* * *
Домой я попал только на следующий день, поздно вечером. На стук открыла теща, которая больше обрадовалась здоровенному мешку с продуктами, чем мне. Подарков мне в дорогу надавали столько, что сам бы не унес. Все-таки с едой на той стороне было намного легче.
Осенью, когда наступает пора уборки маслин, всякая жизнь, не имеющая отношения к уборке урожая, прекращается. Школьники не ходят в школу, чиновники не ходят в конторы, мастерские не работают – все собирают маслины. Затем их везут на выжимку, в давильню. Во многих селах еще можно увидеть старые давильни, не изменившиеся с библейских времен. Говорят, кое-где еще сохранились прессы работы крестоносцев. Такое впечатление, что жизнь в деревнях останавливается.
Из овечьего молока арабы делают несколько видов сорта сыра – мягкого и твердого, похожего на брынзу. Рис с фасолью – обычный обед. Только в сезон сбора урожая крестьяне едят фрукты, да и то, что похуже. Лучшее идет на продажу. Мясо бывает только по праздникам. Вывозить на продажу из деревень в этом году возможности не было. Кругом война. Убить могут не только за мешок еды, но и за кривой взгляд, тем более, если окажешься не той веры или не того клана. Зато Израиль был готов проглотить любое количество и платил по ценам выше местных. Так что от нашего коридора через границу была польза обеим сторонам. Поток грузов был серьезный. Но мои подарки едой не ограничились, половину пришлось оставить. Ну не тащить же в квартиру пулемет или кавказский кинжал, весь изукрашенный и с позолоченными ножнами…
Я обнял Анну и с наслаждением вдохнул знакомый запах.
– Идем, потащила она меня в комнату, где лежал в кроватке мой сын.
Мда, вот это малюсенькое и есть Дов? Его ж боязно на руки взять… Эти микроскопические пальчики…
– Ничего, – засмеялась она. – Привыкнешь. Надо чаще дома бывать, а то появишься в следующий раз – а он уже в школу ходит. Она осеклась и посмотрела на меня.
– Когда?
– Завтра утром.
Я обнял ее.
– Ну, ты ж у меня солдат, знаешь, что такое приказ.
– Ты бы знал, как меня трясет, когда телефон неожиданно звонит…
– Да не хожу я больше в рейды, – соврал я автоматически. – Я теперь большой начальник, сижу в штабе и указания раздаю.
– Так я тебе и поверила. Будто я не перезваниваюсь с Юдит и другими на вашей базе постоянно.
– Врут! – убедительным тоном сообщил я. – Что они могут знать сидя в Неот Халуцим. Нам же надо перед девочками похвастаться, а в донесении положено излагать покрасивше, а то медаль не дадут. На самом деле, все гораздо лучше и спокойнее, чем ты думаешь. В последнее время я передвигаюсь с охраной, целый взвод за мной ходит. Ты ж "Чапаева" видела? Командир должен находиться сзади и руководить боем.
Между прочим, тут я не соврал. Виктор настоял на охране. Он мне вообще хотел всучить черкесов, для большей сохранности, еле отбрыкался. Так что охрана у меня была, как у некоторых маршалов. Лучшие из лучших, как последний резерв Главного командования, на случай пиковой ситуации.
– Ты ужинать будешь? – спросила она прижимаясь.
Ага, кажется, успокоилась.
– Нет, кормить меня не надо, – сказал я, начав энергично проверять на предмет наличия знакомые выпуклости и прочие необходимые места, – Но все-таки я молодой и соскучившийся по жене. Не пора ли нам в постельку?
* * *
Анна уютно пристроилась у меня на плече.
– Слушай, а ты знаешь, что Сталин запретил жениться на иностранках?
– Это кто у нас иностранка, – заинтересовался я. – Ты вроде не похожа, родилась и выросла в Израиле… Под кроватью, чужих тоже не наблюдается… Сознавайся, ты меня обманула, и тебя зовут Мата Хари. Армия меня должна оградить от тлетворного влияния буржуазной идеологии, повести непримиримую борьбу с раболепием перед западной культурой.
– Я серьезно, – пихая меня в бок кулаком, заявила она. – Ты, теперь, уголовный преступник по советским законам.
– Да, никогда. Я даже присягу давал в 1942, Государству Израиль и считаюсь иностранным гражданином по всем законам. Идиотизм, между прочим, первую не отменили. Две присяги, два закона. Последний приказ, по уставу, отменяет первый. Вот какой мне выгоднее, по тому и жить буду. С тобой, естественно. О! Я ведь так и не выяснил, как тут у вас с разводами, к раввину надо идти или в мэрию?
Тут я получил в ухо, причем довольно чувствительно и мы начали выяснять, кто тут главный. Завтрашний отъезд был временно забыт.
* * *
Газета А-Арец
Заключен британо-французский Договор о союзе. В очередной раз, Великобритания не поинтересовалась нашим мнением по очень важному вопросу. Есть ли вообще смысл в дальнейшем следовании за ней?
Газета А-машкиф
Обращаясь к членам нашей партии, мы спрашиваем, есть еще кто-нибудь, кому не ясно, что политика английского правительства на Ближнем Востоке граничит даже не с глупостью, а прямым предательством наших интересов? Франция поставляет оружие Сирии, Англия даже не пытается поднять этот вопрос. Мы уже не являемся членом Содружества или мы не на том языке разговариваем? Товарищи депутаты: когда, наконец, вы поймете, что пора перестать оглядываться на Лондон? Берите пример с Египта!
6 мая 1947 г.
* * *
У дороги Иерихон-Иерусалим издавна была дурная слава – в пустыне разбойники зачастую нападали на путников. Много было пролито крови, и один из перевалов так и называется – Красный, или Кровавый перевал, Маале Адумим. Сегодня нам предстояло покрасить его в очень красный цвет.
Тот, кто думает, что здешние дороги похожи на немецкие автобаны, плохо себе представляет жизнь на Востоке. Чтобы разминуться двум машинам, одна должна съехать на обочину. Никакого асфальта, просто тропинка, по которой, может, уже несколько столетий или даже тысячелетий передвигаются люди. Машины слегка расширили колею, но в дождливое время легко застрять.
Когда наблюдатель подал сигнал, я дал отмашку радисту. Время подлета всего несколько минут. Штурмовики уже должны висеть в воздухе. Колонна разномастного транспорта растянулась на несколько километров. Впереди, отдельной группой, шли двенадцать грузовиков. В голове два легких танка Р-35, еще два в середине колонны. В дозоре ехали хорошо обученные солдаты, они сидели в два ряда, в полной форме, в касках, настороженные и готовые в любой момент открыть огонь. Даже притом, что наши патрули очень редко бывали в здешнем районе, мы в основном действовали южнее, а на перевале должны были находиться пару десятков сирийцев из Армии освобождения Палестины. Правда, они лежали сейчас сваленные в кучу в стороне, но знали об этом только мы.
Взрыв мины сбросил с дороги танк, разом рванули закопанные через каждые двадцать метров фугасы, снося грузовики с дороги. В остальные танки и задний грузовик ударили выстрелы из гранатометов. Немногие уцелевшие, посыпались на обочины, где угодили на старательно нами заранее приготовленные противопехотные мины. Со склонов холмов ударили пулеметы, выкашивая беглецов.
При виде этого зрелища остальная колонна начала тормозить, превращаясь в замечательную неподвижную мишень. По пристрелянным участкам ударили минометы. Пытавшиеся съехать с дороги машины и укрывающиеся на обочинах подрывались на минах. Люди не знали, что делать, и бессмысленно метались. Каждый из командиров хотел чем-нибудь помочь и поучаствовать в командовании боем, отдавая противоречащие друг другу приказы. Некоторые держали в руках пулемет или, по крайней мере, 50-мм миномет, наверное, им казалось, что так солиднее. Хотя, скорее всего, это было их личное оружие, купленное за собственные деньги, и, оставив его в этом бардаке, можно было легко лишиться. Все они бегали взад-вперед вдоль колонны и выкрикивали разнообразные приказы водителям и бойцам. На задних машинах вообще отнеслись ко всему этому, как развлечению – до них же не доставали пули. Собирались толпой и глазели.
Когда кто-то попытался навести порядок, было уже поздно. Из-за холмов выскочили бомбардировщики с голубыми шестиконечными звездами на крыльях. Начался ад. На всем видимом протяжении дороги пылали машины. В сплошном грохоте взрывов было не слышно треска пулеметов и выстрелов винтовок. Самолеты зашли на цель еще раз, после чего спокойно удалились на запад.
Наш единственный Шерман, без пушки, выполз из-за поворота и двинулся по дороге, давя и сбрасывая остатки машин. На броне и прячась за его тушей, шла черкесская сотня. За танком, прикрывая его, двинулось два грузовика с установленными в кузовах безоткатками. Еще две роты начали стягиваться к дороге. Это было все, что мы имели, остальные окапывались в центре нашего района, у города. Выхода не было, надо было добивать врага, пока он не опомнился. На наше счастье, сопротивления не было. Совершенно деморализованные остатки восьмитысячной Армии освобождения Палестины разбежалась.
Я сидел у рации, когда подошел командир черкесов. Он мне торжественно поклонился и сказал:
– Спасибо тебе, майор, мы шли умирать, но теперь мы можем жить. Мы исполнили кровную месть, – и он показал на возвращающийся танк, за которым волочилось чье то тело. Это Абу Али Зияд, изгнавший нас с нашей земли. А там, – он махнул в сторону дороги, – лежат его люди. Твои приказы мы всегда выполним, Иншалла! Он повернулся и пошел к своим людям.
– Я вроде не приказывал привязывать трупы к танкам, а?
– Ты еще не видел, что они делали на дороге, – сказал Аркадий. – Всем раненым резали горло, и непременно ножом, как баранам. Я едва собрал два десятка пленных, до остальных они добрались первыми.
– Что там, на дороге?
– Месиво. Тысячи две – три положили, но считать нет возможности. Большинство бежит в сторону Иордана, но тут по округе можно выловить несколько сотен.
– Некогда, я сейчас говорил с Кацем. Фейсал уже у Бейт Лехема. Их не удалось так удачно накрыть авиацией. У арабов есть потери, но к утру будут атаковать. Ты остаешься в заслоне со всей ротой и батарея 120-мм минометов, на всякий случай, если у них там найдется кто-нибудь толковый и соберет этих разбежавшихся, тоже. Надо будет держать дорогу, и отбиваться до конца. Я забираю остальных, и идем на помощь.
Твоя задача: За беглецами не гоняться. Собрать на дороге уцелевшее оружие и боеприпасы. Машины осмотрите, может, что еще на ходу. Ну, сам знаешь, не в первый раз. Дорогу заминировать по новой. Свалить в кучу, что там осталось от грузовиков посреди дороги и тоже заминировать. Взвод пошлешь – вон туда… Это километра два-два с половиной. Оборудовать позицию для роты и минометов, на случай отступления, и тоже все кругом заминировать. Можешь пленных заставить работать. Дорога должна быть закрыта. Если они пройдут, пока с Фейсалом не разберемся, всех вырежут, не хуже наших черкесов. У нас еще север абсолютно открыт. Там, кроме пары групп с авианаводчиком, вообще никого. А погода явно портится, ветер дует с пустыни, песок летит, похоже, что скоро самолеты летать не смогут.
* * *
Мы подошли с юга, со стороны Хеврона, откуда нас никак не могли ждать. Возле артиллерийских орудий сидело не меньше двух сотен арабов. Они спокойно подкреплялись питами с маслинами, с интересом наблюдая за происходящим. Над городом, в разных концах, стояли столбы дыма. На оборонительных позициях видны были множество воронок. Дот, прикрывавший въезд в город, был разворочен взрывом. На поле перед городом лежало множество трупов. Внизу, перемещались массы вооруженных людей, готовясь к новой атаке.
Пулеметчики залегли и открыли огонь по батарее с тыла. Часть арабов была убита, часть бежала. Броском мы добрались до орудий. В шуме не прекращающейся стрельбы, атакующие не поняли, что произошло и когда батарея открыла огонь по наступающим цепям, не сразу сообразили, что происходит. Только через полчаса, Фейсал бросил против нас своих людей. Расстреливаемые в упор они все-таки дошли до наших позиций. На батарее сцепились в схватке три сотни людей, убивающие друг друга штыками, ножами и даже грызущие друг друга зубами. Мы не даром занимались обучением обращению с холодным оружием и рукопашным боем. В ближнем бою мои солдаты были как звери, всех сметали. Мусульмане не выдержали и откатились.
Второй атаки не было. Под нашим огнем и обстрелом из Бейт Лехема мусульмане стали отходить отдельными группами и отрядами. Ближе к вечеру в окрестностях города не осталось никого. Потом, мы узнали, что при атаке на захваченную батарею полег ударный отряд Фейсала и остальные, уже не удерживаемые его авторитетом и волей стали отходить без приказа. Добыча оказалась слишком зубастой. Из 250 моих бойцов 32 погибло, а целых не было почти ни одного. Вернувшись в казарму, они просто попадали и спали сутки. Два дня боев и многокилометровых маршей – это все-таки уже за пределом человеческих возможностей.
* * *
– Итак, сказал Виктор. – Нам удалось отбиться. Если бы подошли мусульмане еще из Рамаллы и Шхема, вряд ли это бы получилось. Все уже знают, что произошло?
На дороге из Рамаллы в Шхем была деревня Джифна. Почти каждый второй дом был заложен еще крестоносцами. Этот район играл важную роль в обороне Иерусалимского королевства, и здесь осталось много церквей, монастырей и крепостей – тут полно голубоглазых блондинов. На шестьсот жителей приходится три церкви – православная, греко-католическая и римско-католическая.
7 мая она была окружена палестинскими и сирийскими мусульманами. Присутствовали добровольцы и из Ирака, и Ливии. Стрельба и артобстрел продолжались весь день. Вторжение началось в час ночи. Деревню оборонял отряд христиан. Атаковав церковь, мусульмане убили пятьдесят человек. Семьи христиан целиком убивали в их домах. Многих женщин перед смертью насиловали. Насильники делали фотографии, которые позже предлагали за деньги газетам. В безумии грабежа, перешедшем пределы мыслимого, мусульмане разрывали могилы, разбрасывая кости мертвых.
582 человек были убиты в результате штурма Джифна. Пока мусульмане были заняты, на север, в район их проживания, между Шхемом и Дженином, вторглись израильтяне, выполняя договоренность с нами, с очередной акцией возмездия. Предлог нашелся легко. Часть мусульман вернулась, чтобы защищать свои дома, оставив отряды. К тому времени никаких израильтян они уже не нашли и вместо возвращения остались дома. Однако, около трехсот иракцев и сирийцев, которых не волновала опасность для их семей, прорвались в Иерусалим. Мы собственно на это и рассчитывали, вот только подкрепление мусульманским отрядом в Иерусалиме было совершенно лишним.
– Нас ждало тоже самое, – продолжил он. – И они, едва не добились своего. Вместо того чтобы собрать все силы вместе, многие не вышли из своих деревень, отсиживались дома и не оказали помощи городу. Все должны усвоить, по одиночке нам не выжить!
– Мы не можем сейчас применять силу к недовольным, ответил я. – Тигры потеряли больше трех сотен только убитыми. У меня тоже сорок три погибших, включая находившихся на позициях перед Бейт Лехемем. Раненых очень много. Идти на прямой конфликт – невозможно.
– И что ты предлагаешь?
– Никаких наступлений, у нас просто нет сил. Но сидеть спокойно мы не будем. Для начала, окончательно заблокируем Иерусалим. Все дороги должны быть перекрыты, в первую очередь на Рамаллу. Заминировать, завалить валунами, поставить блокпосты – чтобы никто не мог проехать.
Израильские самолеты накрыли еще раз скопление Армии освобождения Палестины в Иерихоне. Мостов больше нет. С востока мы окончательно отрезаны на ближайшее время. На юге, сейчас выясняют, кто виноват в провале и больших потерях, Фейсалу какое то время будет не до нас. Так что блокада возможна, хотя их сейчас в городе больше чем нас. Хорошо еще, что иорданская армия демонстративно не вмешивается. С их командиром надо договориться о поставках продовольствия солдатам. Пусть и дальше соблюдают нейтралитет. А в деревнях, которые нам подчиняются, но ничего не сделали, чтобы оказать помощь, оставлять постоянный гарнизон, хотя бы взвод – для контроля.
– Ладно, – согласился он нехотя, – возможно, ты прав, но навести порядок в нашем районе необходимо. Я объезжу окружающие села и добьюсь, чтобы дали пополнение. Тем более, если мы там будем оставлять своих. Кого можно из мухтаров – необходимо сместить, кого нельзя уговорить.
– Только приезжать надо в сопровождении пары сотен бойцов, чтоб чувствовали силу. Возьми половину своих, половину черкесов – они не подведут, обстрелянные люди. И не местные, если что стесняться не будут.
– Что мы можем передать в качестве подарка на вооружение в деревни, оказавшие поддержку?
– О! – решил его порадовать. – Теперь у нас много чего есть. Трофеев с Маале Адумим и с поля возле Бейт Лехема столько, что можем теперь безболезненно поделиться. Пару тысяч винтовок, больше сотни ручных пулеметов, пару десятков 50 и 60-мм минометов, боеприпасы. Сейчас разбираются, что необходимо починить, а что вполне годится. Так что точные цифры будут позже. Вот чем делиться не будем – это одиннадцать 88-мм орудий, и четырнадцать крупнокалиберных пулеметов 12,7 мм, жаль патронов к ним мало, но попробуем получить из Израиля.
Еще, на перевале бросили совершенно целыми четыре легких танка Рено и восемнадцать грузовиков. Теперь мы сможем создать полноценную артиллерию и бронедивизион. Да, мне мастера все-таки обещали починить наш недоделанный Шерман. Поснимали какие-то детали с разбитой техники и сейчас работают. И надо что-то делать с пленными. У нас их 181 человек, есть раненые. Незачем их лечить и кормить, а потом еще и охранять, отвлекая людей от важных дел. Расстреливать не стоит, в другой раз будут отбиваться до последнего. Лучше всего обменять их на своих. Голова за голову.
Виктор посмотрел на меня внимательно.
– Скажи, ты ведь понимал, что вы все можете погибнуть, и все равно пришел нам помощь? И ведь никто бы не смог тебя упрекнуть, что не пришел вовремя. Мы с самого начала договаривались, что ты останешься на перевале. Ты ведь потерял на той высоте 32 своих парня.
– Командир всегда виноват в гибели подчиненных, даже если его никто ни в чем не обвиняет. Но я не только солдатам вбиваю в голову про "воинское товарищество" и "личный пример". Для меня это не пустые слова. Мы воюем плечом к плечу против общего врага. Бросить вас – это подлость.
– А ты уверен, что ваши политики не заинтересованы, чтобы, мы здесь друг друга перебили?
– Может, есть и такие… Мне нет дела до политики. Уж прости, иногда вы себя ведете не лучше мусульман, но я офицер и всегда буду выполнять, свой долг, как я его понимаю. Каждый враг, убитый здесь, уже никогда не будет стрелять на той стороне. Пока вы мне не враги, а союзники, я буду вас защищать, даже ценой собственной жизни. И лучше бы нам не становится врагами. Так что, давай, оставим этот разговор и пойдем наводить порядок.