"
Кэм не сомневается, что смог бы заполнить собой образовавшуюся в ней пустоту, если бы только Риса любила его достаточно, чтобы позволить ему это. Вот тогда Кэм стал бы целым.
Самолёт потряхивает лёгкая турбуленция - это, собственно, не так опасно, как кажется. Кэм слышит: Роберта шевелится, а затем снова проваливается в глубины сна. Женщина и не догадывается, что он водит её за нос. Она, такая умная, такая проницательная - и такая слепая.
Кэм понимает - она разглядит любую фальшь, поэтому его ложь заключена в солидную оболочку правды, словно миндаль, покрытый карамелью.
Да, это правда - Кэму импонирует внимание прелестных девушек, которые не в силах сопротивляться его уникальной силе притяжения. Да, это тоже правда: в моменты наивысшего подъёма Кэм упивается собственным существованием; для него это как амброзия, пьянящий букет которой создан из множества расплетённых ради него людей. Он научился вызывать в себе это чувство и нежиться в нём, словно в ванне, в любой момент, когда захочется. Это и есть оболочка, скрывающая истину, которая известна только Кэму и которой он ни с кем не делится:
"Я ничто без Рисы".
Он будет играть роль избалованной звезды; пусть Роберта думает, что гедонизм - его истинная натура. И сам он станет наслаждаться этой ролью в достаточной степени, чтобы внушить Роберте мысль, будто его бесстыдство и чрезмерная чувственность - это всё, о чём ей следует волноваться.
Самолёт начинает снижение к очередному пункту их турне. Опять говорильня. Опять Миранды. Приятный способ времяпрепровождения. Кэм улыбается, вспоминая тайную клятву, которую дал себе самому. Если Риса больше всего на свете жаждет нанести поражение "Гражданам за прогресс", то он, Кэм, сделает это ради неё. Он намерен не только свергнуть Роберту; он вклинится в самую сердцевину отлаженного механизма "Граждан за прогресс" и застопорит его. И Риса узнает, что это сделал он, Кэм.
Вот тогда она полюбит его, воздаст сторицей за его любовь к ней. И вернёт Кэму его душу.
14 • Менеджер
Все места на кемпинге "Секвойная гора" на этот сезон распроданы.
Менеджеру бы радоваться, а у него, наоборот, душа не на месте. Потому что её привычное место - в его кошельке.
Значительная часть территории кемпинга занята летним лагерем "Красная утка" для ребят из неблагополучных семей. От ярко-красных футболок в глазах рябит.
Накануне того дня, когда отряд согласно договорённости должен покинуть кемпинг, управляющий заявляется в лагерь, в самую гущу подростков, на вид действительно весьма неблагополучных. Здесь их толчётся по крайней мере целая сотня. Они слегка беспокоятся при виде гостя, но потом быстро возвращаются к своим делам. Ребята - как все ребята на каникулах: бросают мячи, лазят по деревьям и прочее; но в глазах у них таится страх, а в действиях сквозят неуверенность и насторожённость. Вот это - подлинное, а яркие красные футболки - лишь видимость, маскировка.
- Прошу прощения. Кто у вас начальник?
Могучая девица, которая в предыдущей жизни наверняка была вышибалой, выступает вперёд.
- Он занят. Можете говорить со мной.
- Я буду говорить только с вашим начальником, - упирается менеджер. - Причём с глазу на глаз.
- С глазу на глаз? Здесь? Забейте! - ощеряется богатырша. - Мы тут все свои. - Она с независимым видом складывает руки на груди. - Я передам шефу, что вы заходили.
- Я подожду.
Из-за спины богатырши раздаётся:
- Ладно, Бэм. Я с ним поговорю.
Из толпы ребят выходит подросток - ему никак не больше шестнадцати. Невысокий, но крепкий, коренастый. Волосы рыжие с отросшими тёмными корнями. На парне, так же как и на великанше, красная тенниска с эмблемой - так члены штаба выделяют себя среди прочих обитателей лагеря. На одной руке - кожаная перчатка. Как бы там ни было, выглядит он достойным молодым человеком. Правда, внешность часто бывает обманчива.
Он жестом приглашает менеджера с собой:
- Пойдёмте.
Оба покидают поляну и идут через лес по тропинке, вьющейся среди секвой. Огромные древние деревья не перестают чаровать управляющего - это одна из причин, по которой он взялся за эту работу, хотя платят здесь немного. Но сегодня, он уверен, ему кое-что перепадёт.
Тропа известна ему вдоль и поперёк; менеджер доходит до границы соседнего участка, не принадлежащего "Красной утке", и останавливается. Здесь расположилось обширное семейство с кучей детишек в памперсах. Вот и хорошо, думает менеджер, пусть рядом будут люди; потому что, как он подозревает, с этим молодым человеком углубляться далеко в лес не стоит.
- Если вы беспокоитесь, как бы мы не захламили ваш кемпинг, - говорит парень, - не волнуйтесь. Обещаю - мы всё приберём.
- Напомни, как тебя зовут? - спрашивает управляющий.
Парень ухмыляется:
- Энсон. - Ухмылка такая широкая и наглая, что сразу становится ясно - имя фальшивое.
- А ты не слишком молод для начальника, а?
- Не судите по внешности, - парирует собеседник. - Я потому и получил работу, что выгляжу их ровесником.
- Понятно. - Управляющий переводит взгляд на левую руку парня. - А почему у тебя перчатка?
Парень поднимает руку.
- А в чём дело? Луи Вьюттон не в вашем вкусе?
Управляющий замечает, что пальцы на этой руке не двигаются.
- Ничего не имею против. Просто выглядит немного странно для вылазки на природу.
Парень опускает руку.
- Я человек занятой, мистер Проктор. Ведь вас так зовут - Проктор? Марк Проктор?
Менеджер в замешательстве - откуда этому парню известно его имя? Большинство тех, кто снимает участки на кемпинге "Секвойная гора", зачастую даже не подозревают о его, Проктора, существовании, уже не говоря о том, чтобы знать, как его зовут.
- Если вы беспокоитесь о плате, - продолжает молодой человек, - то мы уже внесли полную цену вперёд, причём наличкой. Полагаю, в этом смысле мы лучше большинства ваших постояльцев.
Менеджер решает перейти к сути, потому что начинает подозревать: чем дольше тянуть, тем больше вероятность того, что этот скользкий парень сорвётся с крючка.
- Да, знаю, знаю. Но возникла одна проблемка, понимаешь: я тут кое-что подразузнал. Никакого такого отряда "Красная утка" нет. Ни в этом штате, ни в любом другом.
- Должно быть, - снисходительно цедит парень, - вы не в том месте смотрели.
Но Марка Проктора не проведёшь.
- Я сказал, никакого такого лагеря "Красная утка" не существует. Зато в газетах полно репортажей о банде беглых расплётов. Один из них - убийца полицейского. Зовут Мейсон Майкл Старки. Фотка ну очень похожа на тебя, Энсон. Только волосы не рыжие, само собой.
Парень продолжает улыбаться.
- Чем могу служить, мистер Проктор?
Проктор чувствует - он сейчас у руля. Взял этого Старки за жабры. Вот теперь его очередь разговаривать в снисходительном, издевательском тоне:
- Я бы пренебрёг своей гражданской ответственностью, если бы не заявил властям о тебе и твоей маленькой компании.
- Но вы пока ещё этого не сделали.
Проктор глубоко вздыхает.
- Думаю, меня можно переубедить.
Он понятия не имеет, сколько у этих детишек денег и откуда они, но одно ясно: в средствах они не нуждаются. Так почему бы ему, Проктору, не облегчить слегка их карманы?
- Хорошо, - произносит Старки. - Попробую вас переубедить.
Он засовывает руку в карман, но вместо бумажника выуживает оттуда фотографию. Он ловко вертит её между пальцами не затянутой в перчатку руки - ни дать ни взять как фокусник с игральной картой.
Это фотография девочки-подростка, дочери Проктора во время занятия аэробикой. Похоже, снимали недавно, через окно её спальни.
- Её зовут Виктория, - говорит Старки, - но все называют её Вики - правильно? Симпатичная девочка. Надеюсь, что с ней не случится ничего плохого.
- Ты мне угрожаешь?
- Нет, что вы. - Одно неуловимое движение пальцами - и снимок исчезает прямо на глазах у Проктора. - Нам также известно, в какой колледж ходит ваш сын. Он получил стипендию как отличный пловец, потому что откуда же у вас деньги на Стэнфорд, так? Печально, но случается, что даже лучшие пловцы тонут. Становятся слишком самоуверенными, по моему разумению.
Старки умолкает, только притворно приятная улыбка играет на его губах. Откуда-то из вышины доносится насмешливый птичий крик; на соседнем участке раздаётся рёв малыша - такое впечатление, будто тот оплакивает утрату Проктором своего достоинства.
- Чего тебе надо? - холодно спрашивает Проктор.
Продолжая тепло улыбаться, Старки обнимает управляющего за плечи и ведёт той же тропой обратно.
- Всё, чего мне надо - это чтобы вы не доносили на нас. До тех пор, пока вы держите рот на замке - и сейчас, и позже, когда мы уйдём - я лично гарантирую, что ваша счастливая семья останется такой же счастливой, как и раньше.
Проктор сглатывает, понимая, что недавнее чувство власти было лишь иллюзией.
- Так что, договорились? - спрашивает Старки. Он протягивает для пожатия руку в перчатке, и Проктор хватает её и рьяно пожимает. Старки кривится от боли, но даже эта гримаса - свидетельство его силы, а не слабости.
- Как вы сказали, вы внесли полную плату вперёд, - говорит Проктор. - На данный момент больше ничего не требуется. Это великая честь принимать у себя отряд "Красная утка", и я надеюсь видеть вас здесь следующим летом.
Хотя оба прекрасно понимают: чего-чего, а этого ему вовсе не хочется.
Проктор уходит на подламывающихся ногах. Через пару секунд он кое-что обнаруживает: фотография дочери, растворившаяся между пальцами Старки, неведомым образом материализовалась в кармане менеджера. Он смотрит на снимок, и на глаза его наворачиваются слёзы. Он испытывает не гнев, а скорее благодарность. Благодарность за то, что оказался не окончательным дураком и не навлёк беды на своих детей.
15 • Старки
- Не дёргайся, - говорит Бэм. - Попадёт в глаза - света белого не взвидишь.
На лагерь опустилась темнота. Старки сидит на раскладном стуле, голова его откинута назад. Один парнишка держит ведро с водой, у другого наготове полотенце. Бэм в резиновых перчатках наносит на волосы Старки резко пахнущую смесь, втирает её в кожу головы. Ещё четверо подростков подсвечивают ей карманными фонариками.
- Нет, ты только можешь себе это представить? - говорит Старки, закрывая глаза. - Мужик пытался нас шантажировать!
- Жаль, не видела его морды, когда ты вломил ему тем же самым по тому же месту.
- Классика жанра. И, кстати, это доказывает, что мы не зря тратим время на меры предосторожности.
- Дживану нужно медаль дать, - подаёт голос один из "фонариков".
- Но снимок-то Уитни делала, - возражает пацан с ведром.
- Зато Дживан всё это придумал!
- Эй! - прикрикивает Старки. - Вас никто не спрашивал.
Вообще-то назначить Дживана начальником информационного отдела решил сам Старки. Дживан - сообразительный парнишка, умеет управляться с компьютерами и продумывать ходы наперёд. Да, это идея Дживана - собирать информацию о людях, с которыми аистятам приходится иметь дело, но как использовать эти данные, решает исключительно Старки. В случае с Проктором отвечать шантажом на шантаж было правильной стратегией; мужик спёкся, на что Старки и рассчитывал. Лёгкого намёка на то, что его деткам может не поздоровиться, оказалось достаточно.
Невероятно. Старки никогда не устанет удивляться тому, что общество готово на всё ради защиты детей, которых любит, и, нимало не смущаясь, выбраковывает тех, которые ему не нравятся.
- Ну и куда мы теперь? - спрашивает пацан с полотенцем.
Старки приоткрывает один глаз - другой уже начало слегка жечь.
- Не твоего ума дело. Вот попадём туда - сам увидишь.
Будучи лидером "Клуба аистят", Старки научился искусству придерживать информацию. В отличие от Коннора, который в бытность свою начальником Кладбища ничего ни от кого не скрывал, Старки выдаёт сведения по капельке и только тогда, когда это абсолютно необходимо.
С того момента, когда их самолёт упал в Солтон-Си почти три недели назад, "Клубу аистят" приходилось несладко. Во всяком случае, в начале. В первые дни они прятались в горах над Солтон-Си, забиваясь в гроты и расщелины, чтобы их не заметили с разведывательных самолётов. Старки понимал, что их будут искать, а это значило, что нужно убираться от озера, да подальше. Но путешествовать они могли только по ночам и только пешком.
Он не продумал заранее, как обеспечить своим аистятам еду, крышу над головой и медикаменты для пострадавших при крушении. Вот и пришлось грабить придорожные магазины, что выдавало властям их местонахождение.
Для Старки это стало испытанием огнём, но он прошёл сквозь пламя, и благодаря ему все аистята остались в живых и никто не был схвачен. Он держал своих подопечных в железном кулаке - единственном, поскольку другой был размозжён. Эта его пострадавшая рука, словно почётная боевая рана, о которой слагают легенды, обеспечила ему ещё большее уважение со стороны аистят; ведь человек, способный ради их спасения изуродовать собственную руку, способен на что угодно.
В Палм-Спрингз они набрели на отель, предназначенный на снос, но пока ещё целый, и тут фортуна начала поворачиваться к ним лицом. В этом забытом, стоящем особняком здании можно было прятаться долго, что дало им время на разработку плана выживания, куда более эффективного, чем грабёж придорожных магазинов.
Старки организовывал вылазки маленькими группами, выбирая для них ребят с более-менее невинной внешностью. Они крали одежду из прачечных самообслуживания и продукты прямо с грузовых эстакад супермаркетов.
Аистята прожили там почти неделю, пока их не заметили местные подростки.
- Я тоже аистёнок, - сообщил один из них. - Клянёмся, мы на вас не наябедничаем!
Но Старки никогда не доверял детям из любящих семей. Особенное отвращение он питает к аистятам, которых приёмные родители любят, словно свою собственную плоть и кровь. Старки известна базовая статистика: 99 процентов детей-подкидышей воспитываются в любящих семьях, где мысль о расплетении не допускается в принципе. Но когда ты оказываешься в злополучном 1 проценте и окружён такими же никому не нужными бедолагами, эти любящие семьи кажутся чем-то далёким и нереальным.