– А у меня много интересных идей было, – пробормотал я. – Молодой был, энергичный.
– Ага, – радостно согласился Томсон. – Особенно замечательной была идея Закона о Воинской Службе, принятого с твоей подачи в 1952 году. Он запретил участие женщин в военных действиях и на должностях связанных с риском для жизни, в боевых частях.
– Ты сделай звук потише, – с опаской оглянувшись на дверь, сказал я. – Желающих пришибить меня за это нарушение женского равноправия более чем достаточно. До сих пор стараюсь лишний раз на больную мозоль не наступать.
– Но, что это именно твоя идея, – спросил Томсон, – ты не отрицаешь?
– А что тут отрицать? Я это всегда говорил открыто. Не желаю видеть и слышать про убитых и искалеченных женщин. Я этого счастья навидался в Союзе. Убитая женщина – это страшно. Искалеченная – страшно вдвойне. Есть масса технических специальностей, где они могут приносить пользу. Тягаться на равных со здоровым мужиком им не позволят чисто физические возможности. Чем больше конкуренция в боевые части, тем выше нормативы и меньше возможности туда попасть. А закон только зафиксировал состояние, которое создалось фактически. Прошло время, когда требовалось количество. Необходимо качество. А во многих случаях от женщины гораздо больше пользы в местах, где она не хуже мужчины может работать, но освобождает его для боевой учебы.
Ну, приятно, конечно, послушать, какой я весь из себя замечательный. Но мне кажется, что ты упустил один очень существенный момент.
– Я-то нет, – с досадой сказал Роберт. – Вот только получив разрешение на интервью, я был прямо предупрежден о нежелательности, поднимать его. Хотя это такой интересный нюанс жизни и карьеры в еврейском государстве не еврея… Чем отличается Израиль от сумасшедшего дома? Тем, что в сумасшедшем доме начальство нормальное. Паранойя твоих начальников переходит все разумные пределы. Еще в 1949 г Чарльз Вингейт абсолютно засветил тебя, вернувшись в родной Лондон.
– Он всегда был излишне эмоционален и неуживчив. Когда его вежливо попросили освободить место в связи с прекращением деятельности английской миссии при ЦАХАЛе, вполне мог излишне принять к сердцу, но прямо мы никогда не сталкивались, и не помню, чтобы кто-то мне говорил, что он про меня гадости рассказывал.
– Как раз ничего прямо отрицательного он и не говорил. Скорее, наоборот, хвалил. Но при этом выплеснул наружу все, что знал и слышал о твоем батальоне. Прозвучало, скорее, как реклама, но и фамилия и отдельные детали биографии опознать не составляла труда.
– Наверное, меня недаром сплавили в Корею. От греха подальше. Чтоб разные Далласы не впали в истерику. Вполне достаточно было одного министра обороны, выпрыгнувшего в окно с воплем про преследующих его коммунистов. Так и вижу разоблачения в ваших газетах. В одних – большевик, обманом пробравшийся на высшие посты в армии. В других – предатель и дезертир.
– Но ты же не можешь официально считаться дезертиром из Советской Армии?
– Конечно, нет. Я принимал присягу, спасибо Бен Гуриону, вставившему такой пункт в договор, Государству Израиль. У него явно был дальний прицел. Хоть и не люблю его за разные политические выкрутасы, но умный человек. Так что официально меня отправили в командировку в Эрец Исраэль, не дожидаясь конца войны. Зато я могу считаться невозвращенцем, что для советского гражданина тоже не сахар и причина приговора. Хотя, если честно, на той стороне должны прекрасно знать кто я такой. Могу спорить на что угодно.
– Но ты не знаешь точно?
– Я занимаюсь арабами. И мне этого достаточно. Проявлять излишнее любопытство в ведомстве вроде нашего, не рекомендуется. Да мне и не интересно. Родных у меня там не осталось, а ностальгия по березкам совершенно не мучает. Так что есть у меня приговор или нет – возвращаться не собираюсь.
– Но ведь есть еще одна книга, – с намекающей усмешкой сообщил Роберт.
– Только не это! – панически вскричал я. – Не я этот капитан! После прочтения книги совершенно незнакомые люди удивленно сообщают, что вообще-то я должен быть ростом на полметра выше, шириной с книжный шкаф и кулаками размером с боксерскую грушу. А еще они очень удивляются, что я не желаю зажигать их сердца глаголом и почему-то разговариваю с явным акцентом. Не я это! Никогда не был в партизанах и никогда не устраивал гладиаторские бои с пленными арабскими бандитами на ножах. Я, в этом смысле, чистый профессионал. Никаких дурацких зрелищ. Пуля в голову и очередной покойник отбывает на встречу с Аллахом. Ты, кстати, знаешь, что его там ждет?
На входе в рай его спрашивают архангелы, мол, что хочешь?
Он им отвечает: – Мне бы на Мохаммеда посмотреть…
Ему отвечают: – Тогда тебе вверх по лестнице.
Вот ползёт он по лестнице. Добирается до большой площадки и видит там мирно беседующих Моисея и Иисуса. Они его спрашивают, мол, тебе чего.
А он в ответ: – Мне бы на Мохаммеда посмотреть…
Моисей и Иисус ему: – Тебе выше по лестнице надо…
Полез он дальше и вылезает на огромную поляну, а там сидит Бог.
Увидел его Бог и говорит ему: – Ты был правоверным и добропорядочным человеком, строго соблюдал все мои законы, проси что угодно!..
А мусульманин в ответ: – Да мне ничего не нужно, вот только хотя бы одним глазком на Мохаммеда посмотреть…
Бог ему: – Да нет проблем… Мохаммед! Два кофе!
– Хороший анекдот, – без улыбки сказал Томсон. – Но вернемся к книге.
Я обречено застонал.
– В 1957 г типография "Дафус Бари" выпустила книгу Анны Ардити "Мой батальон". Она почему-то попала в разряд приключенческих для юношества, хотя, с моей точки зрения, там слишком много натуралистических подробностей. Вряд ли подросткам так уж необходимо знать, как встать, чтобы кровь из перерезанного горла часового не попала на одежду диверсанта, или подробности резни в деревне Джифна. Серьезно бьет по мозгам не подготовленного к таким вещам читателя. Но книга, безусловно, яркая и открыла для Израиля новое направление. Такое реалистично-патриотичное. Ничего похожего до нее не было. Эти истории людей из разных стран, рассказанные от первого лица, для которых на первом месте стоит братство по оружию и желание не пропустить врага любой ценой. "Каждый убитый враг на этой стороне никогда не придет на ту". Звучит как лозунг.
– Она хотела вначале назвать ее "Граница". Название в издательстве зарезали. Сказали, что кто-то уже написал с таким названием. Вот только не надо понимать все буквально. Это художественная литература и там нет ни одного полного аналога живого человека. Меня уже достали, рассматривая как того Капитана. Не я это! Там намешано с трех человек.
– Ну, тогда расскажи, правда ли эти слухи?
– Это про то, что сначала писалась документальная история батальона? Правда. Книгу зарезала военная цензура, как зарежет половину нашего разговора. Слишком там много было вещей, о которых говорить нельзя.
– Я не понимаю, – удивленно сказал он. – Что такого секретного в историях 12–15 летней давности?
– Ну, как тебе объяснить… Пример… Вот есть там момент, когда снайпер ждет, когда появится цель. Напарник говорит: "Готовность!". Дверь открывается, пуля сносит голову человеку, стоящему на пороге.
– И что?
– Да ничего, – с досадой сказал я. – Вроде хороший журналист, а простейших вещей не понимаешь. Кто-то подал сигнал наблюдателю, что цель сейчас выйдет. А в доме были только свои. Если назвать настоящее место, время и имена, даже что-то одно – такого прямого указания вполне достаточно, чтобы подавшего сигнал из-под земли достали и на кол посадили. Это я не фигурально. Были случаи.
Мы всегда работали по конкретным целям и с наводкой от разведки. Слишком мало времени прошло, многие люди живы и могут продолжать работать с нами, АМАНом – военной разведкой или Моссадом – политической. В открытую продажу такие книги выпускать нельзя. Я ей сразу сказал, как только увидел начало. Поэтому и вышел "Мой батальон". Анна уже не могла остановиться, ей хотелось вылить все это на бумагу. Там нет ни одного настоящего имени, кроме погибших. И ни одной настоящей биографии. Это, – с нажимом сказал я, – художественная книга об армии. И там нет ура-патриотизма, что мне нравится. Показана очень неприятная работа. В грязи и на жаре, с бесконечными тренировками, пока падаешь и отключаешься. И все с одной целью – убить врага и уйти живым.
– Даже Немой?
– Я ведь сказал – ни одного настоящего, кроме погибших. А Немой… Он прошел Минское гетто, где погибла вся его семья, партизанский отряд, и попал в Легион. Просто он был как машина. Немой функционировал, пока имелась цель. Цель уничтожена – он выключается до появления следующей. Он был самый настоящий сумасшедший, только не одна врачебная комиссия бы такого не написала в заключении. Потому что он не был таким молчуном, как в книге. Когда была необходимость, вполне мог нормально разговаривать и не проявлял ни какой патологии. Только это случалось крайне редко.
Еврейский Легион не такой уж большой был. Несколько десятков тысяч человек, не считая погибших. Если ты не знал кого-то, спроси товарища – он расскажет. Водилось это за Немым еще с войны. Как эсэсовец попадется, он прямо на месте стрелял из пистолета, притом, говоря: "Я им точно в голову стреляю, чтобы не мучились". Что там у него было за спиной, никто не знал, но явно что-то малоприятное. Среди прошедших лагеря и насмотревшихся на массовые казни немцами гражданского населения, когда сжигали людей деревнями и расстреливали сотнями, многие мечтали о мести. Но это был уже совсем крайний случай, когда он не мог думать ни о чем другом.
Я его не выгнал к еба… матери только по одной причине, он никогда не убивал без приказа. Знаешь, он погиб не как в книге. Просто подорвался на мине. Там, где ее быть не могло в принципе. Когда я подошел, он еще был жив. И он мне сказал: "Наконец я смогу встретиться со своими". Он говорил про родственников, погибших в гетто. Я до сих пор думаю, что перед смертью он вновь стал человеком. Так что, когда меня начинают упорно путать с Капитаном или искать сходство с книгой, мне не слишком приятно. Настоящая жизнь гораздо страшнее. Давай ты перестанешь делать вид, что из художественной книги можно узнать что-то про меня, что способно поразить американского читателя, и спросишь что-нибудь другое.
– Ну, я могу переключиться, но хотелось мягко подвести тебя к вопросу о жене.
– Зачем же мягко? – удивился я. – Давай прямо в лоб. Нет ли у меня проблем в семейной жизни? Если жена занимает пост министра строительства и развития, хватает ли у нее время на дом?
– Хороший вопрос. Впрочем, я хотел спросить несколько другое. Не раздражает, что она по положению и зарплате находится ступенькой выше?
– Абсолютно нет. Проблема была бы, если бы я был у нее в подчинении. Когда-то я специально добился демобилизации Анны, чтобы не создавать такую ситуацию. Мое глубокое убеждение состоит в том, что если в служебных делах один командует другим, рано или поздно начинаются проблемы и на личном уровне. А сегодня у нас абсолютно нет конфликта интересов. По служебным делам мы не пересекаемся, и никаких причин для ругани нет.
Тут неожиданно зазвонил телефон.
– Да, это я. Что случилось? Где? Через двадцать минут буду. Ждите меня… Так, – сказал я, обращаясь к Томсону. – Я должен тебе сказать неприятную вещь. Анна сегодня находится на мероприятии по поводу окончания проекта в Шхеме и я просто вынужден прервать нашу беседу и отправиться домой. Детей нельзя оставлять одних. Продолжим завтра.
– Ты имеешь ввиду "Проект обновления"?
– Совершенно верно. Давай, вставай. Мне, действительно, некогда… В районах бедноты строят водоснабжение и канализацию, ремонтируют дороги и тротуары. Строят клубы и поликлиники. Короче, попытались поднять уровень жизни. Это чисто социальный проект от партии ДАШ, частично оплаченный пожертвователями из США. Можешь подробно написать для своих… хм… американских читателей, что деньги не пропали. Мне кажется, что наблюдается большое сходство с программой Кеннеди "Новые рубежи", суть которой сводилась к последовательным реформам в различных сферах американского общества. Правда, надо признать, что наша появилась еще в 1959 г. Не будем намекать на прямое воровство чужих идей, возможно, они носились в воздухе. Можешь поинтересоваться подробностями – тоже материал для статьи.
– Подожди, – быстро сказал он. – Ты что-то имеешь против Кеннеди?
– О, не против Джона, – продолжил я уже на ходу. – Скорее против его папаши – Джозефа. Только мне как-то не верится, что он на сына влияния не имеет, и воспитывал его в духе, совершенно противоположном своему мнению. Находясь в должности посла США в Англии, Джозеф Кеннеди дважды пытался встретиться с Гитлером для того, чтобы предотвратить начало Второй мировой войны, причем вторая попытка состоялась в самый разгар "Битвы за Англию", в период, когда немецкие бомбы уже сыпались на английские города. Наивностью это назвать трудно. А вот очень определенным желанием дальнейшего умиротворения за чужой счет, когда Джозеф требовал чтобы США оставались нейтральными, вполне.
А потом Джозеф Кеннеди приложил все усилия для того, чтобы США отказали в помощи Британии, аргументируя свою позицию тем, что Британия борется не за демократические идеалы, а за самосохранение, и что в Британии больше нет демократии. Наверное, он обнаружил массу демократии у своего любимого Гитлера, в Рейхе.
Особенно израильтянам должно нравится, что он высказывал одобрение антиеврейской политике, которую проводил нацистский режим, а его единственное возражение против "Хрустальной ночи" состояло в том, что она создала плохой образ нацистскому режиму в Западных странах.
– Все-таки, я пока не вижу оснований для подобных подозрений.
– Ну, запиши обязательно, что я выражаю свое собственное мнение, а не АМАНа и надеюсь, что в своей политической деятельности Джон будет руководствоваться не убеждениями, вынесенными из родительского дома, а чисто практическими соображениями. Я это все произнес уже в коридоре, но могу озвучить и под магнитофон.
* * *
– Ох, – содержательно сказала Анна, заваливаясь на диван и вытягивая ноги мне на колени.
– Ничего, так ножки, – внимательно рассматривая их, сообщил я. – Длинные, на ощупь гладкие. Сняла бы ты костюмчик свой деловой. Тогда заодно проверю на том же уровне и остальное, или ноги лучшее, что у тебя имеется. По телевизору в "Мабате" толком не рассмотришь, а видимся мы в последнее время исключительно в кровати. Причем, когда ты приходишь, я уже сплю. А когда я ухожу, ты еще спишь.
– Не ври, – позевывая, говорит она. – На той неделе все было наоборот. Кстати, все уже спят?
– Естественно, всех уложил. Странно было бы в двенадцатом часу ночи, если бы они бегали по дому. А насчет той недели, так состоялся очередной переворот в Сирии. Даже в газетах сообщили. Национальная страсть у арабов – военные перевыборы устраивать. Как только не боятся. Все лезут и лезут в начальство. Их расстреливают, а они лезут.
– Зато тебе не скучно. Сегодня переворот в Сирии, через месяц еще один. Надо срочно новый доклад писать.
– Да мы с этим делом давно научились бороться. Берется старый, аккуратно меняются имена. Выводы прежние. Пока премьер-министр прочтет, тут бац! Новый переворот. Доклад выкидывается, а мы копию достаем, и старые новые имена на совсем новые переписываем… Расскажи лучше что-нибудь про свои дела.
– А, все замечательно, – отмахнулась она. – В новом бюджете запланировано семь процентов национального дохода на нужды образования. Расходы министерства просвещения двенадцать госбюджета. Что ты так смотришь? На образование Великобритания тратит чуть больше четырех, а США пять процентов национального дохода. Вводят у нас систему скидок при оплате учебы для бедных. Начнут выдавать пособия на приобретение учебников, на проезд и кружки. Для особо одаренных детей из семей с маленьким заработком открыты специальные интернаты. Создали подготовительные курсы для поступления в университеты.
– А ты тут при чем?
Она аж задохнулась от негодования.
– А я вхожу в финансовую комиссию от партии ДАШ. Мы пробивали новый бюджет на образование.
– А, – одобрительно сказал я. – Понимаю, у министерства из чужой партии кусок отнять, дружеской отдать… А соратники еще не разбежались? По-прежнему идете одним курсом? А то 44 херутника, 15 ДАШ, 8 Мафдал. Кэээк гикнется ваша коалиция, через год после выборов, и не поможет "Проект обновления".
– Тьфу, на тебя, – с негодованием сказала Аня. – Что за манера гадости на ночь говорить?
– Извини. Настроение у меня не подходящее. Так и хочется на ком-то сорваться. В школе одна недоделанная десятиклассница от горячей неразделенной любви выпила уксусной эссенции и сожгла себе весь пищевод. Жаль, что не померла.
Аня резко сила.
– И?
– И пошли наши прекраснодушные, замечательно воспитанные школьники сдавать кровь на переливание всем классом. Вот Дов мне на работу и позвонил, чтобы я их забрал.
Она подвинулась вплотную и так посмотрела, что я невольно понизил голос.
– Да ничего они не видели. Я их сразу отсек и от медсестры, и от остальных.
– Это у нас единственное слабое место, – прошептала она себе под нос, так, что я еле расслышал. – Разная группа крови. Тогда очень удачно вышло. На старой квартире меня с ребенком никто не видел, на новую я переехала уже с двумя. Кроме моих родителей, никто не знает.
– Слушай, – так же тихо говорю я. – Ведь еще три года, и в армию пойдут. Там всех проверяют на группу крови и записывают в удостоверение. Дита ж не дура, рано или поздно сообразит. Про твои прогулки на стороне лучше даже не говорить. Так не бывает, чтобы двое детей от разных отцов одновременно.
– И не вздумай, – прошипела она. – Вот когда догадается, тогда и расскажем. Чем позже, тем лучше. Ты хоть представляешь, что это за удар для ребенка, про такое узнать?
Я молча прижал ее к себе и осторожно погладил по спине. Через несколько минут напряженное тело расслабилось, и она пристроилась у меня на плече.
– Выдумываешь себе разные глупости. Ты посмотри на это детское сборище посторонним взглядом. Ничего общего. Один уже за девочками бегает, другому подавай что-нибудь поломанное, желательно набитое электроникой, и он из подвала не выйдет даже покушать, пока не починит. А Вера, смех один, мало того, что блондинка натуральная, так прямо как в анекдоте – каждое платье примерит, и в самое первое оденется. Наплачемся еще с ней лет через десять. Дита на тебя похожа, единственная из всех. Даже характером в тебя пошла. Всех стопчет, а летать будет.
– Тоже еще идея идиотская, – сердито сказала Аня. – Кто ее пустил на самолет? Там конкурс двадцать на место и запрет для девушек участвовать в боевых действиях.
– Фигня. Можно ведь и на транспортнике летать. Даже легче потом в гражданскую авиацию перейти. А можно и на вертолете.
– Вот ты еще такую интересную идею подкинь.