Какая жалость, что люди отменили публичные казни - четвертование, колесование и прочие забавы. Какая великолепная подзарядка! Какой сумасшедший поток энергопатии! Им лакомились все - от королей до простолюдинов. Странно только, что сами палачи, поглощавшие ее львиную долю, редко выходили в короли. Быть может, переедание плохо сказывается на силе духа?
8
Собакина выбрала для меня вечернее красное платье. Красное как кровь. Призванная из дорогого салона парикмахерша долго колдовала над моими волосами. Обычно откинутые назад они золотистой волной ложились на плечи. Она же соорудила из них огромную застывшую каскадом локонов гриву. Я в самом деле стала походить на крупную львицу, но львицу, которая занозила себе палец и теперь мучается от боли. Я так надеялась, что Орас оставит меня в покое, позволит пролежать весь день у себя и не заставит ехать в театр. Еще позавчера я мечтала об этом вечере, а сегодня…
- Виталик велел нам быть там вдвоем, - сухо сказал Андрей, подавая мне серебристый белый плащ.
И зачем только Собакина заставила меня купить этот дурацкий плащ? Я серебряные ткани терпеть не могу. Я чувствовала себя такой вялой, как сорванный лист салата, целый день пролежавший на солнце, но так и не нашедший покупателя. Рынок закроется, и его выбросят. Скоро закрытие… скоро выбросят…
Я не помнила как очутилась в ложе. Кажется, мы долго поднимались по ступенькам. Такой мелкий парадный марш, и бархатная дорожка, прихваченная бронзовыми прутьями. Бра на стенах в виде старинных свечей. В ложе было душно. На сцене что-то говорили. Я не понимала - что. Может быть, Орас меня все же простит? Мне не хотелось смотреть на сцену. Я рассматривала потолок - расписной плафон, где Аполлон ехал в колеснице, а следом порхали музы, напоминающие дорогих шлюх. Пышные облака как постели куртизанок, приглашали немедленно прилечь. Я не любила ложи. Если у меня бывали деньги, я покупала билет в партер. Если не было, набирала немного мелочишки на то, чтобы пробраться на последний ряд балкона во втором или третьем ярусе. И хотя оттуда скорее приходилось угадывать спектакль, чем его смотреть, мне нравилась сама атмосфера густого полумрака, и таинственное сияние сцены, которое издалека в самом деле могло показаться волшебным. В ложе до сегодняшнего вечера я была всего лишь раз - когда Пашка соизволил взять меня с собой, и прежде чем усадить на какой-то стульчик сзади, с которого не было не видно ни единого сантиметра сцены, представил всем этим солидным господам, занимавшим первые ряды. Они не то что не подали мне руки, но даже не соизволили скользнуть взглядом по моему лицу. Они говорили о чем-то своем и громко хохотали во время спектакля. Я хотела тогда уйти после первого акта, но Пашка запретил. Я промаялась до конца, хотя, честное слово, никто бы не заметил моего отсутствия. Вспоминая этот дурацкий эпизод, я привычным жестом потрогал ладонь правой руки. След от ожога так и остался на коже. Как и желвак внутри. В самом деле - куда ему деться. Смешно и надеяться, что когда-нибудь проклятое клеймо испарится.
Сегодня меня рассматривали и из партера, и из лож напротив, и с балкона. Особенно любопытные дамы, выглядывали из соседних лож, рискуя свалиться вниз, чтобы разглядеть мою физиономию и мой туалет. Я знала, что выгляжу отвратительно, но мне почему-то было всё равно. Как опавшая листва под ногами шуршали веера. Дешевые - из бумаги, оклеенные кружевами, - на балконах, а в партере и ложах - из шелка, расписные. Такой веер стоил больше, чем я получала за месяц, работая в "Оке". Прежде я мечтала о таком. Сейчас, сложенный, на коленях у меня лежал веер из красного шелка, инкрустированный резными виньетками из кости, где переплелись бесконечные "К" и "О". Это был веер Катерины. Новый, заказанный для меня, еще не успели расписать в художественной мастерской. Мода на веера возникла недавно и буквально превратилась в психоз. Наверное, она скоро отомрет, и тогда возникнет новая мода - на абажуры или на что-нибудь еще…
Первое действие кончилось, и Орас куда-то ушел - наверное, давать интервью. Мне ужасно хотелось пить, но мне почему-то стыдно было заикнуться об этом. Неужели никто на свете не принесет мне самой обычной "колы"? Я обернулась, надеясь, что рядом может оказаться Виталик или кто-нибудь из охранников Ораса. Но они все отправились вслед за своим боссом, полубогом, повелителем. Я не представляла ни малейшей ценности и не стоила ни капли внимания. К своему удивлению я обнаружила на заднем стуле, где прежде сидел охранник, рыжеволосую дородную женщину, в черном, с блестками платье. У нее на шее на серебряной цепочке висел крысиный череп с длиннющими желтыми зубами. Как мне показалось - настоящий.
- Оставьте эту затею… - голос у женщины был очень низкий, хриплый.
Сидела она, наклонившись вперед, так, чтобы ее не могли видеть из партера.
- Мне вас жаль, и потому я здесь… - вновь раздался ее голос. - Вообще-то я не имею права предупреждать, и если Великий Ординатор узнает, что я говорила с вами, мне не поздоровится…
Прежде, услышав "Великий Ординатор", я бы непременно всполошилась, но сейчас мне было всё равно… рынок скоро закроется… салат выбросят…
- Мне жаль не только вас, но и ваш городок. Он был прежде очень миленький, и у меня были на него кое-какие виды, - продолжала женщина. - Но план Великого Ординатора всё изменил… Участь города решена. У Ораса нет шансов. На вашем месте я бы просто уехала. Не ищите подвоха в моих словах. Мне иногда бывает жаль… очень жаль…
Ее голос стал куда-то уплывать. Я пыталась расслышать, что же такое она говорит, но не могла…
- Ева, что с тобой? - Орас тряс меня за плечо.
Я разлепила глаза и бессмысленно уставилась на него.
- Кажется, у меня кровотечение, - пробормотала я, едва ворочая языком. - Очень сильное… Кажется… платье промокло…
Мне должно было быть из-за этого стыдно. А было всё равно.
Он переменился в лице. Может быть, он перепугался за меня, или думал, как представить происшествие журналистам? Не знаю…
Орас нес меня вниз на руках. А надо мной проплывали бра в виде свечей. И потолок с островками яркой недавно реставрированной росписи. Опрокинутый мир. За него никак нельзя было ухватиться. Уже, когда меня укладывали в машине на заднем сиденье, как из-под земли, рядом возник Виталик:
- Сообщим о начавшемся выкидыше, - деловито проговорил он. - Это может добавить вам пару очков. Женщины будут жалеть вас. Вы потеряли долгожданного ребенка…
"Вас" относилось к Орасу, а не ко мне. Меня не стоило жалеть - наказывали по заслугам…
- Андрей, пусть мне дадут наркоз… внутривенно… я прошу… - заплакала я.
Еще раз подобной процедуры я не перенесу. Теперь я боялась только физической боли, и больше ничего. Но опять была ночь, и опять анестезиолога не было на отделении гинекологии. Его искали и не нашли. А ждать было нельзя…
9
Спустя три дня утром Виталик положил на стол перед Орасом несколько листков с диаграммами. Все кривые, изгибаясь хитроумными лесенками, неуклонно спускались вниз.
- Что это? - спросил Орас, хотя и сам прекрасно знал значение этих линий.
- Ваша популярность. Тут данные трех независимых опросов. И все три говорят одно и то же: ваш рейтинг падает. Неделю назад у вас было почти семьдесят процентов. А вчера едва набрали шестьдесят. Доверенные лица Суханова сегодня заявили, что по их данным, вы уже не имеете и половины голосов. Это, конечно, вранье.
- Вчера ты мне клялся, что, наоборот, моя популярность непременно прыгнет вверх.
- Да, именно так по всем параметрам и должно было быть. Но вмешался еще некий непредусмотренный фактор "Х"… - впервые Виталик выглядел растерянным.
- Что за "Х"…
- Пока неизвестно. Но мы непременно выясним.
- Но должно же быть какое-то объяснение? - оборвал его Орас.
Виталик замялся.
- Многие считают, что вы как-то связаны с аферой Нартова. И это мнение нам теперь никак не опровергнуть.
- Почему? - Орас передернул плечами и отшвырнул листок. - Можно рассказать все, как было на самом деле. О том, что именно я нашел этот чертов Инвалидный приют и о том, что Старик поручил Нартову освободить пленников. И что из этого вышло.
Виталик с сомнением покачал головой:
- Я бы не стал этого делать.
- Почему?
- Не уверен, что это даст нам хотя бы один-два процента, а вот с Лигой рассорит точно.
- Боишься, что они подадут на меня в суд и потребуют миллион долларов за нанесенный моральный ущерб?
- Нет, они просто убьют вас. К тому же в этом случае нам никак не удастся обойти молчанием вопрос о Катерине. А это опять не прибавит вам очков.
Нартов… Катерина… Старик… Почему он должен расплачиваться за их грехи, когда он за свои не собирается платить? Орас не любил замкнутых пространств и бега по кругу. Но, начав борьбу, он должен был идти до конца. И до конца верить в свою победу.
- Хорошо, найди другой способ, - нехотя согласился Орас. - В конце концов - за что я тебе плачу?
10
День прошел, близился вечер, Андрей ходил по кабинету из угла в угол. Время стекало по стрелкам часов в пустоту, а он безуспешно силился понять, почему удача оставила его. Он чувствовал себя полководцем, который собрал армию и пошел в атаку на врага. Но через несколько шагов, оглянувшись, увидел, что позади никого нет. Он шагает навстречу плотным вражеским шеренгам в полном одиночестве, сжимая меч в руке. Такие люди как Виталик и его собратья были озабочены лишь одним: как бы побольше набить за щеку во время предвыборной компании. Они говорили об этом, не стесняясь. Но очень скоро им пришлось убедиться, что Орас собирается платить за работу, а не разбрасывать деньги направо и налево. Это вызвало некоторое уныние и поубавило первый восторг "команды Ораса". Судя по опросам, безусловной поддержкой Орас пользовался приблизительно у четверти горожан. Эти двадцать пять процентов будут голосовать только за него, никакие другие кандидаты их не устраивали. Но остальные могли выбрать кого угодно.
Запутаннее всего выглядели отношения с Лигой. Души уцелевших мартинариев принадлежали ему безраздельно, но Орас ощущал лишь упадок сил и безразличие привыкшего к поражениям человека. Порой ему начинало казаться, что энергопатия вызывает у него не прилив сил, а отвращение и тошноту. Неужели Катерина права, и он в самом деле превратится в ничто вместе с гибелью тайного лагеря? Ему не хватает сверхсилы, которая бы взметнула его наверх…Но почему? Ведь Ева, Кентис, Сергей, они… Орас остановился. Само перечисление натолкнуло его на мысль. Все они были вроде как мартинариями. Но именно "вроде как". На самом деле по характеру и по складу души они не годились в мартинарии и НЕ должны были ими быть. В мартинариев их обратило давление ордината Лиги. Но теперь ординат исчез, Лига оставила город, давления не стало. Ничто не заставляло их более сохранять прежнюю ипостась. Каждый из них существовал сам по себе, и даже желая сплотиться вокруг Ораса, они стремились сбросить прежнее ярмо и вкусить иной, сладкой жизни.
Да, это предположение походило на правду, но всё равно оставалось неясно, почему побеждает Вад.
Андрей мотнул головой, пытаясь согнать мысли с привычного круга. Прежде всё было иначе. Он, Орас, был в центре, а события починялись ему. А он…
Бодренькая мелодия мобильника оборвала бесконечные рассуждения.
- Андрей, - Катерина не сочла нужным даже поздороваться. - Нам надо встретиться. Вопрос касается Олежки.
- Где?
- Не у тебя конечно. Помнишь мой старый дом за Круговой дорогой? - она сделала ударение на слове "мой".
- Ну и…
- Жду тебя в восемь. Обстоятельства изменились, и мне надо побыстрее оформить развод.
Орас недоверчиво усмехнулся.
- Я выходу замуж, - объявила с нескрываемой гордостью Катерина.
- Неужели? И кто же герой?
- Ты с ним не знаком. Кажется, ты тоже заинтересован в быстрейшем оформлении бумаг? Или… НЕТ?
- Разумеется - ДА!
- Ну тогда мы с тобой договоримся, - в ее голосе звучало самодовольство.
Орас вновь усмехнулся: Катерина как настоящая женщина считала главным своим достоинством замужнее состояние. Статус "разведенки" ее не устраивал. Странно, но ее заявление вызвало укол ревности. Кто бы мог подумать!
11
Орас сам вел машину. "Волга" с охранниками и Виталиком следовала позади. Он решил, что при встрече с Катериной никто не должен присутствовать. Бумаги подготовлены, в них выверено каждое слово, осталось только подписать.
Внезапно он почувствовал запах сырого мяса. Не гнилья, а именно свеже разделанной плоти, сочайщейся кровью. Вернее, это был даже не запах, а призрак запаха. Но призрак столь явственный, что Орас невольно потянул ноздрями воздух, силясь понять, откуда же он исходит. Однако всё тут же исчезло. Остался обычный машинно-металлический запах салона, запах шерсти, погасшей сигареты, одеколона, чего-то еще, теперь позабытого, но с верностью пса впитанного машиной. Орас свернул на боковую дорогу. "Форд" пополз по проселочному тракту, зажатому между двумя рядами корявых тополей. Вокруг лежали черные изглоданные поля и съежившиеся от нищеты и безысходности домики. Дождь часто и настойчиво стучал по капоту. Кровяной запах-призрак больше не возвращался.
Странно, но Орас не видел в зеркале машины Виталика. Неужели эти идиоты не заметили, как он свернул на проселочную дорогу? Он просигналил несколько раз, но никто не отозвался. Набрал мобильный Виталика. "Абонент не доступен", - услышал ответ. Что за черт? Ладно, пусть немного поездят по шоссе взад и вперед, может быть, найдут, куда ехать.
Дом вынырнул сбоку - темнооконный, в ржавых потеках осенней влаги, с просевшей крышей и покосившимся крыльцом. Орас оставил машину на обочине и поднялся на крыльцо. В доме мутно светились два окна - его ждали. Дверь оказалась незапертой, и он вошел. Он прекрасно понимал, что лезет в ловушку: его всегдашнее княжеское чутье и на этот раз ему не изменило. Но тот, кто звал его в дом, был сильнее, и Орас не мог остановиться: он был зверем, почуявшим запах крови, и инстинкт оказался выше разума.
Изнутри пахнуло сыростью и холодом нежилых комнат. Предчувствуя опасность, в груди короткой болью набухло сердце. Орас пересилил себя и ступил на скрипучие половицы. Луч фонарика метнулся по серым стенам с клочьями обвисших обоев. Куча хлама в углу, и лестница, ведущая наверх - больше Орас ничего не успел рассмотреть. Ему показалось, что от внезапного удара голова его раскололась, как скорлупа…
12
Он очнулся уже в кресле. Руки и ноги его были связаны, а толстые ремни притягивали тело к спинке. В комнате горела лишь настольная лампа, освещающая убогую обстановку. Голоса доносились приглушенно, будто издалека, хотя Орас видел разговаривавших почти рядом с собой. Двое сидели в углу за столом и жевали, яростно работая челюстями. Их темные фигуры напоминали пауков, жирных, наполненных ядом пауков, стерегущих добычу.
- Где тебя носило? - бормотал один, разрывая пропитанный жиром пакет и извлекая оттуда котлету. - Дожидаясь, можно с голоду подохнуть…
Голос был удивительно знакомым.
"Толик!" - едва не крикнул Орас.
- В "Мечту" гонял, - отозвался второй. Поменьше и послабее, больше играющий в паука. - У них теперь буфет есть, можно брать на вынос. И цены нормальные. Особенно котлетки хороши. И буженинка. Попробуй буженинку, пальчики оближешь.
- Ты у нас гурман, - хихикнул Толик. - Тебе бы у Ораса работать…
- Не у Анютки же сосиски брать! У нее всё дерьмом воняет, - маленький паучок презрительно фыркнул.
- Это точно, - поддакнул Толик. - Повар знает толк в еде, зараза.
И оба паука покосились на привязанного к стулу пленника.
Орасу казалось, что он спит, хотя глаза его были открыты. Он видел грязные обшарпанные стены, настольную лампу под пестрым абажуром, пауков, чавкающих и хитро подмигивающих друг другу. Но одновременно ему снился сон, и в этом сне он был тонким ослепительным лучом, он пронизывал чужие холодные души, аморфное и одновременно неподатливое сознание…
- Эй, повар, очнись… - ему плеснули в лицо водой, противной, теплой, с запахом ржавчины и клозета.
Орас поднял голову. Толик стоял над ним, довольно усмехаясь.
- Ну что, повар, еще не наелся? - Толик наклонился к самому его лицу. - Ничего, б…, сейчас наешься. Так нажрешься, что из ушей полезет.
"Чего они хотят?" - подумал Орас со странным равнодушием.
Шаги раздались и смолкли. Несколько минут стояла неправдоподобная давящая тишина. А потом она раскололась от крика. От беззвучного крика, переполненного болью. Боль росла и ширилась как вода, поднимаясь выше и выше, затопляла всё вокруг и просилась внутрь. Поток кружился водоворотом вокруг Ораса, и каждая клетка его тела вибрировала под непереносимым давлением.
Поначалу он не мог впитать в себя ни капли - всё существо его восставало, предчувствуя опасность. Но давление росло и росло, и душа его раскрылась, не в силах противиться больше. Поток энергопатии залил его и оглушил. Он просто захлебнулся в непереносимой физической боли…
Очнулся он глубокой ночью. На улице было почти светло: дождь кончился, обглоданное серебряное блюдце луны таращилось сквозь перекрестье рам. Голые тополя вздрагивали под порывами ветра. Орас не мог сказать, давно ли угас поток и наступил покой, пропитанный осенней сыростью. Он чувствовал себя оболочкой, внутри которой заключено нечто отвратительное и неживое.
В комнате никого не было. Исчезли ремни с веревками: Андрей сидел в кресле, будто отдыхал после утомительного дня. Руки и ноги так налились усталостью, что казалось невозможным пошевелиться. Но он поднялся. Придерживаясь рукой за стену, добрел до двери и выбрался в коридор. Знакомая картина: груда хлама в углу и щербатая лестница, ведущая наверх. Какое-то чувство подсказывало ему, что наверху нечего искать. Он двинулся дальше по коридору и обнаружил спуск вниз. В подвал. Мутная красноватая лампочка освещала серые стены, каменный пол, лужи застойной ржавой воды. И красно-лиловые густые пятна. Он огляделся… Что он искал? Что хотел узнать?.. Сердце билось глухо и тяжело, будто через силу. Кого же они мучили здесь в течение бесконечно долгих минут?..
На полу лежала игрушка - целлулоидный медвежонок с отгрызенным носом. И на зеленом медвежонке - тоже нестерпимо яркое пятно. Ребенок?! Орас почувствовал, что внутри у него всё переворачивается. И еще он понял, что малыш здесь, рядом, стоит завернуть за этот бетонный уступ. Он заставил себя сделать эти непреодолимые три шага. Мальчик лет шести лежал в углу. Неестественно длинное хрупкое тело. Выпуклый круглый лобик. Курносый нос, залепленный пластырем рот - вот почему он не слышал криков. Голое тело в синих и черных пятнах. Орас попятился…