Час Самайна - Сергей Пономаренко 5 стр.

- Мне сейчас нельзя появляться дома, - объяснил он. - Родителям не нравятся мои ночные прогулки по городу. Вол­нуются, как бы чего не вышло. Я сказал, что иду на день рож­дения к товарищу и останусь там ночевать. Ты не беспокойся. До рассвета только два часа, погуляю по городу, дождусь, пока откроется метро, и домой, - сказал Илья с несчастным видом, и Зоряне стало его жаль.

- Ладно. Но только в виде исключения... Родители на даче, побудешь у меня, пока откроется метро. Но это в первый и по­следний раз. Мои принципы ты знаешь... Просто я, как и твои родители, волнуюсь, чтобы ты во что-нибудь не влип по дороге.

Они поднялись в квартиру, где Зоряна жила с родителями. Она постелила в разных комнатах, но легли они в одну постель. После непродолжительного секса Илья заснул крепким сном, даже слегка всхрапывал. Зоряне спать не хотелось.

"Лучшее средство от бессонницы - неинтересная книга. А что может быть скучнее старого дневника? - подумала она и реши­тельно перешла в другую комнату. - Почему я так отношусь к Жене? Она жила в свое время и хотела радоваться жизни как могла. И она не виновата, что революция вторглась в ее жизнь, заставив заметить себя. Живи она сегодня, проводила бы время, как мы. Впрочем, чем мое времяпрепровождение отличается от ее? Лишь уровнем технической мысли. Каждое время диктует свои законы, и горе тому, кто их неправильно истолкует".

За этими размышлениями она незаметно заснула.

- 5 -

Хроника Плачущей Луны 29 октября 1917 года

Большой зал Михайловского технического артиллерийского училища постепенно наполнился взбудораженными ранним подъемом юнкерами. Здесь же присутствовали и дежурные офицеры. Громко строились различные предположения.

- Господа! Я понимаю ваше возмущение столь ранним подъ­емом, но для этого есть чрезвычайно важные причины. Я послан к вам из Владимирки, меня здесь многие знают, - еще форми­рующимся басом выкрикнул низкорослый юнкер Николай Чулов из Владимирского пехотного училища, отыскивая в толпе знако­мые лица. Увидев братьев Кожушкевичей, Владимира и Алексан­дра, Сальцевича, приветственно махнул им рукой. Встреча с дру­зьями придала ему уверенности, голос окреп. Он не был оратором, не претендовал на роль заводилы и еще несколько минут назад не знал, с чего начать. Теперь необходимые слова появлялись сами, в основном почерпнутые из недавно прочитанной ре­дакционной статьи эсеровской газеты "Дело народа". - Госпо­да юнкера! Большевики Петрограда вопреки воле революцион­ного народа 25 октября арестовали Временное правительство. Насилие над правительством революционной России, совершен­ное в дни величайшей опасности от внешнего врага, - неслы­ханное преступление против родины. Мятеж большевиков наносит смертельный удар делу обороны и отодвигает желанный мир. Гражданская война, начатая большевиками, грозит вверг­нуть страну в кошмар анархии и контрреволюции, сорвать Уч­редительное Собрание, которое должно упрочить республикан­ский строй и навсегда закрепить за народом землю. В связи с этим образован Всероссийский комитет спасения родины и револю­ции, который призывает всех граждан встать на защиту родины и революции! Нам оказана большая честь... - Он сделал паузу, чтобы придать значительности своим словам. - Но вначале раз­решите зачитать приказ № 1 войскам Петроградского гарнизо­на. - И продолжил дрожащим голосом: - "Петроград, 29 ок­тября, 2 часа утра. По поручению Всероссийского комитета спасения родины и революции я вступил в командование войс­ками спасения. Приказываю: во-первых, никаких приказаний Военно-революционного комитета большевиков не исполнять; во-вторых, комиссаров Военно-революционного комитета во всех частях гарнизона арестовать и направить в пункт, который будет указан дополнительно; в-третьих, немедленно прислать от каждой отдельной части одного представителя в Николаевское военно-инженерное училище (Николаевский инженерный замок). Все, не исполнившие этот приказ, будут считаться измен­никами революции, изменниками родины. Командующий вой­сками Комитета спасения генерального штаба полковник Пол­ковников. Полковник Халтулари". Я этой ночью не сомкнул глаз и спешу вам доложить: восстание против власти большевиков началось! Уже выступили Владимирское и Павловское пехотные училища, захвачен Михайловский манеж с находящимися в нем бронеавтомобилями, телефонная станция, военная гостиница. В ближайшее время должны присоединиться Николаевское ка­зачье училище, самокатчики Петропавловской крепости. С Пул­ково на Петроград движется Керенский с верными казачьими частями генерала Краснова. Власть господ большевиков пошат­нулась и должна пасть от наших объединенных усилий!

Он хотел продолжить, рассказать об избиении юнкеров и на­силии над женщинами во время взятия Зимнего дворца, о рас­стреле девушки перед зданием Думы, но поднялся невообра­зимый шум, крики, кто-то свистел. В этой какофонии звуков Николай не мог понять, поддерживает его большинство при­сутствующих или категорически не согласно. Когда шум начал стихать, прозвучало несколько хаотичных выступлений - как в поддержку Комитета спасения родины и революции, так и против. Точку поставил старший преподаватель капитан Плотников Ростислав Иванович, фронтовой офицер, лишь недавно начавший преподавать в училище после тяжелого ранения, но пользующийся любовью и уважением юнкеров.

- Господа юнкера! - Его громовой голос перекрыл шум в зале. Наверное, так он командовал батареей во время боевых действий на фронте. - Не кажется ли вам, что вас толкают в братоубийственную авантюру, которая должна привести именно к гражданской войне? Правительство Керенского своей политикой спровоцировало развал армии на фронтах, поощ­ряя так называемые солдатские комитеты. А пресловутый Комитет спасения революции принадлежит к эсеровской пар­тии, которая около восьми месяцев правила Россией и трави­ла нас, офицерский состав, как контрреволюционеров, а те­перь распустила слюни и требует от нас помощи. Так за кого и во имя чего мы должны проливать кровь? Поэтому, господа, я предлагаю занять выжидательную позицию. Вы знаете, я не трус и мои боевые награды тому подтверждение, но идти воевать, чтобы взять власть у одной партии для другой, уже показавшей свою несостоятельность...

Поднялся невообразимый шум. Из выкриков, выступлений Николай понял, что юнкера не выступят из училища и будут соблюдать нейтралитет. Никто из товарищей его не под­держал. Оставаться здесь было бессмысленно. Ясно, что юнкера Михайловского училища будут следить за развитием событий, сидя в казарме, в то время как судьба революции решается на улицах города.

Никто из товарищей к нему так и не подошел, и он, махнув рукой, поспешил прочь. И как раз вовремя, чтобы не столкнуть­ся с приближающимся отрядом матросов и красногвардейцев. Переждав, он поспешил дальше. Город просыпался. Открылись булочные. Показались прохожие, которые, не обращая на дале­кую россыпь выстрелов никакого внимания, спешили на служ­бу. Николай заметил людей, столпившихся возле театральной тумбы. Его сердце забилось, когда, подойдя, он увидел свеженаклеенную листовку: "Воззвание Комитета спасения родины и революции, Петроград, 29 октября. Войсками Комитета спа­сения родины и революции освобождены все юнкерские учи­лища и казачьи части. Занят Михайловский дворец. Захвачены броневые и орудийные автомобили. Занята телефонная стан­ция, и стягиваются силы для занятия оказавшихся благодаря принятым мерам совершенно изолированными Петропавлов­ской крепости и Смольного института - последних убежищ большевиков. Предлагаю сохранять полнейшее спокойствие, оказывая всемерную поддержку комиссарам и офицерам, ис­полняющим боевые приказы командующего Армией спасения родины и революции полковника Полковникова и его помощ­ника подполковника Краковецкого, арестовывая всех комисса­ров так называемого Военно-революционного комитета. Всем воинским частям, опомнившимся от угара большевистской авантюры и желающим послужить делу революции и свободы, приказываем немедленно стягиваться в Николаевское инже­нерное училище (Инженерный замок). Всякое промедление будет рассматриваться как измена революции и повлечет за собой принятие самых решительных мер. Председатель Совета республики Авксентьев. Председатель Комитета спасения ро­дины и революции Гоц. Комиссары Всероссийского комитета спасения родины и революции при командующем армией спасения; член военного отдела Комитета спасения родины и ре­волюции Синани и член военной комиссии Центрального ко­митета партии социалистов-революционеров Броун".

Подошел патруль из красногвардейцев и солдат с красными повязками, и люди начали расходиться. Высокий солдат с пе­рекошенным от злобы лицом сорвал листовку, в то время трое других задержали юнкера Пажеского училища, совсем еще мальчишку. Коля пожалел, что его выпустили из училища без оружия, а лезть с голыми руками на вооруженных солдат было глупо и бессмысленно, и поспешил уйти, пока не заметили его юнкерскую шинель. Уже на самом углу улицы он обернулся. Солдаты повалили юнкера на землю и избивали его ногами. Кровь застучала у Николая в голове, но он пересилил себя, сдер­жался. На подходе к училищу он услышал впереди выстрелы, изменил маршрут и вместо главной проходной поспешил в хо­рошо знакомый тупичок, где стена была не такая высокая и ко­торым пользовались тогда, когда надо было уйти из училища незамеченным. Дальше он прошел к черному входу на кухню, через который и попал в здание. Стрельба усилилась, послы­шалась пулеметная очередь. Поднявшись на второй этаж, Коля увидел вооруженных юнкеров, которые вели перестрелку с не­видимым противником. Пулеметная очередь прошила оконный проем, брызнули стекла, посыпалась штукатурка. Юнкер у окна, охнув, выпустив винтовку и повалился навзничь. Коля бросил­ся к нему. Пуля, попав юнкеру в челюсть, прошила голову на­сквозь, вывалив кусок черепа. В густой крови плавали белова­тые кусочки, и Коля понял, что это мозг. Его стошнило.

Он знал этого юнкера, тот был старшекурсником и на сле­дующий год готовился к выпуску. "Смерть - это когда ниче­го нельзя изменить! - пришло Николаю в голову. - Этот юнкер уже не пойдет на лекции, не получит офицерский чин, не будет встречаться с барышнями. Он упокоится на глубине двух метров в сырой земле и единственными его соседями будут белые черви, напоминающие маленькие слизистые ша­рики в кровавой луже, расползающейся из-под головы". Надо было прикрыть юнкеру глаза, но где взять силы, чтобы про­тянуть руку к залитому кровью лицу?

- Чулов?! - услышал он и, обернувшись, увидел Егора Ба­тюшкина, однокурсника. - Вы уже ничем не можете ему по­мочь. Скорее к окну. Они идут!

Николай поднял винтовку убитого юнкера, передернул за­твор, дослал патрон в патронник и занял место у окна. Пачки с патронами лежали на полу.

Ворот на проходной не было. Точнее, они валялись на зем­ле, сорванные с петель, и по ним, вдавливая в грязь, бежали серые фигуры в шинелях. Черными пятнами выделялись мат­росские бушлаты. Броневик во дворе непрерывными очере­дями бил по окнам. В ответ послышались винтовочные вы­стрелы со стороны училища, которые опрокинули первые ряды наступающих и заставили остальных искать укрытия. Пулемет на броневике замолк. В это время атакующие пред­приняли новую попытку прорваться к училищу. Коля прице­лился, выстрелил в матроса в черном бушлате, но тот продолжал бежать, размахивая наганом и гранатой. Юнкера охватила злость, и он продолжал посылать в эту ненавистную фигуру пулю за пулей, пока матрос не упал. Теперь он, успокоившись, удобнее взял винтовку и стрелял точно, как в тире. Почти после каждого выстрела серая или черная фигура опускалась на землю. Ожил пулемет на броневике, но атака захлебнулась, и красногвардейцы отступили за ворота, оставив на земле несколько десятков убитых и раненых. Вдруг раздался взрыв гранаты возле броневика, за ним другой. Впрочем, они не на­несли ему вреда. Броневик уже не стоял на месте, а двигался вдоль здания училища, держась на расстоянии чуть больше броска гранаты. Вскоре к нему присоединился еще один бро­неавтомобиль, и атаки красногвардейцев возобновились.

Коля, к своему удивлению, ничего не чувствовал от того, что убил несколько человек - ни радости, ни сожаления, ни рас­каяния. Среди юнкеров тоже были значительные потери. Ране­ных переносили в столовую, убитых - в учебные кабинеты. Полковник Куропаткин, возглавивший оборону училища, пос­тоянно был среди юнкеров, подбадривая, вселяя уверенность. По рядам юнкеров пробежал слушок, что из Михайловского замка получено сообщение по телефону: к ним на помощь от­правили бронеавтомобиль. Настроение сразу повысилось, по­слышались шутки и даже смех - хотя, может, немного нервный.

Стрельба по наступающим красногвардейцам теперь стала для Коли привычным занятием. Прицелился, выстрелил, перезаря­дил. Снова прицелился, выстрелил, перезарядил. Он уже даже не считал, сколько человек упало после его выстрелов. Другое дело, все время надо было быть настороже, не пропустить момент, когда раскаленный ствол пулемета на броневике повернется в его сторону. Стрельба красногвардейцев была не столь эффективна и в основном направлена на защитников первого этажа, которые и несли основные потери. Когда очередная атака была отбита и стороны вступали в беспорядочную перестрелку, Коля, как правило, в ней не участвовал, считая это лишним расходом пат­ронов, количество которых катастрофически уменьшалось.

К двенадцати часам дня броневик для поддержки юнкеров не появился. Красногвардейцам подвезли два трехдюймовых орудия, которые установили на прямую наводку, и началось... Первые два снаряда с оглушительным грохотом взорвались на втором этаже, разрушив толстые стены, до этого дававшие ощу­щение безопасности, и количество потерь среди юнкеров резко возросло. Грохот взрывов, от которых болели перепонки, а на губах ощущался пресный привкус штукатурки, еще стоял в ушах У Коли, когда он, поддавшись чувству самосохранения, оказал­ся на лестнице. Орудия продолжали вести методичный обстрел верхних этажей училища. Раненых поспешно опускали в подвал.

Правда, там оказались тела первых из погибших юнкеров, и это вызвало приступ истерии, выразившейся криками и моль­бой о помощи. Грохот взрывов сюда едва проникал, лишь чув­ствовалось, как дрожат стены. Вдруг все стихло.

Послышалась команда: "Все, кто может стрелять, срочно на­верх!", и Коля оказался на первом этаже. Вместе с ним у окна встали четверо юнкеров. Во двор училища влилась новая толпа красногвардейцев, кто-то скомандовал: "Пли!", и смертоносный залп положил на землю первые ряды. Выстрелы следовали бес­прерывно и остановили нападающих всего в десятке метров от стен училища. Атакующие вновь откатились за ворота. Несколь­ко раненых на земле попробовали отползти к своим, но послы­шались одиночные выстрелы и они затихли.

Коля возмущенно выкрикнул:

- Господа, зачем же так? Это ведь раненые! Имейте состра­дание!

- А они будут иметь к нам сострадание, когда окажутся здесь? - хмуро бросил долговязый курсант, стоявший рядом с Колей у окна.

- Их здесь не будет! Мы этого не допустим! - твердо за­явил Коля.

Со стороны ворот показалась делегация из двух человек - матрос и молодой парень в кожаной куртке с красной повязкой на рукаве, державший белый флаг.

- Парламентеры! - прошелестело по рядам. - Идут дик­товать условия сдачи!

Прогремело несколько выстрелов, матрос упал. Кто-то за­кричал:

- Не стрелять! Это парламентеры!

Парень в кожаной куртке бросился назад и скрылся за во­ротами.

- Полковник Куропаткин убит, отсюда и беспорядки. Каж­дый делает, что хочет, - сказал юнкер справа.

- Куропаткин убит? - переспросил Коля. - Кто же нами командует?

- Один Бог знает. Наше дело стрелять и не допустить вра­га в училище. Но долго мы не продержимся!

Прогремел орудийный залп, за ним другой. Снаряды, про­шелестев, взорвались на втором этаже. С потолка посыпалась штукатурка.

- Все вниз, оставить только дежурных! - раздалась коман­да, и юнкера поспешили в подвал.

Артиллерийский обстрел длился долго, и в результате об­рушилась крыша. Практически остался только первый этаж, все остальное превратилось в руины. Но и первый этаж силь­но пострадал. Воздух казался пропитанным гарью и порохо­вым дымом.

- Все наверх! - послышалась команда.

Коля был как в тумане, его сознание отключилось, он словно наблюдал за происходящим со стороны. Машинально стрелял и перезаряжал винтовку, особенно не целясь. Рядом свистели пули, но пока они его щадили. Из четырех юнкеров, прежде стоявших с ним у окна, невредимым остался лишь один, тот самый долговязый курсант. Остальные были ранены и спусти­лись в подвал. И на этот раз атака была отбита, однако патроны были на исходе. После атаки обычно следовал артиллерийский обстрел, но на этот раз было относительно спокойно. Велась вялая перестрелка, но и та вскоре стихла. По рядам юнкеров пробежало: "Ведутся переговоры! Нами отправлены парламен­теры обговорить условия сдачи".

"Капитуляция? Значит, все жертвы напрасны? Где обещанная Полковниковым помощь из Михайловского замка? Где войска, идущие с Керенским, которые ранним утром были в Пулково? Ведь оттуда до Петрограда рукой подать!" - терялся в догадках Николай. Поступила команда сдать оружие, и он выполнил ее, не испытывая сожаления, что расстается с винтовкой.

Безоружные юнкера начали выходить во двор, навстречу отрядам красногвардейцев. Те шли, ощетинившись штыками, под охраной двух броневиков, готовые при малейшей опас­ности открыть огонь. Вдруг послышался шум. Группа красно­гвардейцев бросилась вперед и принялась колоть штыками безоружных юнкеров, но командиры быстро навели порядок. Проходя возле того места, Коля увидел пять неподвижных окровавленных тел в юнкерских шинелях, распластанных на земле. Двор перед училищем был усеян телами погибших крас­ногвардейцев - их было очень много, больше сотни.