Гости стали собираться к пяти часам вечера. Первым пришел Феликс Моисеевич. Он притащил с собой две большие сумки, поставил в углу, а сам, заложив руки за спину, стал прохаживаться по гостиной, иногда вдруг останавливаясь, надевая очки, чтобы рассмотреть какую-нибудь из картин, хотя видел их уже раз двадцать. Потом приехала бледная немощная девушка лет девятнадцати с виду, но было ей раза в два больше, просто она сумела сохранить свою внешность в почти неприкосновенном состоянии. Правда, падала в обморок по два раза в день. Ее сопровождал красивый молодой человек, в прошлый раз танцевавший с Мариной и признававшийся ей в любви. Затем приехал банкир Карл Иванович, почти вслед за ним - одноногий Андрей Анатольевич. Говорили, что он, в прошлом известный путешественник, однажды заблудился где-то в джунглях Юго-Восточной Азии и, умирая от жажды и голода, вынужден был ампутировать свою здоровую ногу и неделю ею питался, пока его не нашли местные аборигены. За счет ноги он остался жив, но зато теперь не мог танцевать. Эльвира Константиновна поражала учителя аэробики резвостью и гибкостью старческих суставов. Здоровье было главным для нее, и ради своего здоровья она готова была вынести любые мучения и даже смерть. Приехал и Филолог. От него члены Клуба держались подальше, считая его с явным приветом. Он же сам относился ко всем с легким презрением. Ежегодно он ложился в больницу и удалял себе какой-нибудь не важный по его представлению орган. У него было ампутировано одно ухо, несколько пальцев на левой руке, все пальцы на ногах; у него отсутствовала поджелудочная железа, одно легкое, половина желудка и много прочей мелочи. А однажды он замахнулся на левое полушарие мозга, где живет чувство юмора совершенно ему не нужное, но врачи, получавшие от него за удаление здоровых органов неплохие деньги, на сей раз категорически отказались от операции. И Филолог затосковал. Его живущий в голове мозг не давал ему покоя и сна. Филолог только и мечтал о том, как бы ему скушать свой собственный мозг. И вот уж тогда-то он точно успокоится и уже ни за какие коврижки не ляжет под нож хирурга. Но такого отчаянного хирурга пока не нашел. Он считал, что пошел дальше всех в своем развитии: самоедство - это верх совершенства, которого может достичь человек. Потом пришли два писателя, ненавидевшие друг друга, потому что представляли два враждебных Союза писателей. За ними, твердо ступая, вошел литературный критик Виктор Леонидович, люто ненавидевший всех в мире писателей, которые, впрочем, отвечали ему тем же. Он был невысок с лопатообразной бородой, широк и кряжист; голова же была непропорционально телу велика, отчего он напоминал гнома. О нем говорили, что он единственный, кто посещает кухню во время приготовления блюд, и что ест чуть ли не сырой продукт, не боясь заболеть Куру. За ними начали собираться и другие гости, зазвучали громкие голоса - все искали Матильду.
Максим в черном фраке расхаживал среди гостей, приветствуя каждого доброжелательной улыбкой и горячим рукопожатием, и было заметно, что поначалу на него смотрели с некоторым удивлением, но постепенно стали относиться с каким-то особым почтением.
Обжора хорошо знал дело, и Максим был уверен, что все подадут вовремя.
Только в самом начале вечера, когда еще никого не было, Обжора подошел к Максиму и, виновато глядя в пол, доложил, что Марину найти так и не удалось и что гости будут недовольны.
- Где это тебя так уделали? - спросил Максим, заметив тщательно запудренный синяк под глазом у Обжоры.
- Не помню, - Обжора пожал плечами и пошел на кухню.
К Максиму подошел одноногий путешественник.
- Вы прекрасно выглядите, - сказал он, трогая Максима за пуговицу фрака. - Надеюсь, мы встретимся сегодня за ужином с очаровательной Мариной. Она произвела на всех нас сильное впечатление.
- К сожалению, маловероятно, - уклончиво ответил Максим.
- Как?! - изумился Андрей Анатольевич. - А кто же тогда?.. - Он был в растерянности, огляделся по сторонам, высматривая отсутствующих членов Клуба. - Впрочем… как знаете, - и отошел разочарованный.
- К вам какой-то незнакомый мужчина. Говорит, что на ужин приглашен, - Обжора выглядел встревоженным.
Максим пошел за Обжорой во двор.
- О! Наконец-то, а мне говорят, не туда попал! Катастрофа!
На улице у ворот стоял Сергей с роскошной длинноногой блондинкой.
- Это ко мне, - сказал Максим Обжоре, тот, скорчив недовольную гримасу, удалился.
Они вошли во двор.
- Это модель Лена из балетного училища, - сказал Сергей. - Я, как говорится, со своим, - он повернулся к девушке. - Ты давай дуй на кухню быстренько, - Сергей хлопнул ее по ягодице. - Максим покажет где. А мне куда? - повернулся он к Максиму.
- Ну-ка отойдем, - сказал Максим, взяв Сергея под руку и отводя ближе к дому.
- Ты что, обалдел? - когда они отошли достаточно далеко, чтобы девушка не могла их слышать, набросился на него Максим. - Ты зачем ее притащил?!
- Ну, как же? Я так понял, что можно со своим. А мне одному все равно не съесть будет, вон какая здоровая, а так с хорошими людьми поделюсь. Угощаю, Максим! Я и выпивку принес.
- Здесь никакой складчины быть не может. Тут все заранее решается. Здесь все приличные люди, а не тяп-ляп по-быстрому.
- Слушай, Максим, ты мне друг? Давай сегодня сделаем исключение, я ведь об этой модели давно мечтал… Я ведь ее!.. - Сергей посмотрел на девушку. - Я ведь ее, ух, как хочу! Ведь я тебе повара нашел?! Ну, нашел?!
- Нашел, нашел. Но, если ты уж так хотел эту блондинку, нужно было заранее побеспокоиться. Ее сколько готовить, она вон длинноногая какая…
- Максимка, ну давай сделаем исключение, я и выпивки принес. Ну не порть праздник человеку, - плачущим голосом заговорил Сергей.
- Да времени-то сколько уже. Никак не успеть приготовить, ты хоть знаешь сколько времени для каждого блюда нужно.
- А мы быстренькое что-нибудь замастырим, - не успокаивался Сергей. - Ну есть же там какие-нибудь быстрые блюда, типа барбекю.
- Знаешь, Сергей, давай так. Сегодня с ней однозначно не получается, ни по времени, ни по чему, а в другой раз я тебе обещаю. Пусть приходит, только пораньше - сделаем что нужно.
- Ну, черт с тобой! - обиделся на друга Сергей. - Но в следующий раз обязательно.
Он пошел к девушке, гремя бутылками в сумке, и что-то ей стал убежденно говорить, но девушка уходить не соглашалась. Сергей что-то втолковывал ей, размахивая свободной рукой. Блондинка выглядела обиженной. Даже не попрощавшись с Максимом, она повернулась и вышла на улицу. Сергей закрыл дверь на засов.
- Обиделась, - сказал он, подходя к Максиму. - Уж в другой раз ты девушку не огорчай. Ну, куда теперь?
- Ты на втором этаже располагайся в моей комнате, а я распоряжусь, чтобы тебе туда принесли.
- Слушай, а меню у вас есть?
- Нет, меню нету. Будешь есть что дадут.
Они поднялись на второй этаж в комнату Максима. Сергею комната понравилась.
- Я здесь на диване буду возлежать, а мне кушанья подавать будут прямо на диван. У вас красивые официантки?
- Официант, - поправил Максим, - здоровый, волосатый и глухонемой детина.
- Эх, жалко. Нужно было тогда модель оставить. Ну да ладно.
- Мне к гостям нужно, - сказал Максим. - А ты сиди тут жди, когда принесут. Только прошу тебя, не спускайся в зал - члены Клуба новых людей не любят.
В зале царило оживление. Играла органная музыка Баха. Гости бродили по залу, поздравляли друг друга с Днем всех влюбленных, обменивались "валентинками", целовались… Все находились в предвкушении праздника. По залу откуда-то распространился слух, что всех членов Клуба ждет неожиданный и приятный сюрприз.
- Скажите, - к Максиму подошла бледная девушка. - Скажите, этот сюрприз не очень опасен для нервной системы? Ведь я так чувствительна к неожиданностям.
Девушка была поэтессой, писала стихи о любви и природе, обожала музыку Брамса и стихи Фета.
- Ничуть нет. Сюрприз безобиднейший, уверяю вас.
Никто из присутствующих не спрашивал о Матильде: здесь было не принято расспрашивать об отсутствующих членах, но казалось, что глазами все ищут своего Председателя. Случалось, что Матильда в последний момент выходила к членам Клуба с тронной речью перед самой трапезой, и это всегда было особенно эффектно.
Часы показывали шесть часов вечера. Обжора встал у двери, три наряженные клоунами глухонемых выстроились для прослушивания тронной речи. Гости заняли свои места за столом. Каждый имел свое давно определенное место, и никогда при рассаживании не случалось суеты.
Максим занял место во главе стола рядом с пустующим стулом Матильды.
- Дорогие друзья, - начал он несколько смущенно, но с каждым словом голос его крепчал и становился все отчетливее и решительнее. - Поздравляю вас с замечательным праздником Днем всех влюбленных. Для нас, членов Клуба петербургский гурман, это особенный праздник. Это трапеза, способная принести нам определенную пользу, прибавив нам здоровья, силы, ловкости, ума или душевных качеств - того, чего нам недостает или того, что мы бы хотели иметь в себе. Сегодня на праздничном ужине у нас человек удивительных качеств. Человек с безупречным вкусом, умом, знаниями. Многие эти знания передадутся и вам. Возможно, после сегодняшнего ужина вы сделаете головокружительный рывок в вашем бизнесе или открытие в науке, напишите новую книгу или поразите человечество чем-нибудь особенным.
Максим продолжал говорить. Все слушали его с интересом и даже некоторым восторгом. Во всяком случае, бледнолицая поэтесса несколько раз даже пыталась зааплодировать, но ее удерживал молодой человек. Максим говорил о значении пользы в этом бесполезном и даже вредном мире, об избранности их высшего общества и об избранном обществе.
- И вот сегодня в этот замечательный праздник вам приготовили сюрприз из нашей всеми любимой Матильды, и по праву мужа теперь я становлюсь Председателем петербургского клуба гурманов.
И тут произошло нечто странное. Все присутствующие вдруг повернулись к двери, словно ждали, что сейчас она откроется и кто-то войдет, и только после этого за столом раздался сначала один неуверенный хлопок в ладоши, и потом уже захлопали все.
Максим тоже посмотрел на дверь, но никого там не увидел, кроме стоящего истуканом Обжоры. И тут, слушая аплодисменты в свой адрес, видя улыбающиеся доброжелательные лица, восторженные глаза, улыбаясь и кланяясь им в ответ, он вдруг понял, что все они смотрели на Обжору. Все они смотрели, как относится к этому самый последний человек в доме, которого никто не уважал и к которому относились с глубоким презрением. Вот оказывается кто был хозяином, тайным правителем Клуба. Не все эти гурманы и экзальтированные особы с претензиями, а примитивный Обжора.
Когда аплодисменты отзвучали, три клоуна тут же стали разносить блюда. Каждый получал то, что хотел - то, что было в его заявке. Для Максима подавал сам Обжора, так было заведено в Клубе.
- Ваша рука и сердце, - сказал он, ставя перед Максимом большое блюдо под блестящей мельхиоровой крышкой.
Но тут из-за стола, нарушая всякий регламент и приличия, поднялся самый малоприметный член Клуба Феликс Моисеевич.
- Господа, у меня есть объявление, - сказал он громким голосом. - Это объявление изменит вашу жизнь…
- Послушайте, почтенная Матильда стынет, а вы тут со своими объявлениями, - прервал его критик Виктор Леонидович.
- Да уж, давайте сначала трапезу закончим, а объявление оставим на десерт, - поддержал его одноногий Андрей Анатольевич.
Феликс Моисеевич сконфузился и сел. Его было нетрудно огорчить и какой-нибудь мало смешной шуткой, и грубым словом - обидеть на всю жизнь.
За первым последовало новое блюдо, потом еще одно - всего их было пять. После каждого члены клуба вставали и, повернувшись в сторону Максима, сдержанно хлопали. Это был выработанный веками ритуал.
Максим испытывал такое удовольствие, какого не испытывал никогда. Он даже впал в состояние тихого экстаза и очнулся только тогда, когда подали напитки, и сытые члены Клуба начали непринужденно общаться между собой.
- Черт, я же о Сергее совсем забыл! - прошептал Максим, встал и торопливо вышел из зала.
Полная луна освещала сад, фонари почему-то не были включены, и в морозном лунном свете деревья выглядели загадочно. Он взбежал на второй этаж. Дверь была приоткрыта. Максим вошел в комнату, воображая что сейчас придется выслушать от своего друга, ведь он не солоно хлебавши просидел в одиночестве четыре часа.
Максим остановился на пороге, с удивлением оглядываясь по сторонам. В комнате царил беспорядок. Настольная лампа валялась на полу, тумбочка опрокинута, чучело крокодила было разорвано пополам и опилки из него засыпали шкуру медведя, тут же валялся ломаный стул… Сергея в комнате не было.
- Что за бардак он оставил, - проговорил Максим, наклоняясь и ставя на место опрокинутое кресло. - Зачем же мебель было ломать.
Максим вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
"Обиделся, наверное. Ладно, завтра к нему заеду поговорим".
В зале было оживленно, слышался дамский смех. Обжора стоял возле двери, привалившись плечом к стене, на щеке у него виднелась свежая ссадина.
- Давно мой друг ушел? - проходя мимо, спросил Максим.
- Ваш друг? - переспросил Обжора с улыбочкой, не меняя позы.
- Ну да, у меня в комнате друг мой Сергей сидел, давно он ушел?
- А он и не ушел, - сказал Обжора, сдвинув от напряжения ума брови.
- Как не ушел! - Максим начинал сердиться. - В комнате все разбросано, его нет, а ты говоришь не ушел.
- То что разбросано, так это мы с Витьком. Здоровый ваш друг оказался, мне вон по лицу дал. Я вообще весь в шрамах с этой работой, - обиженно сказал Обжора, почесав шею. - Вы бы его заранее предупредили, что драться бесполезно.
- Что вы с ним сделали? - спросил Максим, догадавшись.
- Так к столу подали.
- Как?! Вы его…
- Я так и подумал, что вы его привели для этого специально, в День всех влюбленных принято пару подавать.
- Но ведь они даже знакомы друг с другом не были… Впрочем, какая разница… Уже наверное познакомились… - в задумчивости проговорил Максим. - А разве по времени успели приготовить?
- Да мы по-быстренькому. Этот новый повар шустрый пацан. - Надо будет ему премию дать.
- Вообще-то он был талантливым художником…Чего-то и мне захотелось нарисовать что-нибудь, - сказал Максим.
- Нет, с каждым портретом человек расходуется, - вполне серьезно сказал он.
- Да, тебе расходоваться нельзя, - проговорил Максим и пошел к столу.
Он уселся на свое место и взял в руки бокал. Никак он не ожидал такого от старого друга. Странно как-то все получилось. Ушел и не попрощался… или пришел и не поздоровался. Странно как-то. Но Максим радовался, что старый друг теперь всегда будет с ним. Он не ушел куда-то в землю, не сгорел в огне. Он пришел в него и растворится в нем, а за счет Сергея он получит силу, талант, ум… Сегодня был особенный день, день любви. Два его любимых обожаемых им человека были теперь с ним навсегда, и ничто уже не разлучит их, даже смерть.
- Я прошу внимания!! Наконец-то слушать меня кто-нибудь будет?! - и тут же звон тарелки об пол. Все сразу смолкли и уставились на Феликса Моисеевича, уже в пятый раз пытавшегося привлечь к себе внимание окружающих. Битье посуды было неслыханным происшествием в Клубе.
- Я давно просил слова, - справившись с дрожью в голосе, начал Феликс Моисеевич, - но никто меня не слушает. А ведь вы, все вы, - он обвел взглядом присутствующих за столом, - присутствуете при событии, которое перевернет весь мир. Вся важность события в том, что мы с вами находимся в центре земли. Именно здесь находится ее центр.
- Чушь какая-то, - пробасил критик Виктор Леонидович, но Феликс Моисеевич не обратил на это внимания и продолжал.
- В это трудно поверить, но мы находимся на самой главной точке планеты, называемой "Пуп Земли". Это показали многие расчеты ученых и мои собственные. Когда-то благодаря "Большому взрыву" возникла наша вселенная…
- Короче, что вы хотите сказать? - снова встрял в речь критик.
- Я хочу сказать… - сбился Феликс Моисеевич. - Я хочу сказать, что я вот нажму сейчас вот эту кнопку, - он показал всем небольшой приборчик в руке. - И все это и все мы с вами через три минуты окажемся в другом мире. А на земле наступит новая эра. Вся эта мерзкая грязная шкура земли всосется в эту дыру на Пупе Земли, и на планете наступит другая эпоха, зародится другая жизнь и, может быть, эта жизнь будет лучше нашей… Она наверняка будет лучше нашей, потому что лучше нее все что угодно. Люди не должны так жить.
- А что он ест? Что ест обычно? - стали перешептываться за столом. - Какая часть ему обычно доставалась? - но никто не знал.
- И если на этом Пупе Земли взорвать пятьдесят килограмм тротила, - продолжал Феликс Моисеевич, - жизнь на земле начнется заново. Поймите, нам не нужно будет уничтожать себе подобных, чтобы выжить, не будет воин и катастроф, жизнь станет совсем другой - радостной и счастливой. Ведь новорожденное человечество будет чистым и светлым. Так что если пятьдесят килограммов тротила…
- А где тротил-то взять? - спросил кто-то из-за стола.
- Да вон он, в углу лежит в сумках, - все посмотрели в указанном Феликсом Моисеевичем направлении и, вправду, увидели там две спортивные сумки, в которых что-то лежало. - И сейчас я нажму эту кнопочку, и все это станет другим, светлым и радостным, как в детстве.
- Это вы дело хорошее замыслили, - оценил с места Анатолий Николаевич, потирая сытый живот. - Благородное дело. Вот только нужно ли это людям-то? Вы бы их спросили. Каждого в отдельности, нужно ли им всемирное счастье, когда их уже не будет. А может быть, их свое личное несчастье устраивает. Или вы, что ли, за них решать будете?
- Да, буду, - уверенно ответил Феликс Моисеевич. - Я знаю, что всем людям от этого станет только лучше.
- Да они и сами не знают, что им счастье нужно, - пояснил кто-то.
- Тогда я за! - сказал Анатолий Николаевич. - Я вообще очень люблю людей и хочу, чтобы им всем было хорошо.
- Я тоже обожаю! - подхватили Эльвира Константиновна. - Только вот здоровью своему они мало внимания уделяют.
- Ну что же! - поднялся один из писателей почвенников с черной бородой. - Писатель должен любить людей, иначе он не напишет ничего путного.
- А ты и не пишешь, - буркнул критик.
Но писатель не услышал.
- Ведь эта слезинка достоевского ребенка, ведь она… - писатель смахнул слезинку. - Да я тоже за! Взрывай все это дерьмо к чертовой матери! Натерпелись!
Он сел расчувствовавшись.
И все тут вдруг подхватили, зашумели. Как искренне, как отчаянно они любили человечество и каждого человека в отдельности. Куда там Достоевскому и Толстому с их восторжено-идиотической слюнявой любовью. Да они чуть не передрались, кому нажимать эту кнопку.
Максим смотрел на членов Клуба с чувством искренней любви, восторга и счастья.
Сегодня был лучший день в их жизни - День всех влюбленных.
И все они любили друг друга и всех нас, и каждого в отдельности.
- Что это грохнуло? - сказала Марина, подходя к окну и с тревогой глядя на улицу.
Идиоты брат с сестрой подошли к окну и встали у нее за спиной.
- Ой! Смотри-ка, Костик, твоя дверь открылась! - воскликнула Мотя весело и захлопала в ладоши, подпрыгнув.
Дверь, нарисованная на стене противоположного дома, и в правду, приоткрылась слегка.
Землетрясение началось, что ли? А ветер-то какой поднялся!..
- Как пылесос втягивает. И мусор, и грязь, и мерзость со всей Земли… - сказал Костя.
- И крыши и дома, - добавила Мотя.
- А нам это безразлично…. - сказал Костя. - Эни, бени, раба - квинтер, финтер, жаба. Кто не спрятался - я не виноват.
Лопоухий огромный Колян по пояс голый, сидя на диване, ритмично кивал на каждое слово… но смысла не понимал.