Я как-то сразу поняла, что так и было. Женя не выносил насилия, ему, например, становилось плохо, когда он слышал об изнасилованиях женщин и детей. И я представляю, что он испытывал, когда они запихнули его в машину, а потом приволокли на служебную квартиру…
- Значит, это ты все устроил? - спросила я.
- Я, милая моя, - с гордостью ответил он. - Своими собственными руками.
- И давно ты это придумал?
- Давно. Ведь я с самого начала знал, что ты не сдержишь свою сучью натуру и в какой-то момент изменишь мне… Я знал, что тогда я накажу вас обоих. Жестоко! Надо было только придумать, как сделать это чужими руками.
- Ты хочешь сказать, что дело было только в твоей ревности? - Я никак не могла поверить ему. - А вовсе не в операции по выводу технических секретов за рубеж?
- Нет, дело было не в ревности. Неужели ты думаешь, что я похож на этого доверчивого дурака Отелло? Дело было в ненависти. Вы со своим хахалем нанесли мне смертельное оскорбление. А я такие вещи не прощаю! Ты должна была дождаться, когда я брошу тебя сам, когда ты надоешь мне. Это бы произошло довольно скоро. Но я бы тогда нашел, чем заплатить тебе в благодарность за все, что было между нами. И я заплатил бы. Заплатил очень щедро. Но ты меня предала, грязная сучка! Тварь! Ты решила, что ты можешь делать со мной что захочешь! Ты - со мной! А теперь…
Но я знала, что теперь.
Теперь я единственный человек, кто знает всю правду. А значит, меня не должно быть. Все просто. Он не оставит в живых такого свидетеля. То есть мне надо спасать свою жизнь. Но как?
Я посмотрела на него и по всем признакам, которые уже хорошо знала, поняла, что его душит похоть, что ему надо трахнуть меня в последний раз, совершить обряд обладания, поставить меня на колени. А еще я поняла, что это мой единственный шанс. Мужчина без штанов становится уязвим и расслаблен. В конце концов, если он вывалит свое самое уязвимое достоинство наружу, у меня будет шанс вырубить его на какое-то время…
- Так что теперь? - спросила я.
- Теперь? Ты хочешь знать, что теперь? - Он даже глаза прикрыл от удовольствия. - А теперь я поимею тебя так, как еще никто тебя не имел. Для начала…
К этому я уже была готова и только сказала:
- Пойдем в спальню?
Мне надо было его немного успокоить. Уж очень он был взведен. Прямо до отказа.
- Нет, дорогуша, никуда мы не пойдем… Раздевайся! Прямо здесь. Снимай с себя все!
И тут я все поняла. Ему надо не просто овладеть мною. Он хочет меня изнасиловать. Зверски, оскорбительно. Ему надо унизить меня и надругаться. До этого мгновения я была уверена, что сам он меня убивать не станет, но бешенство просто душило и мутило его…
Уже ничего не соображая, я бросилась из кухни. Куда? Ведь входная дверь была заперта…
Он тоже, видимо, уже плохо соображая, рванулся за мной, схватил за свитер, я отчаянно дернулась, и он упал…
Я выскочила в коридор, подбежала к двери с намерением барабанить в нее что есть сил, бить ногами, кричать, как можно громче… Но в квартире стояла такая тишина, что она меня буквально оглушила.
Я долго еще стояла, прижавшись спиной к двери, вслушиваясь в каждый шорох. И ничего не слышала. Ни звука.
Прошло какое-то время, прежде чем я нашла в себе силы отлепиться от двери. Осторожно, с трудом делая каждый шаг, я двинулась к кухне. А вдруг он просто затаился там и готов опять на меня накинуться. Но тишина стояла такая, что я поняла - что-то случилось…
Наконец я добралась до кухни. Слыша, как колотится мое сердце, заглянула…
Он лежал и не шевелился. И не дышал. Мраморный угол стола был в крови.
С трудом переставляя ноги, я прошла в гостиную и плюхнулась на диван. Что мне было делать? Звонить в милицию? А когда они приедут, доказывать, что я не верблюд? Где гарантии, что они мне поверят? Особенно после того, как подключатся люди из "Крокета", сам господин Бучма и его покровители? Что они со мной сделают? Что захотят, то и сделают.
Не скрою, у меня вдруг мелькнула шальная мысль позвонить вам, но я тут же от нее отказалась. Что вы могли для меня сделать? Чем помочь? Кто я для вас? Какая-то залетная бабенка, которая вовлекла в темную историю вашего друга и стала причиной его смерти!
И тут я вдруг подумала: да, я виновата в смерти Жени, но зато я отомстила, я своими руками уничтожила того, кто эту смерть задумал и осуществил. И никто другой не смог бы этого сделать, потому что доказать что-либо невозможно.
А может, подумала я, просто уничтожить все следы и уехать домой? И жить как ни в чем не бывало, а если что, говорить, мол, знать ничего не знаю. Я стала торопливо вытирать своим платком угол стола, о который ударился Литвинов, но мне и самой уже было ясно, что это глупость. Захотят - найдут и докажут. Окажется, что кто-то меня видел, кто-то чего-то знает. Все-таки я не зря столько лет проработала в отделе расследований, кое-что понимаю.
И в какой-то момент я совершенно ясно поняла - надо бежать. Бежать из Москвы, бежать из России! Никто меня теперь здесь не хватится, никому я тут не нужна.
Я заставила себя подойти к его телу, аккуратно достала ключи, к счастью, для этого не надо было его переворачивать, и ушла, оставив ключи в двери.
На такси я быстро добралась до дома, собрала какие-то вещи, деньги и тут же помчалась на Киевский вокзал. Взяла билет на первый же поезд до Киева и уже утром была там…
Вот так все это было. Надеюсь, вы не будете меня разыскивать. Зачем? Ведь Женя действительно умер. Его не били, не пытали, даже не запугивали. Я думаю, он просто умер от стыда и ужаса, надвинувшихся на него. Он очень боялся, что вы узнаете, как по-дурацки повел себя он в этой истории. Ему было стыдно передо мной - он боялся, что не выдержит напряжения, что не знает, как защитить меня, и не сможет защитить, если за меня примутся.
Так что не надо разыскивать убийц и виноватых. После смерти Литвинова их нет. Разве что я…
Но тогда вам надо обвинять и Анну Юрьевну, которая рассчитывала эту партию и принимала в ней активное участие. И даже самого себя, потому что вы влезли в нее по чужой воле, а для Жени ваше участие на стороне врагов оказалось страшным ударом.
Вам это нужно? Терзать себя? Разоблачать Анну Юрьевну?
А представьте себе, что сделают из Жени наши с вами коллеги-журналисты, если эта история получит известность? Влез в грязную историю за бабки, а потом помер от страха. На его имени с удовольствием потопчутся. И никому вы не докажете, что все было иначе, не так.
Конечно, подставил его Литвинов, но он и поплатился за это. Перед Женей я виновата, но зато, повторяю, я и отомстила за него. Правда, теперь мне предстоит жить с мыслью, что я убила человека. Да, не нарочно, да, он хотел надругаться надо мной и уничтожить, но все-таки…
Не хочу убеждать вас, что муки совести меня грызут непрерывно и приводят в отчаяние, вовсе нет, но какое-то время, чтобы пережить все это, мне необходимо.
А там, глядишь, пыль уляжется, все забудется, и я снова появлюсь в Москве, по которой вдруг начала скучать. Все-таки Москва, хотя она и не принесла мне счастья, мне как-то ближе…
Почему-то не хочется, чтобы вы думали обо мне плохо…
Да, подумал я, выключая компьютер, ярко выраженная уздечка носика, которую я сразу отметил, не подвела. Верный признак. Девушка лихая до невозможности. Как ловко она расставила позицию - все виноваты, и она не больше других. Но самое грустное, что это - правда. Это так и есть. На самом деле.
Я сам уперся в это признание чуть ли не сразу, когда узнал о смерти Женьки. Любой исход расследования приводил к ужасному для него выводу - он сам влез в грязное дело, запутался в нем и не мог выбраться без потерь. И помочь ему я не смогу, потому что могу только докопаться до правды, а правда ему не поможет. Правда - вовсе не спасение от бед, она всего-навсего приговор. А за приговором следует наказание.
Мой бедный друг, он связался с людьми, возможностей и мотива действий которых даже не представлял. Собственно, я тоже. Я даже не мог себе представить, что людьми в этой истории движут не только страхи и интересы, но и страсти, чувства. Мы все уже привыкли к тому, что за всем стоит борьба за бабки, акции, влияние, должности, и всегда ищем только их, а тут - любовь, ревность, стыд…
Я с такими материями давно уже не работал, поэтому даже смерть Литвинова не направила мои мысли, куда следует, я продолжал копаться в корпоративных интригах и разборках, хотя передо мной была трагедия любви и ревности. Кто бы мог подумать! Если бы я хоть раз задумался о том, что Женька влюбился в эту сообразительную и беззастенчивую дамочку по-настоящему, что Литвинов ревнует до умопомешательства! Но я, увы, мог представить себе что угодно, только не это.
Да что там какой-то Литвинов! Я не мог поверить, что Анетта просто переживала за меня, когда уговаривала не лезть в эту историю, а вовсе не боялась, что я чего-то нарою и докопаюсь до следов ее участия! Стыдно, мой милый, нехорошо.
Глава 26
Филиация
Летом родители, задерганные работой, жизнью, вдруг осложнившимися между ними отношениями, отправили мальчика в детский лагерь, где он оказался среди таких же, как он, взвинченных подростков. Лагеря тогда уже воспринимались, как место, куда попадают лишь дети из самых скромных советских семей, чьи родители не имеют возможности устроить им летний отдых покруче и поприличнее. И мальчик очень остро ощущал эту ущербность и даже переживал. Ему казалось, что его бросили, забыли, и пока он тут, в стае пугающе незнакомых и непонятных ему детей, пытается приспособиться к новым порядкам и правилам, сами родители живут своей жизнью, не думая о нем!
Это были новые, странные, не известные доселе мысли и ощущения. Они вдруг открыли ему какие-то новые стороны жизни, о которых он раньше и не подозревал, но о которых он теперь не мог не думать…
Нельзя сказать, что кто-то его там особо обижал, но он вдруг оказался одиночкой среди сразу разбившихся на группки и стайки подростков, ревниво и безжалостно защищающих свои права. И очень скоро он остро и ясно почувствовал свою отделенность от других, свою необъяснимую непринадлежность к ним.
Они жили в тесных дощатых так называемых палатах, и кровати их, разделенные лишь узкими допотопными тумбочками, были тесно придвинуты друг к другу. Там же в углу палаты была небольшая комнатка, где спала вожатая их отряда, веселая и не видевшая ни в чем особых проблем студентка старшего курса пединститута. По ночам вожатые и воспитатели, как водится, собирались в домике администрации, где выпивали, веселились и крутили необременительные романы.
Однажды мальчик никак не мог заснуть, мешало вдруг овладевшее им до нервной дрожи возбуждение, духота, комары, сосед, почему-то метавшийся на койке рядом, вскрикивающий и скрипящий зубами во сне…
Мальчик тихо выскользнул из палаты. Ночь была ветреная. Шум деревьев был каким-то особенно гулким и таинственным. Из домика администрации доносились звуки музыки и неразборчивые, но возбужденные голоса. Мальчик чувствовал, что жизнь его непоправимо меняется, надвигается что-то новое, с чем он еще не знает, как справляться.
А потом появилась вожатая, веселая и простодушная, как всегда.
- Ледников, а ты тут чего? - удивилась она. - Не знаешь, что ночью выходить из палаты нельзя?
Мальчик лишь смущенно пожал плечами.
- Спать не хочется? - как-то не по-вожатски, а по-товарищески спросила она.
- Хочется, - соврал мальчик. - Только этот Бахрамов зубами скрипит.
- Бывает, - беспечно согласилась вожатая, от которой явственно пахло духами и вином. - Только спать-то надо.
Она потянулась, закинув руки, и ее сильная молодая грудь напряглась под тонкой майкой.
- Ну что мне с тобой делать? - понарошку задумалась она. - Я этого Бахрамова, знаешь, и сама боюсь, когда он зубами скрипит.
И вдруг легко и радостно решила:
- А давай-ка я тебя к себе положу, хочешь? Там этого Бахрамова не слышно.
Мальчик не знал, что ответить. А она легко, по-мальчишечьи толкнула его кулачком в плечо.
- Давай, Ледников, пошли, а то уже скоро и ложиться будет незачем.
В ее комнатке стоял складной диван, который она быстро разложила. Потом застелила его простыней, бросила две подушки и два куцых одеяла и сказала:
- Давай ложись к стенке, закрывай глаза и спи. А я пойду умоюсь.
Она взяла полотенце, подмигнула ему и ушла.
Мальчик холодными руками приподнял одеяло и забрался под него. Дрожь не проходила. Он уперся лбом в стенку и закрыл глаза.
Она вернулась минут через десять, когда он еще не спал. Ему показалось, что она что-то чуть слышно напевает. Потом что-то шуршало за его спиной, диван скрипнул и прогнулся, и она легла рядом с ним. А вдруг она догадается, что я не сплю, испугался мальчик. Испугался так же, как тогда, на даче, когда услышал, что в соседней комнате творится что-то жуткое и непонятное…
Но на сей раз страх его быстро прошел. Он лежал тихо, не шевелясь, но всем телом ощущал исходящее от ее тела тепло, вдыхал ее запах, слушал ее дыхание и головокружительно отчетливо понимал, как его жизнь наполняется новым смыслом и этот смысл станет едва ли не самым важным и необходимым в его жизни…
- Мальчуган, ты меня слышишь? Ты где, мальчуган?
Анетта… Моя страстная и бесстрашная Анетта! Какое счастье, что с ней можно увидеться прямо сейчас, закатиться в какое-нибудь уютное местечко, а потом отправиться прямо домой, чтобы убедиться в очередной раз, что нет в жизни ничего важнее любимой женщины, рядом с которой меркнет и забывается, уходит в тень все остальное…
Голос Разумовской вернул меня в действительность.
Я стоял на Сухаревской площади, раскаленной летним пеклом. Вокруг рычали стада обезумевших машин, куда-то летящих, будто решая вопрос жизни и смерти, рядом на травке отдыхали уже никуда и никогда не спешащие бомжи, а напротив был Институт скорой помощи, где днем и ночью страдают, умирают и возвращаются в жизнь люди.
Здесь я, моя Анетта!
Правда, на сей раз меня занесли в эти места вовсе не служебные дела в конторе Бегемота. С ним я порвал сразу же после гибели Женьки Веригина. Пусть его участие в той истории было вынужденным и не решающим, видеть эту морду я уже не мог. Потому что сразу вспоминал Женьку и его жуткую смерть. А еще потому, что не хотел иметь ничего общего с делишками, которые обстряпывал Бегемот. Наша нынешняя жизнь, конечно, малоаппетитная штука, но у Бегемота была способность превращать все, к чему он прикасался, в помойные отбросы. Заниматься его перевоспитанием я не собирался и потому решил проблему проще - никаких дел, ничего общего, ни при каких условиях, ни за какие деньги.
А Женьки нет, и помнит его все меньше и меньше людей. Те же, кто был его недоброжелателями и врагами, не протянули долго. Вслед за Литвиновым покинул сей беспокойный мир и его босс Бучма - сначала чуть не помешался от страха, а потом не перенес инсульт. Новое начальство аннулировало все сделки, о которых писал Женька, и никто не знает, что ждет "крокетовское" хозяйство теперь. Прокуратура практически одновременно прекратила дела в отношении Веригина и Литвинова. Об этом мне не без радости сообщил Сережа Прядко. Что ж, у этих дел действительно не было никаких иных перспектив.
Отец, узнав об этом, только поморщился. Зато он вдруг заметно взволновался, когда позвонила мать и сообщила, что она хочет приехать в Москву, хотя за неделю до этого говорила мне, что раньше чем через год не появится…
А на Украине, о которой мы так спорили с Женькой, революция захлебнулась в угарной суете и дрязгах вчерашних победителей. Роль Анетты в этом процессе мной была, конечно, слишком преувеличена. Боже мой, что она могла значить в грандиозной исторической драме, когда один народ разделился внутри себя в желании переменить судьбу! К тому же она давно уже подвизалась на каком-то ином поприще. И в ответ на мой шутливый вопрос, к кому все же она заброшена - от нас к ним или от них к нам? - Анетта, потрепав меня по голове, сказала:
- Мальчуган, неужели ты до сих пор ничего не понял? Я птица вольная и ни в какие сомнительные игры ни с какими спецслужбами не играю. Зарабатываю деньги сама по себе, там, где хочу. Поэтому не думай о глупостях. Думай лучше о нас с тобой. Ведь я давно тебе сказала: мы будем вместе всегда. Что бы ни творилось вокруг.
Любопытно все же, что она тогда имела в виду? И почему мы все-таки будем вместе всегда? Ведь все повороты колдовского круга, когда влечение души породило дружбу, разума - уважение, а тела - желание, мы с ней давно прошли. Вся необъяснимость нынешней ситуации в том, что два разных человека, даже оказавшись по разные стороны баррикад, вопреки всему не отвергли друг друга. А просто крутят роман и, судя по всему, продолжат его, что бы ни творилось вокруг. Может, плутовка-судьба и принуждала нас к любви, но нам хватило сообразительности понять, что это принуждение - не насилие, а благо. А может, при виде друг друга мы вовсе теряли всякую сообразительность, и даже принуждение представлялось нам тогда полной и сладостной свободой? И кто разберет - это исторический атавизм или примета нашего компромиссного времени? А может, как считали римляне, просто так угодно Юпитеру. Ибо, обращая свои взоры к нему, они говорили: "Amare et sapere vix Deo conceditur" - "Любить и разум сохранять едва ли могут сами боги!"
1
Действия лица, выражающие его волю установить правоотношение, но не в форме устного или письменного волеизъявления, а поведением, по которому можно сделать заключение о таком намерении.
2
Сделка, совершенная под влиянием обмана, насилия, угрозы. Заключается с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, и признается ничтожной.
3
Установленный законом, сделкой или назначаемый судом срок определяется календарной датой или истечением периода времени, который исчисляется годами, месяцами, неделями, днями или часами.
4
Провоцирующее, легкомысленное поведение потерпевших, послужившее поводом для совершения преступления.