Оставшимся на лестничной площадке Тане и Володе пришлось только ждать.
- Интересный тип, - усмехнулся Володя. - Как он умудряется быть в тысяче разных мест?
- Почему ты так решил?
- Да это он мне во Владивостоке на перроне билет продал. Сказал, прямой до Стокгольма.
- Вот тебе и раз, - растерялась Татьяна. - А если бы он был мошенником?
- А кто сказал, что я у него что-то купил? - широко улыбнулся Володя. - Он как-то умудрился билет мне в бумажнике поменять. Я же его послал подальше, а через минуту подъезжает поезд, он выходит из вагона, в усах, и говорит: "Ну, и долго вы будете стоять?" Я отвечаю, что, мол, пока поезд не придет. А он: "А это, по-вашему, сейнер?" Я, опять же, возражаю, что билет у меня на другой поезд. И вот тут-то и выясняется, что на вагоне надпись: "Владивосток-Хибаровск", и проводник смотрит на меня, как на идиота. Я извинился, полез в бумажник, а там какая-то портянка от газеты, и на ней написано…
- В пятнадцать часов, - закончила Татьяна.
- Точно, - все-таки растерялся Володя. - У тебя что… то же самое?
Она мигнула.
- Поцелуй, - еле слышно попросила Татьяна Володю.
- Потом, - прикрикнул через приоткрывшуюся дверь продавец. - Все потом. Быстро заходим, расписываемся, получаем ключи и инструкции.
Дама, исполняющая обязанности портье, сидела за письменным столом. Поджатые губы свидетельствовали о том неприятном разговоре, который только что организовал продавец оружия. Она недружелюбно оглядела мичмана и валькирию, открыла рот, чтобы что-то сказать… закрыла… снова открыла и закрыла…
- Комната два-а, - наконец выдавила она. - Когда будете уходить, ключ оставляйте в замке.
- Простите… - начал Володя.
- Ах, да, документы… - дама-портье достала из ящика амбарную книгу и раскрыла на последней странице. Там лежали паспорта. - Татьяна Константиновна. Владимир Александрович. Распишитесь, пожалуйста.
("Как в загсе, осталось только кольцами обменяться," - усмехнулась Таня, но не вслух, а так, для отчета самой себе.)
Они расписались напротив своих паспортных данных, и направились в номер, то есть в комнату номер 2-а, и услышали вслед:
- Счастливого медового месяца.
У Тани засосало под ложечкой. Сладкая тоска, в которую она погружалась в жизни только раз, и обернувшаяся для нее тогда весьма тяжело, подкатила спустя двадцать четыре года. Пожалуй, она и вправду влюблена.
- Татьяна Константиновна, голубушка, на пару минут, - возник из глубины коридора продавец. - А вы, Владимир Александрович, ступайте… ступайте… никуда я вашу супругу не дену.
Володя недоверчиво прищурился, но Таня мягко тронула его за плечо, мол, все в порядке, и он вошел в комнату.
- Татьяна Константиновна, - вкрадчиво начал продавец, усадив Таню в обшарпанное кресло. - Вы хорошо подумали?
- О чем?
- О Володе.
- Не поняла… - Таня подозрительно прищурилась. - Что вы хотите этим сказать?
- Любезная Татьяна Константиновна, двадцать четыре года назад вы вышли замуж в возрасте семнадцати лет за Виктора, отца Нюрки… Это ведь закончилось очень плохо. Между тем вы знали его чуть ли не с детства.
Витька казался самым надежным. Не сразу, конечно, а после того, как схлынула первая любовная горячка. Чуточку ниже Тани, Витька казался ей великаном. Она потом долго думала, почему он казался ей таким большим, и не могла понять причину этой аномалии.
А сначала Витька просто открыл дверь. Они тогда в трудовом лагере были, после девятого класса, и парни ради шутки закрыли дверь туалета на щеколду. Таня была внутри. Если бы парни об этом знали… но они считали, что засадили в сортир комсорга Ветеркова.
Ломиться и кричать Таня не могла - стеснялась. Ребята в лагере были незлобивые, но позубоскалить любили, а тема туалета - жуткого сарая с огромной дырой в полу, из которой вылетали огромные волосатые с изумрудным отливом мухи - была самой любимой.
Таня не плакала. Она молча старалась расшатать доску в стене туалета, но злополучный сортир, хоть и казался снаружи хлипким и готовым развалиться от малейшего дуновения ветерка, усилиям Тани не поддавался. Воняло жутко. И Таня совсем уже отчаялась, как дверь открылась.
- Кто здесь? - послышался голос.
Таня затаилась. Голос принадлежал Витьке Абрамову, ее однокласснику. Он сейчас зайдет…
- Кто сральню ломает? - сердито переспросил Витька, и в темноте астраханской ночи вспыхнул свет электрического фонарика.
- Я, - поспешила ответить Таня.
- И чё ты тут делаешь? - удивился Витька, мазнув по ее физиономии лучом.
- Закрыли… - прошептала Таня.
В темноте со стороны лагеря послышался топот добрых двух десятков ног. Минуту спустя пространство возле сортира было оккупировано неудавшимися шутниками.
- Вы чего это? - Витька, видимо, решил удивляться до последнего.
- Кто тут был? - спросил его тезка, Витька Переслегин.
- Где?
- В сральне… прости, Таня, - Переслегин осекся, разглядев в темноте светлый сарафанчик Тани.
- Никого, - совершенно спокойно ответил Витька.
- Мы же дверь за кем-то закрыли… - возмутился явной ложью некто в темноте.
- Вот теперь по запаху и ищите, - пошутил Витька. Все засмеялись - сказано было в тему.
- А вы чего… - некто в темноте не отставал от Витьки.
- Гуляем, - с вызовом ответил Абрамов.
Попробовал бы кто-нибудь посмеяться. В свои шестнадцать Витька был боксером-разрядником и мог дать в зубы легко и просто, стоило бы только над ним посмеяться. Он комплексовал из-за маленького роста и всем своим поведением старался показать, что его нельзя недооценивать.
Вот и в тот момент никто не пошутил… да, впрочем, почти все с кем-нибудь гуляли в темноте, даже комсорг Ветерков.
Таня и вправду догуляла с Витькой до полуночи, правда, они почти ни о чем не говорили, так, о прошедшем дне. А на следующее утро Витьку Абрамова, Витьку Переслегина и Сашку Лыткина, того самого, кто задавал вопросы из темноты, отправили с бригадой девочек на помидоры - сколачивать ящики.
Помимо желания Таня нет-нет да поглядывала на Витьку, ловко сколачивающего новые ящики из обломков старых. Технология была простая: Переслегин расчленял сломанную тару на составляющие (Переслегин говорил - комплектующие), так как всю жизнь свою прожил под знаменем деструкции (он легко разбивал в пух и прах любую конструктивную идею, третировал комсорга почти антисоветскими настроениями, саботировал работу, если план был уже выполнен, поскольку считал, что внеплановый труд подрывает экономику, и в чем-то был прав), Сашка выдергивал из дощечек гвозди, выправлял их на небольших тисочках молотком и сортировал комплектующие (Лыткин стремился к упорядочиванию и планированию, любил строить схемы и графики, деструктивную деятельность Переслегина всерьез не воспринимал, может быть потому они и были лучшими друзьями), а Витька - тюк да тюк - клепал ящики (дела в руках Витьки Абрамова всегда горели ярко и живо, и, естественно, не синим пламенем, ведь Витька мог оживить любую, самую дохлую вещь). И каждый из этих трех был по своему красив и интересен, но Витька не только спас Таню от насмешек, но и открыто заявил, что он с ней гуляет. И Таня смотрела на него. И чем больше смотрела, тем больше понимала - под палящим солнцем близкого Каспия ей становится холодно и зябко от одного только Витькиного взгляда, смазанного, как луч его фонарика.
Потом Витька заодно с парнями пластались с местной шпаной, когда те подвалили на танцы, и Витька сплевывал кровавой слюной, и разбитые губы у него почти не шевелились, но бланш под глазом весело сиял, когда комсорг Ветерков, шепелявя из-за двух выбитых зубов, объявлял всей бригаде благодарность уже на следующий день после драки за досрочное завершение работы на полях Родины, а Витьке - за ударный (Ветерков улыбнулся - дрался Витька как лев) труд. И Таня влюбилась.
После десятого класса встал вопрос - что делать? Танина мама, Роза Фридриховна, работавшая в столовой поваром, любила говаривать: "Главное - не заходить слишком глубоко", имея в виду, очевидно, необходимость держать ситуацию под контролем, хотя, возможно, еще и потому, что первый ее муж, который был до Таниного отца, утонул в реке. Именно мама посоветовала Тане выйти замуж.
Пожалуй, иного выхода действительно не было. Любовная лихорадка мешала трезво смотреть на жизнь как Тане, так и Витьке, вследствие чего выпускные экзамены грозили обоим жуткими аттестатами зрелости.
- Если сдадите экзамены хорошо - поженим, - согласились с Розой Фридриховной Витькины опекуны, и на выпускном Таню похвалили за отличную учебу, а Витьку, в который раз, за ударный труд - он сдал на кандидата в мастера спорта.
Нюрка родилась в апреле следующего года, Витьке дали отсрочку… но тут его побили. Побили мужики из другой весовой категории, не боксеры - рабочие с драги. Вечером он шел домой, те, пьяные, попросили прикурить, а Витька послал их на хутор, бабочек ловить. А один из мужиков дал ему в зубы. Как пьяный мог сломать челюсть боксеру-камээсу, навсегда останется тайной, но Витьку с тех пор как подменили. На ласковые слова Тани "маленький мой" или "котик" Витька, обычно терпеливый и внимательный, теперь отвечал грубой бранью, а иногда и поколачивал.
Потом вдруг начал пить, спутался с какой-то бабой и ушел к ней, забрав из дома все, что было.
Все рухнуло в одночасье, так же быстро, как и возникло, и осталась только Нюрка да Роза Фридриховна ("Таня, я же говорила - не надо слишком глубоко…"). Таня оказалась вновь запертой в сортире: без профессии, без денег, с маленькой девочкой на руках, и мама нянчиться с Анькой наотрез отказалась: она вновь выходила замуж, в шестой раз.
Плакать было бесполезно, как и тогда, в Астрахани. Таня прищурилась - и стала Татьяной Константиновной.
- И чего вы хотите? - Таня посмотрела на продавца, глаза ее сверкнули. Послышался сдавленный вскрик дамы-портье: "Чертова розетка…" - и по холлу разлился запах горелого полимера.
- Простите? - переспросил продавец.
- Чего вы от меня хотите? - стиснув зубы процедила Таня. Пока Таня. Еще Таня.
- Ммм… эээ… - продавец на секунду стал похож на козла, потом его временное замешательство прошло, и он сказал: - То есть вы уже все решили?
- Да, - рявкнула Таня, и лампочки в тускло освещенном коридоре перегорели все до одной.
- Поединок завтра, в пятнадцать часов. Гена будет вас ждать, - скороговоркой оттарабанил продавец и сгинул в темноте.
Володя выскочил из комнаты.
- Что случилось?
- Ничего, - тяжело поднялась с кресла Таня. - Завтра все закончится.
Володя пристально посмотрел на нее, обнял, и увел в номер.
Он знал, что завтра ничего не закончится.
VI
…Гена внимательно разглядывал мавзолей. Не то, чтобы его так интересовала работа архитектора Щусева, просто он уже третий день находился в Москве и, чтобы как-то убить время, знакомился с достопримечательностями.
Например, все тридцатое апреля он убил на зоопарк и Третьяковскую галерею, а первое мая провел в компании членов компартии, шатаясь по центральным улицам и распевая забывшиеся уже песни своего пионерского детства. Взвейтесь, как говорится, кострами… Завершился праздник в гостях какого-то ветерана, который затащил к себе Гену, накормил, напоил до бесчувствия, показывал фотографии и приглашал заходить к нему даже просто так, не по партийным вопросам.
Второго он отмокал после первого и практически не покидал квартиру, но на жизнь в обиде не был, потому что, если посмотреть правде в глаза, жизнь все-таки продолжала улыбаться Гене. Улыбка, конечно, не сверкала зубами в количестве, кратном двум, четырем, восьми и шестнадцати, однако уголки губ были ласково приподняты вверх, а это, согласитесь, тоже греет душу.
А ведь еще двадцать девятого апреля, покинув квартиру Валерьянки, Гена был в полной уверенности, что счастья в жизни нет и быть не может. Он стоял под холодным утренним дождем, ежился и с тоской думал, что сейчас ему придется совершить последнюю в своей жизни ошибку - продать душу.
И ничего. Сделка прошла успешно, Гена получил такой кредит, что не смог бы его прогулять за всю свою жизнь, Авессалом посадил его на поезд и отправил в Москву.
- А оружие? - вспомнил Гена уже на вокзале.
- О боже, - воскликнул Авессалом. - Неужели я хоть раз не выполнил данных мною обязательств?
Гена пристыженно умолк, хотя подозрения не рассеялись, а даже наоборот - удесятерились. Впрочем, с такой суммой он мог бы нанять взвод отъявленных головорезов, вооружить их по последнему слову боевой техники и завоевать Европу и всю Южную Америку, так что вопрос вооружения сейчас так остро не стоял.
Прибыв в Москву, Гена, уже совсем успокоившись, хотел было пойти в какой-нибудь ресторан, дабы разогнать тоску, и даже добрался до "Будапешта", как вдруг понял, что у него нет денег. Гена тщательно обыскал себя в поисках хотя бы жеваной десятки, нашел только жетон на десять поездок в метро - и расстроился.
Подземка неожиданно вынесла его на станцию "Баррикадная", и уж как-то само собой вышло, что он выбрался из-под земли и направился к зоопарку.
Вообще-то он не собирался смотреть на животных, тем более что ни копейки у него не было, поэтому, потоптавшись с минуту у ворот зверинца, Гена на всякий случай еще раз обыскал карманы, ничего не нашел и побрел прочь, и вот тогда какой-то мальчик лет семи-восьми, вырвав свою руку из маминой, подбежал к Геннадию и сказал:
- Молодой человек, у вас что-то выпало из кармана.
- Авессалом, - прикрикнула на сына молодая и очень симпатичная мама. - Зачем ты пристаешь к человеку? Извините его, пожалуйста.
Гена, обомлев, проводил взглядом маму и мальчика Авессалома, посмотрел под ноги и узрел у мыска левого полуботинка билет.
Точно также, не потратив ни цента, Гена приобщился к великой русской культуре в Третьяковской галерее, правда, одолел он ее к самому закрытию, и вышел из дверей музея шатаясь из стороны в сторону: неокрепший организм столько прекрасного за один присест переварить не смог, и в себя Гена пришел только тогда, когда от переполнявших его чувств мочился на стену в какой-то подворотне.
Стало значительно легче.
Однако за этим противоправным действием Гену прихватил милицейский патруль. Милиционер в погонах старшего прапорщика мрачно попросил предъявить удостоверение личности.
Гена запаниковал, поскольку точно знал, что паспорт его остался у Валерьянки. Да и тот был старого образца. Он в отчаянии стал хлопать себя по карманам, отчего стал похож на уголовника, отплясывающего "цыганочку". Милиционеры плотоядно переглянулись.
И тут рука Гены скорей интуитивно, чем тактильно, ощутила, что во внутреннем кармане пиджака что-то есть. Надеясь, что это пачка долларов, и сейчас все проблемы разрешатся с помощью изобретателя громоотвода, изображенного на зеленоватой банкноте, Гена углубился в недра пиджака и вытащил на свет…
Правильно, свой паспорт.
В результате выяснилось, что, судя по вышеупомянутому документу, Гена неведомым образом оказался не только гражданином России, но еще и прописанным в самом центре Москвы.
Старший патруля откозырял, забыв почему-то о противоправном действии, и вскоре Гена был дома.
Сегодня Гена чуть ли не с самого раннего утра путешествовал по Красной площади, слушал куранты, глядел на развод, постоял у Лобного места, обошел пару раз вокруг Василия Блаженного, и снова встал у мавзолея в томительном ожидании.
Позади кто-то деликатно откашлялся.
Утро выдалось туманное и сырое. Таня открыла глаза и увидела нос. Нос то раздувался, то принимал исходные размеры, и только минуту спустя она поняла, что нос принадлежит Володе. Сама Таня тесно прижималась к Володиному торсу, потому что в окно всю ночь жутко сифонило, и теперь изо рта шел пар.
Сначала Тане захотелось встать и торопливо, пока Володя спит, одеться. Потом ей показалось, что этого мало, и надо по крайней мере убежать. А потом Володя проснулся, и Таня поняла, что в голову ей до сих пор приходили одни только глупости.
Часа через полтора они оделись, по очереди сходили в душ и отправились куда-нибудь позавтракать.
- Так зачем тебе базука? - спросил Володя.
- Стрелять буду, - ответила Таня, отпивая горячий кофе из пластикового стаканчика.
Они сидели в пиццерии, расположенной в "Гостином дворе", ели пиццу с грибами и запивали растворимым кофе.
- Понятно, что не рыбу ловить, - легко согласился Володя. - А куда стрелять будешь?
- В зятя.
В голосе Тани что-то зубокрошительно проскрежетало, давая понять, что дальнейший разговор на эту тему не принесет ничего хорошего, кроме плохого. Однако Володя этого как бы не заметил и продолжил:
- А зачем?
Таня поставила стаканчик на стол и четко разделяя слова ответила:
- Потому что я ему это обещала. А я слов на ветер не бросаю.
- И что, до смерти застрелишь? - сочувственно покачал головой Володя.
- Да. Да. Да, - закричала Таня. - Ну что ты из меня жилы тянешь?
Володя замахал руками.
- Я? Ни за что. Тебе секундант нужен?
Лицо Тани красноречиво говорило о том, что она не только удивлена подобным предложением, но и уверена в том, что оно содержит в себе издевательский подтекст.
- Не, я серьезно, - продолжал между тем Володя. - Это ведь будет убийство, если ты его убьешь.
Логика была прямо таки смертоносной. Убийственной.
- А если ты вызовешь его на дуэль… думаю, это будет справедливо.
- Ты в своем уме? - Таня чуть не перевернула стол. - Какая дуэль, какие секунданты? Я его просто порву, как кильку.
- Ну, его еще надо найти… - мягко заметил Володя.
- У меня времени навалом, - отрезала Таня. - Ты со мной?
- Не стоило так резко ставить вопрос, чтобы услышать положительный ответ, - Володя подался вперед и жарко прошептал. - Я даже рвать его помогу, только чтобы вместе с тобой.
Таня вздернула брови. Володя несколько раз бодро кивнул с самым преданным видом.
Так началась охота на Гену. До пятнадцати оставалось четыре часа без малого.
С малым - еще сорок две минуты.
Первым делом они зашли в ближайшее отделение милиции, где Володя вежливо поинтересовался у дежурного:
- Здравствуйте. Мы хотели бы найти человека.
- Когда пропал? - поскучнел лейтенант по ту сторону стеклянной перегородки.
- Хм…
В бой вступила Таня. Она нежно оттерла Володю от окошечка и сказала:
- Дело в том, что это мой зять. Он месяц назад уехал в Питер… ну, к вам… и пропал.
- Дело практически глухое, - посетовал лейтенант. - Морги, больницы, тюрьмы проверяли?..
- Даже по два раза, - заверила, не моргнув глазом, Таня. Володя тактично промолчал.
Тяжело вздохнув, лейтенант выложил пред очи безутешной тещи бланк формата А4 на четыре полосы, дабы она заполнила его на предмет установления фамилии, имени и отчества пропавшего без вести, его особых примет, обстоятельств исчезновения… Узрев этот лист, Таня отчетливо поняла, что с помощью милиции она Гену не найдет. Но так как первый шаг уже был сделан, и отступить так, чтобы не вызвать подозрений у стража порядка, никак не получалось, Тане пришлось заняться заполнением документа.