Запустив руку в черные волнистые волосы, директор с силой изогнул Жору дугой и, ловя подбородком кончик протуберанца, стал с ним играть. Губы его были сомкнуты, глаза полузакрыты. По лицу растекалось блаженство. По телу директора волнами проходила дрожь.
– Тварь ты ненасытная, – прошипел я сквозь зубы.
На меня никто не обратил внимание.
Я закрыл глаза.
Черное поле. По всей его поверхности, издавая свистящие звуки, мелькают огромные синеватые щупальца. Вот они обхватывают маленькое облачко. Это облачко – Жора. Из-за горизонта, словно стрела, летит гигантский хобот. Его устье хищно раскрыто. Сейчас дракон засосет Жору.
Андрей, где же ты?
Все, что я могу сделать, это перебросить нить от своей капсулы к тому маленькому облачку, связаться с ним. Если я это сделаю, директор утянет вместе с Жориным страхом и мою капсулу. Но в этом нет никакого смысла. Моя капсула страха – чистая, питательная энергия, которую дракон мигом переварит.
Борись ЖЕ…
Андрей, это ты?
Остаются какие-то мгновенья.
Нет, мне уже не состряпать за этот краткий промежуток времени новую капсулу – такую, которая сможет разрушить дракона. Я протягиваю нить, и она тотчас прилипает к облачку, которое уже начинает проваливаться в темный зев хобота.
Миг – и нить натягивается. Чувствую рывок, будто клюнула крупная рыба. Меня начинает трясти. Черное поле исчезает. Все вокруг становится голубым, как небо на иконостасе в храме Улитки.
Электрические разряды пронизывают и сотрясают мое тело. Сейчас дракон отнимет у меня то, что ему полагается и я, обессиленный, свалюсь на землю. И буду лежать, ожидая казни.
Надо бороться!..
Найти в себе силы.
Собрать весь свой протест, всю ненависть – так как это делалось на тренировках. Потом примешать к этому самые светлые воспоминания из своей жизни и соединить все в единое ядро.
Протест…
Воспоминания…
Я выплескиваю из закоулков души все, что могу там отыскать, нанизываю одно за другим на нить – и все это улетает в бездонный желудок дракона.
Смерть Андриана…
Ненависть к корпорации…
Смерть Андрея…
Стремление к свободе…
Вспышка, свист и нить натягивается вновь.
Шатуны.
Лагерь бездомных детей.
Все улетает за горизонт, во владения монстра.
Все закабаленные клерки.
Люди, у которых отобрали личности.
Искалеченные рабочие.
Жертвы всех на свете корпораций.
Мое детство.
Моя первая любовь…
Эфа.
Вспышка вдали – и синева уходит. Я опять вижу черное поле. И тонкую нить, на которую мне больше нечего нанизать. Она натянута как тетива. Вот-вот лопнет.
Дракон сожрал все.
Это – конец.
Еще миг и…
…внезапно меня пронзает новый поток синевы. Натяжение слабеет.
Неужели подключился Андрей?!
Я оборачиваюсь и вижу его лицо. Он улыбается мне.
– Удалось! – кричит он.
Теперь мы с ним в одной связке.
Тяжелая бронебойная капсула – посылка с того света – нанизана на нить, уходящую в пасть дракона.
Нить опять натягивается, и меня едва не сносит: прямо сквозь тело пролетает огромный сгусток энергии.
Сейчас что-то произойдет.
Лишь на мгновение все стихает, и тут же вдали звучит раскатистый взрыв. Тысячи вспышек озаряют небо. Нить резко ослабевает, падает змейкой на землю.
– Шеф! Что с вами? – тревожно вскрикивает Гавинский. Пытаюсь открыть глаза, посмотреть, что же происходит в реальности. Но нет никаких сил. Не могу даже понять, в каком положении находится мое тело.
Верчу головой. Где же Андрей?
Но только черное поле вокруг, и я в середине его. Да еще синяя змейка, убегающая к горизонту. И вдруг эта змейка опять угрожающе натягивается. Я повисаю на ее конце, но тяга все сильней. Меня волочит по полю. Сами собой начинают в отчаянии нанизываться части меня – мои чувства, мои черты, все составляющие части моей личности.
Буду бороться до конца. Я не отпущу нить, пока меня всего не втянет внутрь. Пусть подавится, гад!
И внезапно движение останавливается.
– Как дела, парень? Давненько не встречались!
Что-то могучее присоединяется к моей тоненькой ниточке, превращая ее в ровный энергетический поток, на конце которого теперь (я чувствую это) привязана настоящая "бомба".
оборачиваюсь и прямо перед собой В ПЯТНЕ ЖЕЛТОВАТОГО МАРЕВА вижу лицо Андриана.
Дракон натягивает синий канат. Набирая инерцию, "бомба" начинает двигаться.
Не успеваю ответить Андриану улыбкой, как он бросается ко мне, хватает руками, и мы вместе падаем на поле и проваливаемся в темноту. Я теряю связь с синим канатом, и где-то у нас над головами, тяжело ухая, проносится "бомба".
– Сейчас послушаем, как тряханет! – подмигивает Андриан.
Невероятный взрыв сотрясает мир, в котором мы находимся.
Открываю глаза и обнаруживаю себя лежащим на боку. Как раз в этот миг директор падает на руки Гавинскому.
– Что с вами, шеф?..
У Присмотрова изо рта идет пена, начинаются судороги.
Пытаюсь подняться.
Жора уже пришел в себя и стоит на коленях, удивленно глядя на происходящее.
Гавинский бережно укладывает директора на пол, пытается придерживать его, но тот становится совершенно невменяем. Он бьется затылком об пол, выгибается в мостик, издавая жуткий хрип.
Жора что-то соображает и вдруг вскакивает на ноги. Теперь он в выгодном положении в отношении Гавинского. Подскочив к нему, Жора изо всех сил бьет эту сволочь ногой по ребрам. Слышится хруст. Я не знаю, что сломалось – ребра Гавинского или Жорина нога. Гавинский вздыхает, тяжело заваливается набок, прямо поверх директора.
И тут же он получает удар в челюсть. Жорина нога наносит удар за ударом, и скоро лицо Гавинского превращается в кровавое месиво. При каждой попытке подняться, Жора его вновь сбивает, и тогда Гавинский пытается ползти в сторону топора, прикрываясь руками.
С трудом поднимаюсь на ноги. Цепь позволяет мне сделать два шага в сторону Гавинского. Присоединяюсь к молчаливому побоищу.
Через минуту мы с Жорой, тяжело дыша, пинаем уже безжизненное тело.
Устало оседаю, опрокидываюсь навзничь. Голова падает на мягкий вздрагивающий живот Присмотрова.
Несколько минут я отдыхаю, потом зову:
– Жора!..
Но он не отвечает.
Я сажусь, и меня разбирает смех.
Жора сидит напротив. Руки у него связаны за спиной, а рот заклеен скотчем.
С большим трудом я помогаю ему перерезать веревку при помощи острого топора. Жора развязывает мне руки, перерубает цепь.
32
В ту самую минуту, когда мы направлялись к выходу, дверь открылась, и на пороге появился сияющий Николай.
– Грани больше нет! – торжествующе объявил он.
– А страх?! – Жора готов был прыгать от радости.
– Нет его больше! Мы сломали двери и расколотили все ихнее оборудование. Там приборов на тысячи долларов.
– Где Илья? – спросил я.
– Людоеды ушли! – победно объявил Николай.
– Кто-то погиб?
– Пока не знаю. Охраннику пришлось накостылять. Не хотел по-хорошему. После того, как мы высадили двери и стали громить приборы, я услышал шум. Выглянул в окно, вижу, в здание народ ломится.
– Еще бы! – обрадовался Жора. – Знаете, что я написал в призыве? "Веяние снято навсегда. Руководство в конференц-зале! Бей хозяев!"
Я подумал о Елене, и сердце у меня заныло.
– Потом внизу, на первом этаже, в зале для собраний, стали сильно шуметь, – продолжал Николай. – Били там кого или нет – не знаю, но людоеды вдруг начали волноваться. Где запасной выход? – спрашивают. Да чего вы, говорю, боитесь? Общее дело ведь делаем! Нет, говорят, сейчас нам надо уходить, такой толпе ничего не объяснишь. Мы поднялись на третий этаж и спустились по пожарной лестнице.
– И что?
– Говорю же: ушли.
– Как же они дойдут без проводника?
– Так ведь… – Николай хохотнул, почесал затылок и заорал. – Идемте наверх!
Мы обернулись и взглянули на труп Гавинского и вздрагивающее тело директора.
– Да куда он денется? – хмыкнул Жора.
Мы вышли в темный коридор подвального помещения.
– За мной! – бодро скомандовал Николай.
Я перебросил обрывок цепи через плечо, как шарф, и улыбнулся.
Поднявшись по ступенькам, мы попали на потайную лестницу.
– Как вы нас нашли, Николай? – удивился я.
– Да охранник показал после того, как я поведал ему о нашей революции.
Мы поднялись на первый этаж, прошли мимо конференц-зала. Там уже никого не было. Я заглянул. Было сломано пару столов и перевернуто несколько стульев, но крови я не заметил. На душе стало легче.
Мы вышли из здания.
Меня поразила толпа народа. Это был не митинг, не забастовка. Люди просто обнимались, шумели, радовались. Некоторые даже пели. Многие размахивали газетами, и я понял: это мой первый выпуск.
– Как день победы, – улыбнувшись, заметил Николай.
Тут откуда-то сверху, то ли из окон, то ли с крыши, на нас посыпалась новая порция газет. Те, кому не достался экземпляр, подбирали и тут же начинали с интересом просматривать. Я тоже подобрал газетку и сунул ее в карман.
Вдруг я заметил долговязого Бирюкинга. Его голова торчала над горсткой других, таких же, как он, связанных начальничков.
Я подошел ближе, всматриваясь в лица стоящих бакалавров. Заметив меня, Бирюкинг низко опустил голову.
Среди задержанных Елены не оказалось.
Ко мне подошли Жора и Николай.
– Идемте, – сказал Николай и двинулся вперед.
Мы последовали за ним, пробились сквозь толпу, миновали беседку. Затем прошли заводскую автостоянку. На ней еще оставалось несколько машин. Желтого "мазератти" среди них не было.
– Сергей Петрович!
Я обернулся. Это была секретарша Елены. Она протягивала конверт.
– Елена Сергеевна просила передать.
Я достал из конверта записку и стал читать.
"Я – самая настоящая дура! Ты приходил меня предупредить. Как благородно с твоей стороны. Но ты все равно меня переиграл. Ты переиграешь всех. Верю, что все будет хорошо. Если ты это читаешь, значит, Артур свергнут. Поздравляю! Оставь портрет себе на память. Спасибо за все.
P.S.: прошу тебя, выживи!!!"
Господи, она успела уехать!
Николай нетерпеливо тянул нас вперед. Мы пробрались сквозь заросли и подошли к краю плато. Здесь была граница промзоны. Отсюда я как-то раз изучал топографию Полиуретана и разглядывал кольца спирали.
– Да вы смотрите, смотрите! – восторженно воскликнул Николай.
Сейчас местность выглядела по-другому. Воздух казался невероятно чистым. Похожая на змейку, по которой мы посылали дракону свои боевые капсулы, нарушая строй кругов, искорежив и разбросав в стороны холмы, пролегала грунтовая дорога. По ней медленно двигалась большая толпа горожан. Процессия преодолела уже больше половины пути.
– Идемте навстречу! – предложил Жора.
И мы пошли, точнее, побежали по склону, увязая ногами в рыхлый песчаный грунт. Приблизительно через пятнадцать минут мы встретились у подножия высокой насыпи.
Впереди шли шатуны. Многие опирались на клюки. Никогда прежде я не видел такого количества оборванцев одновременно.
– Это он! – закричал кто-то.
Все бросились к нам, обступили и стали наперебой бормотать об избавителе, которым я себя не считал и считать не собираюсь. Некоторые старики плакали навзрыд, другие смеялись сквозь слезы. Иные из них падали на колени, целовали землю у моих ног, и мне было неловко стоять перед ними.
"Вам не нужен был кто-то извне, чтобы стать свободными, счастливыми, – хотел я сказать, – все это уже есть внутри вас, нужно только проснуться".
Но кто я такой, чтобы проповедовать.
Я стал продираться через лес костлявых рук, погрузился в запах немытых тел и нескончаемый шум восхвалений и вдруг увидел Эфу. Она стояла, задумчиво глядя на меня сквозь снующие из стороны в стороны человеческие тени.
Под ногами ее были разбросаны газеты.
– Привет, – сказал я, подойдя к ней. – Твой брат жив и здоров. Он где-то здесь. – Я оглянулся по сторонам. – Ты можешь гордиться Жоржем.
– Я горжусь, – кивнула Эфа.
Она протянула мне книгу, которую держала в руках.
– Возьми вот. Стащила ее специально для тебя. Подумала, что тебе будет интересно.
Я взял книгу, пролистнул. Хорошая бумага, качественная печать. Я засмеялся: это был "Закон Ширмана". Теперь-то уж наверняка прочитаю от начала до конца! Я заткнул книгу за пояс.
– Как ты? – Эфа указала на мое плечо.
– Ерунда, – поморщился я. – Заживает.
– Прости… – Девушка покраснела.
– Забудь…
Она опустила глаза, потом взглянула на меня, и я удивился, увидев, сколько в них чистого лазурного света. Я мог поклясться, что Эфа очнулась от дурмана, в который было погружено ее сознание.
– Воздух стал чище! – сказала она.
Значит, мне это не показалось.
Я улыбнулся в ответ, и вдруг меня осенило:
– Ты знаешь, и у меня для тебя есть подарок. И я тоже его украл. Это картина Жоана Миро. Подлинник.
Она широко, по-детски, улыбнулась.
Мы взялись за руки, и повернулись лицом к городу.
И в эту самую минуту вокруг стало происходить невероятное.
Вздрогнули и закачались холмы; с треском стали ломаться стволы деревьев; загрохотав, рухнуло одно из зданий, стоявшее в трехстах метрах от нас.
– Землетрясение! – крикнули сразу несколько голосов. Люди бросились от подножия насыпи к открытому месту.
– Это не землетрясение, – тихо сказал я, пораженный внезапной догадкой. Схватив Эфу за талию, я прижал ее к себе.
Неожиданно земля вздыбилась горбом на том месте, куда повалила основная масса шатунов, люди стали падать, с криками проваливаться в образующиеся трещины. А горб все поднимался, становился длиннее и дугообразно загибался, уходя вдаль. Поднялась пыль, небо внезапно потемнело, и солнце спряталось за серым маревом, нависшим над землей. Звуки, издаваемые коверкающейся земной корой, стали глухими, словно пространство накрыл невидимый колпак.
Поверхность грунта вокруг искорежилась, как после авиационной бомбардировки, и какое-то время еще двигалась, и люди пытались удержаться за крупные валуны, выступившие из земли, и края глыб. Только вокруг нас с Эфой почва оставалась нетронутой.
Кое-кто из шатунов пытался безуспешно забраться на образовавшийся вал, но вместе с лавиной пыли и гравия скатывался обратно.
Я ощущал вибрацию и сперва принял ее за дрожание земной коры, но потом понял, что природа ее иная.
Мне вспомнились ощущения, испытанные мной во время обряда, когда неведомая сила вошла в меня и заставила отобрать светящиеся огоньки у хомотрофов, пришедших меня инициировать.
Вибрация подступала ко мне отовсюду – со спины, с боков, сверху. Все мое тело мелко сотрясалось, наполняясь мощью преображающегося пространства, и я чувствовал, что становлюсь частью могучего существа.
Мне вдруг стало совершенно ясно: что бы не происходило, участок у меня под ногами останется ровным и не уйдет в тартарары до тех пор, пока я не буду противиться вселяющейся в меня силе. Я сильнее прижал к себе Эфу, чтобы она случайно не сделала шаг в сторону.
Тем временем становилось все сумрачнее. Казалось, еще немного – и наступит ночь. Эфа обернулась ко мне и, обняв меня руками, прижалась сильнее.
Прошло некоторое время, и процесс образования вала стал завершаться, но поодаль в разных местах еще слышался гул, и подземные толчки указывали на то, что происходило что-то грандиозное.
Примерно треть шатунов исчезла в расщелинах земли. Оставшиеся кучками грудились на плоских островках, поддерживая друг друга руками.
Насыпь, под которой стояли я и Эфа, тоже осталась нетронутой. Дождавшись, когда толчки ослабнут, я потащил Эфу наверх.
Мы взбирались по сухим уплотненным руслам дождевых ручьев и вскоре оказались на вершине.
Небо было угрюмым. Густая пелена затягивала его до горизонта, который каким-то сверхъестественным образом был сужен.
В синеватом полумраке было видно все, что произошло.
Мы стояли почти в самом центре четко очерченной спирали. Она складывалась из пяти или шести витков, а общий диаметр ее составлял около трех километров. Здание завода было наполовину разрушено. Вокруг него медленно оседало, расползаясь, облако пыли. Цеха и склады превратились в руины. На территории там и тут муравьями копошились люди.
Я осмотрелся по сторонам. Муниципалитет, прилегающие дома остались целы, в отдалении многие районы тоже практически не пострадали, но это был не Полиуретан, а какой-то другой город – еще более мрачный и унылый. Что-то потустороннее было в серовато-фиолетовых красках, которыми он был нарисован.
– Мне страшно, – прошептала Эфа. Когда она взглянула на меня, глаза ее в ужасе расширились, а лицо исказилось в гримасе плача. Она вырвала руки, которые я держал, закрыла ими рот и начала пятится.
– Постой, – сказал я, но не узнал свой голос: он был гудел так, словно доносился из бочки.
– Постой! – повторил я, упиваясь звучанием собственного голоса.
Я протянул к Эфе руки. Кожа на них потемнела и сморщилась, как у столетнего старика, но это меня нисколько не испугало, ведь тело мое было полно жизненных сил.
Мне казалось, что сейчас я с легкостью подхвачу Эфу на руки и легко сбегу вместе с нею по склону, мимо серой толпы, перепрыгивая через расщелины, я помчусь по узкой извилистой долине, вдыхая лиловую прохладу нового мира, который только что был рожден.
– Мы разрушили оболочку! – догадался я. – Она мешала великой силе прорваться в реальность. Той самой силе, которую хозяева называли… – Э нет!.. Я прикусил язык. – Нет, не смею произносить никаких имен, ведь все они не соответствуют истинной сути безымянного существа, которое мы освободили.
Я испытал неожиданное ликование и рассмеялся. Голос мой звучал как рокот бури и напугал Эфу. На лице у нее появилось выражение неописуемого страдания. Я продолжал наступать, и она, споткнувшись, упала.
– Со мной тебе нечего бояться, – сказал я, протягивая руку, но вместо того, чтобы схватиться за нее, Эфа перевернулась, вскочила на четвереньки и стала карабкаться, сбивая колени об острые камни. Внезапно я потерял к ней интерес.
Я посмотрел вдаль. На краю города все еще происходили какие-то перемещения земной коры.
Вдруг меня осенило: они были правы, я в самом деле Избавитель!
– дети ПЛЕСЕНИ! – крикнул я, обращаясь к толпе, стоявшей в подножии моего пьедестала. – Эй вы, слышите, как гремит? Теперь вам не спрятаться в ваших норах. Ворота уже открыты! Прислушайтесь: Оно приближается. Оно уже здесь! Оно пришло, что бы сожрать вас.
И Я ПОЧУВСТВОВАЛ – Темное Нечто стоит прямо за моей спиной.
Передо мной всплыл отрывок из сна, и я снова расхохотался, а затем, дав ветру ворваться в легкие, помчался по насыпи, едва касаясь поверхности.
Я бросился по склону вниз, к толпе шатунов.
Я ощущал себя черным коршуном, слетающим на землю. Шатуны, будучи не в силах смотреть на меня, падали на колени, закрывали головы руками, и я чувствовал свою неограниченную власть над ними.
– Я разорвал оболочку! – крикнул я им, где-то в глубине надеясь на ответную радость, но они, до смерти напуганные моим голосом, еще теснее прижались к земле и замерли.
Я мог БЫ поглотить их души прямо сейчас, но не хотел торопиться, ведь они только-только оказались во вновь рожденном царстве кошмара и еще не успели понять, что угодили в худшее из мест, когда-либо существовавших на земле. Пусть их страх окрепнет и вызреет.
Я не опустошу эту землю до конца, я заставлю ее обитателей плодиться вновь и вновь, и стану пожирать их жизни, ведь я разумен, и да пусть мой разум служит бессрочно ТЕМНОМУ НЕЧТО – этой великой силе, имя которой назвать я не имею права.