Рейншильды
Она волнуется за него. Он всегда относился к их работе со страстью, но она никогда не видела его таким. Все эти бесконечные часы в лаборатории, тёмные круги под глазами, разговоры во сне... Он теряет вес, что неудивительно: кажется, он вообще перестал есть.
- Он словно супермозг без тела, - замечает Остин, его ассистент, который за полгода работы у Дженсона из тощей оглобли превратился в крепкого молодого человека с нормальным весом.
- Пожалуйста, скажи мне, над чем он работает? - умоляет его Соня.
- Он сказал, вы не желаете принимать в этом участие.
- Не желаю. Но я имею право знать, над чем работает мой собственный муж!
Это так в духе Дженсона - понимать её слова буквально. И делать ей назло. Прямо детский сад.
- Он говорит, что сообщит вам, когда настанет время.
Не стоит и пытаться выведать что-то у этого парня - он предан Дженсону, словно немецкая овчарка.
Соня считает, что такая одержимость Остина в отношении её мужа лучше, чем отчаяние, в котором он пребывал прежде. Теперь у парня, по крайней мере, есть цель, есть что-то, отвлекающее его мысли от последствий Соглашения о расплетении. В их новой реальности по стране, словно грибы после дождя, появляется множество клиник; и каждая завлекает покупателя рекламой молодых, здоровых органов: "Живите 120 лет и больше! - вещают объявления. - Избавляйтесь от старых и получайте новые органы!" Никто не задаёт вопросов, откуда эти органы берутся, однако всем это известно. Теперь расплетают не только "дикарей". Инспекция по делам молодёжи разработала форму ордера, по которому родители могут отдать на расплетение своих "неуправляемых" детей. Сперва Соня сомневалась, что кто-либо когда-либо воспользуется этой формой; она ожидала, что нововведение вызовет гнев и негодование общественности. Ничего подобного. В течение первого же месяца одна семейная пара из их жилого района отдала своего сына на расплетение.
- Вообще-то, я считаю, они правильно поступили, - доверительно сказала Соне соседка. - Этот мальчишка был просто ходячей катастрофой. Того и гляди случилась бы трагедия.
Соня больше не разговаривает с этими соседями.
День за днём она наблюдает, как её муж изматывает себя, не обращая внимания на её бесконечные мольбы поберечься. Соня даже угрожает разводом, но оба знают, что это лишь пустые слова.
- Уже почти готово, - сообщает он ей однажды вечером, возя вилкой по тарелке с макаронами - он практически так ничего и не съел. - Вот увидишь, Соня - это всё изменит.
Однако он так и не рассказывает ей конкретно, над чем работает. Крошечный намёк на происходящее Соня получает от его ассистента. Нет, парень по-прежнему держит рот на замке. Просто когда он начинал работу у Дженсона, на руке у него было только три пальца. А теперь их пять.
18 • Лев
Он летит сквозь плотный лесной шатёр - высоко в кронах, купающихся в небесах. Ночь, но луна светит ярко, как солнце. Земли нет, только деревья. Или, может, земля просто не имеет значения, поэтому её всё равно что не существует. При дуновении тёплого ветерка листва перекатывается волнами, словно океан под ясным небом.
Перед ним по ветвям скачет какое-то существо, иногда оборачиваясь и бросая на Лева взгляд. У существа огромные мультяшные глаза на маленькой мохнатой мордочке. Нет, оно не убегает от Лева, оно ведёт его за собой. "Сюда!" - словно говорит оно своими глубокими глазами, в которых отражается лунный свет.
"Куда ты меня ведёшь?" - хочет спросить Лев, но не может вымолвить ни слова. Да даже если бы и мог, вряд ли стоит ожидать от существа ответа.
Лев перелетает с ветки на ветку с прирождённой ловкостью, которой он не обладает в действительности. Вот почему юноша понимает, что умер. Уж слишком это переживание реально, чтобы быть чем-то иным. При жизни Лев никогда не лазал по деревьям; в детстве ему это запрещали родители. Десятина должен заботиться о своём драгоценном теле, говорили ему, а лазание по деревьям чревато поломанными костями.
Поломанными костями...
Именно это и случилось в автомобильной аварии, из которой он вышел с тяжёлыми внутренними повреждениями. Должно быть, его положение было ещё хуже, чем все полагали. Последнее, что он помнит - это эпизод у восточного въезда в резервацию арапачей. Кажется, он что-то говорил привратнику, но что - забыл... У него тогда резко повысилась температура, и ему хотелось только одного - спать. Он даже не узнал, пустили их в резервацию или нет - потерял сознание.
Но сейчас это не имеет значения. Смерть делает волнения и заботы живых неважными. Такими же несущественными, как и земля где-то далеко внизу - если там вообще есть земля.
Лев снова прыгает, его движения ускоряются в ровном ритме, подобном биению сердца. Ветки, кажется, сами собой возникают именно там, где надо.
Наконец он достигает края леса… нет, края мира. Внизу и вверху - тьма и звёзды. Лев ищет глазами зверька, приведшего его сюда, но того и след простыл. И вдруг юноша с мрачным удивлением осознаёт, что никакого зверька никогда и не было. Это он сам проецировал перед собой своего духа-хранителя и следовал за ним в кронах деревьев.
Над головой сияет полная луна, такая огромная, что, кажется, стоит только протянуть руку - и схватишь её. И тут Лев соображает, что именно это ему и надлежит сделать: похитить луну.
Но ведь этого нельзя делать, последствия будут ужасающими! Изменятся приливы-отливы, и океаны взъярятся в негодовании. Наводнения затопят землю, а моря превратятся в пустыни. Воздвигнутся новые горы, и людям придётся приспосабливаться к изменившейся реальности. Если он сорвёт луну с неба, изменится сам лик земли.
С бесконечным восторгом Лев воспаряет над краем мира. Он летит, летит к луне, широко раскрыв объятия.
• • •
Лев открывает глаза. Нет никакой луны. Нет никаких звёзд. И лесного шатра тоже нет. Лишь белые стены и белый потолок комнаты, в которой он давно не был. Он слаб, весь в поту; тело болит, но Лев не может определить, где средоточие боли. Кажется, она везде. Значит, он не умер. На мгновение он даже ощущает разочарование. Потому что если смерть - это радостное путешествие в кронах деревьев, то он вполне может с этим жить. Вернее, не жить, если хотите.
Именно в этой комнате он и надеялся очнуться. За письменным столом у противоположной стены сидит женщина и что-то записывает в журнале. Он знает её. Он даже любит её. Лев мог бы на пальцах пересчитать людей, встреча с которыми доставила бы ему истинное счастье. Эта женщина - одна из них.
- Целительница Элина, - пытается сказать он, но из горла вырывается лишь мышиный писк.
Она поворачивается к нему, закрывает журнал и одаривает его печальной улыбкой:
- С возвращением, мой маленький Мапи.
Он пытается улыбнуться в ответ, но губам слишком больно. Мапи. "Упавший с неба". Он и забыл, что его так называли. Многое переменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Он больше не тот мальчик, не тот беглец, которого они приняли в свою семью. Здесь начался самый мрачный период его жизни - после того, как он покинул СайФая, и перед его появлением на кладбище самолётов.
Элина подходит к его кровати, и он сразу замечает седые пряди в её косе. Может, они уже были полтора года назад, просто он тогда не заметил. А может, седина появилась после того, что произошло.
- Простите меня, - хрипит Лев.
Она искренне удивлена:
- За что?
- За то, что я здесь.
- Никогда не извиняйся за своё существование, Лев. Даже перед теми, кто желал бы, чтобы тебя не было.
М-да, думает Лев, наверняка таких сейчас в резервации немало.
- Нет... Я имел в виду - извините за то, что я вернулся в резервацию.
Она вглядывается в него. Больше не улыбается, просто смотрит.
- Я рада, что ты это сделал.
Лев обращает внимание, что она сказала "я", а не "мы".
- Я решила, что как только твоё состояние стабилизируется, тебе будет лучше здесь, а не в клинике. - Элина проверяет катетер, сидящий в его правом предплечье. А он и не замечал, что ему что-то вводят внутривенно. - У тебя небольшой отёк, но это скорее всего потому, что мы дали тебе многовато раствора. Сейчас прикручу. - Она возится с капельницей. - Наверно, поэтому ты так потел, даже когда температура упала. - Целительница бросает на него пытливый взгляд, видимо, решая, что ему стоит сказать, а о чём лучше промолчать. - У тебя сломаны два ребра и множественные внутренние кровотечения. Мы сделали тебе частичное вскрытие грудной клетки, чтобы остановить их. Не волнуйся, всё заживёт; и у меня есть травы, предотвращающие образование шрамов.
- Как поживает Чал? - спрашивает Лев. - И Пивани?
Чал - так зовут мужа Элины, весьма уважаемого среди арапачей законника. Его брат Пивани никогда не покидает резервацию.
- Чал ведёт сейчас крупное дело в Денвере. А с Пивани ты скоро увидишься.
- Он просился ко мне?
- Ты же знаешь Пивани - он всегда ждёт, когда его пригласят.
- А как там мои друзья? - спрашивает Лев. - Они тоже здесь?
- Да, - отвечает Элина. - В последнюю неделю мой дом, кажется, оккупировали мапи.
Женщина подходит к мультимедийной консоли, нажимает на какие-то кнопки, и комнату заполняет музыка. Гитара.
Сердечные струны Лева звучат в такт с гитарными - он слышал эту мелодию раньше. Тогда, в первый раз, он перелезал через южную стену резервации и, сорвавшись, сильно ушибся. Очнулся он вот в этой самой комнате. Восемнадцатилетний юноша играл на гитаре с таким невероятным мастерством, что Лев был околдован. А теперь осталась лишь эта запись...
- Мелодия исцеления, - говорит Элина. - Уила больше нет, а музыка его живёт. Это утешает нас. Иногда.
Губы Лева болят уже не так сильно, и ему удаётся улыбнуться.
- Как хорошо... здесь, - шепчет он, чуть было не сказав "дома". Затем он смыкает веки, боясь того, что может увидеть в ответном взгляде целительницы.
19 • Коннор
- Очнулся, - сообщает Элина. Просто "очнулся", и всё. Эта женщина не больно-то разговорчива. Во всяком случае, с Коннором.
- Можно его навестить?
Она складывает руки на груди и меряет его холодным взглядом. Отсутствие ответа - это тоже ответ.
- Скажи-ка мне одну вещь, - молвит она наконец. - Это из-за тебя он стал хлопателем?
- Нет! - Коннора передёргивает при таком предположении. - Я здесь совершенно ни при чём! - Помолчав мгновение, он добавляет: - Это из-за меня он не хлопнул.
Она кивает.
- Можешь повидаться с ним завтра, когда он немного наберётся сил.
Коннор снова усаживается на диван. Дом целительницы, да и вообще вся резервация оказались совсем не такими, как он себе представлял. Арапачи и собственную культуру не забыли, и современными удобствами не пренебрегают. Роскошная кожаная мебель, говорящая о достатке, сделана, однако, вручную. Деревня - если её можно так называть - высечена в красных скалах, вздымающихся по обе стороны глубокой расселины; но комнаты в доме - просторные, полы выложены узорчатой мраморной плиткой, водопроводные трубы - из сияющей начищенной латуни, а может даже - кто его разберёт - из золота. Лекарства, которыми пользуется доктор Элина - новейшие, однако они фундаментально отличаются от тех, что в ходу за пределами резервации. Более натуральные, что ли.
- Философия у нас немного другая, - поясняла она Коннору. - Мы считаем, что лучше лечить болезнь изнутри наружу, а не наоборот - снаружи внутрь.
Из угла комнаты доносится досадливый стон: там Грейс играет в настольную игру с мальчиком из резервации.
- Нет, ну как это может быть? - ноет парнишка. - Ты бьёшь меня в "Змеи и камни" седьмой раз подряд! А ведь ты никогда не играла в эту игру раньше!
Грейс пожимает плечами.
- Я быстро учусь.
Мальчик, имя которого Кили, не любит проигрывать. "Змеи и камни" очень похожи на шашки; единственное - в них более сложная стратегия, а когда дело касается стратегии - тут Грейс не побить никому.
Недовольный Кили выскакивает из комнаты. Грейс обращается к Коннору:
- Похоже, твой дружок-хлопатель останется жив?
- Будь добра, не называй его так.
- Извини. Но с ним всё будет в порядке, правда?
- Похоже на то.
Они здесь уже почти неделю, а Коннор так и не почувствовал себя желанным гостем. Скорее, его просто терпят - и не потому, что они чужаки; Пивани, деверь Элины, очень сердечен с Грейс, особенно после того, как они узнали, что она низкокортикальная. А вот Элина, даже зашивая рану в груди Коннора, оставалась холодной и бесстрастной. "Содержи рану в чистоте. Заживёт", - вот и все слова ободрения, которые Коннор услышал от неё. На его "спасибо" она даже не ответила "пожалуйста"; и Коннор не знает - такова традиция арапачей или целительница нарочно игнорировала его. Может быть теперь, узнав, что он, Коннор, невиновен в превращении Лева в хлопателя, Элина поумерит свою неприязнь?
Кили возвращается с другой настольной игрой, перебирая пальцами белые и чёрные фигурки разного размера.
- А это что? - спрашивает Коннор.
Кили смотрит на него как на имбецила.
- Чокнулся, что ли? Это же шахматы.
Коннор улыбается - теперь, когда Кили расставляет фигуры, он их узнаёт. Шахматы тоже явно вырезаны вручную. Каждая фигура уникальна, похожа на маленькую скульптуру - вот почему Коннор не сразу их узнал. Грейс потирает руки в предвкушении. Коннор подумывает предупредить парнишку, чтобы не надеялся на многое, но решает этого не делать: уж больно тот забавен, когда проигрывает.
Кили, по прикидкам Коннора, лет двенадцать. Он не родственник Таши’ни, но Элина и её муж, Чал, забрали мальчика к себе, когда год назад умерла его мать. В то время как Элина ничего не рассказала Коннору о жизни Лева в резервации, Кили, настоящая находка для шпиона, посвятил нового друга во все подробности.
- Лев объявился здесь где-то года полтора назад, - поведал Кили. - Прожил несколько недель. Это было ещё до того, как он стал жутко страшным и все про него узнали. Он отправился с нами в духовное искание, но оно плохо кончилось.
Значит, прикидывает Коннор, Лев жил в резервации в период между тем, как они с Рисой потеряли его из виду в старшей школе в Огайо, и его прибытием на Кладбище. В мальчике уже тогда были заметны значительные перемены.
- Они здорово подружились с Уилом, - сообщил Кили Коннору, покосившись на портрет юноши, очень похожего на Элину.
- А где Уил сейчас? - спросил Коннор.
И тут случилась очень редкая вещь - Кили прикусил язык.
- Его нет, - сказал он наконец.
- Покинул резервацию?
- Типа того.
Кили резко сменил тему и принялся расспрашивать о мире за пределами резервации:
- А правда, что людям вставляют имплантаты в мозги, и им тогда не нужно в школу ходить?
- НевроТкань называется. И в школу всё равно надо ходить. Это просто такая штука, которую глупые богатенькие мамочки и папочки делают своим глупым богатеньким деткам.
- Я бы ни в жизнь не согласился, чтобы мне в голову вставили кусок чьих-то мозгов, - сказал Кили. - Кто знает, какие в них там тараканы, правильно?
В этом Коннор был с Кили полностью согласен.
Сейчас, когда Кили с головой ушёл в шахматную партию с Грейс, Коннор стремится воспользоваться моментом, захватить парнишку врасплох и вытащить из него кое-какие ответы.
- Как думаешь - Уил вернётся в резервацию, чтобы повидаться с Левом?
Кили делает ход конём, которого Грейс тут же берёт своим ферзём. Мальчик накидывается на Коннора:
- Ты это нарочно, чтобы отвлечь меня!
Коннор пожимает плечами.
- Тебе уж и слова не скажи. Так что - если они с Левом такие хорошие друзья, почему бы Уилу не навестить его?
Кили вздыхает, не отрывая взгляда от доски.
- Уила расплели.
Коннор в недоумении. Как это - расплели?
- Но ведь Люди Удачи никого не расплетают!
Наконец Кили вскидывает на него глаза. И в них Коннор читает обвинение.
- Мы - нет, - роняет он и возвращается к игре.
- Так как тогда...
- Хочешь знать - иди поговори с Левом. Он тоже там был.
Тут Грейс съедает одну из ладей Кили, и парнишка в ярости переворачивает доску; фигуры разлетаются по всей комнате.
- Ты.. ты... пойди съешь ка... кошку! - выпаливает он. Грейс только хохочет:
- Ну и кто из нас сейчас низкокортикальный?
Кили опять вылетает из комнаты, напоследок обжигая Коннора взглядом, горечь в котором не имеет никакого отношения к его проигрышу.
20 • Лев
Лев сидит в тени на террасе, обозревая ущелье. Оно и близко не такое огромное, как то, что отделяет земли арапачей от остального Колорадо; однако и в этом каньоне есть нечто впечатляющее, удивительное на свой лад. В домах, высеченных в скальной стене по другую сторону высохшего русла, под наползающими вечерними тенями жизнь бьёт ключом: детишки беззаботно играют на террасах без ограждений, смеясь, карабкаются друг за дружкой вверх-вниз по висячим лестницам. Впервые увидев это, Лев пришёл в ужас, но быстро успокоился, узнав, что трагических происшествий здесь никогда не случалось. Дети арапачей учатся управляться с земным тяготением с самого раннего возраста.
- Это мы построили величайшие мосты и небоскрёбы Америки, - с достоинством говорил ему Уил. - Мы гордимся своей способностью сохранять равновесие.
Лев понимал, что в словах Уила кроется множественный смысл; и, надо сказать, нигде Лев не чувствовал себя в таком равновесии, как в резервации арапачей. Однако именно здесь случилась трагедия, перевернувшая его жизнь и приведшая на путь хлопателя. Сейчас он надеется, что ему удастся обрести немного покоя, хотя бы на краткий миг. И всё же он чувствует, что ему здесь не очень рады. Сидя на террасе, он замечает взоры, которыми одаривают его соседи с той стороны каньона. С такого расстояния Лев не может определить, чего в их глазах больше - насторожённости или любопытства.
Плечи Лева ноют; каждый удар сердца отзывается глухой болью. Левый бок его распух и горит, но по сравнению с тем, что было в автомобиле, сейчас боль немного приутихла; она усиливается, только когда юноша делает резкое движение. Лев пока ещё не виделся ни с Коннором, ни с Грейс. Собственно, он не очень-то и стремится; достаточно и того, что он знает: у них всё хорошо. Собственная жизнь представляется Леву словно бы разложенной по маленьким аккуратным ящичкам: вот он десятина, вот - хлопатель, а здесь он беглец, а вот тут житель резервации. Он пробыл у арапачей всего несколько недель, но испытать ему довелось очень много. Мысль о том, чтобы впустить в этот хрупкий оазис остальное своё турбулентное существование, нова для него. Лев должен к ней привыкнуть.