В первое время после приезда, мы старались не отходить друг от друга ни на шаг. Боялись оставаться одни. Всё делали вместе. Чистили дом, обустраивали быт, учились ухаживать за животными. Вечером, усталые, садились в соседние кресла и молча смотрели в пустой экран телевизора, пока не темнело. На этом светские развлечения исчерпывались.
Перед тем как уснуть мы непрерывно разговаривали, чтобы заглушить царящую вокруг тишину. Но сейчас о тех временах напоминали только кровати в одной спальне, но у разных стен. Когда все темы были исчерпаны, а новые ограничивались работой по хозяйству, мы стали предпочитать держаться по одиночке. Каждый начал погружаться в собственную тишину. Мы словно растворялись в окружающем нас мёртвом мире. Я видел отблеск этой тишины в глазах Ани, когда мы молча ели, сидя за столом друг напротив друга. А она видела в моих. Тишина одиночества, которой не с кем поделиться, которую не с кем разделить.
К полудню дождь почти перестал.
Я положил ложку в тарелку.
У Ани красивые руки. Она потянулась за хлебом, и на мгновение меня пронзило резкое, физически ощутимое желание коснуться её руки, сжать пальцами, почувствовать тепло её тела.
Я словно видел, как накрываю её ладонь своей ладонью. А что потом? Я протянул руку и взял соседний кусок хлеба. Наши пальцы почти соприкоснулись, но только почти. Она не вздрогнула, не отдернула руку. Похоже она вообще ни на что не обратила внимания.
Я вяло жевал хлеб.
Мне вспомнилось, как я забил первую свинью. Я никогда не резал ни свиней, ни других животных. Понятия не имел как это делается. Я долго стоял с ножом в руке, а потом сходил в дом, принес карабин и одним выстрелом разнес свинье голову. Наверное, она сейчас в свинячьем раю, где полно грязи и жратвы. Над её головой сияет нимб мученицы, и свиной бог выполняет все её капризы. А мы вот всё еще копошимся на земле.
- Отчуждение.
- Что?
- Так это называется, отчуждение, - терпеливо пояснил я.
- Ты о чем?
Я отодвинул тарелку.
- Почему всегда первый начинаю я?
На мгновение тишина в её глазах уступила место столь свойственной ей насмешливости.
- Так уж повелось. Ты высекаешь идеи, а я их разжигаю и не даю потухнуть.
- Но именно ты пригласила меня на ту студенческую вечеринку.
- Я всего лишь произнесла вслух то, что хотел сказать ты.
- Ты была слишком красива для меня.
- А сейчас?
- Сейчас особенно и еще более недостижима.
Аня отвела взгляд.
- Надо помыть посуду.
Я отвернулся к окну и закурил.
Дождь еле моросил.
Можно пойти подышать весенним воздухом. А можно было и не ходить, смотря по настроению. Я прислушался к своему настроению. Оно молчало. Но молчало так многозначительно, что я всё же решил прогуляться.
Я вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул свежий майский воздух, вкусный после дождя.
Налево пойдешь речку найдешь, направо пойдешь в лес попадешь, впереди луг, позади деревня. Передо мной лежал весь мир. Если бы нас поразила обычная эпидемия, то мы действительно могли стать родоначальниками нового человечества. Но у нас, как и у всех выживших, никогда не будет детей и нам предстоит медленное мучительное увядание.
В первый раз я пожалел, что был не один. С глаз долой из сердца вон. Одному проще. Я бы начал говорить сам с собой, потом вообще разучился разговаривать и сошел с ума, одичал бы как бешеный Робинзон. Никаких проблем. А вдвоем нам предстоит ещё лет 30–40 одиноких, безысходных лет. Значит мы все динозавры, а не первобытные люди.
- Жена табу, все динозавры,
Пошли бы все к такой-то…
Ничего не придумывалось. Пива на меня нет.
Нет, не могу я наслаждаться красотами природы, только ещё больше настроение испортилось.
Я вернулся в кухню.
Аня стояла, облокотившись о стол и следуя моему примеру, смотрела в окно.
Я остановился в дверях.
- Интересно!
- Да.
Аня не повернулась в мою сторону.
- Вдруг всё прошло! Понимаешь, я часто думаю, что если то был единовременный разрушительный импульс, а не постоянное воздействие. Что если всё прошло, а мы не знаем.
- Это легко выяснить, - тихо сказала Аня.
- Да, только мы можем не узнать результата эксперимента. Как ученый, я с этим не согласен.
Я прошелся по кухне, с небрежным навыком обтекая фигуру жены.
- А знаешь, что я думаю, - сказала Аня.
- Нет, что?
- Я думаю, что люди женятся не только для того, чтобы делить горе и радость пополам, но иногда для того, чтобы удваивать радость и горе друг для друга.
Я провел пальцем по холодильнику. Разумеется, он не работал, но мы по привычке хранили в нём те продукты, что собирались сегодня съесть.
- Да, вероятно, очень даже может быть.
Когда я повернулся, Аня уже вышла.
Чуть больше двух месяцев назад, когда весна только наступала, нас охватило безумие. Мы демонстративно проходили совсем рядом друг с другом, почти касаясь телами, имитировали жесты столь свойственные нам в прошлой жизни. Поцелуи, похлопывания, объятия.
Утром я выходил на кухню и привычно чмокал жену в губы, почти как обычно, чуть-чуть не доводя дело до конца.
- Поцелуй не в полный контакт, - смеялась Аня.
Любое неосторожное движение, чья-то ошибка, один неверный шаг и все могло закончиться. Мы оба почти хотели, чтобы кто-нибудь из нас ошибся, другой, но не ты сам. Вместо этого, мы виртуозно научились избегать прикосновений, действуя почти вплотную друг к другу.
Всё прекратилось так же внезапно, как и началось. С тех пор мы старательно избегали любой ситуации, грозящей несанкционированным доступом к телу партнера.
- Жена, разве тебе не интересно, что будет лет через двадцать! Представь, всё зарастет травой и лесом, города превратятся в живописные руины. Всё буде очень таинственно и прекрасно. Никого нет, только мы, луна в небе…
- И вой волков под окнами. К тому времени опять шкуры в моду войдут, а у меня даже выкроек нет. А ты не умеешь охотиться и обрабатывать шкуры, чтобы они не портились. Впрочем, ты всё равно шкуры снимать не умеешь. Вспомни, сколько ты мучился с бедной свиньей.
Я хмыкнул.
- Зато красивые женщины всегда в моде.
- Через двадцать лет я буду всего лишь пожилой женщиной.
Если бы не сухой тон, я бы подумал, что она шутит. Жаль я не вижу её лица. Пойти к ней в зал с дружественным визитом? Надоело орать. Нет. Лучше пойду в коровник. Работы много.
Я натянул сапоги и вышел во двор.
Вся прелесть жизни в деревне в том, что при желании всегда можно найти уйму занятий на свою голову. В первые месяцы именно постоянная забота о выживании не давала впасть в отчаяние. А сейчас, когда быт налажен, можно уже и впадать. Хоть в отчаяние, хоть ещё куда-нибудь. Но когда быт налажен, отчаиваться уже лень. А если нахлынет, можно пойти подоить корову или напиться самогона. У меня аж три самогонных аппарата, собранных по домам. Я сделал глоток из заветных запасов и отправился чинить коровник. Дело хлопотное, особенно если учесть, что с пилой и молотком я управляюсь хуже, чем с компьютером и студентами. Потихоньку делал, что мог.
Незаметно стемнело.
Снова начал накрапывать дождь, и я заторопился в дом. Хороший предлог, чтобы завершить рабочий день. Умывальник старый, зато надежнее, чем водопровод. А ещё есть бочка с дождевой водой во дворе, а ещё есть просто дождь во дворе. К счастью проблем с водой не было, даже не считая колодца всё в том же дворе.
Кстати, не забыть завтра принести дров, иначе эту воду вскипятить не на чем будет. Природа конечно хорошо, но цивилизация лучше. Попробуй день за днем сидеть без света.
Я вымылся и прошел на кухню. Аня заканчивала готовить ужин. Она поставила тарелки на стол.
- Всё-таки мужчины счастливее, чем женщины, - заметила Аня. - Выпил стаканчик самогона и довольно. Всё хорошо и больше ничего не надо.
Я ничего не ответил. Выпил я совсем немного. Но надо же о чем-то разговаривать за ужином.
Овощи и вареная картошка - запасы прежних хозяев. Своего ещё не наработали, только собираемся. В трех жилых домах было более чем достаточно припасов. Ведь они запасались на зиму, а нас было всего двое. Когда эти овощи закончатся, у нас будет собственный урожай, да и свиньи плодятся. Жаль куры и утки сдохли от голода ещё до нашего приезда.
- Давай сегодня зажжём свечи.
Аня подняла глаза.
- Праздники уже прошли.
- Дело не в этом, просто… - я замялся, пытаясь подыскать подходящие слова, - просто темно.
Я ожидал, жена скажет, что у нас каждый вечер темно и это не повод тратить драгоценные свечи. Но вместо этого Аня кивнула, словно поняла.
- Хорошо.
После ужина мы вместе помыли посуду, и перешли в зал. Мы расположились по обе стороны столика, на котором стояли свечи и смотрели на экран телевизора, в котором танцевали мерцающие тени. Вместо звука - монотонный шум дождя за окном.
Свечи догорели примерно до половины, когда я сказал:
- Покажи мне стриптиз.
Аня как будто даже не удивилась. Мне показалось, что она не расслышала или не считает нужным отвечать на подобную глупость.
Но через несколько долгих мгновений Аня медленно поднялась из кресла. Она встала передо мной в слабом свете двух свечей и принялась медленно раздеваться. Без танцев, музыки и прочих дешёвых сопровождений. В её движениях не было ни стеснения, ни бравады. Просто стояла, неторопливо раздевалась и смотрела куда-то над моей головой.
Наконец осталась обнажённая, более прекрасная, чем все античные статуи, и еще более недоступная.
Я долго смотрел на неё и наверно мог так просидеть до утра. Я вышел из прострации только когда заметил, что она замерзла.
- Спасибо, - голос охрип.
Также, молча, Аня собрала одежду и ушла в спальню. Вернулась одетая и снова села в кресло.
Вскоре огарки погасли.
- На сегодня программа развлекательных передач окончена, - сказал я.
- Пойдём спать, - сказала Аня.
Лёжа в тепле под одеялом, я осознал, что лежать в тепле под одеялом - здорово, верх счастья для утомленного организма. Что засыпать здорово, а просыпаться ещё лучше. Что дышать хорошо и следить, как мысли телеграфной лентой убегают во тьму мозга - очень даже жизнеутверждающее зрелище. Что хорошо быть здоровым и больным быть тоже неплохо, что хорошо быть великаном, а коротышки достойны всяческого уважения. Замечательно, что мозг находится в черепной коробке, а медведи живут в лесу. Луна светит над головой, а земля твёрдая под ногами.
Я слушал мерное дыхание жены и думал о многих вещах.
Я сел на кровати, поднял ботинок и уронил его на пол. Дыхание замерло.
- Ты спишь?
Молчание.
- Скажи вслух то, что я хочу сказать.
- Зажги свечи.
Через паузу.
- Дай мне полчаса.
Я достал из чемодана костюм, который в этой глуши ни разу не пришлось надеть и туфли, которые хорошо отдохнули за прошедшие полгода. Затем, уже в зале, зажег свечи, прикурил от пламени сигарету и стал ждать.
Пунктуальная, как никогда, появилась Аня. Не знаю, как ей без света удалось сделать макияж, но она сделала. Волосы аккуратно уложены, фигуру соблазнительно облегает платье, которое было в отпуске вместе с моим костюмом.
Я встал.
- Ты прекрасно выглядишь. На свете нет женщины красивее тебя.
Аня улыбнулась.
- Теперь уже возможно нет.
Мы сели в кресла рядом друг с другом и принялись болтать о погоде, видах на урожай картошки и капусты. Потом вспомнили, как мы познакомились, нашу свадьбу и нашу работу, дом, друзей и еще много самых различных вещей, о которых могут трепаться близкие люди. Потом мы просто молчали и смотрели, как догорают свечи. Когда осталось совсем чуть-чуть, Аня насмешливо изобразила, как задувает пламя свечи, и рассмеялась. Я улыбнулся.
- Потанцуем?
- Здесь нет музыки.
- Есть, она всегда в нас была.
Мы встали и закружили рядом друг с другом, каждый пока сам по себе, но всё же вместе.
И так мы сближались, кружа в такт собственным мыслям и желаниям, всё ближе и ближе.
Я не знаю насколько смертоносно сейчас прикосновение. Может всё давно закончилось, а может нет. Будет ли наш танец последним в уходящей эре или первым в эре наступающей.
Свеча замерцала в прощальном приветствии, и мы соединились в танце.
Свеча мигнула, перед тем как угаснуть и нас окутал мрак.