После очередного переворота в Сирии, сейчас идут переговоры об объединении Египта и Сирии в одну страну, и не мне объяснять, чем это грозит Иордании. Но даже этого Насеру мало. Под лозунгом "Нефть арабов – арабам!" Насер начал политическое наступление на Саудовскую Аравию. Он считает, что нефть должна принадлежать не той стране, где она географически находится, а той, где живет большинство людей, говорящих по-арабски. А так как Египет именно такой страной и является, то логически совершенно неоспоримо, что нефть должна принадлежать Египту. Насер вообще любит такие выражения как "логически неоспоримо".
– И что вы можете посоветовать, в этой ситуации? – посмотрел Хусейн с насмешкой.
– Мы будем советовать вам? – с изумлением переспросил я. – Так далеко наше самомнение не распространяется…
– А союз с Израилем вы не предлагаете?
Мы, все трое, засмеялись.
– Это очень не вовремя. Народ Иордании не поймет, – уже серьезно ответил я. – Может быть лет через двадцать. Но, если потребуется наша помощь, для сохранения тишины и спокойствия в стране, мы к вашим услугам. Совсем не проблема придвинуть войска к границе, в случае явно готовящегося сирийского или египетского нападения. Даже не надо ничего делать, достаточно, продемонстрировать намерения, чтобы они задумались.
– Мы подумаем и проверим ваши данные, – сообщил король.
"Мы", в данном случае, могло означать что угодно. Величание себя лично или близкий круг помощников.
Я понял, что аудиенция закончилась, и вежливо попрощался. За дверью меня ожидал совершенно неприметный капитан, проводивший к самолету. При этом он не выпускал меня из виду, указывая дорогу, как будто в ста метрах, которые необходимо было пройти по прямой, можно было заблудиться. То ли контролировал, то ли охранял. Дождался, пока самолет взлетел, мне прекрасно его было видно в иллюминатор.
Ну, задание выполнено. Хотя встреча с иорданским королем – изрядный сюрприз. Похоже, у него под ногами очень горячо, даже хуже чем мы думали, если сам пришел на встречу. И ведь что обидно, права была Геула – пока я на Кипр, с Кипра в Иорданию и обратно, Анна точно успеет родить. Нет у нас прямого сообщения с соседями, ничего не поделаешь. Это уже в семейную традицию превращается, как будто кроме меня некому было слетать.
* * *
Я выматерился вслух. За поворотом меня поджидал полицейский. Конечно, где ж ему быть, как не за поворотом? Самое место, для исполнения долга. Ведь не хотел ехать в Бейт Лехем, но пообещали мне красивую вещь по знакомству. На очередную годовщину свадьбы надо что-то подарить нестандартное. Зияд обещал – Зияд сделал. Чтобы он не знал, где можно найти хорошую вещь, такого просто не бывает. Сменив автомат на место в налоговой полиции, он был в курсе всего, что происходит и продается в здешней округе.
Действительно красивые вещи – это вам не из магазина для туристов. Такой изящный комплект от умелого ювелира для ублажения красавицы – жены. Серьги, цепочка с кулоном. И не из местного низкопробного золота, а все самой высшей пробы, с бриллиантами. Видно, что мастер высокого класса делал, даже такому барану в этих делах, как я, понятно. Стоило это тоже как работа мастера. Я человек совсем не бедный, но от такой цены и мне стало не сильно радостно. Деваться-то некуда. Любая годовщина свадьбы один раз в жизни бывает, и найти что-нибудь подходящее необходимо заранее. Дарить что-то вроде пылесоса – можно нарваться на неприятности. Надо соответствовать впечатлению хорошего мужа.
И чего он от меня хочет, вроде ничего не нарушал, соображал я, притормаживая рядом с доблестным стражем порядка. Опа! Какое знакомое лицо. Бывший старший сержант спецназа пограничных войск Турджеман.
– А что ты тут делаешь Шай, в этом неприличном патрульном виде? – с недоумением спросил я, высовываясь в окно. – В это время тебе положено сидеть в прохладном кабинете и бить мух. Не лейтенантское это дело останавливать машины за нарушение правил дорожного движения, даже если офицер служит в дорожной полиции.
– Временно отстранен от должности и, пока идет следствие, переведен на патрулирование, – кривясь, ответил он.
– Это что такое произошло? – с интересом спросил я, вылезая из машины и пожимая протянутую руку.
– Стрелял в ноги, попал в голову. Совершенно случайно, – все это произносится таким тоном, что любому понятно, что никакой случайности там не было. – Превышение необходимых мер по задержанию преступника. Не стал кричать "Положь нож", а сразу начал стрелять.
– А! Так это ты завалил этого придурка, который грабил прохожих?! Видел в газете, только там имен не было. Ну и правильно сделал, грабить стариков после получения пенсии и кидаться на полицейского в форме с ножом… Молодец, таким самое место на кладбище.
– Начальство думает иначе, – вздохнув, ответил Шай. – Инструкция требует не стрелять в убегающего, потому что он уже не представляет опасности для жизни, а что этот ублюдок только что человека ножом в живот ударил, роли не играет. Не важно, выгнать не выгонят, максимум в должности понизят, а совесть меня не мучает.
– Можешь меня вызвать свидетелем в суд. Я хорошо помню, как ты в мишень попасть не мог.
– Шутки шутишь командир, – неодобрительно сказал Шай. – Я ведь тоже могу пошутить… Я тебя, собственно, почему остановил?
– Я ничего не нарушил, – твердо сообщил я. – На знак остановился, встречные машины пропустил бы, если бы они были.
– Ага, – радостно опроверг он, – нет такого водителя на дороге, который бы что-то где-то не нарушил. Если он едет, соблюдая скорость, дистанцию и все правила – значит, он или забыл права дома, или пьян. Раз оправдываешься, значит, что-то за собой знаешь. Короче, если я очень захочу, любой штраф заплатит, но не в данном случае. Живи пока… У меня небольшая проблема. Вон там, – он ткнул пальцем в сторону своей машины, где маячила фигура второго полицейского, – на остановке автобуса сидит девушка. Что там делает – непонятно – следующий только через два часа будет. Ничего объяснить не может. Иврита не знает, английского, арабского и французского тоже. С жутким русским акцентом может сообщить только: "Хочу в Иерусалим".
– Сербохорватский ты даже не пытался, – понимающе сказал я. Я его тоже не понимаю. А идиш не пробовали?
– Я из Хорватии, а не вашего идишланда. Так что сам и пробуй.
– Ну, пойдем, пообщаемся, – пожимая плечами, соглашаюсь. – В суд я теперь точно не пойду. Ты за триста метров определил, что в машине сидит русскоговорящий. С таким зрением промахнуться невозможно.
– Я просто хотел ее посадить в машину, идущую на Иерусалим. Тут дорога одна. А ты уже удачно подвернулся.
Она сидела на скамейке, сжавшись в комочек, и настороженно поглядывала на нас. Короткая стрижка, каштановые волосы и такие огромные синие глазищи. И вообще, очень приятная девушка, не многим старше двадцати. Все, что положено, на месте. Где надо нормальному мужчине – выпукло, где надо – тонко. Платье и босоножки на ней были какие-то странные. Не то чтобы плохо выглядели. Как раз правильно подчеркивали фигуру, но что-то совершенно не из местного ассортимента. Такое носили лет пять назад.
– Здравствуй, – говорю по-русски.
– Здравствуйте, – отвечает явно обрадовано.
– Эти хорошие ребята, – сообщаю я, показывая на Шая с напарником, – очень хотят знать, что ты тут делаешь, если ближайший автобус через два часа и куда направляешься.
– Как через два часа? – испуганно переспрашивает она. – Мне надо быть в Иерусалиме к восьми часам.
– Все нормально, – говорю я Шаю. – Ей действительно надо в Иерусалим. Довезу. Вы можете ехать. Я вполне серьезно, – говорю я ему тихо, – если надо, я могу поговорить с начальником полиции округа.
– Спасибо, не надо. Ничего мне не сделают. Инструкции инструкциями, но когда нашего в больницу отправляют с ножевым ранением живота, никто из меня виноватого делать не будет. Пару недель, пока люди забудут, а потом переведут на старую должность. Максимум, в другой отдел. Счастливой дороги, – отдавая честь, сказал он и пошел к машине. Напарник, все время молча торчащий рядом, потопал за ним.
– Как тебя зовут? – спросил я, обращаясь к девушке.
– Лена.
– А меня Цви. Пошли к машине, отвезу я тебя в Иерусалим. Что ты тут вообще делала?
– Бабушка просила поставить свечку за родителей в Храме Рождества Христова в Вифлееме, – неохотно сообщила она, идя за мной.
– Садись, – говорю, показывая на свою машину. – Языка не знаешь, свечки ставишь в церкви, одета не по местному… Стоп, ничего не говори! Ты что, новый советский посол? В смысле послиха?
– Я из торгового представительства. То есть не я, мой муж. Он переводчик.
– Московский или Ленинградский университет, восточный факультет? – спросил я, трогаясь.
Хотя разницы никакой, продолжил мысленно. Подготовка военных переводчиков. Самый паршивый и малочисленный факультет. Основной язык арабский.
Дополнительный иврит. А вот интересно – это ему повезло в Израиль или наоборот? Переводчиков в СССР с наших языков катастрофически не хватало.
– Московский. Отличником был, – с гордостью сообщила Лена.
– Значит, что-то знает. Наберется практических навыков в ходе общения. Тут деваться некуда, а базовые знания у него должны быть, иначе бы не прислали. Вот только с каких пор советские комсомолки в церковь ходят, да не абы какую, а именно в Храм Рождества Христова в Вифлееме? Откуда тебе вообще такие вещи знать, ты ж всего несколько дней в стране?
– Почему несколько дней? – испуганно спросила она. Я прямо видел, как в ее голове понеслись мысли про провокации, слежку, злобных империалистов.
– Так любой в Израиле знает, что в субботу вечером автобусы ходят по другому расписанию – реже. Садилась, наверняка, в такой маленький автобус у Храма?
Она кивнула.
– Это местный. Здесь его последняя остановка. А из Хеврона идет редко. Расписание надо смотреть. На центральной автостанции есть здоровые щиты и справочная. Хотя, – я взглянул на нее, – очень тебе поможет справочная. Ну, хоть у мужа спроси или в книжный магазин сходи – словарь нужен. Даже в магазине иногда рот открывать приходится. Так что давай, рассказывай. Если уж я тебя везу, должен я получить от поездки что-то новое и интересное? Комсомолки в церкви – это что-то ужасно неприличное.
Она ответила не сразу. Прошло несколько минут.
– Мои родители погибли в Великую Отечественную. Отец – в 1941 г в московском ополчении. Мать – в 1942 г в Крыму. Я жила у бабушки. Она хорошая женщина и делала для меня все, что могла. Но она верит в Бога. Не из этих, которые только о молитвах говорят, но это у нее непрошибаемо. Она всегда мечтала попасть на Святую землю и знает о ней больше любого историка. Когда она услышала, куда Игоря отправляют, она сказала, что я непременно должна за родителей свечку поставить и обязательно в этом Храме. Не знаю почему. Я не могла не выполнить…
Во как, подумал я. Святая Земля, и явно с большой буквы. А она на тебя гораздо больше влияла, чем ты показать хочешь. И вслух сказал:
– Ну и правильно. Выполнять обещания надо, тем более своим ближайшим родственникам. Только это по-умному делать надо. Не срываться неизвестно куда, а сначала все проверить. Расписание автобусов, например. Вот спросят тебя: "Где была?" и что ответишь? А правду скажи, только не всю – заблудилась, а никто не понимает, когда спрашиваю. И про меня лучше не рассказывай. Номера у меня на машине военные, замучают тебя потом замполиты вопросами, и Игорю своему неприятности устроишь. Не надо больше таких глупостей делать. Вот поживешь, осмотришься – будешь путешествовать. А то ни языка, не знаешь, ни где находишься, не понимаешь…
– Откуда у нас в торговом представительстве замполиты? – с недоумением спросила она.
– Да не знаю я, как они там у вас нынче называются. Но наверняка имеются. Я тебя где-нибудь подальше высажу, чтоб не видно было, а если что, говори, меня подвез человек, сказавший, что он из кибуца "Яд Хана", на страшно непонятном языке. Как будто у него каша во рту. Запомнишь?
– Запомню. А что это?
– А это такое место, где проживают израильские коммунисты. Там венгерских евреев много, потому и говорит так. Кому надо – тот знает. А тебе демонстрировать знания не обязательно.
– А вы советский еврей из русского Легиона?
– Нет, я русский из советского еврейского Легиона.
– Шутите… Я ведь серьезно спросила. Вы очень хорошо говорите по-русски, только какой-то акцент есть.
– Вот когда мне говорят, что я на каком-то другом языке хорошо говорю, мне приятно. А русский – это мой родной язык. Странно было бы, если бы не говорил. Но что у меня акцент имеется – это интересная новость. Раньше мне такого не говорили. Надеюсь, букву "Р" я правильно выговариваю?
Она засмеялась.
– Нет – это не так, как когда хотят еврея передразнить, это что-то такое, сложно объяснимое, но чувствуется, что-то чужое… Ой, я, наверное, обидное сказала…
– Интересное… Всего-то двенадцать лет и я уже не так разговариваю. Вполне возможно, по-русски мы говорим только в своей компании легионеров по праздникам. И то, если есть кто-то непонимающий, уже неудобно. Каких-нибудь новых слов уже не знаю. Тебе, наверное, говорили, что здесь все по-русски говорят?
– Не все, но многие.
– Как раз большинство не только не говорит, но еще и не хочет. Здесь работает закон третьего поколения. Мы, бывшие советские, по-русски говорим и читаем. Наши дети понимают и говорят, но не читают. Наши внуки и понимать не будут. На кой черт им русский язык? Мало того – русских у нас сильно не любят.
– Это еще почему? – удивилась она.
– Есть за что… За дело врачей, за посаженных без вины легионеров, за разорванные отношения, за отказ выпустить родственников и поставки оружия нашим арабским соседям. Список длинный.
– И за Мехлиса тоже? – с ехидцей спросила Лена.
– За Мехлиса пусть отвечает Иосиф Виссарионович. Не мы его назначили, не нам и снимать. Но ты, я смотрю, девушка не простая. Что-то про Крым знаешь, кроме официальных учебников. "Десять Сталинских ударов" и враг повержен… Нет, – сказал я, в ответ на ее взгляд, – там я не был. Но слышал много. Есть у меня знакомые, которые там побывали… Ты посмотри, что этот идиот делает! – воскликнул я. Мимо нас пронесся мотоциклист, оставляя за спиной клубы черного дыма. Он ехал с такой скоростью, что впечатление было такое, что мы стоим.
Ненавижу этих молодых придурков! Что сам угробиться на очередном повороте – это его проблемы, но они ж норовят в кого-то сначала врезаться. Потом оправдывайся, что не при чем. Это ж не нормальная машина, которую потом можно отвезти в гараж отрихтовать. Он от удара летит несколько метров и потом калека на всю жизнь, если еще живой останется. Вот здесь должен стоять полицейский, но когда надо, их никогда нет.
– Расскажи-ка лучше о себе, – попросил, – как вы там живете теперь.
– Что рассказывать? – с недоумением спросила Лена. – Родилась, училась в школе, поступила в педагогический, вышла замуж – вот и вся жизнь.
– Ладно, тогда я расскажу, – и тоном гида продолжил: – Ты находишься в удивительном государстве под названием Израиль. Территория у него меньше Молдавской ССР, но при этом, если мне не изменяет память, здесь пять климатических поясов. Совсем рядом море, пустыня и горы. Поэтому в разных районах может быть очень разная температура. Где-то влажность и духота, где-то прохладно. Ну, относительно конечно, смотря, с чем сравнивать. Лето у нас начинается с апреля и кончается не раньше октября-ноября. А когда горячий ветер дует из пустыни и несет с собой песок, можно вполне сдохнуть. Температура за сорок градусов. Ветер, кстати, имеет название хамсин, что тонко напоминает жителям о том, что он дует не меньше пятидесяти дней в году. На иврите хамишим – пятьдесят. Дожди бывают только зимой. Но если уж льет, то целыми днями. Снег бывает только в горах. Однако в 1950 г неожиданно выпал по всей территории страны. Отопления у нас не предусмотрено, и было очень паршиво.
Вот, посмотри направо… Это ты видишь археологические раскопки. Я тут часто проезжаю, еще пятьсот метров и будет поворот на "Зихрон Дов", поселок, где я живу. Но что они там копают, не имею понятия. Земля у нас так насыщена всякими древностями, что если плюнуть – обязательно куда-нибудь попадешь. Еще с 19 века копают, никак не раскопают. Слишком много работы. Особенно расширилась деятельность археологов после 1947 г.
Прежде чем строить новые дома в районе Иерусалима, все тщательно проверяется. Пытаются восстановить план Старого города от царствования Ирода I и до разрушения Иерусалима. Тем для диссертаций им хватит еще на пару столетий. Недавно выкопали кусок стены с изображением семисвечника и долго спорили, о чем это говорит, и к какому веку относится. Сейчас копают нечто, именуемое Соломоновыми конюшнями, хотя, что это именно конюшни, полной уверенности нет ни у кого.
Население страны, – я задумался, – точно не помню, но под пять миллионов. Если бы не водовод с Голанских высот, неизвестно, что бы пили. Большинство евреи шестидесяти с лишним национальностей.
– Это как?!
– О! Ты мне очень напомнила меня, в 1945 г, когда я только приехал. Тоже очень удивлялся некоторым совершенно обычным для местных жителей вещам. Мне в этом смысле повезло, был у меня хороший учитель, который все подробно объяснял. Еврей, приехавший из СССР, в наших Палестинах зовется русским, даже если он жил на Украине. Потому что обычно он говорит с приятелем по-русски, и учил в школе разных Чеховых с Маяковскими. Из Германии и Австрии – немцем, из Ирана – персом и так далее. На самом деле, все гораздо сложнее, потому что приехавшие из арабских стран говорят на арабском, а из Восточной Европы часто еще и на идиш. Они различаются не только по языку и воспитанию, но даже по внешнему виду. Йеменца с немцем никогда не спутаешь – у них разный тип лица.
Когда-то с этим не было никаких проблем. Ходишь в синагогу – еврей. Теперь появилась масса народа, не знающего ни одной молитвы. Общее у них одно – они сами считают себя евреями. Правда, бывает вариант, когда их евреями считают окружающие, как бы они не утверждают обратное… Ну, у каждого свои проблемы.
Еще у нас живут члены семей евреев – это вообще может быть кто угодно. От натурального негра, до такой же натуральной чукотской женщины. Я не шучу, – заметив недоверчивый взгляд, сказал я. – Я с ней знаком. Глаза узкие, но вполне симпатичная. Муж нашел ее в ссылке на севере. Таких тысяч двести. Существует даже добровольная организация помощи таким людям, попавшим в неприятные житейские обстоятельства. Когда им кажется, что к ним относятся не лучшим образом. Бывает, бывает, – кивнул я на взгляд искоса. – Люди разные. Как и в любом народе, имеется свой стабильный процент дураков и считающих, что им что-то не додали, в отличие от соседа. Такие есть и среди новоприбывших, и среди старожилов, и среди начальников. Но большинство стараются вписаться в жизнь страны.