•••••••••••••••
- На этот раз ты просто превзошёл самого себя, Мейсон. Здесь бесподобно. - Бэм взглядывает через плечо начальника на компьютерный монитор, за которым колдует Дживан. - Даже боулинг! Я уже и забыла, когда последний раз ходила на боулинг.
Старки раздражает вмешательство Бэм, но он старается этого не показывать.
- Тогда сходи развлекись, пока есть такая возможность, - говорит он. Это её немного отрезвляет.
- Когда мы выложим наш план остальным?
- Завтра. Это даст им время подготовиться.
Очередной грохот падающих кеглей по другую сторону клуба нервирует Старки. Клуб представляет собой огромное открытое пространство, а Старки сейчас больше устроило бы тихое, уединённое помещение.
- Пойди поиграй за меня, - предлагает он Бэм. - Я бы тоже, вот только... - он поднимает свою мёртвую руку, - у меня боулинговая рука - левая.
Вообще-то, это неправда, но цель достигнута - Бэм отчаливает, оставляя их с Дживаном одних.
На экране компьютера план заготовительного лагеря "Холодные Ключи" к северу от Рино.
- Кажется, я придумал, как вывести из строя их коммуникации, - говорит Дживан. - Но мне понадобится несколько ребят посообразительнее.
- Выбирай любых, - отзывается Старки. - И если что будет нужно - только мигни.
Дживан кивает со своим обычным озабоченным видом. Он из тех, кто никогда не может расслабиться и просто отдаться течению.
- Я тут думал, что мы будем делать потом, - произносит он. - Ведь после того как мы встряхнём "Холодные Ключи", нам нельзя будет показаться на публике. Вообще. Никогда.
- И что ты предлагаешь?
Дживан тычет пальцем в экран, закрывает несколько окон, а взамен выводит карту с мигающими красными точками.
- Да вот наскрёб кое-что...
- Отлично! Найди нам новый дом, Дживан. Я в тебя верю. - Старки хлопает компьютерщика по плечу здоровой рукой. Дживан смущённо ёжится.
Старки прохаживается по клубу, и какофония, сопровождающая развлечения аистят, перестаёт его раздражать. Вот ради чего он свершил столько славных дел. А ведь это лишь начало. Что им ещё предстоит!..
Да, Мейсон Старки - герой. И через несколько дней об этом узнает весь мир.
28 • Риса
- Закройте глаза, - говорит Риса. - Не то в них попадёт мыло.
Клиентка с померанским шпицем на коленях сидит, откинувшись назад.
- Проверь сначала воду. Не люблю, когда слишком горячо.
Риса уже четвёртый день работает в салоне Одри. Каждый день она говорит себе, что уйдёт сегодня, и каждый день не уходит.
- И удостоверься, что шампунь для сухих волос, - командует клиентка. - Да не для совсем сухих, а такой, знаешь, для умеренных.
Так уж пошло с того самого первого вечера. Одри провела с Рисой в салоне всю ночь, утверждая, что "после такого девушке нельзя оставаться одной" - что, должно быть, справедливо для девушек, непривычных к одиночеству. Для Рисы же чья-то компания - это роскошь, поэтому она чрезвычайно рада обществу Одри. Похоже, нападение в проулке подействовало на Рису куда сильнее, чем она думала, потому что всю ночь её мучали кошмары, но запомнила она только тот постоянно возвращающийся сон о нависших над ней бесконечных рядах бледных лиц и сопровождающее его чувство безысходности: от них не убежать, не скрыться. В ту ночь она не могла дождаться рассвета.
- Ты, кажется, новенькая здесь? Потому что у той, другой помощницы очень дурно пахнет изо рта.
- Да, я новенькая. Пожалуйста, закройте глаза, чтобы мыло не попало.
До нынешнего утра Риса платила Одри за доброту тем, что наводила порядок в кладовке; но сегодня одна из сотрудниц заболела, поэтому Одри попросила Рису встать на её место - мыть клиенткам головы.
- А что если кто-то из них узнает меня?
- Ой, перестань! - отмахнулась Одри. - Ты же совершенно не похожа на себя прежнюю! К тому же эти дамочки не видят ничего вокруг, кроме собственных отражений.
Пока что, похоже, мнение Одри подтверждается. Однако мыть головы зажиточным дамам - работа ещё более неблагодарная, чем оказание первой помощи на Кладбище.
- Дай-ка мне понюхать этот бальзам. Нет, он мне не нравится. Принеси другой.
"Вечером уйду", - обещает себе Риса. Но наступает вечер, а она так и не уходит. Риса не знает, как расценивать собственное бездействие: как источник проблем или благословение небес? До сего момента Риса никогда не сидела на месте - пусть у неё не было определённого пункта назначения, зато был вектор, потребность двигаться. Конечно, этот вектор день ото дня менялся, направляя её туда, где было проще выжить, но он, по крайней мере, существовал всегда. А теперь он куда-то пропал. Покинуть эту мирную гавань - ради чего? Вряд ли она найдёт более безопасное убежище.
Вечером, закрыв салон, Одри делает Рисе интересное предложение:
- Я заметила, что твои ногти нуждаются в уходе. Я бы хотела сделать тебе маникюр.
- Похоже, я для вас что-то вроде куклы Барби, - смеётся Риса.
- Я хозяйка салона красоты, - отвечает Одри. - Это у меня профессиональное.
Затем она делает нечто очень странное: берёт ножницы, срезает с затылка Рисы локон и суёт его в какую-то машинку, похожую на электрическую точилку для карандашей.
- Знаешь, что это? - спрашивает она.
- Нет. Что?
- Электронный наращиватель ногтей. Волосы и ногти по своему составу, в принципе, одно и то же. Это устройство расщепляет волосы, а затем накладывает получившееся вещество тонкими слоями поверх твоих собственных ногтей. Сунь сюда палец.
Отверстие, как теперь видит Риса, размером больше, чем для карандаша; в него помещается кончик женского пальца. Поначалу девушка колеблется, её интуиция протестует: совать пальцы в тёмные дырки опасно; но затем неохотно подчиняется, и Одри включает машинку. Та минуты две жужжит и вибрирует - щекотно! - и когда наконец Риса вынимает палец, на месте её поломанного неряшливого ногтя красуется гладкий и блестящий, аккуратно обточенный.
- Я запрограммировала его на короткие ногти, - сообщает Одри. - Почему-то не могу вообразить тебя с длинными.
- Я тоже.
На все десять ногтей уходит почти целый час - сущее мучение для Рисы.
- Не очень-то она эффективна, эта машинка!
- Да уж, - вздыхает Одри. - Ведь можно же было бы сделать так, чтобы она обрабатывала всю руку за раз, но куда там. Патент, видите ли, не позволяет. В общем, пользуюсь ею, только когда попадается клиент, готовый помучиться ради безупречных ногтей.
- Значит, в основном эта штука простаивает?
- В основном да.
Одри, по прикидкам девушки, примерно одного возраста с её, Рисы, матерью - кем бы та ни была. Наверно, раздумывает Риса, вот такими должны быть отношения дочери и матери. Узнать это точно ей не дано: у детей, с которыми она росла, родителей не было; и потом, когда она сбежала из приюта, жизнь сводила её только с ребятами, которых отвергли собственные родители.
Одри уходит спать, а Риса устраивается в удобной нише, которую сама себе оборудовала в кладовке; Одри снабдила её матрасом, подушкой и пуховым одеялом. Женщина предлагала Рисе устроиться у неё в квартире, и даже одна из её сотрудниц, такая же добрая и порядочная, как Одри, приглашала девушку пожить у неё, но Риса не хочет злоупотреблять их радушием.
В ту ночь ей опять снится холодная, безучастная множественность. Она играет пьесу Баха - слишком быстро, да и рояль безнадёжно расстроен. Прямо напротив неё бесчисленными рядами, словно призы на полках, выстраиваются ряды лиц. Смертельно бледные. Лишённые тел. Живые и одновременно неживые. Они открывают рты, но ничего не говорят. Они бы протянули к ней руки - но протягивать нечего, рук нет. Риса не знает, чего ей от них ждать - добра или зла; она ощущает лишь исходящую от них страстную потребность, и самый глубокий ужас этого сна заключается в том, что она не может понять, чего они с таким отчаянием требуют от неё.
Когда она выныривает из кошмара, её пальцы с новыми блестящими ногтями стучат по одеялу, стремясь доиграть пьесу. Риса включает свет и оставляет его до утра. Она закрывает глаза, и на её сетчатке по-прежнему горят те лица. Да разве это вообще возможно - остаточное изображение сна? Риса никак не может прогнать чувство, что она видела эти лица раньше, причём не во сне. Это что-то реальное, что-то осязаемое, но она не знает, что это и откуда. Но чем бы оно ни было, девушка надеется, что никогда не увидит этого - не увидит их - снова.
• • •
Надо же такому случиться! Утром, через пять минут после открытия, в салон входят два юнокопа, и сердце Рисы почти останавливается. Одри уже здесь, но никто из сотрудниц ещё не пришёл. Сбежать? Нет, из этого ничего хорошего не выйдет, поэтому Риса завешивает лицо волосами и поворачивается к копам спиной, прикидываясь, будто убирается на одном из косметических столиков.
- Открыто? - спрашивает один коп.
- Открыто, - отзывается Одри. - Чем могу служить, офицер?
- Сегодня день рождения моего партнёра. Я хочу сделать ей подарок - преобразите-ка её.
Вот теперь Риса отваживается взглянуть на посетителей. Точно, один из них - женщина. Копы не обращают на девушку внимания.
- Может, вам лучше вернуться, когда придут мои стилисты?
Мужчина мотает головой:
- Смена начинается через час. Некогда ждать.
- Ну что ж, тогда приступим. - Одри подходит к Рисе и говорит вполголоса: - Вот тебе деньги, пойди купи пончиков. Выйди через заднюю дверь и не возвращайся, пока эта парочка не уберётся.
- Нет, - неожиданно для себя самой выпаливает вдруг Риса. - Я хочу помыть ей голову.
Хотя клиентка не из обычных великосветских любительниц собак, требовательности у неё не меньше.
- Прибамбасов мне не нужно, - говорит она. - Чем проще, тем лучше.
- Как скажете.
Риса покрывает её пелериной и укладывает затылок клиентки на раковину. Включаем водичку - вот так, погорячее...
- Мне бы хотелось лично поблагодарить вас, - произносит Риса, - за то, что очищаете наши улицы от плохих девчонок и мальчишек.
- Угу, - мычит юнокопша. - Очищаем, очищаем.
Риса бросает взгляд в комнату ожидания - второй полицейский сидит, углубившись в какой-то журнал. Одри нервно посматривает на свою помощницу, гадая, что та затевает. Юнокопша с запрокинутой головой полностью во власти Рисы, и девушка ощущает себя маньяком-парикмахером, готовым полоснуть клиентку бритвой по шее и запечь её в пирожки. Однако ограничивается лишь тем, что капает шампунем в уголки её закрытых глаз.
- Ой! Жжёт!
- Прошу прощения. Только не открывайте глаза - и всё пройдёт.
Риса смывает шампунь такой горячей водой, что сама едва может её выдержать, но клиентка не жалуется.
- Ну как, поймали вчера какого-нибудь беглого расплёта?
- Вообще-то да. Обычно мы просто патрулируем изолятор для расплётов, но один из них сбежал как раз на нашей вахте. Ну да мы его, голубчика, взяли. Транкировали с пятидесяти футов.
- Ух ты, как же это, должно быть... увлекательно, - цедит Риса, раздумывая, не придушить ли клиентку. Вместо этого она, смыв шампунь, берёт сильно концентрированный обесцвечивающий раствор и ляпает его как попало на тёмные волосы юнокопши. Тут вмешивается Одри - на мгновение позже, чем следовало бы:
- Дарлин! Что ты творишь?!
"Дарлин" - это салонный псевдоним Рисы. Имя не в её вкусе, но главное, что оно служит своим целям.
- А что? - невинно отзывается она. - Всего лишь наношу бальзам.
- Это не бальзам!
- Ой.
Юнокопша пытается открыть глаза, но их всё ещё сильно жжёт.
- "Ой"? В каком смысле "ой"?!
- Ничего, всё в порядке, - уверяет её Одри. - Давайте, теперь я вами займусь.
Риса сдёргивает с рук перчатки и бросает их в мусорное ведро.
- Схожу-ка я лучше за пончиками.
И она исчезает за дверью в тот самый момент, когда клиентка начинает причитать, как сильно у неё жжёт кожу на голове.
• • •
- О чём ты только думала?!
Риса не пытается оправдаться, зная, что Одри этого и не ждёт. Её вопрос - скорее материнский упрёк, и Риса благодарна ей за него.
- Я думала, что настало время мне уйти.
- Тебе не надо никуда уходить, - говорит Одри. - Забудь об этом утре. Сделаем вид, что ничего вообще не случилось.
- Нет! - Риса бы с удовольствием забыла, но находиться так близко от этой юнокопши, слышать, с каким грубым презрением та высказывается о судьбе беглого расплёта... Это вывело Рису из застоя и снова придало ей вектор. - Мне надо найти остатки ДПР и начать делать что-то конкретное для спасения ребят от таких вот сволочей!
Одри, вздохнув, неохотно кивает: она уже достаточно изучила Рису, чтобы понять, что девушку не переубедить.
Только теперь Риса понимает, почему ей снится тот наводящий ужас сон о множестве лиц без тел. Её преследуют расплетённые дети, дети, у которых навечно отобрали всё, чем они когда-то были. Они не дают ей покоя, умоляют если не отомстить, то хотя бы сделать так, чтобы их количество не росло. Риса слишком долго медлила, больше она не имеет права оставаться глухой к их мольбам. Тот факт, что она сама выжила, обязывает её поставить себя на службу этим детям. Что с того, что она испортит причёску какой-то юнокопше, пусть это и принесёт ей, Рисе, крохотное удовлетворение? Этим она никого не спасёт. Хватит ей прятаться в салоне Одри.
Во второй половине дня Риса прощается. Одри настаивает на том, чтобы снабдить её припасами и деньгами, и дарит новый рюкзак, без дурацких сердечек и панд. Когда Риса уже почти на пороге, Одри говорит:
- Думаю, я должна кое о чём сообщить тебе.
- О чём?
- Только что услышала в новостях. Объявили, что твой друг Коннор всё ещё жив.
Это самая прекрасная весть, которую Рисе довелось услышать за последнее время. Но девушка быстро осознаёт, что на самом деле это вовсе не такая уж хорошая новость. Теперь, прознав, что Коннор жив, юновласти весь мир перевернут вверх тормашками, лишь бы его найти.
- У них есть хотя бы какие-нибудь предположения, где он? - спрашивает Риса.
Одри качает головой.
- Ни малейших. Собственно, они думают, что вы с ним вместе.
Ах если бы это было правдой. Но даже когда Коннор приходит к Рисе во сне, она никогда не видит рядом с ним себя. Коннор убегает. Он всё время убегает.
29 • Кэм
Ланч с генералом и сенатором проходит в тёмных глубинах "Рэнглерз-клуба" - возможно, самого дорогого, самого эксклюзивного ресторана в Вашингтоне, округ Колумбия. Уединённые кабинеты с мягкими кожаными диванами, со своим собственным индивидуальным освещением и полным отсутствием окон создают иллюзию, будто само время остановилось по причине высочайшей важности проходящих здесь бесед. Когда ты обедаешь в "Рэнглерз-клубе", мир за его пределами перестаёт существовать.
Следуя за распорядительницей в кабинет, Кэм различает в зале несколько знакомых лиц. Сенаторы и конгрессмены, скорее всего. Люди, которых он видел на различных приёмах для высокопоставленных чинов. А может, это лишь игра его воображения. Все эти исполненные чувства собственной значимости сановники, считающие себя столпами политики и экономики, через некоторое время становятся на одно лицо. Кэм подозревает, что как раз те люди, которых он не узнаёт - вот кто на самом деле заправляет делами. Лоббисты супертаинственных интересов, в которые ему даже не хочется вникать. У "Граждан за прогресс" нет монополии на тайное влияние.
- Покажи себя с наилучшей стороны, - внушает Роберта.
- И с которой же это? - усмехается Кэм. - Ты ведь знаешь меня лучше, чем я сам.
Она пропускает его шпильку мимо ушей.
- Просто помни: то, что произойдёт сегодня, определит твоё будущее.
- И твоё, - замечает Кэм.
- Да, - вздыхает она. - И моё.
Генерал Бодекер и сенатор Кобб уже на месте. Генерал поднимается навстречу новоприбывшим, сенатор тоже пытается выскользнуть из-за стола, но ему мешает объёмистое пузо.
- Пожалуйста, не вставайте, - просит Роберта.
Сенатор сдаётся.
- Бургеры берут своё, - сокрушённо признаёт он.
Все садятся, обмениваются неизбежными рукопожатиями и подходящими случаю любезностями. Беседа начинается с погоды: ах, какая она стала непредсказуемая, вот только что шёл дождь, через минуту солнце... Сенатор поёт хвалу жареным гребешкам - блюду дня.
- Анафилаксия, - выпаливает Кэм. - Простите, я имел в виду, что у меня аллергия на морепродукты. Вернее, у моих плеч и верхних частей рук. Буду жутко чесаться.
Генерал заинтригован.
- В самом деле? Только там?
- Держу пари: этот молодой человек откажется лизать нам задницы на том основании, что у его языка аллергия на такую пищу! - Сенатор гогочет так, что стаканы на столе звенят.
Все заказывают, и как только им приносят закуски, высокопоставленные мужи приступают непосредственно к делу.
- Кэм, - начинает генерал, - ваше будущее видится нам в военной области. "Граждане за прогресс" согласны с нами.
Кэм ковыряет вилкой в салате.
- Хотите сделать из меня бёфа.
Генерал вспыхивает:
- Так именовать молодых людей, готовящих себя военной карьере, крайне невежливо и несправедливо!
Сенатор Кобб отмахивается:
- Да ладно вам. Мы все знаем, что военным это слово не нравится. Но, Кэм, ты вообще минуешь эту стадию. Вместо традиционного тренинга ты пойдёшь по программе для офицеров, причём ускоренной. Раз-два - и ты в высшем составе!
- Род войск - на ваш выбор, - предлагает Бодекер.
- Тогда пусть будет морская пехота, - встревает Роберта и, уловив на себе взгляд Кэма, добавляет: - Ну... я думаю, ты именно это имел в виду... К тому же у них самая нарядная форма!
Сенатор рубит ладонью воздух:
- Словом так: ты быстренько проходишь программу для офицеров, в темпе учишься всему, что надо, и мы тебя делаем официальным общественным представителем армии со всеми вытекающими из этого положения привилегиями.
- Вы послужите примером для всей молодёжи, - вставляет Бодекер.
- И для таких, как ты сам, - добавляет Кобб.