Час Самайна - Сергей Пономаренко 2 стр.

Петроград. 3 февраля 1916 года

Вот и праздники закончились. Уже больше месяца прошло, как я беседовала с моим дневником. И столько за это время накопилось всего! Теперь мне есть, что написать.

Начну описывать события, как говорят, в строго хроноло­гическом порядке.

В первый день Рождества мои планы немножко, не в точ­ности, но исполнились.

Лида не пришла, и я, надев коралловые бусы, отправилась в Церковь. Ее там не было. И тут случилось то, что заставило меня задуматься.

Впереди меня стоял один молодой человек. Он все оглядывался и, конечно, каждый раз не забывал взглянуть и на меня.

Меня это заинтересовало. Я внимательно рассмотрела его лицо. Большие синие глаза. Длинный острый нос с маленькой горбинкой. Тонкие губы. Бледные щеки. Одет он был крайне просто. Драповое пальто, из-под воротника которого выгля­дывал ворот черной сатиновой рубашки. я забыла ска­зать... В общем, его лицо очень походило на лицо N, но этот мне понравился гораздо больше. В выражении его проскальзы­вало что-то мефистофельское.

По одежде я решила, что он принадлежит к рабочим. "Наверное, заводской", - подумала я. И даже пожалела, что он заводской. "Артист" скорее подошло бы ему.

По окончании службы мы вместе вышли из церкви, и, к мо­ему удивлению, он надел фуражку с зеленым околышем и знач­ком торговой школы. У меня сразу отлегло от сердца. Все-таки он воспитанник учебного заведения, а не заводской. Я пошла к Лиде, а он остался кого-то ждать.

Прихожу на Крапивный. Дома один дядя Егор. Он сказал, что Лида с мамой и Галей поехали к Нюсе.

Я вернулась домой и отправилась к крестной маме. Пошла к трамваю. Стоят N и Т. О чем-то разговаривают. Я трамвая не дождалась, пошла пешком с Таниной прислугой и старушкой, которые оказались мне попутчицами.

На второй день утром пришла Лида. Я, конечно, принялась ее ругать, что она не исполнила своего обещания, и надела коралловые бусы. Лида порадовалась за меня. Каждый день мы ходили на вокзал с надеждой встретить того, кто нас так заинтересовал.

Накануне Нового года ходили в Народный дом, потом в цер­ковь. Погода была ужасная, сильный мороз. Узнать имя "торгашика" не получилось.

Я пошла в церковь к Самсонию. Там встретила Лиду. Опять видела того "торгашика". Лида пошла к нам. Потом мы поехали на Васильевский остров. Были у Нюши. Потом пошли к Всеволоду Ильичу. Он всех нас отправил в кинематограф.

Петроград. Август 1916 года

Вот и лето проходит. И так оно незаметно пролетело! Да, есть о чем вспомнить... Столько было веселых деньков! С пе­чалью я почти не зналась и так поправилась, что, пожалуй, петроградские удивятся, потому что ни в одно лето так не поправлялась. Начну воспоминания с самого моего приезда.

Приехала в Галич, и против ожидания меня никто не встре­тил. Пришлось ехать на квартиру к Виноградовым. Приехала, представилась. Катя Виноградова оказалась очень хорошей, простой барышней. Мы с первой встречи стали друзьями. Это было накануне Троицы. На следующий день мы вместе пошли в церковь, а затем отправились гулять. Приехала за мной Александра Семеновна, и пришлось возвращаться домой. Сна­чала в деревню, где мне показалось очень скучно. Все было та­ким устоявшимся, неинтересным. Одна только мысль меня преследовала.

Пойду в поле прогуляться, и полезут в голову воспоминания о петроградской жизни. Наши прогулки на вокзал, к Самсонию, разочарование в "торгашике". Знакомство с Лялькой и про­гулки с нею. Новые знакомства с помощью Ляльки: Коля, Галя, Ваня Румынов, Мартов из лицея дорожников.

Как я с Лялькой разошлась... Из-за чего? А просто так. На­доели друг другу. Она такой уж человек. Для нее нет ничего святого, над самыми чистыми чувствами смеется. Этот че­ловек никогда не испытывал любви. Я сначала верила ей, дове­ряла свои сердечные тайны, а она все мерила на свой аршин и все, чего не следовало открывать, выдала. Да еще кому! Ко­нечно, когда я ее раскусила, то почувствовала, что она не так и нужна, и сразу порвала с ней.

Вот в Алене я не обманулась. Она меня познакомила со своей сестрой, а та была знакома с тем, с кем я целых полгода мечта­ла познакомиться. И так далее... Встречи, свидания, и я не зна­ла, где возьму силы, чтобы уехать из Петрограда. Но все-таки уехала и вернулась в деревню. И даже не хочется отсюда уезжать. Только теперь я поняла, что это была совсем не любовь, а прос­то мимолетное увлечение. Теперь я хладнокровно вспоминаю, как о самом обыкновенном знакомстве. А сначала так ску­чала! Ничто не было мило! И вот настал наш праздник и раз­веял всю мою тайну, всю мнимую любовь.

На праздник с Лидой пошли в Палкино гулять. Гулянка была недурная. Кавалеров набралось порядочно, были среди них и сим­патичные. Особенно Сережа, такой милый мальчик. Там опять была Шура, галицкая портниха. Погуляли и пошли домой. Поч­ти у самой деревни встретили Олю Опалевскую. Зазвала ее к себе. Подходим к дому и видим два велосипеда. Я сразу догадалась, что приехали галицкие кавалеры. Оля ушла очень скоро, а мы вчет­вером - я, Лида и их двое - отправились к роднику. Всю доро­гу, туда и обратно, было очень весело. Этот техник мне очень понравился. Он попросил сплести ему венок из васильков. Я спле­ла маленький веночек, и он сказал, что сохранит его на память. Вечером снова ходили гулять в Палкино. Все время были вдвоем. Так было хорошо, что не хотелось уходить домой.

Так прошел наш праздник, очень весело. Мне так понрави­лись деревенские гулянки, что я стала ожидать случая, чтобы можно было опять погулять. Меня пригласили в Елганино на Петров день. И я стала ждать этого дня с нетерпением.

И вот Петров день настал. Но гулянье оказалось неважным, кавалеров было мало, и я осталась недовольна этим праздни­ком. За мной ухаживал Алексей Флегонтыч, и мне очень хоте­лось узнать, что он за птица. С первого взгляда и первых слов он мне показался интересным, даже загадочным, потому что угадывал мои чувства.

Потом опять потекли скучные, однообразные дни, пока не поехала с Олей в Галич. Ходила гулять с двумя Шурками. Пошли в сад. Гуляли там до закрытия. Потом нас собралась большая компания, потому что добавились еще Надя и Катя с кавалерами. Все вместе поехали кататься на озеро. Была тихая лунная ночь. В ночной тишине было приятно слушать плеск воды и звуки скрипки под аккомпанемент гитар, на ко­торых играли кавалеры. Настроение у меня было прекрасное. Саша Белов попросил меня спеть, и я согласилась без всяких ломаний, как обычно бывает. Эту ночь я никогда не забуду!

Вскоре после этого Оля уехала, а за нею папа. Наша семья вновь убавилась.

Я стала ждать Макарьева дня, потому что страшно хотела побывать в Загайнове. Моя мечта исполнилась, хотя и с большим трудом. В Загайнове мне понравилось. Кавалеров было много, девиц мало. Познакомилась с хорошенькой барыш­ней Шурой, она тоже из Петрограда. Опять танцевала с Сережей и с другими кавалерами. Гуляли, пели, было очень весело. Когда начало темнеть, компания разделилась на не­сколько группок. Я все время ходила с Сережей. И что только мы не мололи...

Он все-таки молодец - умеет поговорить! Долго гуляли, пока не настало время расходиться. Наконец расстались и мы, довольные друг другом.

На следующее утро, как только все собрались, начали тан­цевать. Меня пригласил солдат, который был самым инте­ресным, но, конечно, после Сережи. Я решила воспользоваться случаем и испытать Сережу. Ему не пришлось танцевать, потому что он играл. Я сделала вид, что очень интересуюсь своим кавалером, завела оживленный разговор, а сама следила за Сережей. Я была удивлена, до чего он неопытен! Совершенно не умеет скрывать свои чувства. На его лице, кажется, мож­но было прочитать все мысли.

Меня взял задор, страшно захотелось его поддразнить Конечно, мне это блестяще удалось, потому что солдат пошел меня провожать. Я позвала его к нам гулять. Он обещал прийти в следующее воскресенье, но обещания своего не ис­полнил.

Жизнь моя опять потекла по-старому. По будням то шью, то брожу по лесу. По праздникам хожу в Палкино, там устра­иваются маленькие гулянья, приходят кавалеры. Несколько раз была в Галиче, но он утратил свою первоначальную пре­лесть и интерес. И я больше не намерена ходить туда. Дома лучше. Жду воскресенья, в Палкино опять будет веселье.

Почерк меняется, следует приписка:

Боже мой, неужели я была так наивна? Уже третий год шла кровопролитная война, медленно и неуклонно толкающая Россию в пропасть, а я в своем дневнике о ней ни разу не вспо­минаю. Сейчас читаешь воспоминания тех лет и кажется, что революционный Питер никого не мог оставить равно­душным, не отправить на ту или другую сторону баррикад будущей братоубийственной войны. А я хотела просто жить, радоваться, любить - может, это только я была такой несознательной? По малолетству и ветрености недопонима­ла этого? Но мои родные, знакомые, друзья... Неужели все они не замечали надвигающихся великих ПЕРЕМЕН? И когда они наступили, безропотно приняли их как само собой разуме­ющиеся...

Петроград. 1 августа 1917 года, вторник, 9 часов

Лето прошло, а я его и не видела. Так мало было отрадных дней. Только несколько деньков оставили у меня сильные, неиз­гладимые впечатления и светлые воспоминания. Правда, про­шлая неделя была такая бурная. От нас чуть не ушел отец, к приятельнице мамы Серафиме-Симе, но вовремя одумался.

Эта семейная революция так повлияла на меня, что эти тяжелые воспоминания тревожат сладкие впечатления, под которыми я сейчас нахожусь.

У меня начался роман, только не знаю, какой он будет: боль­шой или маленький. События покажут. Сначала я своему чув­ству не придала большого значения, а теперь волнуюсь, как бы оно не превратилось в слишком серьезное. Начну сначала. Некий Шурочка Кожушкевич, товарищ наших хороших знакомых, по­знакомил нас со своим братом Вовочкой, юнкером технического артиллерийского училища. С первого знакомства я не обрати­ла на него внимания. А потом, когда стала проводить с ним время, гулять, а Шура вместе с Таней, он начал мне нравиться. Я сначала не придала этому значения - нравится он, но могут нравиться и другие. Мы стали все чаще встречаться, конечно, на вокзале, больше разговаривать, были солидарны во многих вещах друг с другом. А потом мы с Таней захотели немного по­жеманиться и перестали ходить на станцию.

В Троицын День поехали мы на Удельную, до вечера гуляли довольно скучно. Наконец собрались поехать домой поездом в 11 часов и направились на станцию. Уже близко к станции слышу, что кто-то меня окликнул. Оказалось, что это наша вокзальная шатия: Ганя, Коля Чулов, Шура и Володя Кожушкевичи. Конечно, они нас уговорили остаться погулять с ними. Таня, Лида и Коля пошли вперед, а я с Ганей, Шурой и Вовой отстала. Зачем-то им понадобилось свернуть с дороги на лес­ную тропинку. Коля, Лида и Таня ушли от нас дальше, а мы так и остались вчетвером. Пришли на поляну, выбрали укромное местечко между елочками, Вова разостлал свою шинель, и мы уселись. Через некоторое время Ганя с Шурой ушли, а мы оста­лись вдвоем. Но тут рыжий Вовка начал безобразничать. Нашел меня очень интересной, сказал, что я ему нравлюсь и т. д. Но в любви не признавался, как, думаю, в таких случаях делают многие. Я кокетничала, а Вовка не оставлял меня ни на минуту, и в результате получилось, что опоздали на самый последний поезд. Я вспомнила о Тане, начала беспокоиться. Мы пошли на станцию в надежде встретить Таню и Таню. Подходим к же­лезнодорожному полотну и встречаем их. Я очень обрадовалась что они еще не уехали домой. Теперь наша компания была в пол­ном сборе. Решили ждать первый поезд и отправились опять в парк. Тут опять начались безобразия, а мы держали себя до­вольно раскованно. Потом дело дошло до двусмысленных наме­ков. В особенности Таня перехватил край своей запиской, ко­торую прислал нам с Вовочкой. И мы решили уйти, и ушли, не попрощавшись. Итак, мы оставили их с носом.

После им было стыдно показаться нам на глаза. и наши отношения долго были какими-то натянутыми, неопределен­ными. Они чувствовали себя виноватыми. Потом все как-то уладилось.

Дальше нам пришлось быть на вечере у Ольги, 8-го июля. Сколько у нас было к нему приготовлений! Но ничего хорошего там не было - скучища страшная, потому что гости слоня­лись как маятники или сидели как куклы. А хозяйка не думала о гостях, всецело была поглощенная братьями Кожушкевичами и не давала им покоя своими ухаживаниями. Весело стало только в парке, где мы и порезвились.

Потом, после Ольгиного вечера, у нас ничего особенного не было. Ходили несколько раз в кинематограф всей шатией. Вовочка Кожушкевич подходил, садился с нами, а потом вмес­те уходили из кинематографа.

Родители Тани дали согласие устроить у них встречу. Мы с Татьяной старались вовсю. Пригласили всех, кого хотели увидеть. Дождались желанной даты, и наконец гости начали собираться. Было довольно много гостей и очень весело. Игра­ли в "почту". Вовочка писал мне многозначительные письма.

Пришли Ольга с Нюрой и надулись. Мы с Вовой устроили заговору решили свести Олю с Колей Чуловым. Я вывела во двор Олю, а Вовик - Колю. Мы их оставили одних, но ничего не вы­шло: Оля убежала. Потом у меня с Вовой был большой разговор. Встали у комода рядышком, близко друг к другу, и он попросил объяснить, что значит Олино отношение к Коле. Я ему объ­яснила, что Коля надоел Оле.

Я сказала:

- Что это Коля так гоняется за Олей, неужели больше нет барышень?

- Так он же ее любит! - говорит Володя.

Я сказала, что не верю.

- Не веришь?! Я тоже не верю, - согласился Володя. Подходит Коля Чулов и пристраивается к нам. Володя его

гонит, а он говорит:

- Дайте мне послушать, о чем вы разговариваете. Навер­ное, признаетесь в любви.

Вова ответил утвердительно. Коля потянул мою руку к гу­бам, но я вырвала и сказала:

- Вон Оля. Идите и лучше поцелуйте руку у нее.

Я сыграла на его больной струне, потому что не только поцеловать руку, но даже как заговорить с ней, он не знал. Коля ушел. Мы еще долго разговаривали вдвоем. Оля раз десять проходила мимо нас в надежде обратить на себя внимание Володи, но ее мечты разбились в прах. Она надулась. Потом Шура вызывал меня на пару слов, мы прошлись с ним по двору. Он говорил на ту же тему, насчет Оли и Коли. Николай опять ввязался в наш разговор. Он просил у меня совета и помощи. Я ему посоветовала оставить Олю в покое, если у него есть хоть капля самолюбия. Он согласился со мной. В это время все начали расходиться. Так закончился наш вечер.

Чулов Коля звал в субботу к себе на вечер. Теперь у меня одна мечта - попасть туда.

Далее вновь вклеенная страничка.

Поражаюсь, насколько я была замкнута в своем мирке, хотя наивно считала, что мне принадлежит весь мир... Рушилась громадная империя, отрекся от престола император Николай, Да что империя, рушился сам уклад нашей жизни, шла кровавая война, начинались прелюдия катастрофы невиданных размеров в увертюре перемоловшая в своих жерновах миллионы судеб и жизней. А я, живя в самом центре этих событий, их просто не замечала. Или не хотела замечать. Подобно страусу, зарыв­шемуся головой в песок и считавшему, что если он не видит угрозы, то ее не существует. В голове только кавалеры, тан­цульки и приятное времяпрепровождение. Такое ощущение, как будто я жила в другой России, не образца 1917 года. Уже позже прочитала высказывание китайского философа Конфуция, где он предупреждает, что "нет ничего хуже, чем жить во время перемен". Какое емкое и всеобъемлющее изречение! Но все равно память оставила как самые яркие воспоминания тех лет роб­кие ухаживания Володи Кожушкевича. Тогда мне казалось вели­кой смелостью и дерзостью с его стороны взять меня за талию, робко поцеловать в щечку или в темноте кинематографа не­ловко сжать мою руку, чтобы передать жар своего влюбленного сердца. Но наступало время перемен, которое диктовало свои законы, напрочь отвергая имеющиеся...

Бывает, я себя спрашиваю: неужели я не видела надвига­ющихся перемен? И какие они - первые важные признаки их наступления? Видела и замечала, но не задумывалась. А самый первый признак их - это появление очередей за продуктами. А так как очереди до сих пор продолжаются, то, видно, еще грядут перемены.

Моя первая любовь - Вовочка Кожушкевич, юнкер техниче­ского училища. Невысокий, моего роста, рыжеволосый, с немного рябоватым, но открытым и приятным лицом. Его брат-двой­няшка Шурка, полная ему противоположность - и внутренне, и внешне. У него хищный нос, придающий ему сходство с коршуном, продолговатое лицо, всегда "себе на уме", холодно и трезво оценивает обстановку. По семейному преданию он младше Во­вочки на пару минут, но среди них - лидер. Думаю, Вовочка расстался со мной не без его стараний.

Петроград. 4 августа 1917 года

Все получилось прекрасно. Вчера были в кинематографе и получили приглашение от Коли. Условились встретиться с ним на старом месте в 10 часов. Придется звонить на те­лефон к Люде, чтобы она меня выручила. Все уже готово. Осталось уломать мамашу. Придется говорить, что едем к Люде. Да, что-то меня тревожит. Неужели мои мечты разобьются в прах?

Петроград. 5 августа, суббота

Мои предчувствия в отношении мечты чуть не исполнились, но, видно, судьба-злодейка все-таки сжалилась надо мной.

Прихожу со службы, объявляю маме, что Люда пригласила к себе на вечер, а она разозлилась, что хоть святых из дома выноси. Папа тоже не соглашался отпустить, главным обра­зом из-за кануна праздника. Пришла Люда. Мама ее отчита­ла как следует. Поплакать мне пришлось здорово.

Решила прибегнуть к помощи папы. Тот скоро сдался и даже согласился уговорить маму, а та предъявила ему ультиматум: я или она. Как ни просили мы вдвоем, никак не дает своего согласия. Я решила пойти в церковь, помолиться как следует.

Пришла со всенощной, и в тот же час, с первой попытки, мама меня отпустила. Я, конечно, с радостью стала соби­раться. К десяти мы были готовы. Идем на излюбленное место, встречаем Николая. Конечно, его радости не было конца, что мы пришли. Приходим к нему и глазам своим не верим. Вопреки всем ожиданиям, какая чудная квартира! Входим в зал. Там Шура, Володя и Миша. Конечно, начали дурить. Шура и Миша пошли за гитарой и мандолиной, Володя сел за рояль, а мы с Колей пели. Потом Володя пошел встречать Олю и Нюру. Вскоре пришел Таня, а за ним Володя с целым табуном. Пошли за стол, а затем начали играть в "почту". Володя прислал мне три письма, в которых угрожал покончить жизнь самоубий­ством. Я ему ответила только на последнее. Миша прислал штук пять писем, из которых я ничего не поняла. Николай в своем письме благодарил за посещение. Анатолий выразил пожелание, чтобы я была веселой и ветреной. Конечно, я по­следнее слово не поняла. Потом ушла в сад. Слышу шум шпор, выходит Володя. Садится рядом и умоляет не сердиться. По­том стал просить прощение.