Джереми сжал в кулаке огрызок яблока. В раздражении от напыщенного слога Жопича он лишь произнес:
– Но я еще не позавтракал, сержант! – и помахал перед его носом огрызком.
На это детектив Лоррилоуд добродушно – по крайней мере с показным добродушием – предупредил:
– Я бы на твоем месте, сынок, яблочком-то не слишком тут размахивал, чтоб его не сочли за угрожающее жизни оружие… А то придется вас арестовать и дальше вести допрос в участке.
Тут Джереми, окончательно выйдя из себя, рявкнул:
– Какого хера, говнюки, вам тут надо?!
– Мы для начала желали бы иметь удовольствие общаться на благопристойном английском, сэр, – отвечал на это Жопич, и лишь кадык его встрепенулся над синим мундиром. – Без дополнительных, бого, типа, хульственных слов в нагрузку, понимаете ли… Итак, сэр, где вы находились в ночь, когда было совершено преступление?
– Преступление?! Какое еще преступление? Я не совершал никакого преступления!
Жопич с Лоррилоудом тут же со значением переглянулись. Дескать, вечно они все поначалу отрицают, салаги. Оба сдавленно фыркнули, и вдруг пахнуло гнилой сыростью темницы.
Лоррилоуд подошел вплотную к Джереми:
– Вы, сэр, слыхали про мужеложство? То бишь, прошу прощения, я имел в виду двоеложство. Типа, про двоеженство, сэр. Так, значит, слыхали вы или нет про такую штуковину: двоеженство?
– Ну, слыхал. Конечно, слыхал. И что дальше?
Жопич отошел и теперь изучал отпечатанные листы, лежавшие у компьютера.
– И вы будете отрицать, сэр, что вы – криминальный репортер? – спросил он.
– Да, буду. Я сочиняю триллеры. Если вам будет угодно, это совсем другое дело.
– Нет, отнюдь не будет угодно, сэр, – отвечал полицейские. – Вот же, я, типа, вижу: у вас черным по белому; "Полицейские были сбиты с толку". – И Жопич помахал листком из романа Джереми.
– Господи, да вы вконец рехнулись! – воскликнул Джереми, с размаху плюхаясь на стул. Нашарив пачку "Бенсон энд Хеджис", он в утешение себе закурил.
– Я зафиксирую это ваше замечание в протоколе, – только и ответил Лоррилоуд. Он вынул из кармана электронную записную книжку и записал, выговаривая каждое слово: "Курил на месте проведения дознания". Затем придвинул второй стул и сел лицом к Джереми.
Затем оглянулся на толстяка у двери, будто испрашивая разрешения. Удостоившись кивком этого сановитого типа, Лоррилоуд обратил все внимание на Джереми. На деле это выразилось в том, что он грозно насупился, и его верхние зубы нависли над нижней губой, будто он собирался открыть банку сардин, просто ее надкусив.
– В общем, сэр, пора уже наконец выложить все, как есть, а не увиливать, – сказал он. – Если вы нам все начистоту, тогда мы быстренько всю эту болезненную процедуру прокрутим, и – амба…
Джереми пустил струю дыма над его головой.
– К чему вы, черт побери, клоните? – спросил он.
– У нас есть основания полагать, сэр, что вы женаты на двух женщинах. Можете ли вы сообщить сержанту Жопичу и мне, так ли это на самом деле?
Джереми пустил новую струю дыма и слегка закашлялся.
– Ну да, у меня были две жены. Не одновременно, разумеется. Последовательно, если вам понятно такое слово. Ничего противозаконного в этом нет, или как.
– На первый взгляд, никак нет, сэр.
– Не исключено, что это ложь, – заметил издали Жопич, снова пригвоздив Джереми ледяным взором.
– И вы готовы, сэр, в интересах следствия публично обнародовать имена ваших так называемых жен? – вопросил Лоррилоуд.
– "Публично обнародовать"?? Это что за зверь: "публично обнародовать"? Их имена разве секрет?
– Я бы порекомендовал вам, сэр, оставить эти ваши саркастические колкости… Ато я запросто могу выйти из себя вон…
И вправду – ворс на его бурой униформе, казалось, вздыбился в праведном гневе. К тому же Лоррилоуд вновь ощерился, и зубы торчали во все стороны.
– Что да, то да, он может, – кивнул Жопич, не спуская глаз с Джереми. – А коли выйдет – пиши пропало…
– Ах, чтоб вам… Ну, пишите, пишите: их имена в девичестве были Джой Лэнгдон и Полли Армитидж. Полли из Нортгемптона.
Лоррилоуд скрупулезно занес это в электронный блокнот.
– Вам не составит труда, сэр, сказать по буквам, как пишется "Нортгемптон"?
Джереми удовлетворил и это пожелание.
– Итак, сэр, я имею основания полагать, что вам знаком джентльмен, известный под именем Джон Гренлинг?
– Ну, знаком… Вроде как.
– Нет, сэр, вы либо знакомы с ним, либо нет так ведь? Либо одно, либо другое, либо ни то, ни то… У нас тут не суд присяжных, понимаешь ли.
– Знаком.
– Благодарю вас, сэр. – В блокнот была внесена очередная запись. Сквозь сине-черную щетину инспектора полиции наружу пробралась лукавая ухмылка. – и вот, совершенно как и вы сами, сэр, сей вышеупомянутый джентльмен, называющий себя Джоном Грейлингом, хотя у вас есть основания полагать, что его настоящая фамилия Фезер… короче, у него, как и у вас, было две жены. Одну звали… так, дайте-ка взгляну… ага, вот: Паулина Пэрдаль, иностранное, видать, имя, сэр, а вторую… да, а вторую, если вы не против, тоже звали Джой Лэнгдон, как и вы сказали. Так, сэр, и как по-вашему, эти обе женщины по имени Джой Лэнгдон, они, то есть, две разные женщины или абсолютно одно лицо?
– Я женился на Джой после ее развода с Грейлингом.
Лоррилоуд был настолько доволен этим ответом, что сразу оглянулся через плечо, состроив гримасу человеку у двери; тот опять лишь кивнул.
Лоррилоуд подался вперед так далеко, что его живот покоился теперь на коленях. Инспектор выкатил Джереми ключевой вопрос:
– Так значит, потому вы и напали вчера, среди бела дня, прямо на улице, на этого джентльмена по имени Грейлинг? По причине, получается, матримониального диспута?
– Да ничего подобного! – Джереми крайне огорчился, обнаружив, что у него трясутся руки. Глубоко затянулся. – Я ударил Грейлинга за то, что он позволил себе неуместное расистское высказывание.
– Понимаю, сэр.
И инспектор напечатал слова "расистское высказывание" в электронном блокноте, а потом отодвинул его, словно желая лучше разглядеть эти слова в их совокупности, и при этом, совершенно удовлетворенный, подборматывал себе поднос: "Та-ак, расистское, значит, получается высказывание…"
– Ну и как, по-вашему, сэр, – осведомился он, метя по-прежнему не в бровь, а в глаз, – как все это может объяснить тот факт, что по состоянию на сегодняшнее утро Грейлинг сделался ослом?
Джереми хмуро взглянул на него, думая, что ослышался.
– Что-что? – переспросил он. – Ослом?
– Ослом, сэр, ослом, – нетерпеливо сказал инспектор. – Если желаете, "эквуус асинус", если воспользоваться греческим, если так можно выразиться, термином. Вы, никак, удивлены?
– Конечно, а вы как думали? А вас что, удивляет, что я удивлен? И где же вы обнаружили этого самого осла?
– В доме у Грейлинга, сэр. Мы как раз явились туда с целью арестовать его за мужеложство… ох, извините, за двоеложство. А на диване у него восседало, сэр, это самое млекопитающее животное… В пиджаке Грейлинга и делая, сэр, все, что полагается, дабы переварить местную газету "Оксфорд Диспетч".
– Мы еще зафиксировали в протоколе тот факт, – прервал его сержант, – что указанное животное в процессе этого процесса изгадило диван из собственного заднего отверстия, сэр.
Лоррилоуд злобно ощерился, блеснув зубами, желая продемонстрировать, насколько терпеть не может, когда прерывают ход его мысли; затем с нажимом обратился к Джереми:
– Поэтому вы, совершенно естественно, подпадаете под подозрение в преступлении двоеженства. По этой причине мы вас и побеспокоили в этот час, в силу вашей связи с Трейдингом через идентичных матримониальных особ.
Джереми уже не знал, что и думать.
– Но как… как же все-таки получилось, что Грейлинг превратился в осла?
– А вот это, сэр, нас вовсе не касается, – ответил инспектор Лоррилоуд, склоняя голову и всерьез ею потрясая, будто в правое ухо ему попала уховертка и ему никак ее оттуда не изгнать. – Ни как это случилось, ни почему. Наука, знаете ли, умеет много гитик, и не нашего это ума дело. Мы люди простые.
Жопич, по-прежнему ошиваясь на заднем плане, заметил:
– К тому же Пиноккио-то в осла превращался. Значит, ничего такого, бывает…
– Где как, но у нас в деревне не бывает, – сказал Джереми и дико загоготал.
– Вас, сэр, может, все это забавляет, – сурово попенял Лоррилоуд, – а нас долг обязывает к подобным вещам относиться серьезно. А потому, сэр, если вам не составит большого труда, не соблаговолите ли пройти с нами в участок, чтоб ответить на ряд вопросов?
– Это как же так? – вскричал Джереми. – Вы что же, пришли арестовать меня только за то, что некто, кого я и знать толком не знаю, ночью превратился в осла?
– Нам, сэр, неизвестно, случилось ли это ночью или, может, часов в семь утра. Мылишь хотели бы, чтобы вы, как говорится, в меру способностей помогли расследованию. – И инспектор подмигнул сержанту Шотландской дивизии.
Джереми затушил сигарету.
– Какое редкостное счастье для писателя: из первых рук получить сведения о методах работы нашей полиции! – воскликнул он, подымаясь со стула.
У Мэрион на столике рядом с кроватью стоял механический будильник в черепаховом корпусе. Стрелки показывали десять минут десятого: давно пора подыматься. Мэрион босиком заковыляла по спальне в поисках очков. Лорел тоже села на кровати и задумчиво почесалась.
Мэрион наконец нашла очки на туалетном столике. Она на минуту оперлась о подоконник, затем двинулась к постели, пошарила под нею и вытащила ночной горшок, чтобы его опорожнить.
В дверь постучали. Собака зарычала негромко басовито, как будто спрашивала себя: кого это принесло в такую рань?
– Кого это бог принес в такую-то рань? – спросила себя Мэрион. Она подошла к окну, отворила его и крикнула: – Кто там? Что нужно?
В два прыжка Лорел оказалась у окна, положив лапы на подоконник, словно тоже недоумевала: кто это там и что нужно?
Юноша в приличном костюме попятился от входной двери, задрал голову и приветливо помахал.
– Добрый день, мэм! Мы собираем пожертвования, мэм, – крикнул он, – в фонд помощи престарелым. Любые взносы принимаются с благодарностью…
Ты рехнулся, что ли? Надо же! Я и есть престарелая! Не видно разве? Ослеп? Ты меня с постели поднял!
– Прошу извинения, мэм! Просто кому-то, мэм, возможно, еще хуже, чем вам, – не отступал тот, сияя широкой фальшивой улыбкой.
– Хуже, чем мне, быть не может! – взвизгнула Мэрион.
Она высунула горшок в окно и перевернула; содержимое ухнуло аккурат на голову недотепе в костюме. Тот взвыл и помчался прочь, осыпая Мэрион заковыристой бранью.
Мэрион довольно захихикала:
– Я тебе покажу "помощь престарелым"… – и улыбнулась своей Лорел, доверительно кивнула: – А что, разве нет?
В телестудии "Би-би-си" на третьем этаже Мария Капералли, графиня Медина-Миртелли, давала интервью про Этци и про исследования его мумифицированного тела. Интервью брал сам Эрни Криксон, славившийся общей непринужденностью манер и остроумием.
– А нужно ли заглядывать так далеко в бездны прошлого? – спросил он.
Конечно нужно, ответила она, продолжив:
– Правда, эта потребность из тех, которые ваш соотечественник, Де Квинси, называл "невыносимой пышностью", из той категории невероятного и ужасного, что порою, в особые моменты, полностью завладевают нами. Эти прозрения в обычной нашей жизни недостижимы, они нам угрожают, но мы в них, по-видимому, все-таки нуждаемся. По-моему, этот человек из неолита ужасающе прекрасен.
– Вы, разумеется, говорили о Томасе Де Квинси, авторе небезызвестной "Исповеди англичанина, любителя опиума". Кстати, графиня, у вас самой, говорят, когда-то было пристрастие к опиуму. Это так?
Мария еще до начала интервью согласилась затронуть эту тему.
– Де Квинси называл свои первые эксперименты с опиумом "бездною божественного наслаждения". Для меня так оно и было. И наслаждение, конечно, однако и бездна тоже. Зачастую мне виделось, как под аккомпанемент волшебной музыки я брожу по подземным городам, украшенным драгоценными камнями, городам настолько великолепным, что одно это меня угнетало. Вы, возможно, помните подземный город Иблис в "Ватеке" у Бекфорда? Или у Мильтона, его блистательную столицу Сатаны – Пандемониум? И, разумеется, я изучала наркотическую литературу. У меня, можно сказать, возник личный интерес… В каких-то инфернальных подземельях я была царицей Савской. Мой путь освещали факелы. Под ногами камни из золота, а сводчатая крыша над головой – из тончайшей слоновой кости. Только все равно не покидал страх – некое ощущение притаившегося зла…
– Вы ведь тогда собственно опиум принимали, я правильно понял? – уточнил интервьюер.
– Да, его в те дни в Риме было сколько угодно. Впрочем, как и сейчас…
– А почему вы начали?
Мария махнула рукой:
– Тогда в моей жизни все было плохо. Я – подросток. Кругом проблемы. Я ужасно страдала. Даже утопиться пыталась. Поначалу опиум стал утешителем, от всего спасал. Я, к счастью, избежала зависимости, не подсела всерьез – не как другие, кто без него жить не мог. Мне вовремя помог отец: договорился с психоаналитиком, тот консультировал меня, и постепенно я избавилась от этой привычки.
– Вы, насколько мне известно, получали эти консультации в Англии, верно?
– Да. я жила у тетки в Кенсингтоне. Ее муж – англичанин. Они были знакомы с хорошим психоаналитиком. Я тогда и выучила по-настоящему английский. И навсегда полюбила эту страну.
Криксон удовлетворенно кивнул и задал новый вопрос:
– А после того, как вы справились, вы не пытались снова принимать наркотики?
Мария одарила его одной из самых ослепительных своих улыбок:
– Нет. Мне хватило проблем в молодости. А потом, знаете, все эти подземные ходы, тесные каморки, по которым я бродила в оцепенении – все это сделалось невероятно страшным. Сейчас я управляю своей жизнью. Во всяком случае, мне так кажется. Предпочитаю вино.
– Напоследок, графиня, что бы вы могли сказать нашим подросткам, тем, кому хочется попробовать сильнодействующие наркотики?
Мария замешкалась всего на секунду: этот вопрос они заранее не обсуждали.
– Вы, наверное, ждете, что я скажу: "Ни в коем случае, и думать не смейте!" – проговорила она, – Но все и так понимают, что пристрастие к наркотикам – ужасное проклятие. И всегда есть романтические натуры или бунтари, кто рвется в самые дальние, самые жуткие, самые адские пределы. Им я могу лишь сказать: "Что ж идите! Возможно, этот путь обогатит ваш дух". Ведь и ад, в конце концов, для чего-то нужен. Только постарайтесь во что бы то ни стало оттуда выбраться.
– Графиня Медина-Миртелли, большое спасибо, что согласились встретиться с нами.
Позже продюсер передачи успокоил Марию: интервью, сказал он, выйдет в эфир в рамках программы "Мир сегодня" на "Би-би-си-2" "после девятичасового водораздела".
В университете Брукс все спланировано крайне практично. Офис Пенелопы Хопкинс находился за стеклянной перегородкой в крошечном отсеке, где помещался лишь канцелярский стол, компьютер, картотека и кофеварка. Перед окном – стена соседнего дома. Узкая полоска земли между двумя зданиями давала опору деревцу конского каштана, и он без воодушевления пытался заглянуть в окна первого этажа.
Пенелопа занималась привычной работой: заполняла формуляры. Правительственные органы прислали очередную анкету – на этот раз для тех учреждений системы образования, где в штате более шестнадцати сотрудников обоего пола. Пенелопа как раз взялась печатать ответ на вопрос 25А, сиявший перед нею на экране: "Укажите, кем вы являетесь: представитель кавказской расы, ирландец, славянин, выходец из Азии, из Полинезии или из Америки (С или Ю)", но тут к ней в отсек засунула голову ее коллега Леонора Кинг-Джонс.
– Все вкалываешь, лапа? – спросила она, как всегда не ожидая ответа.
Она бочком втиснулась в отсек и взгромоздила элегантную ягодицу на Пенелопин стол. В рабочие часы Леонора любила появляться в обтягивающем сером костюме. Она была восхитительно худа, губы подводила алой помадой, а в ушах носила серебряные серьги минималистского дизайна.
– Как у тебя дела с Клубом читателей? – спросила Пенелопа; клуб был очередным проектом Леоноры.
– Ах, милочка, ну что ты: это же Книжный клуб, – . зачирикала та. – Студентов ни в коем случае нельзя отпугнуть тем, что им придется читать. И во всяком случае поначалу. Поэтому у нас в клубе будут, конечно, только массовые издания, в мягких переплетах. На книги в твердых переплетах все равно ни у кого нет денег, особенно в Бруксе… Обычный набор: Фэй Уэлдон, Джейн Остен, Уильям Бойд… Ах да, чуть не забыла, первую неделю будет Джин Ауэл!
Пенелопа не сдержала улыбки:
– Ну и что за шедевр создала эта Джин Ауэл, кто бы она ни была?
Но Леонора со значением постучала ручкой по пластиковой столешнице:
– Как, ты вообще не слышала про Джин Ауэл?! Ее книги про каменный век – что-то вроде научной фантастики наоборот. Представляешь, название: "Клан пещерного медведя"!.. Пока что в серии четыре романа, но разошлись они… ох, не спрашивай! – что-то около тридцати миллионов экземпляров, по всему миру! Смешно, как мы теперь легко говорим: "по всему миру", правда? Ну, не важно. Короче, мы с этой книги и начнем. А если кто вздумает пожаловаться, что, мол, книжка не нравится, достаточно сказать: "Ну, не зна-аю, как вам, а во всем мире ее тридцать миллионов экземпляров продано…" – и дело с концом.
– А как она вообще? Хорошо написана?