- Давайте я принесу сюда учебники, если это там есть, я готов признать свою неправоту, - нашёлся наконец Кламонтов - однако тут же вспомнил, что учебник по математике он вернул в библиотеку ещё три года назад. Или тут скорее нужен был учебник по ботанике… - Но я уверен, что семенами математическая абстракция не размножается, - закончил тем временем Кламонтов.
- Значит, по-вашему, зелёная жаба - математическая абстракция? - переспросил уже преподаватель аналитической химии. - Ну, и как вы собираетесь учить детей определять произведение её растворимости, если она - математическая абстракция?
- Да я не собирался учить этому детей! Ведь разве я - студент пединститута? - Кламонтов вдруг ощутил какое-то напряжение, как если бы сказал неправду, но продолжал - И разве в школьной программе вообще есть что-то подобное? Да и вы сами преподавали у нас химию, а не зоологию? Разве не так?
- Кто преподавал зоологию? - удивлённо воскликнул математик. - Вы будто не знали, что идёте сдавать? Не выучили теорему Боткина - так и говорите!
- А вы разве учили нас делить почки на печень? Это же не числа, это - органы тела!
- Что - органы тела? - раздражённо переспросил зоолог. - У вас вопрос о педагогической характеристике внутреннего строения пчелы! Ну, и как вы собираетесь составлять такую характеристику, если рассматриваете не всю пчелу в целом, а отдельные органы?
- Да я и не собирался! Я шёл сдавать… - Кламонтов понял, что не знает, как продолжить начатую фразу. Не мог же он сказать зоологу, что собирался сдавать… что? Оказывается, сам не мог вспомнить…
- И как вы собираетесь преподавать ученикам самую передовую в мире идеологию, если понятия не имеете о зародышевых листках пролетариата? - воскликнул историк КПСС. - Ну, какие слои общества заворачиваются внутрь, чтобы в нём зародилось классовое сознание?
- Самые нищие и неграмотные… - наугад ответил Кламонтов, одновременно пытаясь вспомнить, что должен был сдавать.
- И какое это имеет отношение к сложному эфиру гриба и водоросли? - коварно переспросил преподаватель физколлоидной химии. - Какие нищие? Чему вы научите детей с такими знаниями?
- А вы нас чему учили? Вспомните, вы же не ботаник, а химик! ("Но что они всё - об учёбе детей? - снова мелькнуло сомнение. - Неужели действительно пединститут?")
- Естественно, химик, - ответил химик, только уже неорганик. - Так что вам непонятно в билете?
- Всё непонятно, - ответил Кламонтов, поспешно пытаясь припомнить вопросы в исходном, 8-м билете по неорганической ботанике. - Ведь у нас ни в учебнике, ни в конспектах ничего подобного нет… ("Так, в самом деле, какого вуза я студент? Куда я поступал? Ведь не в пединститут же… Но и не в медицинский… А куда? Какой ужас. Надо же - забыть такое… Ну, а хоть что должен был сдавать? Термодинамику света решений Съезда? Или нет… Физколлоидную философию человека и животных…")
- Общественно-экономической формации нет в учебнике? - возмутился философ. - Искусства как формы общественного сознания нет в учебнике? Да что вы такое говорите? А если вы имеете в виду третий вопрос - так по нему надо было просто прочесть в газете доклад на съезде, только и всего!
- Да, но зачем это мне? - вырвалось у Кламонтова, согласного после бесплодного спора со сменяющимися преподавателями на любое, лишь бы скорее, окончание этого кошмара. - Я же поступал учиться не на философа и не на историка… Ой, правда - а на кого? - и, только произнеся это, Кламонтов понял, что выдал себя.
- Вот это да! Он не помнит, на кого он учился! Это надо же такое… - философ, казалось, олицетворял само оскорблённое педагогическое достоинство. - Ну знаете, такому студенту у нас вообще делать нечего, - он снова, как тогда, перед экзаменом, весьма красноречиво развёл руками. - И как это вы дошли до четвёртого… или до какого там… до пятого курса? Да, сколько лет уже принимаю экзамены, а такое слышу впервые… Слушайте - а, может быть, вы вообще не студент? Может быть, вы не Кламонтов Хельмут Александрович? И зачётка эта не ваша? - спросил философ, протягивая зачётку Кламонтову.
- Нет, зачётка моя, - ответил Кламонтов, узнав зачётку по фотографии. И только после этого он заметил, что слово "университет" (ну да, конечно! Как мог забыть?) было перечёркнуто и от руки почерком старосты переправлено на "пединститут". - Хотя подождите… - Кламонтов вдруг почувствовал, что с него довольно, и надо выяснить всё начистоту. - Скажите прямо: вот это тут так было исправлено или нет?
- А это тут так было? - философ перелистнул несколько страниц и… потрясённый Кламонтов увидел свои же экзаменаторские записи все вместе на одной странице. - Аналитическая зоология, педагогика беспозвоночных - что за чушь? И всё - одним почерком! И фамилия экзаменатора, смотрите, везде ваша же: Кламонтов! Это, что, у вас в группе такой студенческий юмор? А что вы будете объяснять по этому поводу в своём деканате - вы подумали? Особенно с учётом вот этого… Или вы скажете, и этого тут так не было? - философ стал нервно листать зачётку - и новый удар постиг Кламонтова, не успевшего опомниться от предыдущего: он увидел, что все его собственные отличные оценки за все курсы превратились в удовлетворительные. Причём остались прежними почерки экзаменаторов, их фамилии, росписи, названия предметов, даты экзаменов, изменились только оценки. - Одни тройки - и не стыдно? И только интересно, кем вы сами представляете себя в перспективе с такой успеваемостью? И вообще, вам не кажется, что вы занимаете чужое место в жизни? А то, может быть, кто-то пять раз поступал сюда - и не прошёл, потому что прошли вы! - всё больше распалялся философ, не давая Кламонтову возразить, что как раз ему удалось поступить в университет лишь с пятого раза. - И ещё приносите на экзамен зачетку без фотографии! - философ перелистнул страницы назад, и Кламонтов увидел, что фотография, всего несколько секунд назад бывшая на месте, теперь грубо оторвана.
- Вы, если я не ошибаюсь, наш новый методист по заочному? - тут же, не дав опомниться от этой череды внезапных потрясений, спросил подошедший откуда-то дворник с метлой, в котором Кламонтов с трудом (но уже без особого удивления, словно способность удивляться истощилась) узнал декана - но, не поняв, кого тот имел в виду, на всякий случай не стал возражать. - А почему вы не на субботнике? Вопрос с Кламонтовым решаете? - на этот раз декан обращался явно к самому Кламонтову. Кламонтов, совсем растерявшись и не зная, что отвечать, как-то невольно забрал зачётку у обалдело взиравшего на это философа и протянул декану, ожидая его реакции. - Да, такая зачётка всё равно никуда не годится… - произнёс декан, едва взглянув в зачётку и тут же опустив ее в карман своей дворницкой спецодежды. - Ну, правда, теперь он говорит, что он не сам это сюда вписал, что кто-то подделал его почерк - но теперь это уже неважно. Ну что ж, будем исключать.
- За что? - так и обмер Кламонтов.
- Ну, как же? Разве вы не знаете, что с нового учебного года наш факультет переходит в основном на целевую подготовку педагогических кадров для национальной школы? Мы же теперь суверенная республика, и нам такой круглый дурак широкого профиля, который устраивал московских империалистов, не нужен. Нам дурак - то есть, извините, педагог - нужен свой, с развитым национальным сознанием… А этот - какое национальное сознание сможет нести ученикам?
- Но позвольте, он же в самом деле другой национальности… - вырвалось у Кламонтова, решившего подыграть декану в надежде, что с его ответных слов прояснится хоть что-нибудь.
- А зачем они нам тут нужны - другой национальности? Boт пусть по месту проживания своей национальности теперь и учатся! А то все студенты со всех курсов - понимаете, все - подали в деканат заявления о переводе преподавания на государственный язык - и только он один отказывается! Говорит, не затем к нам поступал… Он, видите ли, хотел работать на благо всего человечества! Слышали мы уже что-то подобное ото всех этих манкуртов и янычаров, которые служили "системе" за объедки с московского стола! - вдруг почти в истерике выкрикнул декан. - А теперь на благо нации, выстрадавшей независимость, они, оказывается, работать не намерены!
- Но, вы знаете, мне тут ещё не всё понятно… - рискнул продолжить начатую игру Кламонтов, одновременно пытаясь вспомнить, могло ли на самом деле быть то, что он сейчас услышал. А то он не помнил, но вдруг начал сомневаться… - Я же всё-таки новый методист, и ещё не вполне вошёл в курс дела… ("Нет, но не глупо ли, не делаю ли я ошибки?" - спохватился Кламонтов, но, начав, уже не мог не продолжать.) Но я так понимаю, что университет выпускает ещё и научные, а не только педагогические кадры. А наука в принципе интернациональна… Нет, сам я - не империалист и не янычар, - сразу добавил Кламонтов, - я только хочу уточнить, за что конкретно мы его исключаем?
- Вот именно! Он так и будет вам говорить - что собирался работать в научно-исследовательском институте, а не в школе! Он же - из этих психопатов, уверенных, что они - гении, которые годами штурмуют приёмные комиссии! Средняя школа - это, видите ли, ниже их достоинства, они себя считают птицами высокого полёта! И родственники у таких постоянно куда-то пишут, жалуются, угрожают - а мы совершенно беспомощны перед ними! Ну, что мы можем - пипетками от них отстреливаться, что ли? Куда нам деваться, как мы ему докажем, что в науке он - пустое место? Вот и приняли его наконец с пятого раза, чтобы сам в этом убедился. И вот вам результат: его курсовая работа - чисто реферативная, сборник чужих цитат, не более того. Это работа десятиклассника, а не студента. И вообще, всё, что он может - это вызубрить и оттарабанить на экзамене, а собственных мыслей - никаких. Его ничего не интересует, это зубрила, начётчик, и только. И на лабораторных работах - больше командует другими студентами, чем что-то делает сам. Вот вам и цена всех этих высоких порывов и претензий на гениальность. А у нас - наука практическая, в ней надо уметь работать руками, так что просто ходячий справочник тут не нужен.
- Ну, а… если он станет говорить о том, какие проблемы собирался решать в науке? Или об этом лучше не спрашивать? - вырвалось у Кламонтова уже почти в безумном отчаянии. Вот ведь какого мнения был о нём декан…
- Да, он может вам заявить, что хотел изучать возможность регенерации у высших животных и даже у человека, проблемы возникновения психических расстройств и борьбы с ними, и даже назовёт ещё кое-какие марсианские идеи из научной фантастики, - от этих слов декана сознание Кламонтова будто помутилось, на мгновение: тот знал его сокровенное, о чём Кламонтов никому здесь не рассказывал! - Но я же говорю, что он не понимает: настоящая наука так не делается. Студент должен сначала понять, что сделано в науке до него, а не бросаться сразу на штурм вершин. Хотя до этого, я думаю, разговор у вас вообще не дойдёт. Вы ему просто намекните, что у нас выпускнику присваивается квалификация учителя биологии и химии, и значит, он должен уметь провести в школе урок - в национальной школе, на государственном языке - а вот тогда и спросите, как он намерен обойти эту трудность. А то у нас педагогическая практика стоит в учебном плане, и без неё он просто не получит диплом. Вот и увидите, чего он стоит.
Декан закончил, и настала немая сцена. Молчал и Кламонтов, не представляя, что говорить и делать теперь. Сообразить в несколько секунд, как "обойти эту трудность", он не мог… Так, может быть… наконец просто признаться, что на самом деле он не методист, что он и есть Кламонтов? Но тогда и всё сказанное - относится к нему… И что дальше? Тем более - и непонятно, сколь всерьёз его принимали за экзаменатора, троечника, теперь - за методиста…
- А это ещё что такое? - вдруг раздалось сзади.
Кламонтов обернулся - и увидел не философа, как ожидал, а… настоящего методиста по заочному. Стоя у преподавательского стола, тот недоуменно переворачивал со стороны на сторону большой лист бумаги, по формату соответствующий ведомости. И на этом листе Кламонтов снова увидел свои экзаменаторские записи - но только теперь уже просто по белому фону бумаги, безо всяких граф, да ещё на обороте была скопирована со стены мужского туалета студенческой библиотеки запомнившаяся Кламонтову нецензурная угроза в адрес студентов некоренной национальности, А на столе всё так же веером лежали - но уже рукописные (и тоже его почерком!) те самые "экзаменационные билеты", к тому же прокомпостированные, как автобусные…
- Студенческие шутки. Они, наверно, думают, что это очень остроумно, - ответил декан (уже в плаще и не с метлой, а с портфелем), выходя из аудитории. И методист, зачем-то подхватив со стола все бумаги, последовал за ним - оставив Кламонтова одного, в полном недоумении, и даже - без каких бы то ни было вещественных доказательств случившегося.
- Да как же так? - Кламонтову хотелось кричать, звать кого-то на помощь, чтобы тот объяснил, что происходит - но из груди вырвался только слабый шёпот. - Это просто какой-то театр абсурда! В реальной жизни так не бывает! И что, меня действительно исключают? Или я просто схожу с ума? Или - с кем говорил декан как с методистом? И откуда все эти билеты, зачётки, ведомость, откуда в билетах мой почерк? И вообще, кого мне теперь искать, кому и что доказывать?
А впрочем, что можно было доказать - теперь, когда бредовые бумаги, заполненные его почерком, методист унёс в деканат? А декан - зачётку… И это как раз - доказательства всего, что произошло. Вернее - как бы доказательства и того, чего он не делал (не сам же изготовил эти билеты), но что теперь будет выглядеть как содеянное им - и, как логичнее всего предположить, в умопомешательстве… В самом деле - по каким уж тут начальственным кабинетам ходить, чего добиваться? И кто вообще в здравом уме поверит в эту историю, попробуй он рассказать всё так, как оно было?
- И это, что… конец всей моей учёбы? - вырвалось у Кламонтова уже вслух. - На пятом курсе? В 29 лет?
Какой ужас… И ради такого финала он пять раз поступал сюда… И, инвалид с детства, отдал столько сил и времени изматывающей тупой рутиной работе - ведь учиться заочно и нигде не работать не разрешалось даже инвалиду. И перелопатил такие горы неинтересной и ненужной лично ему информации, готовясь ко всевозможным контрольным работам, зачётам, экзаменам. Чтобы теперь так запросто пошли прахом усилия стольких лет жизни…
И тут словно что-то сорвалось в душе у Кламонтова - и мысли сами собой хлынули неудержимым потоком, уже не очень разбирая, что могло и чего не могло быть наяву. И хотя умом он понимал, что прежде всего надо разобраться в этом - но уже не мог совладать с собой. Вернее - с этим шквалом гнева, горечи, ярости и отчаяния…
Ну, в самом деле - почему? Ведь он - не студент пединститута, который претендует на не положенные ему и не предусмотренные программой послабления! Он - студент университета, куда поступал вовсе не затем, чтобы стать школьным учителем! Поступал - с твёрдым намерением добросовестно пройти всю программу - университетскую, не пединститутскую. И вдруг от него требуется преподавание в национальной школе, на государственном языке… Возможно ли наяву?
А хотя, с другой стороны - разве не знал он ещё с прошлой попытки поступления сюда, что в учебном плане тут есть предметы "педагогика", "методика преподавания биологии"? (А уже поступив - узнал, что почему-то ещё "и химии"…) Ну, знал, а что с того? И куда, по идее, мог поступать, если не сюда? Где проходят подготовку будущие научные кадры? В университете. А кого выпускает университет? Школьных учителей… Бред? Да, похоже. Но тогда и сам учебный план - бред. Потому что школьный учитель и научный работник - разные профессии, и требуют от человека разных качеств! Так что школьная педагогика - уж никак не сержантский состав науки, не её второй эшелон! И это, казалось бы, очевидно… И, тем не менее - он, Кламонтов, не имеет права быть научным работником, если не сможет провести в школе урок? И неважно, почему не сможет?
Но в чём виноват он сам? Что он - человек необычной судьбы, инвалид с детства, чьи школьные годы прошли больше в окружении взрослых, чем в среде сверстников, больше дома, чем в школе? Что при этом ещё и опережал сверстников в развитии, и потому тем более не может интуитивно сопоставить обычного школьника с собой в том же возрасте, чтобы иметь представление, каких знаний и нравственных понятий от него ожидать? Или - что из-за последствий той давней черепномозговой травмы и сейчас бывает не всё в порядке с речью? (И кто поймёт, каково всякий раз опасаться этого на экзамене…) Но он же, зная это, и не думал претендовать на диплом педагога! И ему совсем не нужна эта дополнительная квалификация! Но без неё и той, основной, не будет - диплом-то один. И главное, сани же приняли его - такого, как есть - доучили до пятого курса, ни о чём не предупреждая. И вдруг - педпрактика. И он уже недостоин окончить университет, стать специалистом? Сейчас, уже сдав первую курсовую работу?