Вечером в зале бывшего ресторана "Арктика", столь любимого советскими офицерами в прошлом, и вовсе не потому, что русский мороз всегда по-особенному приветлив к подвыпившим лейтенантам, было шумно. Несколько компаний, удобно откинув спины, отмечали примерно одно и то же.
– Дамы и господа! Дорогие гости! – симпатичный парень с гитарой появился на маленьком подиуме. – Разрешите от имени музыкальной группы "Плакучая ива" поздравить ваших, и не очень, женщин… с праздником на душе! Ибо прибыли вы к нам! Пойте, смейтесь и танцуйте вместе с нами! Пардон, я хотел сказать "пейте"… а первое вам устроит чудный баритон! Василий Рампов! Встречайте!
Все зааплодировали.
Откуда-то сбоку появился невысокий худенький мужичонка, побитый уже годами, в красной бабочке наперекосяк, и низко поклонился. Микрофон при этом издал протяжный вой. В зале засмеялись.
– А "Плакучая ива", эт… из "Бриллиантовой руки"? – раздался чей-то пьяный голос.
– Если вам будет угодно, – снова поклонился Рампов.
– Тогда про "зайцев"!
– Извините, баритон желателен…
– А мы нальём!
Зал весело загудел.
Через минуту терпимо монотонный голос озвучивал что-то среднее между ублатнённым историей родины шансоном и незатейливой попсой. Хотя для танцев музыка годилась лишь отчасти, столы значительно поредели.
К знакомой уже нам компании, между тем, добавились Виктор Бочкарев – альпинист, добряк и просто красавец, весельчак Самсонов, а также сравнительно новое лицо – младший научный сотрудник Эдик Птицын. Все уже были под "шафе". Вскоре за столом царила та фаза веселого настроения, в которой мужчины, и не только одинокие, до неловкости долго задерживают взгляд на дамах – ведь поворот головы уже требует усилий.
В нашем случае эту роль взвалил на себя именно Эдик, решив то ли обозначить достойность места за столом, а, может, и в жизни, то ли с какой иной, ведомой известной половине в известном состоянии целью. Он долго поедал Галину взглядом, а затем подсел, спросив разрешения позже, что было также объяснимо:
– Не возражаете?
Женщина кивнула. В это время Самсонов, поднимая очередной тост, оглядел стол ища поддержки:
– Я маленький тщеславный грызунишка науки… – начал он, но кто-то отвлек его.
– О боже! – Галина демонстративно повернулась к соседу, с досадой глянув на пустой бокал.
– Позвольте представиться, – мигом сориентировался тот, – сравнительно новый мэ-нэ-эс кафедры, Эдуард Птицын. Для вас Эдик.
– Великая честь! Думаете, приподниму? – женщина чуть отклонилась и смерила парня взглядом. – А десять галантных слов подряд – не слишком ли много для математика? Простите, я хотела сказать трудно… не слишком трудно для математика?
– А "ирония – оружие беззащитных", сказал кто-то из писателей – чуть напрягшись, парировал молодой человек. – А слов – одиннадцать.
– Ах, мы даже такие! Способны к тому же связно, – Галина Андреевна подняла брови. – Тогда совет: представляйтесь "Эдуард Орлов"! Успех вероятнее. Впрочем, продолжайте, м.н. с, вы на верном пути… вот только куда… я открою чуть позже.
– Предлагаю выпить за вас – одинокую и таинственную!
Птицын, не чуя мышеловки и полагая, что стадия, в которой он находился, позволяла большего – решил идти напролом.
– Ну, вот это ожидаемо. Примерно так, года три назад, начинал Самсонов. Можете заметить – прогресс налицо, – она кивнула в конец стола. – Сколько на кафедре? Вы ведь пришли сразу за Бочкаревым? С полгода?
– Восемь месяцев… упустил ставку, старшего… так как насчет тоста?
– А был?
– Ну, как же… за вас, – легкое смущение пробежало по лицу Эдика. Напор явно упирался в стену.
– Что ж, спасибо за внимательность! – женщина подняла пустой бокал.
Ухажер покраснел и завращал головой в поиске вина.
– Галина! – раздался позади рык. – Давай налью! – Байтемиров с бутылкой красного и уже маленькими глазками стоял не очень уверенно. – Шо за безобразие, черт возьми! Совсем распустили мужиков… Сами пьют, а вам не наливают! Твое здоровье, королева!
– Ой, замечательный тост! Выпью с удовольствием, Тимур Егорович!
– Да, да, ваше здоровье, – поспешил присоединиться Эдик и, ругнувшись про себя, опрокинул рюмку.
Улыбка довольства не сходила с лица женщины ни на мгновение, пока игристое вино не оставило хрусталь. Было видно, что Галина утолила желание не только выпить.
Птицын последние полчаса налегал на водку, причем уже-таки залихватским образом. Видимо, артподготовка, по его мнению, была позади. Однако предмет кандидатской великого Менделеева славится особым качеством – доводить дело до конца. Именно в тот злосчастный момент Байтемиров отошел, а Эдик уже отчаянно решился на проверенный, как утверждал один из коллег, прием, поднимающий статус на небывалую высоту. Он доверительно наклонился к собеседнице, на что, как ошибочно считал, имеет право, и членораздельно, но важно произнес:
– Галина, вы не читали Анри Мюрже "Сцены из жизни богемы"?.. – поднятая бровь, как и пауза, должны были "увесить" значимость вопроса. – Малоизвестный прозаик девятнадцатого века, – добавил он. – М-могу уступить… на время. – Незадачливый ухажер улыбнулся, ожидая того же. И не ошибся.
– Милый Эдик, – улыбка показалась парню обворожительной, – я могу вам устроить такие сцены из жизни, которые напрочь затмят вашу ранимую память о Богеме. Кстати, почему у нее такое пафосное имя?
Обалдевший парень уставился на Галину.
– У к-кого? – выдавил, наконец, он.
– Ну, у кого же, у Богемы, эрудит вы наш, – женщина вздохнула. – Вот видите, мой мальчик, как легко клюнуть на крючок. Сегодня вы опять упустили ставку. Видно, слова женского рода – ваша ахиллесова пята. – Галина вдруг рассмеялась, – даже пята, и та женская! Выползайте! И сторонитесь дам не своего возраста. Правда, один плюс гарантирован – они не замечают конфуза. Вы ищите этот математический знак? Так он в другом – дамы постарше не распространяются о мужских неудачах. Э-э-э? Вы еще реагировать способны?
Она пощелкала пальцами перед его лицом. Эдик вздрогнул. Он на самом деле смотрел уже мимо и обреченно.
– Так вот, если предложенный путь устраивает, пу-у-уть, – повторила Галина, приблизившись к самому лицу соседа, – помните, я обещала его указать? Тогда могу познакомить с одной интересной блондинкой в годах. Но будьте прагматичнее, берите пример с меня. Я не сложно выражаюсь? О, господи! – Женщина всплеснула руками, – так быстро!
Шок прошел, и молодой человек, приходя в себя, пробормотал:
– Пример? С вас?
– Ну, да, – Галина Андреевна, понимая момент, наклонилась к самому уху Эдика и прошептала: – скажите, милый, Бочкарев пьет? – И, прежде чем тот снова погрузился в коматозное состояние, быстро уточнила: – я имею в виду, сильно выпивает? Не замечали?
– Что это вы уединились? – неизменно веселый Самсонов буквально вырулил, чтобы не опрокинуть стул напротив. Стараясь отодвинуть его рукой и дважды при этом промахнувшись, он, наконец, сел:
– О чем шепчутся голубки? Помочь? Почему не танцуем даму?
– О прозе и о повторах чужих ошибок, – женщина многозначительно посмотрела на него. – Не вы ли виновник всех тяжких молодого импровизатора?
– Ни в коем случае! – Самсонов постарался придать тону возмущение. – Хм, проза… я люблю детективы! – и подтянув чей-то бокал, тоже выпил.
– С тех самых пор, как надоел приём с Мюрже? Женской половине университета? Так поделитесь с коллегой, – она кивнула на Эдика, – зачем же подставлять? Или подтанцовки важнее?
– В смысле? – Самсонов недоуменно склонил голову.
Вилка с огурцом застыла на полпути.
– Толстой называл детективы подтанцовками у сохи. То есть около серьезной литературы. Берите на вооружение новый прием, дарю – половина зала не слышала даже о сохе!
– Галочка, мне кажется, ты не точна, – сквозь смех почти пропела Толстова с другого конца. Всё это время, развлекаясь, она наблюдала за ними.
– Успокойся, в лабиринтах интеллекта моих рыцарей это замечено не будет. Полагаю, как и твоя осведомленность. Ведь сейчас момент, когда неточности предпочтительны и кажутся гениальными.
– О чем это вы?.. – снова напрягся Эдик.
– О чем, о чем… о стилистике, милый Дон Кихот. Только о ней, – с этими словами она весело щелкнула того по носу. – К тому же вас должно радовать, что любовные интрижки переплетаются еще и бумагой. Именно такая форма считается некоторыми съедобной, – она кивнула на Людочку. – Так что, приосаньтесь, вы не одиноки в банальных предпочтениях.
– К-какой бумагой? П-поясните! – не унимался Птицын.
– Ого! Требовательность к истине сильнее алкоголя! Как вам это нравится? По-моему неожиданность вечера! – Галина Андреевна театрально откинулась назад.
– Н-е… – промычал Самсонов. – С детективом понятно…
– Еще как! Диалоги, коих миллионы, написаны рассказчиком по фамилии "следователь". Заполняешь промежутки томным обсуждением или просто – трусами, нанимаешь редактора и шедевр готов!
– Я н-не о том!
– О подтанцовках?
– О каких п-подтанцовках? – Вмешался Птицын входя в "штопор".
– Да вот, с дамой напротив… не желаете? – она, взяв того двумя пальцами за подборок, повернула голову в сторону Людочки. – Боже мой, до чего заставляют опускаться! До сводничества! – и озорно подмигнула Самсонову.
– Я н-не против, – "мэ-нэ-эс" попытался встать, но Самсонов остановил его.
– Пос-слушай… а Бочкарев пьет? – Эдик посмотрел на коллегу, уже не мигая и забыв куда поднимался. Плод Менделеева довершал своё дело.
– Бочкарев? – Самсонов неуклюже повернулся к залу. – Н-нет, т-танцует!
– Я имею в виду в-вообще?.. – пробормотал Птицын.
– И вообще… тоже больше танцует, гад. А я, по всей видимости, хорош.
– Неожиданно точная оценка состояния, – усмехнулась Галина Андреевна.
Никто не реагировал.
– Я пригласил… разрешите, – почти уверенной походкой, для которой понадобилось всё его мастерство, Самсонов подошел к Толстовой. Та нехотя встала и погрозила из-за спины Галине кулаком.
Что отказывать Людочка стеснялась, какого бы качества не было приглашение, стояло не последним в расчетах той. Галина Андреевна проводила пару торжествующим взглядом.
– Ладно, молодые люди, – она поднялась, – добирайтесь до дому сами. На этот раз провожать не буду! Пока.
– Д-дая з-здесь один!.. – попытался возмутиться Эдик.
– Надо же, заметили! Значит не всё потеряно. А одни, мсье, вы останетесь только через секунду. Адьё!
Тот уныло посмотрел ей вслед.
Утро, как и всякое утро после юбилеев, было тяжелым. Самсонов проснулся дома около десяти. Он полежал с минуту, глядя в потолок, и вдруг услышал звон тарелок. Накинув халат, медленно, стараясь вспомнить, кто бы там мог быть, хозяин прошел на кухню. Посуду мыл Бочкарев.
– Уфф… А я думаю кто это?
– Примешь? – Бочкарев указал на полный бокал вина.
– Не… лучше водки.
Самсонов с трудом сделал шаг к холодильнику и открыл его – напротив, в банке с рассолом, понурив голову, плавал одинокий заморенный помидор.
– Так вчера выпили всё, – бросил гость.
– Ё-моё! Придется вина, – проворчал хозяин.
– Да тоже последний бокал.
– Не добивай, – и, залпом осушив остатки, он присел. Тонкие куски колбасы уже чуть приподняли края-крылья, пытаясь взлететь. Примерно о том же мечтал хозяин.
– Это старая нарезка. Я нашел ее в холодильнике, – Бочкарев вытер последнюю тарелку и тоже сел. – Больше ничего не было. Слушай, а ты помнишь этих двух девок… ну, с которыми вчера к тебе ввалились?
– Более менее, – с трудом выговаривая слова и морщась, ответил Самсонов. – А где мы их?.. Зацепили?
– Да где, где… "шлифанули по остановкам", – как ты выразился.
– Успешно? – угрюмо усмехнулся собеседник, вспомнив одного знакомого – любителя таких занятий.
– Тебе знать лучше, я только поддерживал… под руки. Поехал провожать, ну и у школы… – Бочкарев вдруг смутился. – Помнишь, та… которая со мной, по-моему, слишком молодая была? А?
– Что тебя сейчас волнует?! Ты в шкафах смотрел?
– Вроде всё на месте. Мой бумажник точно.
– Да я про водку.
– Не… не смотрел. А волнует, не то слово… противно. Не люблю молодых.
– Да брось… – Самсонов встал и принялся открывать одну дверцу буфета за другой.
– О! Я же нутром чую ее присутствие! Вибрацию! В унисон с моим желанием! – восторженно воскликнул он, доставая бутылку водки. – И крошечка-картошечка, с тушенкой тут же. Как я забыл убрать в холодильник? Живем! – настроение у него поднялось.
– Теплая, после вина… я не буду, – откликнулся гость.
– Послушай, – воодушевленный находкой рассмеялся друг, – плюс два градуса – на улице лужи, а минус три – лёд. Всего-то разницы – пять градусов, а что делают! Поверь, между двадцатью на кухне и моими тридцать шесть и шесть внутри, уфф, – он потрогал лоб, – даже больше… вполне достаточно, чтобы не отказать себе в удовольствии чуть взмахнуть крылами… нет, воспарить! Смотри внимательно! Через три минуты мои ноги оторвутся от пола. – И уже наливая, добавил: – Ты меня, конечно, будешь осуждать, но я выпью.
Он налил полфужера, отставил мизинец в сторону и медленными глотками осушил. Затем, в паузе, занюхал куском бородинского, с удовольствием крякнул и, блаженно опустив веки, еще долго держал хлеб под носом.
– Ну, ты даешь! – Бочкарев покачал головой.
– А вот теперь я к твоим услугам, – Самсонов порозовел, улыбнулся, хрустнул луком и принялся за нарезку. – Что тебя там занимало из вчерашнего? Ну-ка, ну-ка?
Гость посмотрел под ноги:
– Не взлетел, однако.
– Дурак! Я уже прилунился! И ты – лунатик!.. – он неестественно громко засмеялся. – А… вспомнил, тебя волнует чрезмерная молодость!
– Не то слово… – Бочкарев помрачнел. – Может вообще, девчонка. Сейчас черт разберет.
– Боишься ответственности? – ухмыльнулся собеседник. – Да, Галка права, есть, есть плюсы у женщин ее возраста.
– Не боюсь я ничего. Неприятно. Гложет внутри. Она ведь как моя дочь… если не моложе.
– Да дочери-то лет двадцать!
– Семнадцать.
– Ну… и чего ты?
– Тоже чья-то дочь. Противно. Как подумаю, что с ней какой-нибудь козел, также как я…
– Чё тебе до этого? Разведен. Один. Сам себе хозяин. Брось! – Самсонов поднялся. – Я в туалет.
– Не могу. Я ведь ее с толку вчера сбил. Она не хотела… я помню, – тоже вставая, угрюмо бросил вслед Бочкарев. – Это подружка, та, постарше… А молоденькая колебалась. Вот так и прикладываем руку… пропади всё пропадом. А потом удивляемся… откуда они берутся? Себя ведь добиваем.
Дверь в туалет щелкнула.
– С нас, с ублюдков, всё и начинается, – снова пробормотал гость и подошел к окну.
Бочкарев мнил себя человеком без крайностей. Мог разделить любую компанию, но не до "упора". Мог подшутить, но не зло. И хотя ценил порядочность своеобразно, как говорится "в ногу со временем", все-таки старался беречь нервы. Рациональный подход вполне устраивал. Такое время! – успокаивал себя, когда подход удавался. Но сейчас то, что мучило его и терзало, усугублялось выпитым и давней встречей. Яркой, неожиданной. Её звали Лариса.
Её так звали… много лет тому назад, когда занесло его на производство. Он встречался ней, да что там… не только с ней… был молод и всегда думал о том, о чем следует думать в таком возрасте… Уж в этом парень не сомневался. Но эти встречи! Отношения зашли слишком далеко. Влечение преследовало всюду. Но "рано" – говорила мать, "рано" – советовали друзья и вместе делали своё дело.
Это потом, жалея и вспоминая, он прочитал мысль, которая должна была побороть советы, мысль, которую он помнил, болел ею в то время, в молодости: что любой парень, пусть совсем еще мальчишка, начиная дружить с девушкой – вызывает у нее доверие. Самое простое, искреннее чувство доверия. Почти безграничное, полное. Это чувство рождается у каждой девчонки, девушки и уже никогда – у женщины. Если она искренне хочет видеть тебя. Каждый день ждет этого. Но верит только в первый раз. И первому мужчине. Потом чувство исчезает. Оно убивается обманом. И спутницей женщины становится лишь надежда. Чудо происходит только в одном случае – если ты ответил тем же. Тогда доверие превращается в брак под Богом. Осеняется, сказал бы священник. Ведь доверие – это почти любовь, а надежда – всего лишь спутница.
Прошли годы. Однажды, уже будучи женатым, Бочкарев вышел из метро… они почти столкнулись.
– О! Привет, – смутившись, но виду не показывая, произнес он. – Как ты? Где?
– Здравствуй, – спокойно ответила она. – Живу. Просто живу. Была замужем. Развелись. Потом снова… и снова развелись. Детей нет.
Больше он не нашелся что спросить…
Чувство вины, которое давным-давно прошло, забылось, вернее, которое старался забыть, прогнать, и казалось удачно, посетило его снова. И зло усмехнулось. Потом, уже уходя сам не свой, после встречи, нет, после неловкого молчания, которое взрыло, воскресило в памяти тот эпизод, из-за чего они расстались, опережая время, события и планы, Бочкарев испытал не просто дискомфорт, а тайный стыд, который узнал и сегодня. Будто обман тот превратился в вечное предательство, Что не переставало жить в нем, напоминать и усмехаться время от времени.
Однажды он предложил ей проделать "это" в кабинете. Они весело разговаривали. Лариса зашла к нему за чем-то. Был уже обеденный перерыв, все разошлись… В общем, ничего особенного. Он так думал. И вдруг она заплакала. Тихонько. Почти молча. Смотрела на него и плакала. Такой реакции молодой человек не ожидал. Ведь у них было "всё". Всё. Женщина поняла, вперед него поняла, что в отношениях она шлюха, хотя отношения эти Бочкарев строил "просто", без обмана. Ведь мнил себя порядочным. И доверие девушки породило ту самую надежду. А с "надеждой" так не поступают.
Тогда до него не дошло. Только растерялся, принялся успокаивать…
Больше они не встречались.
И вот здесь, у метро, он вдруг снова ощутил свою вину, но уже за нечто большее, не только за то, что сделал много лет назад, но и за то, что потерял, за то, что Лариса осталась одна… за всё в ее жизни, которая прошла без него и сложилась "не так". Понял, что любил-то по-настоящему только тогда, но однажды убил. Растоптал. Всё. Просто и легко. Через годы осознал, что растоптал себя. Две жизни. А может и больше. Чего и сколько было потом – уже не имело значения. Имело случившееся тогда. Только. Стало поворотным в судьбе. И вот чтобы не пропустить такой поворот, уже в обратную сторону, он ждал… столько лет ждал… и опять сорвался. Оттого и мучился сейчас. Он снова и снова натыкался на знакомую тяжесть в душе – тяжесть, с которой познакомился давным-давно. Даже причину вчерашнего он искал в том дне. Чувство гадкости, мешаясь с сожалением, злило. Так было всякий раз, когда такое случалось. Чувство уходило, давая отвлечься на время, но возвращалось. Обязательно возвращалось. Однажды познакомилось, а потом – напоминало. И всегда – в лоб. Сегодня опять. Бочкарев понял, отчего можно застрелиться.
– Да ты выпей! – Самсонов третьим чутьем уловил, что с другом не ладно. – Выпей, у меня бывало. Тоже неприятно. По той же причине. – Выпей, расскажу.
Бочкарев как-то растерянно, с отчаянием посмотрел на него:
– Было? Точно? Или врешь?
– Не вру… было. Да ты сядь… сядь. Я и сам пожалею… только завтра.
Хозяин взял бутылку: